Buch lesen: «Начать сначала», Seite 2

– Будем надеяться, что там никого не было и никто не пострадал, – сказал он, обнял меня за плечи и заботливо произнес: – Да ты вся дрожишь, милая. Нам лучше уйти отсюда. Это зрелище не для женских глаз. Тем более не для такой впечатлительной девушки, как ты.

– Да уж, – проворчал один из зевак, – зрелище не для слабонервных. Мы тоже сейчас двинемся дальше. Кажется, наша помощь не потребуется. Здесь уже никому не поможешь.

Я покорно шла рядом с Марком, все еще во власти случившегося. Возле серой «девятки», примостившейся у обочины, мой спутник остановился, открыл дверцу и втолкнул меня внутрь.

– Чья это машина? – додумалась спросить я.

– Какой-то дурак бросил ее посреди дороги, а сам, наверное, побежал смотреть на полыхающий автобус.

– Мы что, угоняем ее? – вытаращила я глаза.

– Ага, – спокойно кивнул он, словно в его действиях не было ничего необычного и он проделывал такое сотни раз. – Ключ в зажигании, грех не воспользоваться этим.

Через час мы были далеко от места происшествия. Я медленно, но верно приходила в себя. Голова постепенно прояснилась, и тут же возникли вопросы, на которые я хотела немедленно получить ответы.

– Куда мы направляемся? – это первые слова, которые я произнесла за прошедший час.

– В какой-нибудь городок, где нас не найдут.

– А нас будут искать?

– Не думаю. Для всех мы мертвы – так же, как и другие пассажиры автобуса.

– Я тоже?

– Ты тоже.

– Но мой муж, мои родные должны знать, что я жива.

– А ты хочешь, чтобы они знали? – Он обернулся и пристально посмотрел на меня.

– Что ты хочешь этим сказать? – не сразу отреагировала я.

– Что у тебя есть уникальная возможность начать жизнь с чистого листа. Никто не знает, что ты жива, никто не будет тебя искать. Ты можешь начать все сначала.

– А с чего ты взял, что я хочу изменить свою жизнь? – вскинула я голову.

– Я не слепой. И я видел, что ты несчастна.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

Он засмеялся и покачал головой.

– Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: тебе не нравится жизнь, которую ты ведешь, и люди, которые тебя окружают. Теперь ты можешь все изменить.

– Мои родные… – Я закрыла глаза и откинулась на спинку сиденья. – Я не хочу причинить им горе.

– Весомый аргумент. Но ты хотя бы попробуй, возможно, такого шанса у тебя больше никогда не будет.

– Змей-искуситель. – Я открыла глаза и зло посмотрела на него.

– Так и есть, – хмыкнул он, повернул голову и весело взглянул на меня.

Я молча отвернулась и услышала язвительное:

– Ну, хорошо, отправляйся к нелюбимому мужу и живи так, как жила до сих пор. – Он помолчал, а когда заговорил снова, его голос был мягок и вкрадчив: – Возвращайся – и всю жизнь будешь задаваться вопросом, а как бы оно было, если бы тебя сочли погибшей.

– Змей-искуситель, – повторила я и снова закрыла глаза.

