Buch lesen: «Долгое эхо», Seite 2

Глава 2

Вот и настал момент, когда тишину в моей комнате прорезал звонок будильника, столь неприятный в это утро, что оставалось только поскорее вскочить с кровати, лишь бы не слышать сквозь сон эту назойливую мелодию. На часах показывало десять утра. До первого занятия в колледже оставалось всего-то пару часов, и я уныло окинула взглядом свою помятую постель: безумно хотелось мне свернуться на ней калачиком и погрузиться в небытие, только бы не ощущать на себе реальность нового дня.

«Зарыть бы голову в песок, как страус,» – вздохнула я про себя, направляясь в ванную. Я сонно оглядела своё отражение в зеркале. Вопреки моей искренней любви к веснушкам и рыжеватым волосам, по приезде в Москву я решила немного изменить свой образ. В салоне мне нехило укоротили волосы, а затем перекрасили их в темно-русый холодный цвет. Я едва узнавала себя с новой причёской, но единственное, что во мне оставалось прежнего – печальные карие-зеленые глаза. Весьма редко зажигался в них свет по настоящему, без фальши.

Стряхнув с себя остаток сна, собравшись, я вышла из дома, по привычке вставив наушники в уши. Мне нравилось слушать музыку, она заглушала тишину, прогоняла прочь мысли, которые напротив норовили вцепиться в каждую извилину моего мозга. И в этот момент упорнее всего я старалась не думать о том, что шагаю почти вслепую, ведь я совсем не знала, что ждёт меня дальше. Меньше всего на свете мне хотелось мгновение за мгновением испытывать огорчение и бесконечно упиваться к себе жалостью. Возможно, так будет лучше и мне придётся пойти более сложным путём, чтобы наконец осуществить долгожданную мечту. Но даже если я все ещё стояла на ногах, готовая к упорному труду, то отчетливо ощущала, как мое честолюбие меркнет, и скорее каждое мое утреннее пробуждение заряжалось уже не новым смыслом, а лишь старой, ещё не затухшей искоркой надежды.

Спустя двадцать минут я была на месте. Передо мной расстилалась достаточно широкая территория. За забором возвышалось четырехэтажное белое здание, сбоку – недостроенный закрытый бассейн, а с левой стороны располагалось крохотное футбольное поле. Училище открыли около пятидесяти лет назад, с целью вырастить талантливых спортсменов и квалифицированных преподавателей по физической культуре, но меня это не сильно заинтересовало, поскольку с самого детства я планировала стать тренером по плаванию.

Погода стояла прекрасная. Ветра совсем не было, поэтому государственный флаг уныло свисал с настенного флагштока, установленного на боковом фасаде здания. Возле главного входа незнакомые студенты распределились на группки и о чем-то негромко переговаривались. Глядя на толпу скопившихся рядом людей, мне неожиданно захотелось съёжиться в комок от прокатившейся по мне волне страха. Неизвестность сегодняшнего дня буквально бросала меня в дрожь. «Неужели ты будешь стоять и трястись, будто маленькая?» – выругал меня мой внутренний голос, и я ощутила вспышку стыда.

А затем моего плеча аккуратно коснулась чья-то робкая рука. Резко обернувшись, я увидела парня – достаточного высокого, чтобы мне пришлось слегка задрать голову. Он оказался весьма симпатичным: тёмные вьющиеся волосы, спортивное телосложение, густые брови, напоминающие вороньи крылья над его глубокими карими глазами. «Мне бы такие ресницы!» – с лёгкой завистью подумала я, а затем беззаботно улыбнулась, стараясь не смущать его своим изучающим взглядом. Его звали Дава, и я познакомилась с ним за день до первого сентября в социальных сетях, когда внимательно анализировала будущих одногруппников. Недолго думая, за пару часов обсуждения проваленного экзамена и предстоящей учебы, я решила, что хочу сесть с ним за одну парту, на что получила вежливое одобрение. «Энн с Настей выпотрошили бы мои кишки, если бы я подружилась с девчонкой!» – невзначай подумала я про себя.

