Buch lesen: «Дыхание того, что помню и люблю. Воспоминания и размышления», Seite 16

Появились тогда и наши, точнее- югославско- гэдээровские – фильмы про индейцев и ковбоев с благородным индейцем Чингачгуком (имя иногда было другое, но образ фактически тот же) – Гойко Митичем в главной роли. Первый из этих фильмов «Сыновья Большой Медведицы» стал для меня открытием целого мира борьбы индейцев за свою родину. Наши родители восхищались в юности фильмом «Великолепная семерка» (мы его потом тоже посмотрели), а это уже был продукт соцстран. Очень достойный ответ вестерном, «истерны"так сказать. Потом пошли и другие фильмы – " Чингачгук-Большой Змей» и далее. Мой второй, третий… пятый классы незабываемы…

Во втором еще классе на классном часе высокая золотоволосая Наташа Иваненко читала всему классу вслух книгу «Волшебник Изумрудного города». Элли, Тотошка, Страшила, Железный Дровосек и Лев идут по дороге из желтого кирпича в Изумрудный город, чтоб Великий и Ужасный волшебник Гудвин выполнил их самые заветные желания! Мы слушали, забыв про все на свете! Сказка нашего писателя Александра Волкова с иллюстрациями художника Леонида Владимирского. По мотивам сказки американского писателя Фрэнка Баума. Немного похожа ситуация на «Золотой ключик» Алексея Толстого по мотивам сказки Карло Коллоди о деревянном мальчике Пиноккио. Только иллюстрации Владимирского подходят сюда и больше ничьи! Да, с этой книжкой чудесной мы встретились не в четвертом, а во втором классе, но и в четвертом и потом эта сказка была с сердце моем. И продолжение ее – «Урфин Джюс и его деревянные солдаты» – изд-во «Советская Россия» – меня тоже очаровало!

Потихоньку на наших улицах уходили в прошлое военного времени полуторки с механической заводилкой внизу радиатора, деревянные -обитые бордово-бежевой жестью и с деревянными скамьями внутри трамваи, черные с красной звездой впереди паровозы, кисеты и махорка, хотя где-то эти реликты прошлого сохранились, пожалуй, до рубежа семидесятых-восьмидесятых. На товары цены уже не снижались (я такого не застал), но пи не росли. Про крупную сумму иногда еще переспрашивали недоверчиво: «Новыми?»)

Экзамены я сдал на хорошо и отлично и был переведен в четвертый класс. Мне подарили в школе настольную статуэтку в виде пластмассового оленя, светящегося фосфором в темноте. Наверно, это был главный персонаж бажовского сказа «Серебрянное копытце», встреченный дедом-охотником Кокованей, девочкой Даренкой и кошкой Муренкой. Бажов называет его не оленем, а «козлом», «козликом», хотя рожки ветвистые и по всему олень! Кто-то говорил, что такое фосфорическое свечение вредно для здоровья, но я об этом даже слышать не хотел.

А через год окончание мной четвертого класса и, соответственно, начальной школы праздновалось на приподнятом настроении. В актовом зале нам дарили хорошие толстые книги. Подписанные. Я хотел «Айвенго» Вальтера Скотта. Но мне достался Том 10 собрания сочинений Жюля Верна. Толстый том в сером коленкоровом переплете с повестями «Вверх дном»…«Флаг Родины». Начало этих произведений великого французского фантаста невозможно затянуто. И я, как лиса, из русской народной сказки «Лиса и журавль», не мог добраться от пролога до самого повествования. А читать не сначала мне тогда не хотелось. Так и осталась эта толстая книга моя девственно-нечитанной. С надписью красной пастой только появившейся в обороте наших соотечественников шариковой ручки: В память окончания 4 класса». Отношения с мсье Жюль Верном у меня как-то не сложились. Фильмы по его книгам я смотрел, знал, что он великий писатель и предсказатель, но ничего с собой поделать не мог. Как там у Есенина: «И самого себя по шее гладя, я говорю: Настал наш срок. Давой, Сергей, за Маркса тихо сядем. Понюхаем премудрость скушных строк»… До этого еще мама, приводя меня в гости к профессору Горчаковскому на Ленина 54 (у него была роскошная библиотека, а она училась на вечернем на искусствоведении филологического факультета) говорила мне: «Попроси у Павла Леонидовича почитать Джека Лондона или Жюль Верна.» С Джеком Лондоном отношения у меня сложились прекрасные, но позже – в седьмом классе. А в эти годы (третий- четвертый классы) я, пока взрослые говорили о делах, напряженно пытался вникнуть кто там по сюжету куда приехал и зачем. «Ну как, что ты прочитал?» – доброжелательно, но при этом вопросительно взметнув длинную тонкую бровь, спрашивал профессор младшего школьника. Я что-то невпопад отвечал. Мой вид умного девятилетнего ребенка в пуловере и расчесанного на пробор волосами должен был выдавать ботана-вундеркинда или нечто тому близкое. Приходилось как-то соответствовать, хоть и не хотелось. А вот книги о динозавров с очень достоверными иллюстрациями мне были по вкусу! К этому времени я уже расхотел становиться экскаваторщиком. А жаль.