Искушение было велико. Мне давно хотелось вырваться из тех невидимых глазу цепей, в которые меня заковали люди, якобы желавшие мне добра. Мне опостылела моя жизнь, мне опостылели люди, окружавшие меня. Но больше всего мне опостылел мой муж. В Стасе меня раздражало все: как он ест, как пьет, как двигается, как говорит. Я с трудом выносила его прикосновения, ласки. Я готова была орать во все горло от отвращения, когда он дотрагивался до меня, и иногда действительно громко кричала. Я кричала от отвращения, а он думал – от страсти, и я могла только удивляться тому, что при всей своей проницательности он не догадывается о том, как я его ненавижу. Я хотела уйти от него и однажды прямо заявила ему об этом. Стас долго не мог понять, о чем я говорю – ему и в голову не приходило, что я захочу его бросить, а, поняв, рассвирепел так, что я подумала: пришел мой последний час, сейчас он меня убьет. Он так и заявил: «Скорее я убью тебя, чем позволю уйти». Позже, поразмыслив над моими словами, он пришел к выводу, что я не просто хочу уйти, а уйти к другому. Целый месяц он выпытывал у меня, кто тот человек, из-за которого я хочу его оставить. Мне с трудом удалось убедить его, что такого человека не существует. Кажется, он так мне до конца не поверил. Меня и так донельзя опекали, а тут вообще спасу не стало. Долгое время мне не разрешалось даже за порог дома выходить. Если муж и брал меня куда-то с собой, то следил за каждым изменением в выражении моего лица, на кого и как я смотрю, что и кому говорю. Дошло до того, что я вообще перестала открывать рот и, находясь в обществе, сидела, либо уставившись в тарелку перед собой, либо рассеянно глядя в окно. Муженек успокоился только через полгода. Я больше не заикалась о своем желании уйти, уверенная, что он из-под земли меня достанет и выполнит свою угрозу – убьет не поморщившись. А теперь у меня была возможность без потерь уйти от него. Впрочем, потери были. Моя мама и сестры будут думать, что я мертва. Будут ли они страдать от этой мысли? Сестры откровенно мне завидовали. Они не были красивы, как я, и свое замужество, в отличие от моего, удачным не считали. Узнав, что я мертва, они, возможно, и всплакнут, но долго горевать не будут. А мама? С рождением каждого последующего ребенка она теряла часть здоровья, так что особой радости мы, дети, в ее жизнь не привнесли. К сорока пяти годам ее здоровье окончательно пошатнулось. Из нее словно выжали все жизненные соки, и теперь ее ничто не занимало: ни ее муж, ни дети, ни внуки, ни она сама. Она словно оцепенела, равнодушно взирая на происходящее вокруг и не желая в нем участвовать. Если моя смерть и выведет ее из оцепенения, то только на короткое время. Отец последнее время много пил, так что наверняка найдет утешение на дне бутылки. Что касается родственников мужа, то для них я по-прежнему, даже спустя много лет, оставалась чужой. Долго оплакивать меня они не станут. Скорее почувствуют облегчение и возьмутся еще больше опекать моего сына, который как две капли похож на своего отца. Станет ли Данила тосковать по маме? Приходилось признать: мой сыночек больше привязан к бабушке, чем ко мне. О муже думать не хотелось. Главное – чтобы он поверил, что меня нет в живых. Я поймала себя на мысли, что согласилась отринуть прошлое и начать новую жизнь, где не будет людей, которые так много значили в моей прошлой жизни и которые «меня истерзали и сделали смерти бледней – одни своей любовью, другие – враждой своей». Почему-то на память пришли стихи Гейне, и я медленно, безо всякого выражения прочитала их вслух.

– Что тебя на лирику потянуло? – в голосе Марка слышалось недоумение.

– Не знаю, – пожала я плечами.

– Ну, так что ты решила? – через некоторое время поинтересовался он, с любопытством глядя на меня.

– Была – не была! – с беспечностью, которую вовсе не ощущала, сказала я. – Начну жизнь заново и погляжу, что из этого получится.

– Вот это по-нашему! – поддержал он меня.

Мне показалось или нет, что он облегченно вздохнул?

– А если ничего не получится, всегда можно вернуться.

– Как ты это себе представляешь? – усмехнулась я. – Заявлюсь через пару лет и скажу: «Вот я, прошу любить и жаловать»?

– Всегда можно что-нибудь придумать. К примеру, у тебя была амнезия, а теперь ты все вспомнила и вернулась.

– Ты насмотрелся сериалов, – фыркнула я.

– Ну почему же? В жизни и не такое случается, – философски заметил он.

– Может быть. Но уж какими, а легковерными ни моего мужа, ни его родственников не назовешь.

– Уверен, твой муж простит тебе все, одурев от счастья при одной мысли, что ты снова с ним.

В это мне верилось с трудом, но делиться своими сомнениями с Марком я не стала. Вместо этого я спросила:

– Не боишься, что владелец автомобиля уже заявил в полицию об угоне и нас теперь ищут? Стоит сообщить постам ГАИ…

– Не бойся, никто нас не остановит.

Он проявлял странную беспечность, и я так ему и заявила.

