Buch lesen: «Золотая середина. Кривая империя – VI. 1761—1856»

© Сергей Иванович Кравченко, 2022

ISBN 978-5-0056-5046-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Золотая середина
1761 – 1856

Петр III Федорович

Герцог Голштинский Петр, внук Петра I и сын Анны Петровны родился 10 февраля 1728 года и на трон взошел 34 лет от роду.

Характер у Петра был сложный. Его немецкая половина оставалась непонятной, чуждой русскому воображению. Кто его знает, чему его научили голштинские воспитатели. Зато русская половина просматривалась четко – от великого дедушки: выпить да погулять. Поэтому и приверженцев у нового императора оказалось не слишком много, – поначалу только конференц-секретарь Волков. Остальные, конечно, тоже крутились при дворе, тоже оды ломоносовские сочиняли, но преследовали корыстные цели – вернуть из ссылки как можно больше своих, усилить свою депутатскую группу.

С Севера дружно приехали Миних и Бирон, Менгден и Лесток. Стаи казнокрадов с честными лицами возвратились из мест не столь отдаленных. Вместо конфискованных и перестроенных под военные нужды дворцов им были куплены за счет казны «каменные постройки в вечное владение». Тут обозначилось неприятное свойство нового царствования: помиловали и возвысили только немцев! Русский гений Бестужев-Рюмин, несмотря на многие ходатайства, остался отдыхать в сельской местности. Патриоты во главе с нашим Историком возмущенно ворчали. Они в своих антинемецких тирадах как-то опустили тот факт, что главные правительственные должности достались Воронцову и Глебову, Трубецкому и братьям Шуваловым. Брат канцлера и отец царской любовницы Лизы Воронцовой Иван Ларионович получил самое хлебное место управляющего Сенатской конторой в Москве. Граф Петр Шувалов, несмотря на смертельную болезнь, принял чин фельдмаршала и велел перенести себя в дом старого приятеля Глебова, ибо он «был ближе ко дворцу».

Образовался Совет. Русских в нем числилось 5, немцев – 4. Паритет в соответствии с пропорциями царской крови был соблюден – с небольшим перекосом в пользу «страны пребывания». То ли этот совет стал энергично советовать, то ли дедова кровь не остывала, но начал Петр выписывать указ за указом. Снизил акцизы на соль. Велел вычистить, углубить и обложить камнем Кронштадтскую гавань. Утвердил план прокладки канала Волхов-Ладога, причем рыть его должны были вольные каналоармейцы. Все эти указы состоялись в Сенате 17 января 1762 года. На десерт Петр объявил намерение издать манифест о дворянской службе: «Дворянам службу продолжать по своей воле, и где пожелают, и когда военное время будет, то они все явиться должны на таком основании, как и в Лифляндии с дворянами поступается»…

То-то мы потом недоумевали в старших классах, когда какой-нибудь граф Толстой решал вдруг «оставить службу и удалиться в деревни». Как удалиться? Кто ж его отпускал? При советской поголовной «воинской обязанности» такое соображалось с трудом.

Дворянство умилилось до насморка. Уже на другой день, 18 января, в Сенате встал вопрос о воздвижении столь милостивому государю чисто золотой статуи от всех дворян вскладчину. Голосовали единогласно, но государь проект завернул, велел поискать золоту лучшее применение и обещал памятник себе воздвигнуть нерукотворный – «в сердцах своих подданных». Этим золотым тельцом дворянство чуть не испортило себе обедни. Переживания при отказе от статуи затмили мечту о дворянских вольностях. Тянулись зимние дни, а манифеста все не было. Помог дремучий случай.

Однажды вечером Петр решил проскользнуть между спальнями жены и официальной любовницы, чтобы совершить очередную ревизию винных погребов и неопознанных женских тел на театральных задворках. Нужно было как-то обдурить жену, тяжкую Екатерину Ангальт-Цербстскую. Но еще убедительнее следовало заморочить голову истеричной Елизавете Романовне Воронцовой. С этой целью тайный советник Дмитрий Васильевич Волков был заперт в кабинете Петра. Камердинерам велели никого не пускать и отвечать, что государь работают над судьбоносным документом. Волкову поручалось измыслить некую гербовую бумагу, а Петр прошмыгнул вон из дворца. Волков припомнил царские обещания и к утру состряпал манифест о вольности дворянства. И вот ведь штука! Петру нельзя было его не подписать! Подписал…

Теперь старшеклассники могут запомнить на всю жизнь: цена дворянских прав в России – одна вакхическая ночь.

