Buch lesen: «Эхо Антеора», Seite 4
Девчонка покачала головой. Она начинала подозревать, что не только из-за тренировок чувствует себя такой выжатой, а еще из-за сил, которые тратила, чтобы прогнать эти странные мысли долой. Но чем больше она пыталась, тем сильнее они лезли, оккупируя ее разум, как иноземные захватчики.
– Интересно, что случится раньше – я смогу тебя победить или же ты найдешь более достойного противника и пошлешь меня к черту? – хмыкнула она, когда с горем пополам они сыграли несколько партий. Она поднялась, потому что ей следовало вернуться к работе, и подруга вышла проводить ее до дверей. – Нет, не отвечай, я хочу остаться в счастливом неведении.
– Ты уже играешь намного лучше, – утешила ее Нами, пока они шли по коридору. – Но ведь сегодня ты думала совсем не об игре, не так ли?
– Прости, пожалуйста. У меня… что-то все не ладится в последнее время. Не могу толком сосредоточиться ни на чем, плохо сплю, даже книгу, которую ты мне дала, все никак не могу дочитать. Надеюсь, ты не в обиде, что я до сих пор не вернула ее.
– О, нет-нет, не беспокойся о книге. Странно, я всегда думала, что физические нагрузки помогают крепче спать… Может, ты заболела? Если я могу чем-то помочь, только скажи…
Она с заботливым беспокойством погладила подругу по спине, но та лишь вяло улыбнулась в ответ. Нами насупилась и сокрушенно вздохнула.
– По правде говоря, в последнее время я и сама много думаю, – после паузы поделилась она. – С одной девочкой недавно поговорила, и после этого все никак не успокоюсь. Знаешь, Лу, тебе не стоит думать, что я найду себе другого партнера для игры в го, ведь для этого нужно выйти туда, наружу, а я… Мне все чаще кажется, что я просто проторчу в этом доме всю жизнь.
– Тебя это пугает?
– Нас ведь каждый день может кто-то купить. То, что новый хозяин окажется злым и жестоким – вот что по-настоящему пугает. А то, что я останусь здесь навсегда… Это не пугает, скорее… огорчает. Но я ведь хорошо живу тут, правда? Далеко не каждый свободный так живет. Чего мне еще желать? – Нами задержалась, задумчиво погладив блестящие листья пальмы, красовавшейся в горшке у основания лестницы, и смущенно поведала: – В книге, которую я сейчас читаю, есть сказка про то, как с помощью волшебства султан и бедняк поменялись телами. Я бы так хотела хотя бы на день с тобой поменяться…
– И кто я по-твоему? – расхохоталась Лу. – Только не говори, что султан! А ты тогда бедняк, получается? То-то я погляжу, в какой нищете тебе приходится жить!
Она обвела рукой роскошно обставленный холл питомника. Нами улыбнулась, но в ее лавандовых глазах затаилась печаль. Лу посерьезнела, легонько сжав плечо подруги.
– Ну не грусти, Нами. Просто пойми: завидовать мне – это и правда смешно. Неужели ты в самом деле хотела бы днями напролет мыкаться по городу, таская заказы по особнякам аристократов?
– Ты хоть где-то бываешь. Что-то видишь.
– При всем изобилии того, что я видела, поверь: по большему счету смотреть там не на что.
Нами пожала плечами, судя по всему, оставшись при своем. Лу шумно выдохнула.
– Я верю, что нас ждет что-то хорошее. Что-то… большее, чем сейчас, – ободряюще произнесла она. И тут же засомневалась: верит ли? Но слова прозвучали убедительно. Нами кивнула и улыбнулась.
Попрощавшись с нею, Лу покинула особняк. Она направлялась прочь по подъездной дорожке, когда высокий голосок вдруг окликнул:
– Эй, погоди!
Откуда-то со стороны сада вынырнула девушка, которая прежде сидела возле фонтана. Теперь в руках у нее была небольшая корзинка, доверху наполненная апельсинами. Поставив корзинку на обочине, девушка подошла к Лу, приглаживая волосы в перекинутой через плечо косе. Девчонка постаралась припомнить ее имя. Кажется, Сати.
– Привет. Как идут дела в лавке?