– А я везучий, – сверкнул он глазами.

– Хочется в это верить, – пробурчала я.

– Уж поверь. Моя покойная мать всегда говорила, что я в рубашке родился. Примеров уйма. Вот самый свежий: я мог оказаться в автобусе, когда прогремел взрыв, но этого не случилось. А ведь это ты спасла меня. Если бы я не решил приударить за тобой…

– Я могу сказать то же самое о себе. Если бы ты не увел меня подальше от места стоянки…

– Будем считать, что мы оба в рубашке родились.

Ни думать, ни говорить о том, что нас ждет впереди, не хотелось. Хотелось свернуться калачиком в теплой мягкой постели и заснуть. Видимо, он угадал мое состояние, потому что сказал:

– Сейчас мы въедем в какой-нибудь городок, найдем гостиницу и завалимся спать. Тебе следует хорошенько отдохнуть, да и мне это не помешает.

Гостиница оказалась маленькой, но уютной и чистенькой. Марк взял один номер на двоих, я было воспротивилась, но он заявил, что нам лучше держаться вместе. Машину он бросил при въезде в город, до гостиницы мы добирались на такси. Гостиничный номер состоял из квадратной комнаты, большую часть которой занимала двуспальная кровать, а также ванной и балкона, выходящего на оживленную улицу. Первой душ принимала я. Я долго стояла под горячими струями воды, смывая с себя не только дорожную пыль, но и усталость этого долгого и, возможно, судьбоносного для меня дня. После всего пережитого я думала, что не смогу уснуть, но стоило мне положить голову на подушку и закрыть глаза, как я тут же провалилась в глубокий сон и уже не видела, как ложился в постель Марк. Проснулась я от того, что кто-то тряс меня за плечи. Я с трудом разлепила глаза и встретилась взглядом с Марком.

– Тебе приснился кошмар, – объяснил он. – Ты кричала во сне.

Я провела ладонью по лицу. Кожа была влажной от пота, а майка неприятно липла к телу. Наволочка на подушке тоже была влажной, простыня смята и холодна на ощупь

– Что тебе снилось?

Я не сразу смогла произнести:

– Автобус, объятый пламенем, крики и стоны людей. Еще я чувствовала запах горелого мяса. – Я закрыла глаза, заново переживая случившееся.

– Ну-ну, успокойся! Все позади. Главное – мы живы. – Он протянул руку и убрал прилипшую прядь волос с моего лба. – Тебе лучше принять душ, а я попрошу горничную сменить постельное белье.

Я с трудом встала на ноги, но смогла сделать только два шага. Голова закружилась, перед глазами замелькали черные круги, и я бы упала на пол, если бы Марк не подхватил меня на руки.

– Все вы, барышни, одинаковые, – засмеялся он, – чуть что – сразу в обморок.

Он отнес меня в ванную комнату, помог раздеться, усадил в ванну и открыл горячую воду. Странно, ни стыда, ни смущения я не испытывала, словно знала Марка не несколько часов, а всю жизнь. Его руки были сильными, теплыми и нежными, когда он намыливал мне голову, спину, руки. Потом он насухо вытер меня, облачил в банный халат, снова подхватил на руки и понес в комнату. Затем исчез на несколько минут и вернулся, неся в руках стопку чистого белья.

– Нечего тут делать горничной. Я сам справлюсь, – пробормотал он и в считанные секунды сменил простыню и наволочки.

– Теперь можешь ложиться. Залезай в постель, – предложил он.

Я не спешила следовать его совету, свернувшись клубочком в кресле. Он вопросительно взглянул на меня, что-то пробормотал себе под нос, через секунду оказался рядом и приблизил ко мне свое лицо.

– Кажется, тебе нравится, когда тебя носят на руках, – улыбнулся он краешками губ, сгреб меня в охапку и перенес на кровать.

Я уткнулась лицом в подушку, закрыла глаза, но сон не шел.

– Хватит думать о том, что сегодня произошло, – услышала я ворчливый голос Марка. – В этом нет твоей вины.

– Не получается не думать, – с горечью прошептала я.

– Хочешь, научу?

Я молча кивнула.

– Это очень просто.