– Ад начинается, – саркастически выдавила я, кивнув на толпу одногодок, которые поочередно проходили через турникеты.

– Да уж, совсем не этого я ожидал, – невесело проговорил Дава, оглядывая группки прибавляющихся людей.

Видеть новые лица было совершенно непривычно и чуждо, но отнюдь своему волнению я лишь выше подняла голову. И вот мы прошли через турникеты, цепочкой двинулись к центральному входу в колледж по узкой дорожке. Повсюду раздавались веселые переговоры студентов, а мне лишь сильнее захотелось кричать от огорчения, ведь совсем не здесь я должна была сегодня находится. Каждый миллиметр кошеной травы и асфальта напоминал мне о моих треснувших планах на этот учебный год, но ни один мускул на моем лице не дрогнул при этих мыслях. Напротив, я приняла на себя весьма воодушевленный вид и взволновано улыбнулась Даве. Несмотря на то, что я совсем его не знала, благодаря присутствию нового знакомого мне стало спокойнее.

– Добро пожаловать, студенты! Надеюсь, что вы готовы работать в предстоящем учебном году и получать новые знания, не покладая рук! – заговорил наш куратор, когда мы добрались до четвёртого этажа и уселись на свои места.

Нам с Давой, к общему сожалению, досталась вторая парта, и я усердно делала вид, что вслушиваюсь в каждое слово преподавателя. Исподлобья я осторожно рассматривала своих одногруппников, но к моему разочарованию, их лица были слишком сосредоточенными, а я напротив желала побыстрее влиться в веселую компанию, чтобы заглушить легкую тоску по школьным дням, которые я проводила в окружении привычных мне людей. Я покосилась на Даву. Он сидел в своих мыслях, но в его взгляде, направленном в пустоту, я внезапно уловила долю презрения. «Он явно не хочет здесь находится. Что ж, я прекрасно его понимаю,» – с досадой усмехнулась я про себя.

– Большинство наших одногруппников похожи на клоунов, – шепнула я ему, дабы разбавить собственную скуку. – Мне кажется, что они уже в рот заглядывают нашему куратору, лишь бы доказать, как им важно здесь учиться.

– Почему же похожи? – улыбнувшись, еле слышно ответил Дава. – Они и есть такие!

Я негромко засмеялась, но глубоко внутри каждая клеточка моего тела норовила взорваться от красочных представлений себя на первом занятии в университете. «Не представляй. Поздно мечтать о том, что ты сама упустила,» – осаждал меня мой внутренний голос.

Так я и сидела четыре часа за партой в этот ничем непримечательный день, выдавливая из себя улыбку, но в моем горле сковывался огромный ком сожалений и печали. Солнечные лучи слабо пробивались сквозь жалюзи, мягким рассеянным светом касались парты, а мое дыхание постепенно замедлялось. Все новое было для меня чужим, неприветливым, и даже несмотря на новые знакомства, которые я успела завести на перерывах, я сильно тосковала по старым друзьям из школы и по яркому пламени в моих глазах, что даровал свет на пути к моей главной цели.

Когда последняя пара закончилась, вместе с Давой я спускалась на первый этаж. Внутри колледж выглядел достаточно напыщенно: чистые серые полы, бордовые мраморные стены, украшенные фотографиями всех преподавателей и лучших учеников. На каждых этажах располагались белые кожаные диваны, а в коридоре возвышались огромные зеркала. Уставшая и сонная, я вышла из колледжа и с наслаждением втянула в себя свежий воздух. На улице было все ещё тепло, а на мне надета лишь белая рубашка, да чёрные джинсы с широким ремнём. Я закинула на спину рюкзак, и впервые за этот день из моих уст вырвалось что-то жалобное.

– Как же тяжело тащить этот дурацкий рюкзак! – раздраженно проворчала я. – И зачем нам велели брать с собой ноутбуки, если мы ни разу ими не воспользовались сегодня?

