Buch lesen: «Эхо Антеора», Seite 5
– Там, откуда я родом, их используют, чтобы получить ответы на свои вопросы, – поведал Хартис глухим, хриплым от выпивки голосом. Достав искомое, он вернулся в прежнее положение и повертел зеленый мешочек в своих руках. – Эти достались мне от… очень могущественного существа, и не раз выручали в жизни. Когда только перебрался в этот город и открыл лавку, я часто раскидывал их перед тем, как ехать за товаром. Просил подсказать, во что вложиться, потому что плохо разбирался в местных предпочтениях и в ассортименте. Тогда я понял, что здесь они не имеют такой силы, как на моей родине. А может, я просто хреново разбираюсь в их толковании… Но несмотря на это, я до сих пор иногда ношу их собой, когда сомневаюсь в чем-то. Они помогают мне принять выбор. Это как подбрасывание монетки. Кто-то считает его сакральным, а кто-то – ерундой. На самом деле, в кидании монетки ровно столько смысла, сколько вкладывает в него кидающий. Понимаешь?
Не поворачиваясь к нему, Лу покачала головой, покусывая губы. Она не хотела слушать и не хотела понимать, так же, как не хотела взглянуть прямо на обращенное к ней лицо со следами еще не высохших капель дождя на темной коже, которое теперь, в ответ на равнодушие девчонки, исказила кривая усмешка.
– Но в тот раз было иначе, – продолжал хозяин. – В тот день мне нужно было кое-что взять в сундуке. Когда я перекладывал вещи, мешочек развязался и все камни рассыпались по дну. Я начал собирать их, и тогда мне почудилось, что знаки складываются в какую-то последовательность. Так, будто хотят мне что-то сказать. Я решил раскинуть камни еще раз, и еще раз, и сколько бы ни раскидывал, они всегда говорили одно… Но что именно, я не мог понять.
Высыпав прозрачные камни на ладонь, он задумчиво погладил их большим пальцем.
– У каждого знака здесь множество значений, и в зависимости от положения он может толковаться по-разному. То, что я увидел в тот день, хоть и повторялось, не складывалось в единую картину. Тогда я бросил это дело. Как и планировал, я закрыл лавку пораньше и отправился за закупками. Когда закончил в порту и пошел обратно, я в какой-то момент вдруг заметил… Ребенка… Девочку лет десяти, должно быть, чью-то помощницу – она тащила на плече большой моток корабельного каната. Наверное, потому, что она очень смешно семенила из-за его тяжести, она и привлекла мое внимание; и я вдруг вспомнил, что одно из значений первого камня, который выпадал в том раскладе – «веревка», или «трос», или «канат». А еще – «хлыст», или «плеть», или «лоза»; и тут, приглядевшись, я заметил, что на голове у девочки венок из виноградной лозы. Это совпадение показалось мне забавным. Хотя мне нужно было в другую сторону, я решил повернуть на ту улицу, по которой шла девочка. Когда дошел до конца улицы, на крыше последнего здания я увидел флюгер с фигуркой сокола, и это было значение второго камня – «хищная птица», а еще «ветер»; и я последовал дальше – туда, куда указывал флюгер и дул ветер. Все это заинтриговало меня. Я начал верить, что это больше, чем череда совпадений, и вскоре понял, что прав, потому что знаки продолжали вести меня, от одного к другому… Надо же, это было всего два года назад, но теперь я уже и не вспомню точную последовательность. Помню вывеску аптекарского ларька, пробежавшую в переулке черную кошку, и как кто-то выкрикнул фразу, ставшую очередной подсказкой…
По мере рассказа, указательным пальцем свободной руки он переворачивал камни на своей ладони рисунками вверх, и в конечном счете выбрал один и поднял его над глазами, рассматривая с придирчивостью, с которой опытный ювелир изучал бы бриллиант.