– Хорошо, – сдержанно ответила Лу, не понимая, почему к ней решили обратиться. Она редко разговаривала с другими воспитанницами, кроме Нами.
– Скажи, а хозяйка уже сделала заказ? Мы все надеялись сшить себе новые платья к празднику.
– Она взяла еще время на раздумья.
– Какая досада! – покачала головой девушка. – Так мы можем и не успеть.
Лу не нашлась, что ответить. Кажется, Сати не спешила отпускать ее, подыскивая тему для беседы. Осмотрелась, вспомнила про свою корзинку:
– Хочешь апельсинов?
– Нет, спасибо, – сказала Лу, чуть было не добавив «госпожа»: Сати, как и другие обитательницы «Синих звезд», выглядела холеной и держалась с достоинством. Рабыню в ней выдавали лишь светлая кожа и металлический ошейник.
– Давай посидим у фонтана? Там прохладно, – предложила она, делая шаг к воде, но Лу мотнула головой.
– Не могу, прости. У меня еще много работы.
– О, нет-нет, это ты прости, – замахала она руками. – Я совсем не хотела тебя задерживать… Может быть, дойдем вместе до ворот?
– Ладно, – пожала плечами Лу, не найдя причин для отказа.
– Знаешь, я тут думала… – Сати замялась, подыскивая слова, пока они шли по дорожке. – Ты же одна работаешь у шена Хартиса, правильно?
– Да.
– Ему, должно быть, тяжело справляться? – спросила она, накручивая кончик косы на палец. – Ну, я имею в виду с лавкой… И домом…
– Как-то справляется.
– Я тут просто подумала… Может, ему бы не помешала помощь?
Лу покосилась на нее, пытаясь понять, к чему она клонит.
– Он мог бы как-нибудь нанести нам визит, – продолжала Сати. – Мы всегда радушно принимаем гостей. Они бы с шани Суори наконец сторговались насчет шелка. Ну и заодно он посмотрел бы на нас. Может, ему бы кто-нибудь приглянулся…
Лу встала, как вкопанная. Повернулась к своей спутнице и осторожно произнесла:
– Постой… Ты что, хочешь, чтобы Хартис тебя купил?
– Я была бы счастлива, если бы это случилось, – отозвалась та без тени смущения.
– Ты шутишь?
– Почему ты так думаешь? Не я одна мечтаю о таком хозяине, как шен Хартис.
Лу вся напряглась.
– Каком это – таком?
Сати нежно улыбнулась, кокетливо теребя ткань своего платья.
– Добром… Он ведь добр к тебе, не так ли? Хорошем собой. Разумном. Богатом. Говоря по правде, все эти качества – большая редкость в любом человеке, а особенно в хозяине, которого не ты выбираешь, нет – он выбирает тебя… Ты ведь не можешь не понимать этого, Лу? Не понимать, как тебе повезло?
– Повезло? – отупело переспросила она.
– Ну конечно, – сказала девушка, становясь серьезной. – Ты ведь разговаривала с Намирой. Мы все живем тут в ожидании своей участи. То, что для тебя позади, для нас еще впереди, понимаешь? Каждый день может прийти кто-то и купить нас, но кто это будет? Будет ли он добр или жесток? Щедр или скуп? Мы этого не знаем, не выбираем свою судьбу.
Лу не могла понять, объяснялась ли ее неприязнь к собеседнице предметом их разговора, или же действительно в этой жалостливой речи сквозила некая фальшь. По крайней мере, теперь стало очевидно, с кем беседовала Нами, перед тем как погрязнуть в тревожных раздумьях о своем будущем.
– Рабы вообще ничего не выбирают, уж тем более свою судьбу, – отрезала Лу и развернулась, чтобы уйти, но Сати остановила ее, схватив за локоть.
– Ты права… но что, если появляется шанс?
– Хартис – твой шанс?
– Почему бы и нет? – Она приблизилась к ней почти вплотную, понизила голос и доверительно сказала: – Он хороший человек, и, думаю, я могла бы быть ему полезна… Поэтому ты просто намекни ему… Уверена, шен Хартис будет заинтересован. Должно быть, ему одиноко. Я могла бы скрасить его дни. И, если надо, ночи…
Она вдруг подалась вперед и шепнула Лу на ухо:
– …Да и твои тоже.