Глава двадцать вторая. Хоста

Лето. было не за горами, когда моя мама и не спорящий с ней сильно в таких вопросах папа решили отдохнуть на Черноморском побережье Кавказа. А именно в Хосте, входящей в большие Сочи. Родители в пятьдесят седьмом, еще до моего рождения отдыхали там в Доме творчества, папа успешно играл там на бильярде.

И вот через одиннадцать лет родители в компании со мной решили навестить некогда знакомые места. Выходя в сочинский аэропорт в теплом объятии солнечного полдня я почувствовал радость и свободу от своих учебных и прочих детских забот. Воздух Хосты был хрустально чист, кипарисы и пальмы изумрудно-зелены и море сверкало золотыми искрами. Нашли комнату прямо рядом с Домом творчества (туда с детьми не брали) на ул. Шоссейная 12. Хозяйка – пожилая приятная Наталья Порфирьевна общалась с нами радушно. Ей за пятьдесят. Выглядит не молодо, полновата, лицо увядающее, но живые карие глаза и приятного тембра голос все понимающей и когда-то весьма привлекательной женщины. Красиво плохим карандашом подведены брови. Одета в старенький замызганенький (это не от неряшливости, а от хронического безденежья) когда-то (лет семнадцать назад) макентош. Папа дарит ей авоську крупных апельсинов. Сладкие попались очень! И три химических карандаша. «Ой, спасибо! Да что Вы, не надо… Неожиданно… Какие карандаши прекрасные …Буду (хорошо улыбнулась!) брови подкрашивать!») Многое сейчас просто не понять. Карандашом (коричневым) папа разрисовал несколько апельсинов. Разными выражениями лица. Рисует папа здорово, рука мастера видна даже тут, на апельсине!.Море в день приезда очень холодное: плюс 14..На пляже я сразу забрался в море. «Воттоько заболей» – пригрозила мне мама. – «Ты ж и себе, и нам с папой весь отдых сорвешь!» Поэтому я крепился, хоть першило в горле. Мама накормила меня в закусочной горяченными пельменями. И я …не заболел.

За год до этого я излечился от своей ангины, прилипавшей ко мне весьма часто..Мама поводила меня на сеанс УФО – ультрафиолетовых лучей и ангина чудесным образом прошла. В Хосте всюду пальмы и кипарисы. Дома у нас (в «Кристалле») тоже росла пальма. «Благородное растение!» – сказала о ней мама. Действительно, благородное. Она была, конечно, комнатная, небольшая, но мы все ее очень любили. Оберегали от серого симпатяги котенка Мурзика, жившего у нас одно время. Его как-то после моих просьб о кошке принесла баба Вера. Дымчатый, серый в чуть заметную полоску, он был невероятно хорош. Имя ему дал я. Он висел на шторах, грыз подлокотники кресел. И, несмотря на мои протесты, мама попросила бабу Веру вернуть его прежним хозяевам обратно. Те уже соскучились по котику и очень жалели, что столь опрометчиво его отдали. Все закончилось хорошо для кота, а я расстраивался. Как сейчас вижу сюжет, как баба Вера держит котенка в бордовой авоське, а он сидит и не сопротивляется… как игрушка..В Хосте каждый вечер мы ходили в летний кинотеатр. Чаще это был Летний Театр, расположенный рядом с Домом Творчества. Там шли отличные фильмы, в том числе американские: «Ловко устроился», о человеке, устроившемся нянем ребенка в один состоятельный дом, «Мужчины в ее жизни» о красивой женщине и талантливой балерине, «Лучшие годы нашей жизни» о трех -приятелях – бывших фронтовиках (у одного из них вместо рук крючки-протезы). Все эти фильмы вышли на экраны США в сороковые-пятидесятые годы, но смотрелись свежо и с чувством. И сейчас мне очень нравился кино наше советское и американское, французское, немецкое с первых послевоенных лет и до середины шестидесятых примерно.