– В конце концов я вышел к невольническому рынку. Признаться, в тот момент я всерьез задумался о том, чтобы повернуть назад. Хотя я жил в этом городе и был вынужден играть по его правилам, мне всегда претила мысль о рабстве. Не жду, что ты поверишь… Но это и не принципиально. Я понимал – то, что затеяли камни, это не случайность и не игра. Это было что-то очень важное, и поэтому я наступил себе на горло и продолжил путь, который и привел меня к бело-золотому шатру. – Мужчина подбросил камень, который рассматривал, и довольно ловким для пьяного движением поймал в воздухе. – И там, стоя возле него, я растерялся. У меня, как назло, остался последний знак, который всегда был самым тяжелым для моего понимания, потому что содержал в себе слишком много смыслов, никак не связанных – «защита», «солнце», «болото»… Я перебирал их в уме – те, что мог вспомнить, – смотрел на рабов, которых предлагал мне тот старик-торговец, и не находил подходящих совпадений. Я хотел уйти… Но вдруг мой взгляд упал на кнут, который висел у него на поясе. Одним из значений последнего камня был «журавль». И тот кнут, которым тебя наказывал старый хозяин, его рукоять была в виде журавля…
– Он ведь все еще у тебя? – порывисто оборвала его Лу, не желая больше слушать историю, продолжение которой и без того знала. – Так как насчет того, чтобы вместо этой увлекательной чуши достать его и наказать меня за то, что собиралась сбежать?
Она наконец повернулась к хозяину и одарила его тем же взглядом, что и в тот судьбоносный день – пронзительным, вызывающим и бесконечно дерзким. Хартис подался к ней – запах алкоголя стал таким терпким, что Лу показалось, будто она и сама пьянеет, вдыхая его – и, подняв бровь, победно изрек:
– Но ведь ты не сбежала.
И отстранился со странным выражением, словно ему доставляло одновременно и удовольствие, и мучение дразнить девчонку.
– Но почему? – Алчущий ответа взор заметался по лицу Лу, но та лишь в отчаянии скрипнула зубами, и тогда хозяин с ухмылкой покачал головой. – Не скажешь… Что ж, давай спросим у камней. Камни, так почему же Лу не сбежала?
Он сжал их в ладонях и встряхнул, как игральные кости, и бросил на пол справа от себя – в небольшой промежуток шириною в пару дощатых половиц, разделявший его и девчонку. Точно живые, прозрачные камушки заскакали, раскатываясь, рассыпаясь в разные стороны. Но они все остались в поле зрения, и было отчетливо видно, что только один камень лег рисунком вверх – тот, который отскочил почти к стене и замер аккурат между двух напрягшихся фигур.
– И что это значит? – спросила Лу шепотом, так, что за шумом дождя слов было почти не разобрать.
Дело было не в том, что она верила во всю эту чушь с камнями. Она не верила. Но верил Хартис, и он был здесь, на расстоянии вытянутой руки, и что-то должно было произойти, и девчонка чувствовала себя так, словно балансирует на краю пропасти. Сердце ходило ходуном в груди, заставляя кровь заливать щеки и исступленно стучать в ушах.
Она оторвалась от завитков и линий на камне, чтобы взглянуть на хозяина. Тот замер, низко склонив голову, его лицо было скрыто мокрыми прядями густых черных волос. Но когда повисшая в комнате тишина, нарушаемая лишь монотонным гулом ливня, грозила стать совсем невыносимой, он наконец ответил – хрипло и тихо, но очень отчетливо:
– «Любовь».
И поднял взор. Их глаза встретились. Лу с удивлением обнаружила, что лицо Хартиса прояснилось. На нем больше не было ни напряженного раздумья, ни горечи сомнений, оно стало ясным, как погожий день, лучилось теплом, подобно солнцу, и девчонка поняла, что вовсе не висит на краю пропасти, а давно уже сорвалась в нее.
Большая ладонь нежно коснулась ее щеки, и Лу ощутила на губах горьковатый, пьянящий вкус долгожданного первого поцелуя.