Вы не забыли урока прошлых и нынешних царств? Что еще должно обязательно случиться в дни реформации? Правильно! КГБ нужно прихлопнуть, давно его не закрывали. Манифестом 21 февраля сообщалось, что «Тайная розыскных дел канцелярия уничтожается отныне навсегда, а дела оной имеют быть взяты в Сенат, но за печатью к вечному забвению в архив положатся».

Такой крутой разворот на Руси небезопасен. Так же начинал Лжедмитрий, и убийственная реакция наступила к следующему лету. Вот и теперь, был уже май, деньги в казне не обнаруживались, армия, уютно отдыхавшая в Европе, пожирала остатки бюджета с польскими сливками, поэтому от рытья каналов решили воздержаться, зато учредили центробанк. Это неспокойное заведение тут же приступило к своему, поныне излюбленному занятию – бешеной печати бумажных денег. Но балансы не сходились, и войну нужно было кончать.

На финансовый дефицит наложилась голштинская придурь Петра. Его «двор» до смерти Елизаветы состоял в основном из прусских офицеров… То есть, вы понимаете – идет война с Пруссией, а пруссаки в парадной форме расхаживают по Питеру, сопровождают Петра к подножию трона. Это – как если бы в 1941 году, в самые осадные московские дни офицеры в форме СС разгуливали по Красной площади, задевали бульварных фройляйн, заходили поболтать в наркоматы, толклись в гостевой комнате ближней дачи Сталина.

Первые сообщения о кончине Елизаветы были посланы не союзникам, а ангальт-цербстской теще и королю Фридриху. Немедленно установилась дружеская переписка, а там и пленными разменялись. Всеобщего мирного договора пока не было, но специальный русский корпус уже маршировал на соединение с войсками Фридриха, отдаваясь под его командование. Петр намеревался поломать весь елизаветинский порядок, его коробила сама идея войны с кумиром – Фридрихом Великим. Сразу по воцарении Петр объявил о наборе «голштинских» полков. Туда стали собирать «немцев» из Прибалтики, не брезговали молдованами, румынами, поляками. Табу действовало только в отношении украинцев и русских.

Этих унизительных мероприятий было вполне достаточно для возникновения военной оппозиции, но главная опасность для Петра исходила с другой стороны. Российские чиноначальники снова были обеспокоены. Император стал приближать к себе пруссаков, прямых агентов и посланцев Фридриха. Должности Воронцовых, Шуваловых, Голицыных стали номинальными. Чиновники ощетинились, и Петр прозевал эту страшную русскую силу.

Принято считать, что Петра свергла Екатерина – обманутая жена и новоявленная русская патриотка. Как бы не так! Если бы дело было только в Лизке Воронцовой, так ее дядя, великий канцлер наоборот зафиксировал бы позицию. Но когда фельдмаршалу графу Шувалову приказывают следовать в армию в качестве волонтера, – это дело другое! Под пули подставляться не договаривались! Петр велел всем номинальным генералам и командирам быть таковыми на деле. Если ты не в отставке, если у тебя – полк, так будь ты хоть столетним пузатым старцем, но соизволь натянуть парадную форму, нацепить на пузо ордена и ежедневно! – в любую непогоду маршировать по Невскому и окрестным полям.

Церковь тоже обозлилась. Петр был не очень православным. Он воспитывался в протестантизме. В России на первых порах юный герцог голштинский любил во время церковной службы показать попу язык. Но эта шалость была не главной. А вот когда 26 марта 1762 года последовал государев рескрипт Синоду с дерзкими словами: «…Малейшее нарушение истины накажется как государственное преступление», и когда у черного духовенства были отняты монастырские вотчины, а из белого стали брать в армию да на фронт, когда из церквей было велено вынести иконы всех самопальных святых, оставить только отца-сына да святого духа и мать Марию, когда приказано было попов побрить, постричь и наманикюрить, вот тут и церковь налилась надгробным гранитом.