Об итальянском неореализме и французской новой волне знают все, но и до новой волны были хорошие фильмы. Очень хороша во всех своих фильмах» Секрет актрисы» или «Без ума от музыки " (трофейный, с песенкой «Едут леди на велосипеде») и, конечно, «Сестра его дворецкого» Дина Дурбин! Ну что за девушка прекрасная! Шел там и фильм» Королева шантеклера» с красавицей Сарой Монтьень, но с детьми до 16 лет вход был запрещен и поэтому мы с родителями его посмотрели с горки Дома творчества, но так издали я запомнил лишь несколько кадров. Много позже я посмотрел этот фильм целиком, но этот просмотр стерся в памяти, а из первого просмотра прекрасная героиня в схваченной после ванны на груди простыне так и запомнилась по сей день.

А на главной площади Хосты был и до сих пор есть кинотеатр «Луч» обыкновенный, под крышей, белый с колоннами. В фойе стояла большая шахматная доска с фанерными желтыми и черными тридцатисантиметровыми фигурами. Я у какого-то мальчика выиграл партию. Здесь я и детские фильмы смотрел. Например, «Тайна пещеры Каниюта». Но совершенно потряс меня «Герой нашего времени» – двухсерийный (Бэла и Максим Максимыч) широкоэкранный цветной, только что вышедший на экраны художественный фильм по роману М.Ю.Лермонтова. Печорина сыграл Владимир Ивашов, а Максима Максимовича – Алексей Чернов, в роли автора был Николай Бурляев. Казбич, Бэла, Азамат, Слепой и Девушка -певунья Светличная были очень убедительны. И виолончель за кадром в начале фильма. Для меня открылся лермонтовский Кавказ, но не грузинский, с которым я уже отчасти был знаком, а чеченский, черкесский времен Ермолова и Паскевича. Я рисовал эти сюжеты, сделал себе шашку их красивой пальмовой ветви, выпросил у мамы пару черных металлических пистолетов, отдаленно напоминавших дуэльные, шариковую ручку-ружье и маленький кинжальчик в металлических черно-золотистых ножнах с клинком в качестве пилочки для ногтей. Вот это фильм, с ним целый мир кавказский, русский открывается! По приезде в Свердловск я жадно прочитал и книгу Лермонтова «Герой нашего времени» и пожалел, что не экранизирована «Княжна Мэри». Оказалось, что такая экранизация была осуществлена десятью годами раньше, другим режиссером и с другими актерами. Тоже неплохо, но меня та лента так не проняла.

Я был, пожалуй, один из немногих школьников, прочитавших роман Лермонтова полностью и по своей инициативе в десять лет от роду. В нашем доме (точнее – где мы остановились, на Шоссейной) жила красивая девчонка с карими глазами и длинной пшеничной косой. И толстый неприятный парень, ее одноклассник. Он один раз заговорил со мной, но в речи проскочило матерное слово, и мне это не понравилось. А девочка была положительная, хорошая. Жаль, что я с ней не познакомился. Перед Домом Творчества росли обалденные нежно-бордовые и с удивительным ароматом розы, мы с родителями на них любовались!

Мне родители купили здесь хэбэшные темно-песочные простроченные двойными швами ярко-желтой нити брюки и красную футболку. И еще белую войлочную шляпу с белой же, напоминавшей тополиный пух опушкой. Почти все отдыхающие ходили в этих дурацких шляпах и ели белую сладкую вату. Обедали мы в кафушке на улице, идущей слева от кинотеатра «Луч», имевшей типовое для курортных мест название «Шашлычная» с большими очередями, очуменно жгучим оранжевым соусом шашлыков, кебабов, бифштексов и гуляшей, горячим бульонами с пельменями из пачек и невкусными абрикосовыми компотами. На рынки покупали всего вдоволь.