А вслед за этим сильные руки привлекли ее ближе, и она всем телом покорно подалась навстречу мужчине, разметав по полу прозрачные камушки с рисунками – даже тот, который упал между ними и означал «любовь».
4 Реверсайд
Если долго идти по пустынной дороге…
Нет, не так.
Говорят, если долго идти по пустынной дороге…
Обычно дальше мнения расходятся. Кто-то скажет, что твои помыслы должны быть кристально чисты, подобно роднику с ключевой водой. Кто-то, напротив, считает, что они должны быть темны, как омут, одержимы тревогами и смутными желаниями. Что твое сердце должно быть храбрей, чем у льва, взор яснее, чем у орла, норов круче, чем у дикой лошади. Что твой разум должны наводнять видения будущего, а прошлое хлесткой плетью подстегивать вперед, заставляя двигаться навстречу судьбе…
Было бы любопытно найти книжку, где хоть что-то написано по этому поводу. Твоя подруга – большой книгочей, интересно, не встречалась ли ей похожая легенда? Не думаю, что она такая уж известная, но все же…
Можно сочинить еще сотню красочных метафор (если, конечно, ты не такой скверный сказочник, как я), которые очень расплывчато и смутно давали бы понять, какой настрой нужно иметь, когда идешь по пустынной дороге. По крайней мере в одном все сходятся – дорога должна быть пустынной. Имеется в виду не дорога в какой-то пустыне, то есть, она не обязательно должна пролегать в пустыне, а может быть где угодно. «Пустынный» здесь – это синоним одиночества, говорящий о том, что ты должен находиться один-одинешенек посреди некой местности, без попутчиков и посторонних людей вокруг. И я также смею утверждать, что и слово «дорога» тут обобщенное, что это не в буквальном смысле должна быть некая дорога, тракт, вполне может сойти и аллея, и тропинка, и горный перевал. Думаю, дороги вообще может не быть. Главное – держать куда-то путь, идти. А может, даже не обязательно именно идти, а можно и верхом ехать. Или даже плыть, гм…
Прости, что-то я отвлекся. Итак…
Говорят, если долго идти по пустынной дороге, то рано или поздно пред тобой расстелется густой туман. Стоит лишь ступить в него, как тебе нестерпимо захочется спать. И если ты не станешь этому противиться, свернешь на обочину и приляжешь, то как только твоя голова коснется земли, а твои веки сомкнутся, ты уснешь самым крепким в своей жизни сном.
А проснешься уже на Распутье.
Место это поистине пугающее. Оно похоже на зыбучие пески, которые затягивают неосторожного путника в глубину, не позволяя выкарабкаться. Само по себе пространство Распутья пластично, бесформенно, однако оно обретает форму в тот же миг, когда в нем кто-то оказывается. В нем возникают леса и города, озера и реки, горы и долины – пейзажи, которые оказавшийся там когда-либо видел или желал увидеть. Но, хотя оно становится неотличимым от реальности, в действительности там ничего нет – ни жизни, ни земли, ни неба. Есть там лишь фантомы, такие же аморфные, как и обитель, которую они наводняют, не имеющие ни плоти, ни души. Все, что у них есть, это их жажда, их цель, их предназначение – одурманить тебя, вынудить остаться с ними навечно. Им ведомы твои чувства, мечты, тревоги, утраты, и они используют это против тебя – отняв память, заполоняют разум яркими, красочными иллюзиями.
Фантомы – самая опасная, самая смертоносная из всех ловушек: они не удерживают тебя силой – погрязнув в их обмане, ты сам отказываешься их покидать, и, оставаясь там, очень скоро погибаешь от измождения. Чтобы выпутаться из этой паутины лжи, нужно иметь сильный разум и железную волю. Наверное, не так уж лишены смысла слова о храбрости льва и орлином взоре: далеко не каждый, оказавшийся на Распутье, сможет выбраться оттуда живым.