И еще один, небесный фактор можно обозначить. Империя – созревшая, закореневшая и заматеревшая космическая и национально-политическая категория, уже сама, фатально и объективно вмешивалась в дела земных правителей. Здесь, на русской земле, уже давно не получалось и уже никогда не получится сделать что-либо произвольное, художественное, европейское, если это что-либо противоречит нашей Имперской Теории. Империя предусматривает мировой приоритет, вселенское господство, – хотя бы как вектор, как несбыточную мечту, туманную цель, религиозный догмат. Превратиться в обычное, не самое процветающее государство на краю Европы Империя наша не смеет! И никому не дано объявить во всеуслышанье, что Россия – не то что не центр мира, но пока даже и не цивилизованное государство, что страна наша – просто механическое соединение огромной территории, растерянного народа, хищной чиновной братии, которую этот народ сам же и нянчит. Такие откровения мгновенно караются смертью и разорением вольного прожектера. Так было с Гришей Отрепьевым, так было с Годуновыми, так получилось и теперь.

Цареубийство вползло на Русь из Европы. Мы помним, что князья, будучи «отростками одного корня», в основном, прощали друг друга. Убийства, конечно, случались, но это были, как правило, потери на дальних подступах к трону. Охотно уничтожались наглые претенденты, с удовольствием использовались услуги посторонних исполнителей – татар. Но на самом престоле и самими русскими за 9 веков, кажется, никто убит не был. Буквоеды, возможно, возразят нам, но мы им ответим, что:

– Причина смерти Рюрика нам не известна. Его, конечно, могли угробить и свои. Но эти «свои» как раз и были из Европы, они еще не образовали с нашими славянами единого замеса.

– Игорь погиб не от политической интриги, а от фискальной жадности.

– Ярополк убит Владимиром уже не у власти.

– Святополк тоже убирал всего лишь претендентов.

– Боголюбский убит из самозащиты, его убийцы не посягали на занятие престола.

– Ярослава Всеволодовича, Невского, тверских-ямских князей, хоть и не без русской интриги, но убивали татары.

– Василия Темного «всего лишь» ослепили по закону Ярослава Мудрого.

– Елену Глинскую, если и «отравили» придворные, то, опять же, не в свою пользу.

– Царевич Дмитрий не царствовал.

– Царицу Марину, ее сына и двух Лжедмитриев убивали, категорически не считая монархами.

Ну, что еще было такого? Монастырь Софьи? Постриг Шуйского? Это не по теме. А вот так, чтобы не на шутку сговориться об убийстве миропомазанной особы, признанной всеми, в том числе и заговорщиками, подобрать собственного кандидата или решиться самому, потом убить монарха, завладеть троном и усидеть на нем, – это на Руси, если и умышлялось, то не удавалось.

И вот, пожалуйста! – Новое Время, новые идеи, новые дела. Европа!

В Европе королей убивали регулярно, и даже казнили по приговору суда.

Просвещенная Екатерина не замедлила привнести в пресное российское тесто западную бродильную палочку. С неё началась на Руси полоса цареубийств.

Здесь мы с вами должны отвлечься на секунду и сформулировать одно важное правило разрабатываемой нами Имперской Теории:

Настоящая Империя возможна только там и тогда, где и когда отсутствуют малейшая вероятность заговора против монарха, возможность его убийства или бескровного устранения.

Такая кислосладкая почва необходима для закладки имперского здания, для возведения и долгосрочного его сохранения. Проверить наше правило вы можете сами. Ну, вообразите хоть на миг, что Воротынский замышляет убить Грозного. Не выходит? А Ворошилова с кинжалом и оскаленными клыками за шторой в кабинете Иосифа Виссарионыча вы представляете? Столь же хороши, но и совсем нелепы картины: «Меньшиков подсыпает яд в водку херу Питеру» и «Потемкин душит в постельном экстазе Екатерину Великую». Так вот, только эти неубиенные персонажи были и во веки веков пребудут нашими Императорами – три мальчика и одна девочка – малый приплод за всю великую историю.

Итак, аксиомы, законы, правила нашей теории дают основание сделать частный вывод. Допустив прецедент цареубийства, Екатерина расколола фундамент собственного сидения. Сидение это обрушилось не враз, имперские процессы имеют приличную инерционность. Сама Екатерина стала и осталась Императрицей, но ее дети и внуки-правнуки начали гибнуть, хоть и продержались какое-то время на лопнувшей и тающей льдине.

Кто же убил Петра? Говорят – Екатерина. Что она поделывала эти полгода Петровой власти? Она пребывала «в великой печали», «не имела никакого влияния», «находилась в самом жестоком положении».

Ну и что? А разве Мария Нагая при Грозном не пребывала в печали? Или Марфа Собакина пользовалась влиянием? Или Маша Долгорукая не оказалась в самом жестоком положении?