Как-то нас под утро застало небольшое землетрясение. Я стал просыпаться от того, что часов в шесть мою мемаллическую кровать с панцырной сеткой на маленьких колесиках кто-то покачивает и слегка тянет на себя. Представил сквозь сон улыбающегося (типа» Давай вставать») папу. Но потом «папа» отстал, и я продолжил спать. Проснувшись, мы с папой и мамой обменялись похожими впечатлениями. Удивленная сквозь сон мама произнесла: " Вадик, не шатай мою кровать». Мама вскоре пообщалась с Порфирьевной, узнав от нее, что это было землятресение. Дескать, наш дом опоясан защитным обручем. А если б его не было или баллы были покруче, то последствия могли быть любые. Все жители дома, за исключением нас, выбежали на улицу в опасении, что дом рухнет. Ощущения этого землетрясения я помню по сей день. На пляжах душевых кабин тогда не было, мылись мы в бане курортполиклинники рядом с рынком. Купались на городском пляже. Там тогда песочек был еще хорош. После этой поездки я полюбил Хосту навсегда.

И вот кончается третий класс. Двадцатое мая шестьдесят восьмого… я сижу дома и учу стихотворение Некрасова «Идет- гудет зеленый шум. Зеленый шум- весенний шум. Играючи расходится вдруг ветер верховой- качнет кусты ольховые, осыпет пыль цветочную. Как облако все зелено – и воздух, и вода! „А за окном шумит на теплых ветрах свежими кронами, буйствует своей восхитительной, озаренной солнцем изумрудной красотой май. Мы с бабой Верой по окончании учебного года пошли на „Неуловимые мстители“ в „Искру“. День теплый, хоть и облачный. На экране на фоне восходящего алого солнечного диска четыре всадника в буденновках и негромкая песня: „Бьют свинцовые ливни, нам пророча беду, мы на плечи взвалили и беду, и нужду. Громыхает Гражданская война – от темна до темна – много в жизни тропинок, только правда – одна…“ И слова: Юным героям Гражданской войны посвящается. Данька и Оксанка, Яшка -цыган и Валерка, Буба Касторский, Лютый и батька Бурнаш и сам Буденный…“ А вдоль дороги мертвые с косами стоят… И тишина». Очень нам с бабой Верой понравился фильм, жаль вот только, что от повести П. Бляхина «Красные дьяволята» почти ничего не осталось. Возникла другая история, прекрасная, но другая.

За год до этого посмотрел я «Кавказскую пленницу», афишу которой увидел в районе улицы Крауля, будучи в гостях у бабы Жени. Позже посмотрели Наталью Варлей и в советском фильме ужасов «Вий». Все эти фильмы, на мой взгляд, заслуживают высших международных фестивальных наград, но ничего такого им не дали.

Летом шестьдесят восьмого военкомат хотел призвать папу на сборы. В армии он не служил по зрению, но окончил некогда школу телеграфистов- эстистов Свердловской областной организации ДОСААФ. И тут к нам вечером приходит капитан из военкомата, вежливый такой и сообщает папе, что надо пройти военные сборы. Конечно, папа не против, но и не в восторге. Потом почти сразу после этого папу приглашают от общества советско- чехословацкой дружбы (ОСЧД) съездить в Чехословакию, поскольку там нарастают антисоветские настроения и ситуацию надо как-то разруливать. Деятели культуры и искусства здесь особенно нужны. И в июле папа поехал в Чехословакию, единственный раз из своих тринадцати стран он съездил за рубеж не за свой счет.