– Дай-ка мне его, – тут же спохватился Дава, срывая с моих сгорбившихся плеч лямки рюкзака.

Тяжесть со спины внезапно исчезла, и я смущённо поджала губы.

– Вот спасибо, – нелепо обронила я, с облегчением привыкая к пустоте сзади моей рубашки. – А тебе самому не будет тяжело?

– Пустяки, – беспечно отозвался Дава. – Я провожу тебя до остановки, – он заметил мое смятение и добавил: – Нам все равно идти в одну сторону.

В моей голове мгновенно загорелась искорка слабого интереса, но я даже и не попыталась разгадать, что обозначали его столь любезные намерения. «Узнав меня ближе, он вряд ли бы продолжил оказывать мне такие знаки внимания,» – мысленно усмехнулась я. И совершенно неизвестно мне было, когда я начала мыслить так пессимистично. Наверное, это осадок после морального истощения, а может новая я – хладнокровная, без веры даже в самое мельчайшее проявление человеческой теплоты. Как бы там ни было, мне не хватало зажигалки, отчаянно я хотела воспламениться кем-то или чем-то, лишь бы, наконец, почувствовать себя по-настоящему счастливой.

Вопреки собственному ожиданию, каждый день я встречалась с Давой возле автобусной остановки и мы вместе шли до колледжа. С проворной готовностью он забирал мой рюкзак себе на плечо, а я умиротворённо беседовала с ним на разные темы. И постепенно узнавала я его, слушала рассказы про футбол, как оказалось которым, он занимается одиннадцать лет, но сама не торопилась выдать о себе слишком много. Лишь единожды я все таки поддалась вспышке откровения, что совсем не было вызвано доверием, просто мне захотелось поделиться с кем-то истинной частичкой себя. «Того и гляди, Энн с Настей станет слишком тошно от моих бесконечных печальных рассуждений,» – невесело подумала я.

Сегодняшнее утро было пасмурным. Густые серые тучи всегда навеивали на меня тоску, а потому мы с Давой и разговорились на тему любви.

– Однажды я побывал в серьезных отношениях, но если честно, мне не слишком повезло с девушкой, – рассказывал Дава по пути в колледж.

Я опустила взгляд на свои кроссовки, поглощенная желанием поделиться с ним своим рассказом.

– Мне тоже не повезло. А еще я совершила довольно глупый поступок, – выпалила я, смущенно улыбаясь.

– Какой же, если не секрет? – внимательно посмотрел на меня он, поправляя копну своих кудрявых волос.

– Я посвятила книгу одному человеку, – ответила я, медленно поднимая на него глаза. Я все ещё улыбалась, как можно сильнее стараясь скрыть за этой улыбкой гамму саднящих чувств и воспоминаний. Каждый раз, когда люди узнавали о моём поступке, их лица до смешного становились удивлёнными, и Дава не был тому исключением. – Я была так влюблена, что решила рассказать историю о своей первой любви. Мечтала увидеть, как зажжется хоть маленькая искорка тепла и понимания в его глазах. Знаешь, это словно обнажиться, не снимая одежды, – продолжила я, прежде чем ошеломлённый Дава что-то промолвит из своих уст. – Мы расстались давным-давно, два с половиной года назад, но долгое время оставались друзьями, проводили выходные в одной компании. Только вот отношения с ним разожгли во мне такие крепкие чувства, что все мое нутро кричало мне оставить на страницах каждое счастливое воспоминание. Пол года назад я подарила ему книгу, но он даже не удосужился дочитать ее до конца, а в конечном итоге, в нашем заключительном конфликте, вылил на меня столько желчи, что мне пришлось уйти, лишь бы не обжечься ещё сильнее. Увы, но он совсем не оценил мой поступок.

– Я под большим впечатлением, – только и выдохнул Дава, глядя на меня, будто на новорождённого ребёнка. – Я бы в жизни не смог провернуть такое!