Ведь даже если ты не поддашься фантомам и иллюзиям, есть там еще кое-что… Кое-кто, и он встанет у тебя на пути.
Привратник.
О нем мало что известно. Кто-то говорит, что он царь среди фантомов, иные – что он древний демон, отринутый собратьями и нашедший убежище на перекрестке миров. Как и Распутье, место, стражем которого он является, он не имеет формы: никто не знает наверняка, как он выглядит, он может обернуться и человеком, и зверем, и тенью, и чудищем из твоих детских кошмаров. Но, в каком бы обличии он перед тобой не предстал, тебе придется с ним схлестнуться – в испытании, в споре или в схватке; и знай – он сделает все, чтобы одержать победу.
Но если только удастся одолеть его, он позволит тебе пройти во врата, которые столь бдительно охраняет. И, как только ты шагнешь в них, то окажешься в другом мире…
О, ты же не думала, будто мир, в котором мы живем, единственный в своем роде? Мир, куда можно попасть, миновав Распутье и одолев Привратника, мир, о котором я хочу рассказать, называется Реверсайд.
Хм… С чего бы начать? У меня в голове столько историй… Наверное, чтобы тебе было понятней, как там все устроено, лучше я начну с самого начала. А именно, с истории о Сотворении Реверсайда… Хотя она называется так, по сути она повествует о «становлении» Реверсайда; позволь объяснить. Слово «сотворение» может заставить тебя думать, будто прежде этого мира вовсе не существовало, что приравняло бы данную историю к расхожим мифам, где некое божественное начало сотворило целый мир из ничего. Однако в действительности ни один мир не возник из ничего: все это был долгий космический процесс – формирование, видоизменение, зарождение жизни… Так что история, которую я намереваюсь рассказать, повествует вовсе не о сотворении мира – она о том, как уже существующий, но безымянный мир стал Реверсайдом, о событии, которое стало поворотным в его судьбе.
Да, все именно так: когда-то давно тот мир не имел названия. По сути своей он походил на этот: были в нем водоемы и участки суши, растения и живые существа, дожди и ветры, приливы и отливы, небесные светила и времена года… Однако имелось в нем и кое-что еще – особая сила, незримая и неосязаемая, но вместе с тем очень могущественная, и имя этой силе…
Ну да, да, знаю, существует и без того немало преданий, сказок и легенд, где упоминается волшебство. Добрые чародеи творят чудеса на благо людям, озорные феи подначивают детей на проказы, жуткие чернокнижники поднимают из земли мертвых, а коварные ведьмы накладывают на принцесс заклятия и варят опасные зелья. В большинстве таких историй волшебство – своего рода искусство, умение, дар, которым владеет определенный человек или существо. Но что, если представить, что волшебство – это не какое-то таинство, доступное лишь избранным, а свойство целого мира? Что, если вообразить место, каждый житель которого может использовать волшебство, потому что оно и есть та незримая и неосязаемая, но великая сила, которая пронизывает все сущее?
В мире, о котором я веду свой рассказ, все так и есть. Эту силу, известную здесь как «волшебство», в нем называют эфиром; и хотя у тебя может возникнуть впечатление, что благодаря ее наличию жизнь там всегда была прекрасной, удивительной и беззаботной, правда заключается в том, что в древности именно эфир, или же волшебство, делало Реверсайд самым темным, мрачным и жестоким из всех миров.
Виной тому была дисгармония – нестабильное состояние, в котором с начала времен пребывал эфир. Дело в том, что все люди, обитавшие в том мире, помимо известных тебе пяти чувств – обоняния, осязания, зрения, слуха и вкуса – имели еще одно, шестое чувство – исток. Оно позволяло своим обладателям воспринимать эфир. Но коль скоро он проницал весь мир, а люди были к нему восприимчивы, волей-неволей они ощущали царившую в нем дисгармонию. Вообрази, что какое-то из твоих чувств пребывает в постоянном раздражении – например, ты на протяжении всей жизни вынуждена носить колючую одежду, или слышать неприятные шумы, или ощущать горечь во рту… Неудивительно, что дисгармония коробила сердца людей, отравляя их злобой и ненавистью.