Он повернул меня к себе. Я почувствовала на своей щеке его пальцы, потом они переместились к моим губам, подбородку, шее, спустились на грудь и остановились.

– Говорят, после пережитой вместе физической опасности людей неудержимо тянет размножаться, – усмехнулась я.

– Верно говорят, – поддакнул он. – Подсознание просто требует продолжения рода. А подсознание, как известно, мудрая штука.

– Ладно, давай его слушать.

Может, физическая близость с Марком действительно заставит меня забыть все, что принес с собой этот страшный день? Я не узнаю об этом, пока она, эта близость, не станет свершившимся фактом. Через несколько минут все мысли оставили меня, и засыпала я в состоянии, близком к райскому блаженству.

– 3-

Проснулась я рано, и первой моей мыслью было: я начинаю новую жизнь, у меня нет прошлого, есть только настоящее и будущее. И все же, как бы ни силилась, я не могла не думать о том, что произошло вчера. Случайно ли мы с Марком не оказались в автобусе во время взрыва или?.. Вот это «или» меня и беспокоило. Если это не случайность, то наводит на очень тревожные мысли. Я повернула голову и нехотя открыла глаза. Марк крепко спал, закинув руки за голову. Облокотившись на подушку, я внимательно изучала его лицо. Оно выглядело бы по-мальчишески юным, если бы не мелкие морщинки вокруг глаз и суровые вертикальные складки возле четко очерченного рта. Кто ты, Марк? Простой парень, за которого себя выдаешь, или нечто другое? Одежда на тебе недорогая, чего не скажешь об обуви. Человек, который хоть сколько-нибудь разбирается в ней, сразу поймет: она не просто дорогая, а очень дорогая, ручной работы. И часы. Часы на твоей руке стоят уйму денег, простому служащему, учителю или врачу не заработать на них, даже если они будут вкалывать всю жизнь. Нет, ты не так прост, как кажешься или хочешь казаться. И если признать, что нам не просто посчастливилось остаться в живых, значит человек, с которым сегодня ночью я занималась любовью, имеет прямое отношение к взрыву. Я закрыла глаза. Нет, думать об этом не хотелось. Неужели можно запросто взорвать автобус, полный пассажиров, и вести себя так, словно ничего страшного не произошло? Каким же бесчувственным чурбаном надо быть! Или… или ему не внове заниматься этим? Я снова открыла глаза и вгляделась в спящего мужчину. Ничем непримечательное незапоминающееся лицо. Если только сам Марк не захочет, чтобы его заметили, запомнили.

– Ну как, нагляделась?

От неожиданности я вздрогнула. Я и не заметила, что уже несколько секунд Марк из-под полуопущенных век наблюдает за мной.

– Ага, нагляделась. – Я постаралась скрыть смущение и тревогу.

– Ну и как? – Он оперся на локоть, развернувшись ко мне, и весело взглянул на меня. – Гожусь?

– Гожусь на что?

– В любовники такой красавицы, как ты.

– Вот бы не подумала, что ты комплексуешь! – фыркнула я.

– Комплексую? Да нет. Просто подумал, не страдаешь ли ты снобизмом?

– Если ты о том, будто слишком прост для меня, то скажу: ты не так прост, как хочешь казаться.

– Это хорошо или плохо?

– Еще не знаю. Только и я непроста. Если ты подумал, что я вдруг поверю во внезапно вспыхнувшую страсть и любовь с большой буквы, то должна тебя разочаровать: я вовсе не романтичная дура.

Я поднялась, накинула банный халат, отыскала пульт от телевизора и нажала на кнопку включения.

– Зачем тебе телевизор? – спросил он, лениво потягиваясь.

– Хочу послушать последние новости. В них наверняка расскажут о вчерашнем взрыве.

– Ты забыла, что начала новую жизнь? Зачем тебе ворошить прошлое?

– Надо кое-что выяснить.

– Что именно?

В его голосе мне почудилось – или нет? – напряжение.

– Хотя бы то, считают ли меня погибшей во время взрыва.

Я взглянула на часы. Без двадцати восемь. До начала утренних новостей я успею принять душ и заказать завтрак в номер: вчера вечером мы едва перекусили, так что я чувствовала зверский голод.