Я слабо улыбнулась, но мой взгляд все ещё оставался затуманенным. Невыносимо сложно было показывать правдивость собственной жизни и те стороны, что и вовсе не могли изначально разглядеть во мне люди, ибо тщательно они были скрыты, закопаны под самый корень.

– Несколько раз после того болезненного разрыва я пыталась построить новые отношения, – после долгой паузы вновь заговорила я. – Но всякий раз сбегала, насытившись по горло неподходящими мне людьми. Ими можно было лишь на время заглушить одиночество, но влюбиться не удавалось.

На одно мгновенье я задумалась, что мои слова прозвучали для Давы легким предупреждением. За последние пару дней учебы я начала беспокоится, что однажды он почувствует ко мне нечто большее, а мне чрезвычайно хотелось сохранить с ним исключительно дружескую симпатию.

– Я понимаю тебя отчасти. Я, конечно, не посвящал никому книгу, но мне знакомо то, что ты испытывала, – выводя меня из собственных мыслей проговорил Дава, с долей неподдельного уважения. – Ты большая молодец, что сделала такой поступок. Этим действительно можно гордится.

– Жаль, что не все это поняли, – мрачно буркнула я, а затем встрепенулась. До колледжа оставалось идти считанные минуты, и я невольно сбавила шаг, в надежде затянуть диалог. – Ты говорил, что у тебя тоже были неудачные отношения. Так что же произошло?

– Я ошибся в девушке, – коротко отчеканил он, а его лоб внезапно наморщился так, будто он увидел что-то омерзительное. – Всегда был рядом, выполнял любые желания, но это вызвало вовсе не любовь или благодарность, а лишь непростительную наглость. У неё на уме были только мои деньги, да подачки – их она точно любила, но к себе я ощущал холод. Её фальшивость всегда имела привкус приторности. Разве мне нужно было терпеть все это, растрачивая себя на отношения, в которых участвует только один человек?

– Меркантильная особа. Всегда испытывала презрение к таким корыстолюбивым людям. Мне кажется, они совершенно не способны любить кого-то, кроме себя, – скривилась я, но мгновением позже оптимистично заулыбалась, в попытке разбавить тускнеющую атмосферу. – Главное, что это принесло тебе опыт.

– Да уж, год выдался трудным, – в подтверждении моих слов кивнул Дава. – Особенно проваленный экзамен. Но знаешь, я очень рад, что в этом гнусном колледже встретил адекватного человека.

– Позавчера ты не пришёл, – пытаясь изобразить обиду, напомнила я. – Мне было весьма непривычно. Да что уж там, я едва не померла от скуки!

Впереди показался знакомый серый забор, у входа закурил сигарету пузатый охранник. Табачный запах живо напомнил мне моменты двухлетней давности: я среди бурной компании подростков, докуривающая сигарету до самого фильтра. И как же яростно она обжигала губы, как же подвластна и безответственна была я в те моменты. Этот запах возобновил в моей памяти воспоминания, несущие в себе великолепие первых чувств, постепенное самопознание, и об озорном блеске в глазах я тоже ненароком вспомнила. И столько жизни во мне было, столько оптимизма, а сейчас от меня осталась всего-навсего тусклая тень.

– Прости, – искренне обронил Дава перед тем, как мы приложили свои карточки к турникетам. – Я был на тренировке, сама же знаешь. Постараюсь не оставлять тебя больше в одиночестве.

Мои глаза рассеяно встретились с его глазами – такими же карими, но вопреки прокатившейся по телу теплоте, я лишь сдержано улыбнулась. «Он – загадка, а может просто большая редкость. Никогда не встречала столь тактичного и учтивого человека!» – подумала я про себя.

– Тот человек, которому ты посвятила книгу поступил с тобой отвратительно, – неожиданно сказал мне Дава на перерыве между занятиями, когда мы продолжили свою беседу.

– Он всегда недооценивал меня и мои чувства. Я не сумела сказать о том, что испытывала к нему одной скудной фразочкой, зато изложила любовь в целых четыреста страниц, – с иронией выразилась я, а затем едко добавила: – Но даже этого было недостаточно.