К тому же, обладатели истока могли не только воспринимать, но и черпать эфир, чтобы творить волшебство. Люди, обитавшие в том мире, делились на шесть племен, и каждое из них было страстно одержимо какой-то идеей и пыталось с помощью эфира воплотить ее в жизнь.
В вечнозеленых лесах обитало племя охотников, которые называли себя фэнри. У них были густые волосы и крупные глаза, а главным их отличием от остальных народов были вытянутые треугольные уши. Больше всего на свете фэнри почитали природу и ее могучие силы. С помощью эфира они пытались научиться превращаться в зверей, чтобы иметь необычайное проворство и прыть.
В скалистых ущельях обитало племя горцев, которые называли себя арканами. Они, наверное, наиболее похожи на людей в твоем понимании, хотя их внешний вид все же показался бы тебе странным – их диковинные прически, обилие украшений, аксессуаров и татуировок. Носили всю эту атрибутику они неспроста: она помогала им в таинственных ритуалах, обрядах и гаданиях, ведь превыше остального арканы чтили судьбу. И потому с помощью эфира они пытались научиться видеть будущее.
У подножий вулканов обитало племя варваров, которые называли себя шаотами: они отличались темной – коричневой либо красной – кожей и таких же оттенков волосами. Превыше всего на свете они ставили сражения и битвы, считая, что в драке решается любой спор. Чего со всей своей воинственностью они могли желать? Конечно, научиться с помощью эфира возрождаться после смерти, подобно восстающим из пепла фениксам.
В пустынных дюнах обитало племя кочевников, которые называли себя люмерами. У них были светлые кожа и волосы, узкие глаза и усыпанные веснушками лица. Люмеры часто страдали от всяких хворей и недугов, и потому больше всего на свете желали научиться использовать эфир для исцеления, как могли это делать их соседи – мудрые, но безразличные к людским проблемам драконы.
На уединенных островах обитало племя рыболовов, которые называли себя ундинами: кожа у них была смуглая, бронзовая, а волосы – цвета морской волны. Издревле их влек океан – вот что ундины больше всего на свете чтили, и потому они с малолетства умели плавать и нырять. Но они желали большего – покорять сокровенные глубины океана, и потому с помощью эфира пытались научиться дышать под водой.
На туманных равнинах обитало племя дикарей, которые называли себя муранами; кожа у них была бледной, клыки – заостренными, глаза горели оттенками синего. Мураны были единственным народом, кто обходился без воды и пищи, однако для поддержания жизни им требовалось пить кровь других существ. В погоне за нею они часто получали ранения; потому больше всего на свете они хотели научиться с помощью эфира восстанавливаться от любых увечий.
И все бы ничего, но из-за дисгармонии любое волшебство становилось совершенно непредсказуемым. Пока фэнри безуспешно пытались превратиться в зверей, арканы – заглянуть в будущее, шаоты – воскресить павших, люмеры – исцелить больных, ундины – дышать под водой, а мураны – отрастить новые конечности, эфир, который они направляли на это, повергал весь мир в хаос. Где-то бушевали пожары, где-то случались наводнения, где-то сами собой двигались горы, леса, океаны. Люди не ведали, что сами провоцируют бедствия вокруг себя, и винили во всем несуществующих божеств, злой рок и высшие силы. В отчаянии они все больше взывали к эфиру, стремясь лишь к одному – выживанию; но ответом им становились новые и новые бедствия. Уровень катастроф нарастал стремительно, как снежный ком. Шесть народов жили меж молотом и наковальней, и молотом был эфир, а наковальней – мироздание, которое на его колебания отвечало не только природными катаклизмами, но и нашествиями волшебных чудищ. Страх и лишения вынуждали людей разжигать все новые войны в борьбе за выживание.