Возглавлял делегацию председатель Свердловской городской организации ОСЧД журналист, главный редактор» Вечернего Свердловска», а затем многие годы – журнала «Уральский следопыт» Станислав Федорович Мешавкин. Лучший чуть позже папин друг. Встречались они с руководителями, общественниками, деятелями культуры и т. д. В их числе – профессор Франтишек Колиха, доктор Ян Вениг, галеристы Олдрич Куба, Ян Кржичек. Какой -то пограничник подарил папе для меня кокарду со своей фуражки. Вообще, папа много привез оттуда разных чешских значков. Где-то давно затерялось небольшое цветное фото, где папа кормит у края пруда красивого лебедя. Белый лебедь и папа в белой рубашке. Были в Праге и Пльзене, преимущественно в Пльзене. Папа потом со смехом вспоминал, как они с Мишавкиным похитили балерину Клавдию Черменскую, слегка напугав её коллег. Как потом высоко над головой он поймал прыгнувшую ему в руки с двухметрового спуска эту балерину. «Вовочка, ловите меня!» – воскликнула Черменская и вспорхнула. Как сказал бы Зощенко- сиганула! В общем, получилась натурально сцена из какого-то балета! Оттуда мне папа привез черный облегающий фигуру легкий джемпер с молнией. И шикарные с медными заклепками серо-синие джинсы. Как водится, справа на поясе кожаый лейбл, желтый с силуэтом ковбоя. Джинсы стали этим словом называть уже году в семьдесят третьем, а до этого их называли «техасы». В этих джинсах-техасах летом шестьдесят восьмого я с шикарным видом выходил в двор. Вот после теплого летнего дождя я бегу одетый так к своим друзьям и на душе светло! В жару же носил шорты или простроченные на джинсовый манер желтой двойной строчкой легкие коричневые брючки.

Почему -то дни рождения мои отмечались чуть ли не до окончания школы семейным кругом. Весело и радостно, но не с друзьями. Как -то лет на девять ко мне пришли в гости Паша Глушков, Кирюша, Вовка Крысанов, Сева Кондрашин с подарками, в том числе – прекрасной (хоть и в тонком детском переплете) книжкой в двух частях (двух книжках) о членах Клуба знаменитых капитанов – Дик Сенд, Тартарен из Тараскона …и почему-то Барон Мюнхгаузен. Иллюстрации великолепные… Вот Мюнхаузен в треуголке и гусарском красном доломане взлетает на стае уток! Мама ласково со всеми вместе и с каждым в отдельности поговорила, угостила нас чаем и печеньем. Хорошо, приветливо, но как-то наспех, а потом мы играли на балконе. Ладно, и на том спасибо. Главным образом – мальчишкам!

А на десять лет сидели с папой, мамой, бабушками, папа был в отличном настроении, весь светился. И из тонкой кремовой вязью надписи «Ленинград» (очень вкусный с шоколадным верхом торт) сделал надпись (просто закругленным лезвием кухонного ножа) " Вадику 10 лет!» Скульптор – он и в Африке скульптор!

Этим летом, накануне этого маленького моего юбилея в нашей семье произошло прибавление. Родилась моя сестренка Леночка! Папа с мамой незадолго до того стали вести странные разговоры 6 кого б я больше хотел- сестренку или братика, склоняя меня больше к сестренке. Я не возражал… И это произошло, видимо жизнь в материнском лоне зажглась в день рождения Бориса Павловича Глушкова. Папа с мамой, приехав из Кургана, решили, что в семье нужен еще ребенок. Вадик подрастает и ему нужна юная смена. И после празднования дня рождения у Глушковых они зародили искорку жизни моей сестренки. Никакого живота у мамы до последних дней видно не было. И вот я окончил третий класс, перешел в четвертый, так прекрасно съездили в Хосту. И пожалуйста!) Мама как-то прямо со мной один- два раза заходила в женскую консультацию, чтоб я догадался видимо о грядущем событии. Но я думал, что это, так сказать, плановая проверка и не более. Я даже слова «беременность» тогда услышал в первый раз. Точнее, прочитал в тамошнем санпросветовском альбоме фразу «предупреждение от беременности», недоуменно подумал: " Так разве ж беременность – это плохо, если от нее надо как-то защищаться?» Я уже примерно знал откуда берутся дети, но в отношение своих родителей и еще некоторых симпатичных мне людей сохранял надежду, что у них все как-то по-другому, нечто вроде непорочного зачатия. Надежда умирает последней, у многих она тянется тонкая, как ниточка, чуть не до их собственного детородного возраста. И поэтому вряд ли стоит с учительского места эту ниточку-надежду пресекать.