– Зато тебе наверняка пришло осознание, что стоит уйти от этого человека, не оборачиваясь, верно?

Я только и закивала в знак согласия. Слишком трудно было выдавливать из себя слова, когда внутри все затвердевало по самое горло. Как-никак, уходя от человека, я забрала с собой огромный чемодан, наполненный тяжелым осадком. Что для меня любовь сейчас? Я представляла ассоциацию с ярким пламенем, но впредь знала, что оно может или согреть, или сжечь все напрочь, оставив после себя лишь пепел. И что же сохранилось во мне прежнего, кроме недоверия к этому непредсказуемому чувству? Изо дня в день я поглощала завтрак под аккомпанемент навязчивых мыслей, в попытке анализировать своё прошлое, а порой вечерами шла по темным улицам, изливая слёзы, так и не сумев донести их до дома. Оставалась ли у меня обойма, хотя бы наполовину заполненная патронами, или я безрассудно истратила весь свой запас?

Наверное, я все ещё могла услышать свист собственной пули, но разве стоит рисковать вновь? Я не хотела влюбляться, ведь чрезмерно боялась власти этого чувства, но одновременно восхищалась его величием.

Вздохнув, я неожиданно поймала себя на мысли, что последние дни слились воедино. Мне оставалось лишь тонуть в однообразии тренировок и учебы, моментами вспоминая тёплую дачу, поле, залитое солнцем и прохладные ночи, когда под боком сладко сопели подруги в смешных пижамных костюмах. То были два августовских дня, когда я смогла на время обрести свободу от удручающих мыслей, хоть и трезвое сознание отчаянно твердило, что вернётся серый город, вернётся постылая душа и шаблонность каждого последующего дня. И ничего уже прежде не радовало, ничего не вызывало доверия. Ощущала ли я счастье? Разве что едва уловимыми мгновениями, а затем все снова меркло, словно солнце, уходящее за горизонт.

Обременённая тяжкими раздумьями, я вернулась домой без настроения. Чаще всего мама видела мое суровое лицо, сжатые губы и отсутствие былого задорного блеска в глазах.

– Ты будто каменная, – изредка шутила она. – Но я знаю, что у тебя самое большое и доброе сердце.

«Это напоминание звучит, как крик собственной надежды на то, что та часть меня все ещё на месте,» – думала я, натягивая на себя улыбку, а затем верно усаживалась за свой рабочий стол. Пожалуй, это был мой самый любимый уголок комнаты, наполненный различными книжками, коробками с памятными вещами и творческой атмосферой. Временами, сложив локти на стол я беззвучно плакала, глядя на фотографию отца в потертой рамке, но затем решительно доставала альбомные листы и аккуратно вырисовывала портреты выдуманных персонажей. Моя рука плавно двигалась совместно с кистью, внутри все замирало, слезы постепенно высыхали, будто их и вовсе не было. А иногда в непредвиденном опустошении я часами писала в блокнот, в попытке избавить себя от переживаний и нарастающей паники. Хватаясь за гелевую ручку, я чувствовала, как горькие мысли переносятся на белые листы. И я забывалась. Но реальность – хитрая лисица, бросающаяся в атаку на разум. Поэтому все, что меня умиротворяло было временным.

В этот выхолощенный день я вновь сидела за столом, наблюдая за медленным мерцанием синей гирлянды, а в моей груди явственно чувствовалась пустота. За окном царили сумерки, через форточку проходил холодный воздух, но даже он нисколько не отрезвлял мои туманные мысли. А затем я вытащила блокнот из тумбочки, достала черную ручку в предвкушении нового печального разворота. И не было на листах ярких наклеек или декоративного скотча. Виднелся только неразборчивый почерк усталой руки, исстрочившей множество подобных страниц.