Затем отступила на шаг, заливаясь хрустальным смехом.
– Я в долгу не останусь, поверь! Так что поговори с ним, ладно?
И, развернувшись, отправилась обратно в питомник. А Лу стояла и смотрела, как развевается на ветру ее воздушное платье, как она летящей походкой скользит по дорожке, подхватывая на ходу корзинку, как уже у дверей оборачивается и машет рукой. Смотрела, и щеки у нее горели огнем. Ей вдруг совсем расхотелось возвращаться домой. Чтобы оттянуть время, всю дорогу она шла пешком и вела Дымку под уздцы, против воли прокручивая в голове эту недолгую беседу и раздраженно пиная камушки, попадавшиеся на пути.
По ожидавшей на улице повозке и группе скучающих у входа телохранителей и рабов Лу сразу поняла, что в лавке будет оживленно. Она отвела лошадь в стойло и зашла в дом со двора, тихо приблизилась к шторам с бусинами и осторожно выглянула сквозь них в торговый зал. Она увидела стоящего спиной Хартиса, рядом – Фарида, толстого седовласого старца, торговца сладостями из соседнего магазина, а напротив них – клиенток, трех молодых аристократок с веерами в руках, драгоценными камнями в прическах и блестящими пайетками на платьях, подчеркивающих достоинства их стройных фигур. Судя по всему, с основной целью своего визита девушки уже покончили – на прилавке позади них виднелись сложенные вповалку покупки, завернутые в бумагу руками хозяина, как водится, не самым аккуратным образом. Но шани не спешили уходить, с интересом слушая увлеченный рассказ Фарида. С первых же слов, донесшихся до ушей Лу, можно было без труда узнать одну из фирменных баек, которой продавец сладостей любил пичкать юных особ, вызывая у них многочисленные охи и вздохи.
История эта была сочинена им по мотивам происшествия почти годичной давности. Оно случилось на недельном празднестве, которое традиционно знаменовало конец знойной засухи и начало сезона дождей. В эти дни в город из ближних и дальних окрестностей стекалась самая разношерстная публика. На улицах шумели карнавалы и раскидывались ярмарки, играли музыканты и выступали выездные артисты, питейные и увеселительные заведения гудели без остановки и днем, и ночью. Хартис и Фарид, как и большинство других купцов, всю праздничную неделю выезжали торговать в палатках на площади, а по вечерам собирались за ужином в кабаке неподалеку, обсуждая прошедший день и собирая всевозможные сплетни. Тогда активно набирал обороты слух о некой приезжей шайке, которая уже успела засветиться в различных стычках по всему Кауру. В один из вечеров, сидя за столом с Лу, Фаридом и его помощницей Ашей в окружении выпивающих гуляк, Хартис заметил, что в кабак нагрянули подозрительные личности. Он попытался убедить Фарида уйти, но тот воспротивился – они пришли совсем недавно, и еда была еще недоедена, пиво недопито, а байки – недотравлены. Тогда Хартис отправил Ашу с Лу домой, а сам остался, чтобы присмотреть за стариком. А вскоре после этого подозрительные типы, оказавшиеся той самой шайкой, о которой ходили слухи, сцепились с кем-то из местных. Никто и опомниться не успел, как перебранка переросла в большую пьяную потасовку, которая в итоге привела к пожару, охватившему заведение и ближайшие к нему строения.
В реальности роль Хартиса в этих событиях заключалась в лишь том, что он помог старику вовремя выбраться из кабака и, защищая его, пару раз двинул кому-то по морде. Но рассказ Фарида каждый раз обрастал новыми захватывающими подробностями и в итоге распух до таких масштабов, что старик в нем едва ли не висел на волоске от гибели, а Хартис чуть ли не в одиночку скрутил всех буянивших в кабаке верзил. На этот раз последние тоже претерпели метаморфозы, превратившись в особо опасную группировку, объявленную в розыск аж в десяти городах юга. Хозяин не переставая хохотал и поправлял старика, но в глазах юных шани все явно выглядело так, будто он скромничает, и они то и дело кидали на него заинтересованные взгляды.
Лу, наверное, слишком громко и слишком обреченно вздохнула, потому что мужчина обернулся и заметил ее. Извинившись перед гостьями, оставил их и нырнул сквозь шторы.
