Слово его Мудрейшеству
С наступлением зимы обитатели Аштарского дворца стали часто собираться по вечерам в большом каминном зале. Здесь они находили тепло и уют.
Впрочем, была и ещё одна причина, по которой принц Рени, принцесса Лаэнца, шестилетний мидав Золто и малыш Саватор по прозвищу Синий Жук сразу после ужина рассаживались на подушках у огня в ожидании чуда – его Мудрейшество рассказывал истории. Развалившись в кресле, он лукаво прищуривался и заводил речь о давних временах и удивительных героях, какие могут существовать лишь в стариковских воспоминаниях. Случалось, что Мудрейший подолгу молчал, задумавшись неизвестно о чём, и тогда дети сами просили продолжить рассказ.
– Расскажите нам сказку, ваше Мудрейшество, – принц Рени отодвинулся от огня. Пламя разбушевалось не на шутку, и сидеть у камина сделалось жарко.
– О нет, друг мой! – запротестовал Мудрейший. – Я никогда не рассказываю сказок! Всё, что вы услышите – чистая правда.
– Неужели вы были там и видели это своими глазами?! – воскликнула принцесса.
В её расширившихся зрачках плясали оранжевые огоньки. Его Мудрейшество прищурился:
– Был. И видел. Хотя и не всё. Я расскажу, а вы уж сами решайте, чему верить, чему – нет. Эта история началась поздним вечером, когда красная луна светила особенно ярко…
Что приносит река?
Эта история началась поздним вечером, когда красная луна светила особенно ярко. По дороге, спускавшейся к реке, бодро шагали двое. В багряном свете их черты были едва различимы, но, приглядевшись, любой распознал бы в одном из путников высокую худенькую девочку с длинными, до самой поясницы, волосами. Второй походил на огромную собаку. Его туловище от кончика носа до обрубка-хвоста было длиннее, чем у пони, а крупные стоячие уши доставали девочке до подмышек.
Юная особа спешила: подобрав платье, она двигалась быстрым шагом, если не сказать бежала. Её необыкновенный спутник, напротив, то и дело останавливался, поджидая подругу.
– Знаешь, Зебу, это была глупая затея! – звонкий девичий голос вонзился в ночную тишину, как нож в тёплое масло. – Никлас меня убьёт! Мы же обещали вернуться до темноты!
– Тогда бы мы не увидели харлатусов1! – возразил Зебу.
Морда его при этом оставалась абсолютно неподвижной – гнусавый мальчишеский голос возникал будто бы ниоткуда.
Девочка хмыкнула.
– К тому же, – продолжал Зебу, – Никлас мухи не обидит.
– Насчёт мухи – не знаю. А меня он запросто лишит сладкого или хуже того – запретит гулять!
– Он и не заметит, вот увидишь! Мы только спустимся к реке, глянем на харлатусов, и – назад. Отец говорит: при средней луне они всегда сбиваются в стада. Когда же на них смотреть, если не в краснолуние?
– В белолуние, например, – съехидничала девочка.
Зебу тряхнул головой:
– Нет, Селена, это совсем не то. К примеру, мы, мидавы, собираемся на Большую Охоту каждое краснолуние. В этот раз отец обещал взять и меня, да только…
– Это из-за восстания, да?
– Из-за чего же ещё?!
– Расскажи! Я ведь почти ничего не знаю!
– Нууу, – протянул Зебу, – я и сам знаю немного. Почти нечегошеньки…
По его тону легко угадывалось обратное.
– Издеваешься, да? – надулась Селена.
– И в мыслях не было! – мидав лукаво прищурился. – Мы ведь дружим всю жизнь! Целых двенадцать лет!
– Не больше десяти!
– Будто ты помнишь!
– Не помню. А ты?
– Припоминаю… Смутно.
– Не сочиняй!
– Ничего я не сочиняю! А хоть бы и так. Всё равно ты – моя лучшая подруга.
– Ты тоже мой лучший друг, Зебу. Лучший и единственный. Есть ещё Риша, но она совсем не разговаривает.
– Я тоже не разговариваю. То, что ты слышишь – иллюзия. Я просто могу передавать тебе свои мысли.
– Знаю. Но, Зебу, лучше слышать иллюзию, чем вообще ничего не слышать, – она ненадолго задумалась. – Можешь показать человека?
– Прямо сейчас?
Селена кивнула, и Зебу растворился в воздухе.
Несколько шагов девочка сделала в кажущемся одиночестве, и вот слева от нее показались контуры мальчишеской фигуры. Спустя несколько мгновений, силуэт обрёл чёткость. Теперь вместо молодого мидава по дороге шёл пухленький мальчик небольшого роста.
– Как ты это делаешь? – в очередной раз изумилась Селена.
– Каждый мидав, – Зебу даже поднял вверх указательный палец для убедительности, – с детства умеет создавать иллюзии. А когда вырасту, начну чуять.
– Как это «чуять»?
– Ты разве не знаешь?!
– Знаю, конечно, только понять не могу.