Написав не меньше трёх листов, я обессилено рухнула на кровать и свернулась в тугой клубок. Обнимая колени, я чувствовала стоящие в глазах слёзы, но так и не позволила им скатиться по тёплым щекам. И совсем не хотелось проваливаться в сон, ведь даже он больше не приносил мне успокоения. Триумфально насмехалась надо мной пошатанная психика, рисуя в моих снах весьма извращённые кошмары, от которых просыпалась я мимолетно, дрожа, словно в самой мучительной агонии. После кошмаров всё вновь сливалось воедино: мои измученные от недосыпа глаза упрямо глядели в пустой потолок, кости мелко дробило от пронизывающего страха, но в конечном итоге сон овладевал над слабым телом и всё повторялось.

Глава 3

– Я была такой тряпкой раньше! – то ли жалобно, то ли с насмешкой выдала я за очередным откровенным разговором с Давой.

Мы бок о бок шли по широкому коридору колледжа, и я невольно гадала: когда же этот обаятельный парень успел так приглядеться мне, что вечерами я с охотой набирала его номер в телефоне и говорила-говорила, пока по ту сторону экрана доносилось прерывистое дыхание. И как бы с трудом не разгадывался ребус его характера, больше всего наблюдала я исключительно покладистого, мужественного человека, с большой охапкой целей на будущее. Может и таилось в нем что-то чрезмерно амбициозное, коварное, потому я и держалась любопытной кошкой: осторожно, но с неожиданным для меня интересом, ведь все же некоторая часть меня упрямо хотела опробовать его необъятную теплоту.

– Ты вовсе не тряпка, – выводя меня из задумчивости, отчеканил Дава. – Просто ты сильно любила.

На моем лице промелькнула едва заметная улыбка, а внутри будто бы на струнах заиграла доля восхищения, ведь как же лаконично всегда выражался Дава. Но в следующее мгновение я вновь сникла, когда осознала весомость того чувства, что однажды непредвиденно меня коснулось.

– А теперь для меня любовь является проявлением слабости, – бесстрастно ответила я, плюхаясь на ближайший кожаный диван.

– Нужно время. Раны быстро не заживают.

Я неопределённо пожала плечами. В самой глубине моего сердца, где казалось, была лишь кромешная тьма, все же затаилось одно несказанное желание: утонуть в самозабвении, насладиться ощущением, когда выдыхаемый из легких воздух приносит облегчение, а не катастрофическую тревогу. Но я отгоняла это желание, словно назойливую муху, и не существовало больше ни капли уверенности в том, что однажды меня настигнет такого рода счастье.

Являлась ли все таки любовь проявлением слабости на самом деле или же это выдумка разбитого человека? На подобные вопросы разум давал навязчивый ответ, воспроизводя в памяти моменты моей былой уязвимости, когда дорогой человек становился оружием против самой себя, безжалостно исторгающим пули в самое сердце.

Откидывая докучливые мысли прочь, я изучающе обвела глазами Даву, все ещё внутренне дивясь загадочности его души. И что-то притягивало меня к нему, словно оказался он недостающим пазлом в общую картину, но страшась этого неотступного ощущения, больше всего поддавалась я недоверию, пусть даже и неоправданному. Удивлял, манил его пылкий интерес ко мне, а одновременно с этим заставлял сторожиться, как затаившаяся в кустах остролиста мышка.

– Я очень удивлена, что рискнула поделиться с тобой не самыми приятными моментами своей жизни, – неожиданно выпалила я, решившись вслух озвучить вереницу своих мыслей.

– Знаешь, во многом я не смог открыться даже своим близким, но тебе почему-то доверился, – обронил Дава, а мои рёбра защекотало от лёгкого смущения.

Не могла я теперь бесстрастно истоптать его душу, раз он столь уверен в моей добросовестности, но и подпустить ближе безмерно боялась, дабы не изранить и его, и саму себя.

– Не могу сказать, что тоже доверилась, – честно ответила я, внимательно посмотрев на Даву, опасаясь уловить хотя бы единственную капельку обиды в его глазах. Но его лицо оставалось невозмутимым. – У меня огромные проблемы с доверием к людям. Взялась за дурную привычку искать в каждом человеке коварство, чтобы во время выпустить из под спины иголки, прямо как лесной ёж.