Про авторитет учителя добавлю немного из другой оперы. В четвертом классе Людмила Георгиевна зачем-то нас жутко напугала реальной опасностью ядерной мировой войны. Она рассказала, что у нашей страны и Америки скопился такой огромнейший арсенал водородных и атомных бомб, чтобы неоднократно уничтожить друг друга и всю планету. Я был мальчишка не из робкого десятка, но и меня, и моих одноклассников эти откровения любимой учительницы сразили начисто. А мы -то думали, что ходим по надежной твердой почве. А оказалось – по минному полю, даже хуже! И в любое мгновенье наш любимый мир и мы сами можем разлететься в клочья, обратиться в прах. Да мы ж почти не начинали жить! Жуть! Мамины успокоения, что все ж мальчишки всегда мечтают повоевать не возымели действия. Это ведь не просто война, а термоядерная катастрофа. На этой нервной волне я долго потом повторял про себя заклинания» миру-мир», «не быть войне!» и прочее. Про себя пересчитывал этаж и окна окрестных домов, взывал к чему-то доброму и светлому. Зачем было извести столько наших нервных клеток? Непонятно! Это было плановое «открытие нам глаз на ядерную угрозу» в масштабе всей страны или инициатива нашей учительницы лично, персонально? До сих пор не знаю. Вот за это я на Людмилу Георгиевну был сердит, обижен! И еще за одно… как -то на меня на школьном утреннике были пропеты весьма ехидные куплеты. Пела их Галя Малафеева, наша красавица, а ей аккомпанировал на балалайке мой друг Илья Шарипов. «все ребята ходят в школу, всем учеба нравится. Лишь один Вадим все спит и не просыпается. Говорит Вадиму мать: «заправляй свою кровать!» – Он отвечает: " Маменька, я же еще маленький!» Это было совершенно несправедливо, хоть один разок я накануне и проспал начало урока. Но с кем не бывает. И главное- утренник он меня специально «на высшем уровне» (учителя!) скрыли, наспех «назначив» меня в засони. Это я воспринял как удар в спину от людей, которым верил! Ну, да ладно. без обид жизнь тоже не прожить!

Глава двадцать первая. Зори над Русью

В том же четвертом классе я зачитался толстой книгой «Зори над Русью» писателя М.А.Рапова, изданной в 1957 г., 780 как помню страниц с очень хорошими, хоть и лаконичными весьма, иллюстрациями. Читается на одном дыхании. В центре романа дружинник войска Дмитрия Донского Семен Мелик, его невеста Настенька и подружившийся с ними кузнец-силач Фома. Речь, детали быта, главные герои и известные исторические персонажи, в том числе- Дмитрий Донской и брат его князь суздальский Владимир Александрович, воевода Дмитрий Боброк, Мамай и его соратник Темир-мурза, градостроитель Белокаменных стен Кремля зодчий Лука, Сергий Радонежский, художник Феофан Грек, литовский князь Ольгерд Гедеминович, бояре-предатели Вельяминовы и другие выведены Раповым изумительно. С этой книгой я не расставался. Прочитал от корки до корки, хотелось еще и еще. И решил осчастливить этой книгой кого-нибудь из одноклассников. Сережка Куроптев что-то отказался, сославшись на занятость и я предложил Паше Гроссману. Кареглазый, худенький, но крепкий Паша пользовался в нашем классе огромным уважением, уступая разве что доброму и сильному, крупному голубоглазому супер-отличнику и председателю совета отряда Андрюше Успенскому. Сейчас Андрюша (как и папа его, здравствующий ныне) врач-психиатр, давно живет и работает в Канаде, в Торонто.

Паша был отличным другом, сильным, честным. Небольшая его фигурка, узкое лицо с карими глазами контрастировали с большой физической силой. Не раз приходилось слышать, что евреи с детских лет слабаки и трусы. Конечно, это чушь! Точнее говоря, разные бывают. Пашу Гроссмана, как и у нас в садике Женю Горовца слабым или трусливым мог бы назвать только сумасшедший. До сих пор и через столько лет хотел бы встретиться с Женькой Горовцом. А Пашин отец имел в свое время, кроме кубков и медалей, красную ленту с золотыми буквами «Самый сильный человек Урала»! Владимир Аронович Гроссман был замечательным штангистом, заслуженным тренером РСФСР и судьей всесоюзной категории по тяжелой атлетике. Он умер, не дожив до сорока, лопнули сосуды на висках от огромных многолетних перегрузок. В лифте стало плохо, да как назло и дверь железную заклинило. Гроссман ударил в дверь и ее вынесло на лестничную площадку, сделал шаг вперед, качнулся и упал. Мы с Пашей хорошо всегда общались. И вот решил я Пашку осчастливить, почти насильно навязав читать «Зори над Русью». Он читал весной, в конце учебного года, мы с ним восторженно обменивались впечатлениями. «Мне сначала больше всех нравился, конечно, Семен. А теперь – Фома! Такой силач!» – восторгался Паша. Но сразу по окончании начальной школы Паша как-то внезапно уехал жить в Краснодар. С мамой и сестрой. И от моей любимой книжки не осталось и следа. Точнее, сестра, она была постарше нас, еще немного пожила здесь. Я с ней обмолвился парой слов. Но не о книге, а просто о Паше. Потом и она исчезла. Так жаль книгу! Что за подлость, до сих пор не могу понять. Я так его уважал. Не хочу вспоминать.