Все это – ерунда. Сидела бы Екатерина да вышивала гладью или в монастыре отдыхала, как Дуня Лопухина. А вот, нет! – поднялась, воспряла, напыжилась истинно русским патриотизмом. И провела этот русский патриотизм в жизнь – упорно и педантично, по-немецки. Ох, не сама эта блудливая тетка воздвиглась над нами бронзовой фигурой, это ее Империя назначила!

Заговор составили Никита Панин, любовник Екатерины Григорий Орлов с братьями, княгиня Екатерина Дашкова и 40 гвардейских офицеров с 10 тысячами солдат.

Толчок событиям был дан стандартно – гвардия получила приказ идти в Финляндию на шведов. Был июнь, тепло, но из Питера убывать все равно не хотелось.

Император с компанией гулял в Ораниенбауме. Екатерина сидела в Петергофе. 27 июня гвардия взбунтовалась при ложном известии о гибели Екатерины. Последовали аресты главных крикунов, и выступление стало неизбежным. В ночь на 28 июня в петергофский павильон Монплезир, где спала Екатерина, вошел Алексей Орлов. Он поднял Екатерину, от плезиров воздержался, посадил ее в свою карету, сам сел на козлы и погнал в Питер. В казармах Измайловского полка жена императора была встречена ликованием и церковным благословением. Поехали в Семеновский полк, – то же самое. Оттуда сразу рванули в Казанский собор, где архиепископ Димитрий стремительно возгласил Екатерину Алексеевну самодержавной императрицей, а великого князя Павла Петровича – наследником престола.

Все гвардейские полки собрались в новом, каменном Зимнем дворце. Здесь Екатерина обнаружила Сенат и Синод в полном собрании. Оказалось, они уже готовили форму присяги. В Питере все благополучно присягнули. Были посланы также курьеры в заграничные войска и на флот. Теперь нужно было спешить с самым тяжким делом. Петр сидел в Ораниенбауме и мог на законном основании сам или с помощью Фридриха Великого отобрать власть обратно. В 10 часов вечера 28 июня царица с войсками выступила из Питера. Она ехала верхом в преображенском мундире петровского образца. В таких же мундирах шла гвардия. Новая голштинская форма за минувший день была распродана старьевщикам.

А Петр еще с утра сделал парад своему голштинскому полку и пышной кавалькадой выехал из Ораниенбаума в Петергоф. Там намечался бал, но обнаружилось отсутствие императрицы. Посреди Монплезира валялось только ее бальное платье. Прислуга придурилась, что ничего не знает и не видела. Начались поиски в саду, во дворце, в окрестных кустах. Надеялись найти хладное или хотя бы потное тело. Но нашли посыльного, сообщившего о перевороте. Немедленно в Петербург отпрашиваются Воронцов, Трубецкой и Шувалов – «за подробными известиями». Волков пишет рескрипты о противодействии бунтовщикам, но курьеры сдают их людям Екатерины.

Сначала решили обороняться в Петергофе и вызвали сюда из Ораниенбаума голштинскую гвардию. Потом по совету Миниха отплыли в Кронштадт, – была надежда на флот. В первом часу ночи 29 июня яхта Петра и галера со свитой стали на рейде Кронштадта. С берега предложили убираться восвояси, мол никакого императора не знают, а знают только императрицу Екатерину. И пригрозили пушками. Миних посоветовал плыть в Ревель и взять командование над войском. Но дам тошнило от морской прогулки, и решено было возвращаться в Ораниенбаум.

Императрица отдыхала в дороге, когда приехал вице-канцлер Голицын с предложением Петра «разделить власть». Петр демонстрировал полное непонимание российской действительности, состоявшей в абсолютной неделимости нашей власти. Ответа не последовало. Потом приехал генерал-майор Измайлов с предложением безоговорочной капитуляции и согласием на отречение от престола. – Давайте, – согласилась Екатерина.

Петр написал в отречении, что за полгода хлебнул таких тягот, что теперь покой ему просто необходим.

В пять часов утра 29 июня отряд гусар Алексея Орлова занял Петергоф. В 11 часов Екатерина въехала туда верхом под крики «ура» и пушечную пальбу. В полдень Петра заперли во флигеле, к вечеру отвезли под караулом в Ропшу – в загородный дворец. В 9 вечера Екатерина выехала в Питер и утром «имела торжественный въезд в столицу».