– Лучик мой, проведала свою подругу?
Девчонка коротко кивнула, почему-то внезапно оробев. Отступила на шаг и склонила голову, не желая смотреть в лицо своего хозяина. Или не смея? «Да с какой стати? – разозлилась Лу, ощущая, как волна противоречивых чувств снова накрывает ее. – Чего я там не видела?»
– Что-то случилось?
– Нет. Все в порядке. Прошу прощения, что задержалась.
Слова прозвучали затравленно – она сама удивилась, насколько. Должно быть, Хартис тоже. Лу не разговаривала с ним так со времен своего появления в этом доме, пока еще была напугана и не знала, что ее ждет. Наверное, так и должны себя вести хорошие рабы, но Лу давно себя так не вела, а Хартис этого и не требовал.
«Добрый», сказала Сати.
«Доброта – спорная штука, – твердила себе Лу по дороге домой. – У каждой медали есть обратная сторона. Кто-то скажет «добряк», а кто-то – «простофиля». Может где-то еще доброта – это хорошо, но в нашем жестоком городе это скорее слабость…»
– Что ж, – помедлив, произнес Хартис. – Я скоро поеду в порт – сегодня должен причалить корабль поставщиков из Аумы. А ты пока побудь в лавке за старшую.
– Да, господин.
– Только ступай сначала пообедай.
Уходя, Лу все же украдкой заглянула в его лицо. Царивший в коридоре сумрак делал озадаченное выражение на лице хозяина зловещим, превращая добродушного торговца в угрюмого бандита.
«Хороший собой», сказала Сати.
«Да она его видела вообще? – ворчала про себя Лу. – И при каких обстоятельствах она могла его видеть? Может, однажды заезжала в магазин, сопровождая шани Суори или кого-то из ее помощников? Хотя я такого не припоминаю… Значит, слухи. Но кто мог сказать такое – сказать, будто Хартис хорош собой? Не знаю, кто, но мне искренне жаль этого человека, ведь он, очевидно, слеповат на оба глаза…»
Должно быть, их кухарка Латифа приготовила обед совсем недавно – очаг еще не успел остыть, и на маленькой кухоньке витал тяжелый перечный дурман. В соответствии с предпочтениями нанимателя любая пища в этом доме снабжалась куда большим количеством специй, чем мог вытерпеть самый отъявленный любитель острого. Лу злорадно усмехнулась, представляя, как неженка Сати в свой первый день здесь садится за стол, отправляет ложку такой похлебки себе в рот, и из глаз у нее брызжут слезы, а ее светлые мечты о прекрасной жизни разбиваются на мелкие осколки. Что еще она там говорила о Хартисе? «Разумный»? Разве это разумно – класть в блюдо больше пряностей, чем основных ингредиентов? Или скупать столько сладостей, что не съесть за сотню лет, даже если поглощать их всем Кауром?
Еще несколько минут из зала доносились звонкий девичий щебет, старческий гундеж Фарида и басовитый смех Хартиса. Потом все стихло, и звякнул колокольчик над дверью – должно быть, посетители ушли. Следом забряцали бусины и в коридоре послышались тяжелые шаги. Лу опомнилась, обнаружив, что просто стоит возле чана похлебки с миской в руках, так и не удосужившись ее наполнить. Схватив половник, она начала черпать густое варево и тут же обожглась. Выругалась, раздраженно грохнула миску на стол.
– Похоже, кое-кто не в духе, – заметил возникший в дверях кухни Хартис.
Лу промолчала, отвернулась к мойке и принялась полоскать руку в воде и дуть на нее, притом с усердием куда большим, чем заслуживал ее маленький ожог. Она специально тянула время в надежде, что Хартис исчезнет – например, пойдет собираться для поездки в порт. Не приходилось сомневаться, что он вернется оттуда с хорошим, ценным товаром. Деловая жилка у хозяина определенно имелась, а обходительность и учтивость позволяли ему с легкостью располагать к себе людей. «Богатый», сказала Сати. Тут не поспоришь – несмотря на внешнюю скромность и самой лавки, и ее владельца, с деньгами у последнего все было в порядке. «Но вот если бы ты знала, Сати, – думала Лу, ощущая, как все тело ноет при одном воспоминании о вечерних тренировках с шани Ниджат, – если бы ты только могла знать, на какие бестолковые вещи это богатство уходит…»
Вопреки ожиданиям, мужчина не спешил уходить. Замер неподалеку, наблюдая, как Лу вытирает руки, ищет себе ложку, с явной неохотой опускается за стол. Девчонка была голодна, но есть не начинала, чувствуя, что под этим пристальным взглядом кусок в горло не полезет. Сидела, сгорбившись, уныло купая ложку в густой похлебке.