Но в тот момент, когда обозленное и обездоленное человечество находилось в шаге от вымирания, а весь мир – на грани гибели, случилось чудо. На свет явились спасители, еще один народ.
Свое племя они называли Онде-Орф, а самих себя – просто орфами. Орфы очень отличались от шести народов. Внешне каждый из них был по-своему уникален: выглядел порой, как человек с телом животного, порой, как животное с телом человека; были среди орфов и люди с рогами, и люди с крыльями, и с чешуей, и с копытами, и со звериными когтями и хвостами…
Но главное их отличие было не внешним, а внутренним. Над орфами не имела власти разрушительная сила дисгармонии, и потому им были неведомы людские страсти. Наделенные необычайной силой, они сумели обуздать эфир и творить с его помощью волшебство по своему разумению, и оно всегда выполняло предназначение и никак не вредило окружающему миру.
По характеру своему орфы отличались невероятным миролюбием, пониманием и терпимостью, а принципы их племени основывались на взаимной помощи и уважении к природе. Мирные кочевники, они принялись странствовать по свету, оказывая помощь шести обездоленным племенам. Однако путешествие их оказалось непростым. Сколько бы они не помогали, череда бед была нескончаемой. Вдобавок, местные жители реагировали на появление орфов враждебно. Страх перед чужаками, которые выглядели, говорили и вели себя иначе, порождал агрессию и ненависть. Увидев, как орфы свободно и уверенно управляют эфиром, шесть народов решили, что именно они сеют зло по всему миру. Возложив на чужаков вину за долгие годы лишений и бед, люди открыли на орфов охоту, жаждая полностью их истребить.
Конечно, силы спасителей значительно превосходили силы простых смертных. Могли ли орфы поставить шесть народов на место, отомстить им за незаслуженную жестокость, которую получали за свою доброту? Определенно, могли. Но столь же великой, как и их сила, была чистота их сердец. Орфы прощали народы, которые их отвергали. Благодаря своей непревзойденной чуткости они увидели, что именно эфир положил начало бесконечной череде войн и катастроф, и что именно он сеет зло в сердцах людей. Но также они сумели постичь суть эфира и понять: сам он не есть зло – всему виной всеобъемлющая, болезненная дисгармония, в которой он пребывает. И тогда они истово возжелали исцелить его, чтобы и в мире, и в душах всех людей воцарился покой.
Однако для этого им нужно было противопоставить что-то всеобщей дисгармонии… Им требовалось сотворить гармонию, да причем такую грандиозную, чтобы она объяла весь свет. Задача эта была столь сложной, что даже могучих сил орфов не хватало, чтобы претворить ее в жизнь. Для успеха им требовалась помощь всех шести народов. Проблема заключалась лишь в одном: шесть племен отродясь не ведали, что такое гармония – а как создать то, о чем не имеешь представления?
На счастье оказалось, что орфы владеют еще одним волшебством. Оно было невероятным потому, что вовсе не требовало эфира. Это была способность создавать, воплощать образы того, что человек когда-либо чувствовал, видел и знал, и называлось она… искусством.
Да, представь себе – в том первобытном мире, объятом пламенем раздора, совсем не было искусства! Но когда шесть народов увидели, как творят орфы, в их песнях и танцах, скульптурах и картинах, представлениях и поэмах они различили то, в чем столь отчаянно нуждались все это время – истинную гармонию…
Завороженные увиденным, люди тоже захотели научиться этому волшебству, и орфы согласились стать их наставниками. Вскоре оказалось, что каждое из племен тяготеет к какому-то из видов искусства. Племя фэнри отыскало ключ к гармонии в образах и оттенках, и потому преуспело в живописи. Племя арканов постигло изящество в движении, и потому нашло себя в танце. Племя шаотов мастерски примеряло на себя любой образ и могло вызвать у зрителя всю палитру эмоций своим лицедейством. Племя люмеров как никто ощущало фактуры и рельефы, и вскоре в скульптуре не имело равных. Племя ундинов обладало тончайшим слухом и достигло небывалых высот в музыке, а племя муранов искусно овладело словом и отточило это умение, сочиняя поэзию и прозу.