– Я и сам пока толком не понимаю. Отец говорит, пойму, когда придёт время. Чутьё – это когда ты можешь предсказать, что будет.
– Значит, у меня тоже чутьё, – хихикнула Селена. – Я могу предсказать, что мне сегодня крепко влетит от Никласа. А не от Никласа, так от Доры.
Мидав расхохотался, да так задорно, что Селена тоже не смогла удержаться от смеха. При этом она случайно коснулась плеча Зебу, но рука не прошла насквозь, как можно было подумать, а натолкнулась на вполне правдоподобную человеческую плоть. Мидавы умеют создавать иллюзии так, что ни на глаз, ни на ощупь отличить их от людей почти невозможно
– Расскажи про восстание, – попросила девочка, отсмеявшись. – Ты же всё-всё знаешь.
– Ну, хорошо, – смилостивился Зебу, вновь обретая собачьи черты, – кое-что мне известно. Восстание началось в третью луну. Мудрейший Шамшан переманил на свою сторону почти всё войско…
– А дядя Зак? Он тоже поддержал Шамшана?
– Мой отец – солдат, – гордо заявил Зебу. – Он получил приказ от глимана Ривая и должен был подчиняться.
– Значит, Рати Ривай поддержал Шамшана, а за ним пошла вся армия. И что потом?
– Потом они захватили короля.
– Что значит «захватили»? Взяли в плен?
– Можно сказать и так. Захватили короля со всей семьёй, а ещё Тумая, его жену и троих сыновей…
– Тумая Великого?
– Отец говорит, он был очень важный человек – Первый марсий. Важнее короля.
– Никто не может быть важнее короля!
– А вот и может!
– Король – самый главный! Это всем известно.
– Мой отец лучше знает, кто главный!
Больше Селена спорить не решилась. Очень уж хотелось услышать продолжение истории, а из обидевшегося Зебу и слова не вытянешь.
– А дальше? – осторожно напомнила она.
– Их убили, – мстительно отрезал Зебу. Значит, всё-таки обиделся.
– Всех? – ахнула Селена.
– Почти. Только принцесса Лайда сбежала. Её до сих пор ищут.
– Дядя Зак был там?
– Во дворце? Нет. Их отправили охранять дороги в город, чтобы никто не мог ни войти, ни выйти. Там и сейчас ещё дежурят патрули: люди с собаками и мидавы, конечно.
– Если они следили за всеми дорогами, то куда же подевалась принцесса? Не могла же она остаться в городе…
– Могла – не могла… Да вот мы уже и пришли.
Действительно, за разговором они не заметили, как спустились к реке.
Тут царило обычное вечернее безветрие, и глянцево-чёрная поверхность воды казалась неподвижной, несмотря на течение. Только красная луна рисовала на гладком холсте трепещущие блики. Ни обещанных Зебу стад, ни даже одного-единственного харлатуса не было видно. С реки тянуло прохладой. Где-то на другом берегу вспыхивали и гасли неведомые огоньки.
– Чувствуешь, какой запах? – Зебу шумно втянул воздух, точно пробуя его на вкус.
Селена принюхалась. Пахло рекой, по-другому не скажешь. Каждый знает, как пахнет река. С детства знакомый запах – ни с чем не спутаешь.
– Похоже, сегодня твои стада пасутся не здесь, – девочка подошла к самой кромке воды и принялась ковырять каблучком ямки во влажном песке.
Зебу встрепенулся:
– Какой странный запах! Так пахнет… – он завертел головой, всматриваясь в темноту.
– Что? – Селена изо всех сил пыталась разглядеть то, что привлекло внимание друга, но, как известно, зрение у людей и при свете слабое, а уж в темноте-то – и говорить нечего.
– Харларлатус, – прошептал Зебу.
Селена проследила за его взглядом и чуть не взвизгнула от неожиданности. Шагах в двадцати, близ тростниковых зарослей, у самой воды лежало что-то крупное, размером с человека.
– Это коряга… – неуверенно предположила девочка.
Во-первых, ей нравилось находить простые ответы на все вопросы, а во-вторых, коряга куда безобиднее, чем пресноводная свинья харлатус, которая хоть и неагрессивна по природе, а всё же кто её знает?!
– По-моему, харлатус, – не унимался Зебу. – Только он, кажется, мёртвый.
– Харлатус большой и жирный, – к Селене, наконец, вернулось обычное здравомыслие. – А это на него совсем не похоже.
Зебу оглядел её с ног до головы, потом перевёл взгляд на предполагаемую корягу и кивнул:
– Похоже, не харлатус. Разве что детёныш.
– Давай подойдём и посмотрим, – неожиданно для себя предложила Селена.
Зебу попятился:
– Нетушки, нам домой пора. Тебя Никлас убьёт, меня – Дора!.. Пойдём отсюда.
Уговаривая Селену, он не спускал глаз с несостоявшегося харлатуса, точно опасался, что тот вот-вот оживёт и набросится на зазевавшихся детей. Зато Селену охватило любопытство.