Хартис не уходил. Похлебка стыла.
Лу поерзала на подушке.
Она вспомнила, как хозяин рассказывал ей про такие странные горы, «вулканы», внутри которых бурлила раскаленная жидкость. Иногда эта жидкость, которая, вроде, называлась лавой, закипала и извергалась на поверхность. Сейчас Лу чувствовала себя именно такой горой: казалось, эта самая лава вот-вот хлынет у нее из ушей. Оторвавшись наконец от миски, она исподлобья глянула на Хартиса. Тот прислонился к видавшему виды буфету, безотчетно крутя кольца на своих пальцах, как делал всегда, когда размышлял или был озадачен. Склонил голову набок, когда их взгляды встретились. Вид у него был встревоженный и немного грустный.
«Кого тут обманывать, – обреченно подумала Лу. – Я же знаю, что Сати права. Во всем. Он действительно умен и добр, а еще… Несмотря на вечно лохматые волосы и эту бороду, которую давно пора бы хорошенечко подстричь, несмотря на необъятные рубахи, которые постоянно таскает, и на полноту из-за всех этих сладостей, он действительно хорош собой. А я… Я просто должна быть благодарна за то, как много он сделал для меня с самого первого дня, как я его знаю. С того самого дня, как он меня спас… Разве я имею право желать чего-то еще?»
– У тебя лицо красное, – сказал Хартис, опускаясь на подушку напротив нее. – Ты случайно не заболела?
Он подался через стол и осторожно прикоснулся тыльной стороной ладони ко лбу Лу. Девчонка замерла, как каменное изваяние.
– Просто тут очень жарко, – выдавила она из себя.
Хартис убрал руку и нахмурился.
– Ты все еще сердишься?
– Из-за чего?
– Из-за тренировок, которые я для тебя устроил.
Лу промолчала. Пусть сейчас она сердилась не из-за этого, да и вообще не на Хартиса, ответить «нет» было бы ложью. Плеснув себе немного вина из кувшина, хозяин задумчиво покрутил в руках чарку.
– Я могу тебя понять, понять, почему ты злишься, – медленно произнес он, и Лу, хмыкнув, наконец принялась за обед. – Не уверен, по душе ли тебе твоя нынешняя жизнь, но по крайней мере она мирная, и хорошо, если такой останется. Однако у судьбы всегда свои планы, Лу, лучик мой. У тебя вспыльчивый характер. Я просто хочу, чтобы ты стала сильнее. Чтобы, если что-нибудь случится, могла за себя постоять.
– Могла фа фебя пофтоять? – переспросила девчонка с набитым ртом. Кое-как проглотила перченую еду и, прищурившись, ткнула в Хартиса ложкой: – Так получается, если ты донимаешь меня дурацкими поручениями, я могу просто задать тебе трепку?
Хартис, который в этот момент делал глоток, поперхнулся вином и зашелся в смешанном приступе кашля и смеха.
– Я иногда не понимаю, кто из нас раб, а кто хозяин, – прохрипел он, утирая выступившую в уголке глаза слезинку.
– Это потому, что я паршивая рабыня, – с серьезным видом сказала Лу. – Что смотришь так? Я же знаю, что паршивая. Может, лучше тебе завести другую? Одна девица из питомника Нами сегодня заявила, что спит и видит, как бы ты взял ее к себе. Кажется, она на тебя глаз положила. Уверена, она была бы куда более покладистой…
– Ты из-за этого такая взвинченная? Переживаешь, что я заведу еще одну рабыню?
– С чего бы мне переживать? Если кто-то возьмет на себя часть работы, пусть даже хлопоты по дому… Разве не этого я должна желать?
– Так должна или желаешь?