Тогда орфы поняли, что пришло время положить начало новой эре, где ужасный раздор не властвовал бы над миром. Призвав на помощь свои великие силы, они создали особый материал, который был способен укрощать и накапливать эфир – чаройт, а из него – шесть могущественных артефактов: Кисть, Веер, Маску, Долото, Арфу и Перо. Позабыв о вражде, день за днем, год за годом шесть народов вместе со своими наставниками без устали творили, вкладывая истинную гармонию в чаройтовые артефакты, которые стали не только символами освоенных ими видов искусств, но и волшебными инструментами, которые накапливали в себе невиданную мощь. И когда она оказалась достаточной, орфы высвободили ее…
Это и стало Сотворением, сотрясшим целый мир до основания и полностью преобразившим его. И хотя спустя века некоторые пытаются возвести акт Сотворения в абсолют, называя то, что удалось создать в тот день, истинным шедевром, идеальным и совершенным, не верь – это не так; оно было несовершенным, но в этом скрывалась величайшая из сил: искусство вмещало в себя весь мир, какой он есть, с его хаосом и порядком, постоянством и переменами, жизнью и смертью… И именно это заставило весь мировой эфир резонировать с шестью артефактами, благодаря чему он полностью разделился на три пары уравновешивающих друг друга планов, разрушительных и созидательных, и обрел долгожданную гармонию.
В этот чудный момент все бедствия и войны прекратились, и шесть народов словно очнулись от кошмарного сна. В результате Сотворения каждый из них обрел способность использовать один из эфирных планов, чтобы творить волшебство, а также особый, уникальный дар, о котором мечтал больше всего.
Племя фэнри получило доступ к плану Жизни и Дар Оборотня – способность превращаться в животных.
Племя арканов получило доступ к плану Перемен и Дар Шамана – способность видеть будущее.
Племя шаотов получило доступ к плану Хаоса и Дар Феникса – способность дважды воскреснуть после смерти.
Племя люмеров получило доступ к плану Постоянства и Дар Дракона – способность исцелять других.
Племя ундинов получило доступ к плану Порядка и Дар Русалки – способность дышать под водой.
Племя муранов получило доступ к плану Смерти и Дар Вампира – способность к регенерации.
Так был положен конец темной, мрачной и жесткой эре Дисгармонии, и ей на смену пришла всеобщая Гармония… Собственно, на этом обычно и заканчивается легенда о Сотворении Реверсайда.
А? Что было дальше?
Хм. Если вкратце, то, примирив шесть народов, орфы создали трансмосты – коридоры в пространстве, чтобы люди могли беспрепятственно перемещаться по миру и обмениваться опытом, знаниями и благами. Однажды орфы поведали людям о существовании параллельного мира, в котором не было эфира, и куда можно было попасть через населенный фантомами перекресток миров – Распутье. Они рассказали, что оба мира были бы похожи, как близнецы, если бы эфирные бедствия не изменили один из них до неузнаваемости. И все же эти миры оставались неразрывно связаны, и орфы окрестили мир, в котором мы сейчас находимся, Аверсайдом, а второй, волшебный – Реверсайдом, по аналогии с двумя сторонами монеты – аверсом и реверсом.
Долгое время орфы жили бок о бок с шестью народами Реверсайда, защищая их от чудовищ, спасая урожай, выводя заплутавших детей из леса, помогая строить первые поселения, развивать ремесла и культуру… Но однажды люди окрепли настолько, что им больше не нужна была помощь орфов. Тогда те зачаровали свои артефакты так, чтобы избранные от каждого народа наделялись заключенной в них великой силой. Такие избранные стали называться электами и были призваны охранять порядок и мир на земле. А сами орфы ушли, отстранились от мирских забот, позволив жителям Реверсайда самим выбирать свой путь.