30 июня. Весь день происходят буйные торжества, гвардия захватывает все столичные винные погреба и лавки, дорогие вина ушатами сносятся в полковые корыта и смешиваются с простонародной бормотухой – для крепости. Гвардия все это пьет с четверенек и до чертиков. На следующее утро пьяные гвардейцы самовольно осаждают Зимний и требуют показать им Екатерину. Был-де в казармах слух, что ее похитили пруссаки. Приходится Екатерине снова одевать зеленые штаны и провожать похмельную братию до казарм. Винные торговцы выставляют счета на многие тысячи рублей. Получат они их только через несколько лет зачетом налоговых платежей.

Великий Фридрих так подвел итог правления Петра: «Он позволил свергнуть себя с престола, как ребенок, которого отсылают спать».

Власть Петра иссякла, но оставалась жизнь. Этот государственный изъян следовало устранить.

Убивать из объявленной политической целесообразности, по-английски, у нас нельзя. Поэтому былинный наш народ с удовольствием воспринял и сам сочинил такие мотивы для скоропостижной кончины императора.

– Был Петр «по-немецки» развратен. Кроме жены и Лизы Воронцовой, он еще регулярно, даже в ночь смерти тетки Елизаветы, имел итальянских певиц. Причем имел их в присутствии переводчика, а то как поймешь, чего они там выкрикивают?

– Пил Петр беспробудно. Сразу с утра – по нескольку бутылок английского пива, и потом до вечера в таком же темпе.

– Шутовству всякому был привержен, заставлял почтенных людей, прямо в парадных камзолах с правительственными наградами прыгать козлами, бороться, валяться по полу.

– С иностранными послами обходился без церемоний.

– Трубки курил непрестанно.

Во всех этих пороках легко узнается великий дедушка Питер, а вот нет! – нам не нравится! Питеру за это – медного всадника, а Пете меньшому – медным канделябром по башке!

Укокошить Петра следовало безотлагательно. Если бы собирались разводить демократии, то тогда, пожалуй, его еще можно было подержать в Ропше, погонять по соловкам и пелымам, а там уж и заморозить. Но мы собрались возобновить Империю, а значит, приходилось Петра кончать среди первых имперских дел. На это ушла всего неделя. 6 июля Екатерина, «пребывая в совершенном отчаянии», обнародовала сообщение, что бывший император от усердного сидения на троне заболел тяжким геморроем. Так он трудился за нас с вами, что протер казенное место до крови. Екатерина конечно послала ему врачей иноземных, лекарств импортных, еды диетической, но ничего не помогло. Скончался Петр от задней болезни мгновенно, как от маузера.

Кино продолжалось в Сенате. 8 июля Никита Панин зачитал свое мнение, что, хотя и полагается Императрице проводить мужа в последний путь до Невского монастыря, но лучше не надо. «Великодушное ее в-ства и непамятозлобивое сердце наполнено надмерною о сем приключении горестию и крайним соболезнованием о столь скорой и нечаянной смерти бывшего императора…».

Екатерина для виду поломалась, но с третьего, коллективного захода Сената согласилась свое сентиментальное намерение отложить.

Как же в домашних условиях изготавливается летальный геморрой? Историк, нашедший в своих трудах немало места для описания болячек и досад всех, при дворе сущих, вдруг закруглился фразой о насильственной смерти царя. И все. Существует множество художественных версий убийства, но нам они не интересны. Понятно, что убивала Петра шайка Орловых, что прихватили они с собой семеновский либо преображенский спецназ, что закололи, зарезали, зарубили, а скорее – затоптали насмерть своего господина. Куражились над ним, конечно. Сыпали казарменные шуточки и садистские матюки.

Но соль не в этом. Главный смысл действа состоял в его неизбежности, преднамеренности, оговоренности и обоснованности. Обоснованность состояла в имперских намерениях Екатерины, в ледяной решимости овладеть страной, в жестокой и циничной расчистке поля деятельности, настройке государственной вертикали, в безоговорочном исполнении имперского правила о единственности и абсолютной несменяемости власти.

Честно об этом сказать не решились, поэтому с первого дня правления Екатерины сочинялись бесконечные манифесты о том, какой Петр мерзавец, как он у тела Елизаветы «радостными глазами на гроб ее взирал, отзываясь притом неблагодарными к телу ея словами».

Эти манифесты сыграли свою роль. Страна одобрительно восприняла исполнение приговора, а в памяти народной Петр III навсегда остался моральным уродом.