– Мне все равно. Тебе решать, – буркнула Лу, уткнувшись в миску. И, помедлив, добавила: – Господин.
Хартис покачал головой, поскреб бороду.
– Ты не паршивая рабыня, Лу, лучик мой, – мягко сказал он. – Ты отлично справляешься со всеми делами. Я всегда знал, что могу на тебя положиться, и воспринимал это как должное. Но теперь я вижу, что ты устала. Я попрошу шани Ниджат отложить занятия на недельку. И освобожу тебя от работы с завтрашнего дня, чтобы ты могла отдохнуть. Договорились?
– И мне совсем ничего не надо будет делать? – недоверчиво взглянула на него Лу. – А кто будет помогать тебе с лавкой?
– Сам справлюсь. Справлялся же я как-то раньше.
– Раньше и торговля была поскромнее. Да и как ты себе это видишь, Хартис? Рабыня будет сидеть сложа руки, пока господин пашет за двоих? Мне кажется, это уже чересчур.
– Так может мне и правда стоит взять еще одну? Будете работать по очереди… – Хартис усмехнулся, когда испуг невольно отразился на лице девчонки. – Не бойся, это просто шутка. Я не стану этого делать. Если честно, то я вообще не собирался… Впрочем, неважно. Мне пора ехать.
Залпом покончив с вином, он грохнул чаркой об стол, встал и направился к выходу. Лу подскочила следом. Шагнула ему наперерез, задержала в дверном проеме, заглянула в лицо.
– Нет уж, договаривай. Что ты не собирался?
– Покупать рабов, – сказал тот, отводя взгляд.
– Вот как? – вскинулась Лу, чувствуя, как улегшаяся было буря странных эмоций снова начинает бушевать внутри. – Тогда почему я здесь? Что тебя заставило купить меня? Жалость?
– Ты считала, будто я взял тебя по доброте душевной, пожалев? – Хартис скривил губы, покачал головой. – Ты слишком хорошо думаешь обо мне, Лу. Уж поверь, я видел тех, кто вызывал куда большую жалость, чем ты. Но я не собирался никого спасать. Я не должен был… Не должен был вмешиваться в чужие судьбы.
– Какое интересное… правило, – едко бросила Лу. – И что же заставило тебя его нарушить?
Помедлив, Хартис извлек что-то из кармана и протянул ей. Лу сразу узнала зеленый бархатный мешочек из хозяйского сундука, на который впервые наткнулась в день знакомства с Нами, когда искала мазь от ушибов. Сжав мешочек в ладони, слыша, как тихо перекатываются и стукаются друг о друга лежащие там прозрачные камушки, которые она когда-то приняла за конфеты, Лу подняла глаза и спросила:
– И что это такое?
– Гадальные камни. Я… просто сделал так, как они сказали.
– Так значит, это… камни? Они велели тебе спасти меня?
Лу никогда прежде не видела его таким – далеким, отстраненным, холодным. Так нестерпимо захотелось поднять руку и сорвать с его лица это выражение, как маску, и разбить об пол, что девчонка непроизвольно схватила себя за запястье. Пульс стучал под пальцами неровным ритмом.
– Именно. Ты разочарована?
Лу бросила ему мешочек и, прижавшись спиной к стене, освободила проход:
– Не смею больше задерживать, господин.
Когда настал вечер и за последним покупателем закрылась дверь, Лу достала из-под прилавка толстую книгу учета, открыла в самом конце и выдернула чистый лист. Линия отрыва вышла неровной, смялась гармошкой у одного края. Положив бумагу на стол, Лу принялась разглаживать ее, и, хотя изо всех сил старалась оставаться хладнокровной, пальцы дрожали.
Идея сбежать возникла у нее в тот момент, когда она смотрела вслед Хартису, удалявшемуся по коридору. Вспыхнула, яркая, как стрела молнии, под звук его тяжелых шагов, и Лу еще долго стояла, привалившись к стене, пытаясь выровнять дыхание и совладать с собой. Хотя это была далеко не первая в ее жизни мысль о побеге, в этот раз она была какая-то иная, слишком тревожная, выбивающая из колеи.