– Ты словно вечность находишься в оборонительной позиции, но разве сейчас есть от чего защищаться? – спросил он, но я непреклонно сочла этот вопрос за риторический.

Повисла тишина, мои мысли вновь превратились в цепкую паутину. И не озвучила я своей опаски ко лжи и корыстным людям, не огласила тщетных попыток сохранить себя от лихорадки, приносимой теми, к кому однажды неравнодушно лежала моя душа. И тревога, столь трепетная, что порой мое сердце стучало быстрее пойманной птицы, воссоздавало негативные голоса в голове, но я знала, что это горькое восприятие своего болезненного прошлого.

– Создай свое маленькое окружение и не подпускай к себе лишних, – таков закон моей жизни. Когда от меня уходили люди, я сожалел лишь некоторые дни, но не более, так что моё сердце практически непоколебимо. Я научился забывать, будто ничего и не было, захватывая с собой лишь багаж опыта, – неожиданно заговорил Дава, да так хладнокровно, что я едва удержалась, чтобы не отпрянуть.

– Выходит, я не особо лишняя для тебя? – набравшись смелости, еле слышно вырвалось из моих уст.

Но не застала врасплох я Даву своим испытующим вопросом, напротив, уголки его губ едва заметно приподнялись, и он окинул меня тёплым взглядом.

– С тобой я чувствую себя совсем иначе, будто мы знакомы давным-давно, – честно признался он, а на его лице промелькнуло легкое смущение. – Таких людей ранее мне ещё не довелось встретить, которых можно так запросто понять с полуслова.

Слегка согретая его словами, я позволила себе улыбнуться, на этот раз по настоящему, – редкое явление, но разве могла я игнорировать промелькнувшее между нами взаимопонимание? Эта искорка росла изо дня в день, срастаясь с привычкой, но в конечном итоге, в невидимой никому борьбе побеждало лишь одно чувство – страх.

– Я рада, что оказалась понятой, – радушно отозвалась я. – Со многими людьми я столь фальшива, что порой тошно от своих же масок. Примерять маски интересно, но быть настоящей лучше всего на свете.

А слова, столь легко соскользнувшие с моего языка, являлись правдой лишь на половину. Разве могла ли резюмировать я о собственной искренности, если потеряла ту драгоценную часть себя, что держала свет и любовь под моими рёбрами? В этих продолжительных поисках оставалось одно неизменно – мизерная надежда, что после множества полученных ранений личное спасение увенчается успехом. «Я возьму хорошие времена и переживу плохие!» – мысленно проговорила я про себя, глубоко вздыхая.

А затем мой взор невольно упал на руку Давы. Она лежала настолько близко к моей, что я прямо-таки будто ощутила тепло его ладоней на миллиметровом расстоянии. Кроме того, отчетливо чувствовала я исходящую от него заинтересованность, ощущала на себе поглощающий взгляд карих глаз, замечала мягкость его поведения, а трезвый рассудок велел прогнать прочь любопытство, поддаться заледеневшей душе и не давать волю своим чувствам. Запретный плод всегда был сладок, мурашками тело сообщало мне об искушении. Часть меня назойливым шепотом твердила мне обхватить его руку, почувствовать соприкосновение тонких запястий и пальцев, но я знала, что никакого волшебства не случится: мое сердце было совершенно неприкосновенным для любого, кто не обделял меня вниманием.

– Нам нужно идти на занятие, – ощутив неловкое напряжение, вымолвила я.

Поднявшись с места, мы двинулись по коридору, но в какой-то момент я почему-то обернулась на пустующий кожаный диван, словно вдруг усомнилась, там ли я оказалась.

***

На улице все ещё торжествовало тепло солнца, листья деревьев совсем не торопились менять окраску – это действительно радовало меня, ведь солнечные лучи каждое лето окропляли мое лицо веснушками, а с наступлением холода, к моему разочарованию, они исчезали. К тому же, возвращаясь домой под закат, я не упускала из головы мысль о том, как прекрасно не заворачиваться в пуховые куртки, осязать на себе легкое дуновение ветра и наслаждаться тонкой хлопковой одеждой.