Марк так и не встал с постели, но, как только пошли новости, он открыл глаза и уже не отрывал взгляда от экрана телевизора. Взрыв автобуса оставался темой номер один. Новостная программа как раз и началась с сообщения о вчерашней трагедии. Ведущий подобающим случаю печальным голосом сообщил, что точное число убитых неизвестно. Цифры еще уточняются, но одно ясно: выживших нет и быть не могло. От большого междугороднего комфортабельного автобуса остались груды искореженного металла. Причем передняя часть автобуса пострадала значительно больше, чем задняя, и, скорее всего, вещал диктор, взрывное устройство было установлено под сиденьем в первом либо во втором ряду. Сила взрыва была эквивалентна пятидесяти килограммам тротила. Возбуждено уголовное дело по статье «Терроризм». В городок поблизости от места происшествия съехались родственники погибших при теракте. Им, как утверждал ведущий, оказывается необходимая медицинская и психологическая помощь.

Когда крупным планом показали моего свекра, я тяжело вздохнула. Неудивительно, что он прибыл одним из первых. Выражение его лица, когда он отвечал на вопросы корреспондента, было скорбным. Печальным голосом он сообщил, что в результате взрыва погибла его любимая невестка и это большая трагедия для всей его семьи, в особенности для старшего сына. Я только успела мысленно спросить: «А сынок-то где?», как на телеэкране появилось бледное лицо моего мужа. Нетрудно было догадаться, что он провел тревожную бессонную ночь. Глаза воспалены, губы плотно сжаты, небритая щека дергается. Она у него всегда дергается, когда он нервничает. Он не позволил молоденькой журналистке выразить ему соболезнование, резко перебил ее и произнес слова, от которых я разинула рот от удивления и, не удержавшись на ногах, рухнула в кресло, к счастью, оказавшееся за спиной.

– Моя жена не погибла. Она жива.

– Вы думаете, она могла остаться в живых в результате такого мощного взрыва? – растерянно спросила журналистка.

– Я понимаю, что выжить после такого взрыва невозможно, но это в том случае, если она находилась в автобусе.

– У вас есть основания думать, что там ее не было? Вы связывались с ней?

– В последний раз, когда я звонил ей на мобильник, она находилась в автобусе, но я… я не верю, что она погибла.

Молодая журналистка бросила на моего мужа жалостливый взгляд и поспешила от него отойти, чтобы интервьюировать пожилую женщину с заплаканными глазами.

– Кто этот красавчик? – услышала я за спиной голос Марка. Он все-таки покинул постель, оделся. – Ты его знаешь?

– Это мой муж, – не стала я скрывать.

Марк присвистнул.

– И от такого красавца ты решила сбежать? Вас, женщин, на самом деле не поймешь. Чем он тебе не угодил?

– Я не хочу об этом говорить, – нахмурилась я.

– Ладно, не будем. Что за чушь он нес насчет того, что не верит, будто его жена умерла?

– Это не чушь. У Стаса звериное чутье. Именно это чутье позволило ему стать в двадцать девять лет советником юстиции.

– Советником юстиции? – переспросил Марк. Кажется, он был неприятно поражен этим обстоятельством. – Так кто у нас муж?

– Следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры России. – Я постаралась, но не смогла скрыть мстительные нотки в голосе.

– Значит, сыщик. И теперь он пойдет по твоему следу и не успокоится, пока не найдет.

– Что, испугался? – усмехнулась я.

– Кого? Твоего хлыща-муженька? Я и не с такими справлялся.

Лицо Марка неузнаваемо изменилось. Никакого простодушия, никакого мальчишеского обаяния. Окаменевшее, застывшее словно маска лицо, мертвые глаза. Глаза убийцы. В них невозможно было смотреть. Я почувствовала, как неприятный холодок пробежал по позвоночнику, и поспешно отвела взгляд в сторону.

– Почему ты оставил меня в живых? – найдя все же в себе силы, спросила я.

Он издал короткий смешок.

– Такая красота, как у тебя, даже святого с пути истинного собьет, а я не святой. Нельзя, дорогая, быть такой красивой. Грех это. «Потому что нельзя, потому что нельзя, потому что нельзя быть на свете красивой такой», – пропел он дурным голосом

Я заставила себя взглянуть ему прямо в лицо.