Потом звякнул дверной колокольчик. Лу пришлось натянуть улыбку и выйти в зал, кланяться, говорить. Это отвлекло, даже успокоило. В перерывах, когда покупателей не было, она старалась не сидеть на месте – поправляла товар, сортировала выручку, усердно убиралась. Она не чувствовала усталости, да и вообще толком ничего не чувствовала – словно смотрела со стороны на саму себя, девчонку, суетящуюся в магазине. День пролетел быстро, солнце село.
Хартис все не возвращался.
Лу уставилась на лист перед собой. Пододвинула ближе свечу, уколола ладонь грифелем, проверяя, хорошо ли тот заточен. Опустила его на бумагу. Вздохнула. Писать она не любила. К тому же, практики у нее не было уже довольно давно – с тех пор, как Хартис перестал с ней заниматься и начались тренировки со стражницей. Лу боялась, что все позабыла, но рука вспомнила уроки. Девчонка вывела первую букву и отстранилась, оценивающе глядя на нее: неровная, слишком крупная, заметно, что создана неуверенной рукой. Лу зачеркнула ее и написала, стараясь держать карандаш тверже:
«Нами».
Буква, которую она зачеркнула, была «Д». Она хотела написать «Дорогая моя Нами», но потом поняла, что не уверена, как правильно пишется «дорогая». Ей не хотелось, чтобы подруга, прочитавшая много книг и грамотная, смеялась над ней. Лу вновь занесла руку над листом, но строчки, которые она хотела написать, проносились в ее голове слишком быстро, слов, которые она хотела сказать, было слишком много. Она поняла, что не сможет опустить их на бумагу. Дурацкая это затея, с письмом. Она скомкала лист и уронила голову на стол.
Хартис должен был вернуться уже несколько часов назад. Раньше он никогда так не задерживался. Девчонка вышла из лавки, постояла на крыльце, оглядывая улицу. Вернулась внутрь, заперла наружную дверь.
«Меня не должно это больше волновать, – сказала она себе, уже, наверное, в сотый раз. – Его отсутствие мне только на руку. Нужно решаться».
В своей комнате она взяла заплечный мешок, в котором обычно носила образцы тканей, и принялась заталкивать туда вещи, как попало, не глядя. Забив его под завязку, опустилась на пол у стены и прикрыла глаза, формируя в уме план грядущего побега.
Она выйдет из дома с мешком на плечах. Пойдет быстрым шагом, насколько можно быстрым, но не бегом. Она не станет прятать лицо и ошейник. Стражники, привыкшие к слоняющейся по городу рабыне из лавки тканей, не остановят ее. Мало ли, по какому поручению та спешит, пусть на дворе и сгущаются сумерки? А если все же остановят, она выкрутится, сочинит что-нибудь правдоподобное. Уж чему она всяко научилась за два года торговли, так это брехать на разные темы. Хотя, конечно, до своего учителя ей, как до луны…
«Нет, не думай больше о нем».
Что еще взять, помимо вещей? Мысли путались. Она знала, где хранятся все сбережения – позаимствовав оттуда хотя бы немного, можно было значительно увеличить свои шансы на успешное бегство. Но девчонка тут же поняла, что не станет брать у своего хозяина ни медяка, даже если бы это гарантировало ей свободу. Наверное, следует хотя бы захватить с кухни съестного на первое время. Конечно, это тоже будет считаться воровством…
Итак, она не станет плутать мелкими улочками, как делала раньше, боясь привлечь к себе лишнее внимание и вместе с тем рискуя нарваться на пьянчуг или бандитов. Пойдет по освещенной главной дороге, склонив голову и глядя под ноги, как и положено рабыне. Никто не обратит на нее внимания. Никому не будет дела. Она дойдет до «Синих звезд», пусть это и рискованно, прокрадется мимо охранников и встретится с Нами. Она скажет ей все то, что не смогла написать. Нами заволнуется, попробует остановить ее, но она будет тверда в своем решении.
«Но почему, Лу, почему?» – воскликнет Нами, характерно всплеснув руками.
«Потому что я плохая рабыня», – ответит она.