А поселились орфы в отдельном прекрасном мире – Эдене. Там шумят прекрасные лазурные водопады, там растут невиданные растения, усыпанные душистыми цветами и сочными фруктами, там горы свешиваются с небес, а реки впадают сами в себя, и все полно удивительных запахов, звуков и красок… Там орфы живут в мире и процветании, посвящая свою жизнь тому, что любят больше всего – искусствам; и его прекрасными плодами украшены великолепные кельи, залы, палаты и сады Эдена.
И, хотя тот мир недосягаем для простых людей, сквозь пелену снов и грез они могут видеть его обитателей и чувствовать их присутствие. Своим искусством орфы вдохновляют и утешают, помогая человеку пройти даже через самые темные времена, становясь проводниками его внутреннего света, за что и были наречены ангелами.
Говорят, если кто-то нуждается в помощи, они непременно ответят на зов…
Что-то медленно наползало на дверцу шкафа. Приглядевшись, Лу издала тихий, обреченный стон. Возникшая на темном дереве полоска призрачного света могла означать лишь одно – за окном светает, а она за всю ночь опять не сомкнула глаз.
Множество раз она, казалось, готова была провалиться в сон, но необъяснимая тревога выталкивала ее обратно, как поплавок на поверхность воды, когда рыба срывается с крючка. Рыбой Лу был нормальный сон, и поймать ее она не могла вот уже неделю. От столь долгой бессонницы не только ночи, но и дни превращались в тягостное мучение: звуки казались слишком резкими, свет – слишком ярким, все раздражало и валилось из рук; а временами девчонку прошибал холодный пот или накрывало удушье, с которым она никак не могла совладать.
Она отчаянно искала причину своей тревожности и не находила, потому что той неоткуда было взяться. Та Лу, которая когда-то впервые переступила порог этого дома – одинокая, дикая, испуганная девчонка – давно канула в небытие. Теперь у нее были близкие люди, целых двое, и она изменилась – стала мягче, спокойней, познала настоящее счастье. Со дня ее несостоявшегося побега миновал год, и все это время она жила безмятежно и размеренно; если вокруг что и менялось, так только погода за окном да клиенты в лавке. Как ни посмотри, ее тревожность была совершенно иррациональной, неоправданной, и тем не менее сжирала, сжигала ее, и никакие советы заботливой Нами, и никакие настойки и снадобья, которыми пичкал ее обеспокоенный хозяин, не помогали.
Лу вздохнула и повернулась на бок. Взгляд воспаленных глаз уткнулся в белую оскаленную морду медведя, и девчонка принялась рассматривать ее, хотя и без того могла бы безошибочно воспроизвести каждую черточку. Потом от нечего делать она начала водить по ней пальцем, и Хартис в своей бдительной манере распахнул глаза, чтобы оценить ситуацию, тут же закрыл их, почесал грудь и перевернулся на другой бок. На спине у него никаких интересных татуировок не было, и Лу повернулась тоже и начала считать складки на балдахине. Одна, две, три… Дремота одолевала девчонку, которая не оставляла надежды хоть ненадолго провалиться в сон. Долгожданное забытье, казалось, было так близко – только руку протяни…
Тук.
Лу настороженно оторвала голову от подушки. Время шло, и все, что она слышала – собственное сопение и в отдалении – щебет начинавших распеваться птиц. Она легла обратно, решив, что ей почудилось.
Тук! Звук, похожий на стук мелкого камушка о дерево, повторился. Тихо выскользнув из-под одеяла, девчонка босиком прошлепала к окну, открыла ставни и выглянула во дворик. Тут же засуетилась, бросилась из комнаты вниз по лестнице, одеваясь на ходу.