– А убивать ни в чем не повинных людей – не грех?

– Те, кто был в автобусе, не так безгрешны, как ты думаешь.

– А ты взял на себя роль судьи и палача?

Он оставил без внимания мою реплику.

– Тот старик, взгляд которого тебе не понравился… Он глава крупной бандитской группировки. Мне пришлось хорошенько попотеть, чтобы выйти на его след.

– Так это он был твоей мишенью?

– Да, он и двое его подручных. Они сидели за его спиной и делали вид, будто не знают друг друга.

– Странно, почему старик воспользовался автобусом. Вряд ли он был стеснен в средствах, если он, как ты утверждаешь, бандит. Почему он не полетел самолетом?

– Наверно, посчитал, что автобус – самый безопасный для него вид транспорта.

– Ошибочно, как выяснилось, – пробормотала я.

– А может, как и ты, боялся летать самолетом, – пожал он плечами. – Кстати, я изучал досье на этих бандитов и могу сказать, что на их совести не одна загубленная жизнь.

– А на твоей совести? Сколько на твоей совести загубленных жизней? – отважилась спросить я.

Он, конечно, не ответил. Мне бы тоже помолчать, но я уже не могла остановиться.

– Ладно, эти трое были убийцами. А остальные? Лес рубят, щепки летят?

Он равнодушно пожал плечами.

– Им просто не повезло. Они оказались в ненужное время в ненужном месте. Хотя… Уверен: если покопаться, то и в их биографиях что-нибудь да найдется. Даже в биографии Симы – твоей компаньонки, как ты ее называешь. Ты в курсе, что она убила собственного мужа и отсидела четыре года в тюрьме?

У меня от удивления чуть глаза на лоб не полезли.

– Что?! Сима? Откуда это тебе известно?

– Мне много чего известно. Кстати, почему ты удивлена? Приятной эту особу даже с большой натяжкой назвать было нельзя.

– Я удивляюсь не тому, что она оказалась убийцей, – все еще растерянно произнесла я. – Странно, что мой свекор приставил ее ко мне, не наводя предварительно справок о ней.

– А ты уверена, что он их не наводил? Он не мог не знать некоторые факты ее биографии. Может, потому и приставил?

И все-таки я ничего не понимала. Как мог мой свекор, зная прошлое Симы, приблизить ее к себе, впустить в свой дом? Какую цель он преследовал? Надеюсь, он не хотел избавиться от меня – из всех членов семьи Арсеньевых он единственный относился ко мне благосклонно. Или мне это только казалось? Впрочем, если не Симе суждено разделаться со мной, то это наверняка сделает мой недавний любовник.

– Что ты намерен сделать со мной? – спросила я напрямик. – Такие, как ты, не оставляют свидетелей.

– Я еще не решил, – откровенно коварная улыбка тронула его губы. – У меня еще есть время подумать. – Некоторое время он наблюдал за мной взглядом, который я не могла понять. – Кстати, когда ты догадалась, что я причастен к взрыву?

– Смутные догадки появились еще вчера, – неохотно проговорила я, – а сейчас, услышав утренние новости, я поняла, что мои подозрения были не беспочвенны.

– И все же, что навело тебя на мысль, что я имею отношение к взрыву? – Теперь он смотрел на меня с искренним любопытством.

– Ты сразу показался мне подозрительным. – Я поймала его недоверчивый взгляд, пожала плечами и продолжила: – Ты менялся как хамелеон, то был абсолютно незаметен, черты лица какие-то стертые, незапоминающиеся. Попроси кого-нибудь в том же автобусе описать тебя – и никто не смог бы сказать ничего определенного. В следующую минуту ты становился интересным молодым человеком. Суровое обаяние, мужественная улыбка и тому подобное. Даже ростом как будто становился выше и шире в плечах. А то превращался в весельчака-балагура, не очень умного, простодушного и бесхитростного. Ты молниеносно менял одну личину на другую, но при этом был странно напряжен, словно чего-то ждал. Иногда тебя выдавали глаза. Вот как сейчас. Беспросветная тьма, которая поглотит любого, кто будет так неосторожен, что взглянет в их глубину.