Потому что с некоторых пор – она уже и не вспомнит точно, как давно – у нее в груди мечется раненая птица. Потому что эта птица кричит, когда хозяин любезничает с клиентками, и дрожит, когда Лу остается с ним наедине. Потому что все это время девчонка была настолько глупа, чтобы верить, будто имеет в этом доме, в этом небольшом мирке, какое-то свое, особенное место. Словно она, Лу, какая-то особенная…
Но это не так. Всему, что у нее есть, она обязана простой игрушке – проклятым камням в зеленом мешочке. Именно на нее, на тощую умирающую девочку в колодках, пал их выбор. Но ведь они могли указать Хартису на кого угодно. В этом доме мог оказаться кто угодно, любая другая невольница, и хозяин был бы к ней так же внимателен и заботлив – просто потому, что такая у него натура.
«Так что я собираюсь сбежать, Нами, чтоб этим чертовым камням пусто было, – скажет она. – Что? Говоришь, я должна быть благодарна хозяину за все, что он для меня сделал? Да, так, наверное, и рассуждала бы хорошая рабыня… Но я-то плохая, мы же это уже выяснили. Я была плохой с самого начала, и Хартис как никто другой знал об этом, хотя и утверждает обратное. Он, наверное, считал, что я не предам его… Ха. Он ведь видел шрамы на моей спине. Он ведь знает, что они никуда не делись – это клеймо, клеймо плохой рабыни, клеймо предательницы, оно со мной на веки вечные. Он должен был знать, что рано или поздно это случится. Почему дурацкие камни об этом ему не сказали? Почему не сказали о том, что он мучает меня своей добротой, что у меня нет больше сил думать о нем, видеть его лицо, слышать его голос, что это попросту невыносимо?»
«Лу, ты что?.. – прошепчет Нами, округляя глаза. Умная, умная Нами. – Ты что, в него… влюблена?»
К счастью, будет темно, и Нами не увидит, какими ужасающе пунцовыми становятся щеки ее подруги.
Потом они попрощаются, и девчонка уйдет. Она будет брести куда-то без цели, хоть на самый край света, лишь бы оказаться подальше от этого дома, от этого человека, от всех этих мыслей. Она будет идти и идти, без конца, пока птица в ее груди не заткнется. Конечно же, ее схватят. Ее непременно схватят, так всегда бывало. Но в этот раз, первый раз в ее жизни, она не испугается, не покорится, не сдастся без боя; может, ей даже доведется применить на практике полученные с шани Ниджат боевые навыки. Она станет сопротивляться до последнего. До самого конца. Потому что уж лучше умереть, чем быть возвращенной назад, сюда, в руки хозяина, которого она так вероломно предаст…
Из открытого окошка, выходившего во дворик, донесся стрекот сверчка, а затем прекратился, и в какой-то момент стало очень, очень тихо. А потом из этой тишины, робкий, как весенний побег, родился глухой стук первых капель, и, разросшись, окрепнув, превратился в монотонный гул ливня. Сезон дождей начался раньше обычного.
Лу сидела на полу у стены, уткнувшись лицом в колени, потеряв счет времени. А, подняв наконец голову, вздрогнула: на пороге комнаты, прислонившись к дверному косяку, стоял Хартис. И, похоже, стоял там уже какое-то время – вода, стекающая с обуви и одежды, образовала у его ног целую лужицу. Но хозяину, кажется, было глубоко плевать, что он промок до нитки. Его взгляд, устремленный на Лу, был мутным. Он медленно и ровно, но не совсем уверенно пересек комнату, оставляя после себя влажные следы, и тяжело опустился на пол слева от девчонки.
– Я надрался, – тихо сообщил он, словно это нуждалось в подтверждении. Затем вдруг замер, и Лу, проследив за его взглядом, стиснула руки на коленях. Заплечный мешок валялся на полу, там же, где и был брошен, и из него беззастенчиво торчала белая штанина.
– А я собиралась сбежать, – ответила девчонка откровением на откровение.
– И что же тебя остановило?
– Пусть твои камни тебе скажут.
Хартис фыркнул и по-хмельному неуклюже отклонился в сторону, чтобы нашарить мешочек в своем правом кармане. Девчонка ощутила, что шедший от мужчины запах мокрой одежды перебивается куда более терпким запахом спиртного. На пару секунд их плечи соприкоснулись; сердце забилось сильнее, и Лу нарочито отвернулась и уставилась на плотную завесу ливня за окном, имитируя безразличие.