Кстати, со второго класса я становился физически все сильнее. Помногу подтягивался и отжимался от пола, хорошо дрался кулаками и особенно -боролся. Это была вольная борьба в самом буквальном смысле. Я перебарывал всех своих ровесников и даже ребят старше. С Пашей Гроссманом и Андреем Успенским побороться мне не довелось. Зато было нечто круче – пару раз мне повезло побороть нашего вождя и кумира Пашу Глушкова! Он отлично боролся и дрался, был старше меня на два с лишним года – одно слово наш вождь. Впрочем, может, это была и случайность.

И Андрюшу Серого из пятого корпуса, парня очень спортивного и тяжеле меня весом я побарывал. Ему это не нравилось, но он – человек умный и ироничный, как -то это прятал. Но объединившись с Севой Кондрашиным или Димкой Слободиным (худенький, но сильный, на год меня старше), задиристо предлагал им: " А давайте Вадика травой накормим!» И они вдвоем кидались на меня. Это было что-то типа шутки, но вскоре переходило грань шутки. Один Андрюша весил сорок пять кэгэ, из фанатично спортивной семьи (хоть папа был профессор электрофака УПИ и мама – доцент), а я едва- тридцать два). Мы падали на мокро-грязную ноябрьскую траву, донельзя извозившись, они оказывались, наверху, тянули мне в лицо эту траву с песком и снегом вперемешку, а я мотал башкой и кричал угрозы этим фашистам и проклятия. Один раз уже года полтора спустя я даже привел Слободина домой. И когда баба Вера, обычно добрая со всеми, спросила его строго о тех гадких эпизодах, он на голубом глазу спокойно (еще мне легонько подмигнул, гад), сказал, что его с кем-то перепутали. И я стерпел. Сейчас вот вспомнил, меня ярость обуяла. Есть маленькое негодяйство, но показательное очень: жди, человечество, большого негодяя «на -гора». И в Андрюше Сером было- таки что-то нехорошее, но, думаю, прошло. Андрюши -почти все-ребята крепкие. А имя Паша как-то прямо к носителю его людей располагает и все. А имя Юля просто притягивает деньги и мужчин со средствами. Шютка.

Ещё в эти времена я встретился глаз в глаз с компанией шпаны. Ничего особенного, просто в жизни что-то всегда происходит первый раз. И тут случилось вот что…. В День учителя все ребята класса принесли цветы, подарки поздравить нашу Людмилу Георгиевну, а мы с Шариповым Ильюхой стормозили и пришли ни с чем. Моя мама, узнав все это, решила, что так нельзя и надо -таки учителя с днем учителя поздравить. Илья охотно согласился поздравить на день позже, но это было воскресенье и оставалось только пойти с подарками к учителю домой. Мы купили с мамой конфет, шоколада и вафель, яблок и т.п., Ильюха тоже купил конфет и взял в подарок одну из понравившихся ему накануне книг «След огненной жизни» про персидского царя Кира, жившего в 6 веке до нашей эры. Там была еще одна повесть о жизни Афин и афинян. Книгу украшали два небольших чернильных пятна, но это мою маму даже умилило: сразу видно- подарок от души!) Пошли мы Ильюшкой к Людмиле Георгиевне домой, на Восточную между Ленина и Малышева в шестиэтажном доме из серого кирпича. И в скверике за железнодорожным мостом к нам подошли с суровым видом семь или восемь пацанов. «Деньги есть?» – нагло поинтересовались они. Мы переглянулись с Илюхой. Силы были неравны. Я толкнул переднего двумя руками в грудь и дал дёру. Меня никто не преследовал. Илюшка потом сказал, что обошлось без драки и угроз. Его хлопнули по карманам, сказав: " Нам интересны только деньги. Никаких подарков мы не отбираем». И исчезли. Это называлось шмонать, шкулять. Неприятность мелкая, но запомнилось. Но этим наши приключения не кончились. Позвонив в предполагаемую дверь Людмилы Георгиевны, мы поняли, что дома ее нет. Зато на лестничную клетку вышли две бдительные пожилые соседки по этажу. Узнав цель нашего визита, они слегка смягчились. И тут из-за спины одной из них выскочила небольшая белая злющая собачка и моментально цапнула кулек с моим подарком. Я стремглав поднял руку вверх, но кулек был прокушен. Соседки сразу к нам прониклись, сказав: " Да не расстраивайтесь, конфеты, шоколадка и остальное целы. Давайте мы подарки ваши Людмиле Георгиевне передадим!» В понедельник Людмила Георгиевна подняла нас с мест и сказала: «Вадик и Ильюша – настоящие герои! Они не побоялись и собаки, прокусившей кулек с подарком!» И кратко рассказала классу про наш поход. Про юных гопников, наехавших на нас чуть раньше, мы ей, конечно же, не сказали.