– И это все? – Он криво усмехнулся. – Мелодраматическая чушь.

– Нет, не все, – покачала я головой. – Еще твой рюкзак. Ты слишком бережно с ним обращался. Один из пассажиров попытался отодвинуть его ногой, и ты просверлил его таким взглядом, что тот сразу убрал ногу. По тому, как ты втащил его в салон, было заметно, что он очень тяжел, а ты так нежно обращался с ним, словно в нем был воздушный шарик, который от малейшего прикосновения может лопнуть. И ты ни разу за всю дорогу не открыл его, не покопался в нем, что должен был сделать, если в нем находились вещи, которые обычно берут с собой в дорогу. Ты не брал рюкзак с собой, когда выходил на стоянках, но я замечала, что краем глаза ты постоянно следишь за тем, на месте ли он. Ты не отходил далеко от автобуса, маячил все время рядом.

– Может, в нем лежали золотые слитки?

– Я так и подумала вначале. Но на последней стоянке ты вдруг позабыл о своем рюкзаке с «драгоценным» грузом и увлек меня с собой в яблоневый сад, откуда автобус не был виден.

– Желание остаться с тобой наедине, кажется, отшибло у меня последние мозги.

Я невесело рассмеялась.

– Ты увел меня подальше не только ради моих прекрасных глаз. Ты знал, что автобус должен отъехать через двадцать минут. Ты ждал, когда пассажиры вновь займут свои места. Мы немного сбились с графика, запаздывали, и водитель наверняка торопил пассажиров, убеждая, что пора отправляться в путь. Мы единственные, кто не слышал его, потому что находились далеко от автобуса и вне поля зрения водителя. Я сказала тебе, что нам надо поторопиться, но ты не позволил мне уйти, задержал еще на несколько минут. Мы вышли из своего укрытия, когда время уже вышло, и ты наверняка знал, что все пассажиры находятся в салоне. Только Сима ждала нас возле автобуса, но ты помахал ей рукой, и она, успокоенная, тоже поднялась в салон. Но вместо того чтобы поспешить, ты замедлил шаг, вытащил из кармана что-то похожее на мобильник, стал нажимать на кнопки – и тогда раздался взрыв. В новостях передали, что взрывчатка была установлена под передним сиденьем. Получается, что там, где сидел именно ты. Если бы ты был ни при чем, то стал бы дожидаться полиции и «скорой помощи», но ты поспешил уйти с места происшествия. И «девятка», на которой мы приехали сюда, не была угнана, не так ли? Ты заранее оставил ее там, на дороге. И ключей в зажигании не было. Ты незаметно извлек их из кармана брюк.

Только выложив все это, я запоздало подумала, а стоило ли раскрывать все карты. Не лучше ли было выставить себя дурочкой, сделать вид, что ни о чем не догадываюсь и только счастливый случай позволил нам остаться в живых, не погибнуть вместе со всеми?

Некоторое время Марк смотрел на меня изумленными глазами, а потом весело рассмеялся. Но мне было не до смеха, и я настороженно наблюдала за ним.

– А еще говорят, что красота и ум – две вещи несовместимые.

– С чего ты взял, что я умная? – вздохнула я. – Если бы я была умной, то молчала бы в тряпочку, а не выкладывала свои соображения человеку, которому ничего не стоит отправить к праотцам целую кучу людей.

– И, тем не менее, ты очень наблюдательна. Что мне теперь с тобой делать? – Его губы все еще улыбались, но выражение глаз изменилось. В них снова была непроглядная тьма. По спине пробежал мороз. Я поежилась словно от озноба, хотя в комнате было тепло, даже немного жарко.

– Раз ты столько сил приложил к тому, чтобы я осталась жива, может, не имеет смысла убивать меня сейчас? Вспомни: ты сам говорил, что нельзя губить такую красоту.

– Говорил, – кивнул он, противно ухмыляясь. – Но, как ты справедливо заметила, я не из тех людей, которые оставляют свидетелей.

– Да, «недолго музыка играла, недолго фраер танцевал». Недолго я праздновала свободу, – пробормотала я.