На сегодняшний вечер у меня были приятные планы: девочки решили устроить совместную ночёвку у Насти, что нагоняло на меня предвкушение хорошего завершения дня.

– Учиться по субботам своего рода пытка, не так ли? – кисло пробурчала я, обращаясь к Даве.

Мы вышли из колледжа, устало волоча ноги к автобусной остановке, а я все ещё пыталась выбраться из омута странного напряжения, образовавшегося между нами.

– Я бы все отдал за тёплую кровать и сладкий сон в субботу! – подтвердил мое недовольство он.

Промычав что-то неразборчивое себе под нос, я нелепо уставилась на свои ноги. Слова иссякли, а в моей голове все ещё всплывали мгновенья, исполненные прельщением, когда мои глаза ненароком пересекались с внимательным взглядом Давы. И что-то было в нём такое необъяснимое, что со своей страстностью хотелось мне изведать, но я вовсе и не торопилась действовать, упрятав себя под собственный защитный панцирь.

– Ты тоже почувствовал какую-то накалённую атмосферу сегодня? – не выдержав обступившей нас тишины, выдала я, а секундой позже мне чудовищно захотелось прикусить собственный язык за чрезмерную прямолинейность.

Тем не менее выражение его лица по прежнему оставалось бесстрастным. Несколько томительных секунд он так и не выдавал своего ответа, и улавливая в его глазах нотки задумчивости, я осознавала насколько крепким оказалось его самообладание.

– Было что-то такое, не спорю, – наконец заговорил Дава, а затем посмотрел на меня таким пронзительным взглядом, что я едва не остолбенела. – Признаюсь честно, у меня появилась к тебе симпатия с самого первого дня знакомства.

– С самого первого дня? – эхом повторила я, усилием воли заставляя себя не умчаться прочь, только бы не испытывать этот зудящий укол правды.

– Ага, – с той же серьёзностью обронил он, по прежнему глядя в мое лицо. – С тобой мне становится так тепло, что я совсем забываюсь. Ты интересный человек и мне бы хотелось узнать тебя ближе.

«Почему же ты поражена, если и так догадывалась о его чувствах?» – безотвязно прожужжал мой внутренний голос. И то ли потешался мой безумный разум осознанием того, что он нуждается в моем присутствии, то ли огорчал до дребезжащей тряски, ведь не могла ответить я тем же. Симпатия, знаете ли, крохотное чувство. Не воспламеняет оно сердце, не поглощает огромной волной и вовсе не пропускает свет сквозь собственные трещины, а только преподносит шанс, но совершенно не готова была я пойти на такой риск, ведь даже самый хороший шанс однажды может разбить всякого, кто попытается его ухватить.

Мои глаза стали похожи на две огромные луны, но в следующее мгновение я совладала с собой и окаменело уставилась на дорогу. Дава молчаливо ждал моего ответа по мере того, как мы приближались к остановке.

– Не могу в точности описать то, что испытываю на данный момент, ведь наше знакомство произошло совсем недавно. Но несомненно, находясь рядом с тобой, я ощущаю себя весьма комфортно, – выдавила из себя я, стараясь говорить как можно мягче.

А ведь могла я поддаться собственному безрассудству, позабавиться с его чувствами, притворится абсолютно иным человеком, но впервые неописуемое уважение и покладистость перед Давой не позволили мне обойтись с ним столь несправедливо. Таинственность нового друга припугивала меня, заставляла задумываться, но больше всего мне не хотелось уязвлять его издевательствами своего полупустого сердца.

Мы разошлись по разным остановкам практически безмолвно. Каждый из нас был погружён в свои мысли и мои развеивались лишь благодаря ожиданию веселой ночи с лучшими подругами. Но даже войдя в уютную квартиру Насти, внутри меня по прежнему слабо плескалось беспокойство.