У Севы Кондрашина, кстати, похожая же злющая собаченция была. Белая, глаза разные – один карий, другой- ярко-голубой. К Севе домой приезжала учительница фортепиано. На момент уроков собаку выпроваживали из квартиры и она сидела у двери на резиновом коврике. Иногда собака сидела там и в другое время. И когда мы с Крысановым, Ильюхой, Кирюшей или кем-то шли за Севой позвать его на улицу, собака, нас учуяв и завидев, кидалась с коврика в атаку с жутким лаем. Мы в радостном испуге бежали, она за нами по улице почти до угла дома. Вадик Егоров квартира 12, Кирюша Ситников квартира 13, Сева Кондрашин (хоть и следующий подъезд) квартира 14. Друзья с раннего детства!

Лето шестьдесят восьмого было, как это обычно и бывает, солнечным и жарким. Двадцать шестого июля маму врачи срочно отвезли в родильный дом. Лицо чуть припухло, но живот чуть виден. Белая кофта, вязаная, в дырочку и с бабочкой на шее, наверно из Италии еще. Маме 28, совсем скоро 29, сейчас она какая-то другая, в коридоре наклонилась и поцеловала метя, тихая, идет как фарфоровая ваза, опасаясь невзначай быть разбитой. Дома у нас телефон, а у папы в мастерской телефона еще нет. Он приехал с работы раньше, около шести вечера. Мы – папа, баба Женя и я, стоим во дворе под окнами своей квартиры. Папа смотрится прекрасно. Сорок один ему никак не дашь, правда волосы из темно-русых с годами потемнели, став коричневыми- влажной расческой аккуратно зачесаны назад. Глаза голубые, хорошо очерчены лицо, губы, нос прямой, на переносице тонкие в золотистой оправе очки, ростом невысок -сто шестьдесят восемь (как Николай Второй), но худощав, физически силен (чай скульптор) и скроен хорошо. Как скроен хорошо безукоризненно сидящий на нем серый макентош (плащ- пыльник, сегодня попрохладней), на ногах темно- шоколадные остроносые штиблеты, на шее малиновое атласное кашне. И бабе Жене, высокой – сто семьдесят пять, крупной, но не полной, на лице морщин почти что нет, разве только в уголках сейчас встревоженных карих глаз, а макентош серый, но чуть голубоватый, пятьдесят пять тоже не дашь. «Вовочка, днем Лилю увезли в роддом, только что узнали, что она родила девочку, вес два семьсот пятьдесят (в голосе теперь даже чуть слезы, малышка маловата весом). «Давайте, едем к ней,» -решительно говорит папа и мы едем в роддом на Комсомольской и узнаем, что у мамы и моей сестрички младшей Леночки (правда, имя это дадут позже) все в порядке. Высокая, под сто восемьдесят ростом, наша тетя Зоя, бабы Жени старшая сестра, со смехом успокаивала нас, что в далеком девятьсот десятом она, такая каланча, родилась весом и размером «с хлебальную ложку». Девятьсот грамм. В ответ все весело смеялись. Однако, оказалось все не так прекрасно. У малышки пневмония и выпишут их с мамой еще нескоро.