– Жаль, конечно, но ты ведь умница и должна понимать: я не могу рисковать. Откуда мне знать – может, я за порог, а ты тут же побежишь в полицию?

– Не побегу. Еще припишут соучастие.

– С таким свекром и мужем ты наверняка выйдешь сухой из воды.

Он прав: мой муж не допустит, чтобы даже легкая тень подозрения упала на меня. Надо отдать должное Стасу: он был чертовски умен и хитер. И упрям. Он не успокоится, пока не выяснит, что я жива. Как он это сделает, я не знаю, но сделает. Землю носом будет рыть, но узнает, что я не погибла во время взрыва вместе с другими.

– Что пригорюнилась? – Он наклонился и, весело ухмыляясь, похлопал меня по плечу.

– Как не горевать, коль жить осталось совсем ничего, – снова тяжело вздохнула я. – А я еще молода, красива и жить хочу.

– Ну-ну, не печалься! Может, я еще передумаю. – Он улыбнулся во весь рот, обнажив мелкие хищные зубы. – Иди ко мне, милая, и обними за шею своими нежными ручонками. Да, вот так. Какая же ты сладкая! Если будешь хорошей девочкой, я не стану причинять тебе боль. И чем черт не шутит – может, переменю решение и сохраню тебе жизнь?

Он говорил тихо, проникновенно, голос его шуршал словно шелк, но я ему не верила. Убийца есть убийца. Интересно, когда он лишит меня жизни? Сейчас или после того, как займется со мной любовью? Я страстно отвечала на его поцелуи, стонала под его умелыми ласками (о, притворяться я умела – я столько лет притворялась со своим мужем, а он ни о чем не догадывался или почти не догадывался) и думала о том, как уйти отсюда живой и невредимой. Возможно, он на самом деле не станет меня убивать, но рисковать не стоило. Мне бы только суметь опередить его.

Я лгала, когда говорила, что выложила ему все как на духу. Я не сказала о том, что видела, как он вытащил из бардачка автомобиля пистолет и засунул в карман брюк. Кстати, он успел снять джинсы, и теперь они висели на спинке стула. Надо как-то изловчиться и достать пистолет. Он все еще там, вот как карман топорщится.

– Подожди, не спеши, – прошептала я. – Дай мне раздеться.

– Я тебе помогу.

– Нет-нет, я сама. А ты ложись. – Я легонько подтолкнула его к кровати и постаралась, чтобы в моих глазах он увидел игривый блеск. – Говорят, мужчины любят глазами, вам нравится смотреть, как женщины раздеваются. Хочешь, я прямо сейчас устрою тебе стриптиз? Буду медленно снимать с себя одну часть одежды за другой и…

Конечно, он хотел, но глаза смотрели настороженно. Неужели что-то заподозрил? Я соблазнительно ему улыбнулась.

– Знаешь, ты первый мужчина, с которым я изменила мужу. Мне всегда было интересно, каково это – спать с другими мужчинами.

– Ну и как, узнала?

– Еще не совсем. Не сказала бы, что мне не понравилось то, что было между нами этой ночью, но то был взрыв чувств, выброс адреналина после пережитого. По крайней мере, с моей стороны. А сейчас я хотела бы заняться сексом не спеша, смакуя каждый миг. – Говоря это, я медленно развязывала пояс халата, одновременно изгибаясь всем телом.

– Все вы, женщины, в душе шлюхи, – изрек Марк, а я зазывно засмеялась и продолжила раздевание, показывая ему то одно голое плечо, то другое, выставляя напоказ то правую ножку, то левую. Постепенно настороженность исчезла с его лица, он получал явное удовольствие от увиденного. Виляя бедрами, я приблизилась к стулу, на спинке которого висели его брюки, уселась на него верхом и стала выделывать разные штучки своими длинными обнаженными ногами, которым позавидовала бы любая манекенщица. Он смотрел как завороженный и упустил момент, когда я полезла в карман его брюк и вытащила пистолет. Слава Богу, он был заряжен. И, к счастью, я умела пользоваться оружием, этому научил меня мой муж. Марк заскрежетал зубами, когда увидел собственный пистолет, нацеленный прямехонько ему в грудь.