– Зебу, ты такой большой. Тебе никакой харлатус не страшен. Ты любого харлатуса в два счёта пополам перекусишь.
Мидав колебался.
– А что если… – теперь голос его звучал чуть слышно. – Если это не харлатус, а…
– Кто?
Зебу вздрогнул:
– Ярга… или… или… выползень.
– Не говори ерунды! – рассердилась девочка и даже топнула ногой от возмущения. – Ярг не существует. И выползней – тоже. Это всё басни для малышей! Такой большой, а сказки веришь! Вот уж не думала!
Она покосилась на неведомый предмет, но тот по-прежнему лежал без движения.
– Ну и ладно! – Селена решила пристыдить друга. – Не пойдёшь – не надо! Сама посмотрю.
Сказав это, девочка решительно двинулась к тростниковым зарослям.
– Ты там поосторожнее, – запричитал Зебу. – А я… Если что… Я здесь… Пополам разорву!..
Приблизившись, Селена разглядела то, что послужило причиной их с Зебу спора. Это был никакой не выползень, а самый обыкновенный человек. Небольшой – похоже, ребёнок или подросток. Он лежал ничком на песке, раскинув руки и неестественно вывернув левую ногу. Сначала Селена подумала, что мальчик мёртв (да и кто бы решил иначе?) и, конечно, испугалась, но назад отчего-то не повернула.
Она попыталась было перевернуть мальчика на спину, однако тот оказался на удивление тяжёлым. Тогда Селена прижала два пальца к шее мальчишки, как учил её Никлас. Там, под нижней челюстью, должна быть у живого человека пульсирующая жилка.
Закостеневшие от страха пальцы почти не слушались, и девочке потребовалось немало времени, чтобы отыскать правильную точку, но тут она, наконец, нащупала пульс. Мальчик был жив!
– Зебу! – позвала Селена. – Иди скорее сюда!
– Там выползень? – послышался приглушённый голос мидава.
Зебу отбежал на добрых двадцать шагов, и теперь взирал с безопасного расстояния.
– Сам ты выползень! – огрызнулась девочка. – Иди сюда, никто тебя не съест!
Зебу приблизился, опасливо косясь на мальчика:
– Он мёртвый?
– Живой. Помоги мне!
Вместе они кое-как перевернули парнишку на спину. Мальчик не издал ни звука. Он был без сознания. Его одежда промокла, спутанные волосы прилипли ко лбу, а кожа была такой горячей, что не оставалось ни малейшего сомнения – у подростка сильный жар.
Был бы тут Никлас! Никто лучше него не разбирается во всяких целебных отварах, настоях, порошках, примочках и натирках. Раньше, ещё до рождения Селены, Никлас даже служил придворным лекарем – лечил короля, королеву и самых знатных жителей Тарии.
– Зебу, мы должны отнести его домой, – прошептала Селена.
– Мы же не знаем, где он живёт!
– Не к нему – к нам домой. Никлас его вылечит.
Зебу явно не разделял её уверенности:
– Слушай, может нам сбегать за взрослыми, а? Пусть сами решают, что с ним делать.
Селена смахнула со лба мешавшую прядь:
– Он может умереть. У него жар. Нельзя бросать его здесь, на мокром песке! Прошу тебя, Зебу! Ты ведь можешь отнести его к нам?
Зебу не стал спорить – лёг на песок, подставляя спину.
Затащить мальчишку наверх оказалось непросто. Весил он, должно быть, больше Селены и к тому же лежал пластом, полностью расслабившись. Сначала девочка пыталась толкать его, после принялась тянуть за руки. Наконец, ей удалось затащить бесчувственного подростка Зебу на спину. Мидав крякнул, тяжело поднявшись:
– Он весит как слон!
– Ты преувеличиваешь!
– Навряд ли.
Процессия двинулась к дому по залитым красным светом улицам. К счастью, никто не попался им навстречу, только соловьи выводили в кустах разноголосые трели.
Открывший дверь Никлас на мгновение застыл в проёме, переводя взгляд с Селены на Зебу и его поклажу.
Была у Селениного отца одна потрясающая черта – он никогда ничему не удивлялся, принимая как должное все необычности и невероятности мира. Казалось, появись не пороге его дома красный дракон или, скажем, выползень, которого так боялся Зебу, Никлас и то умудрился бы сохранять хладнокровие.
Несколько мгновений потребовалось ему, чтобы оценить ситуацию, и у Селены появилась возможность рассмотреть свою находку при свете. Мальчик был довольно высок для подростка. Его волнистые тёмно-каштановые волосы слиплись от грязи, спутались и пропитались кровью на левом виске возле уха. В темноте Селена этого не заметила. Лица мальчишки, она не видела и теперь, а жаль…
– Несём его в кабинет! – скомандовал Никлас, распахивая дверь.
– Где вы шляетесь по ночам?! – раздался высокий голос Доры, и тотчас в прихожей возникла она сама.
Дора служила у Никласа с тех самых пор, когда он, овдовев, стал один воспитывать маленькую дочку. Селена привыкла считать эту крупную, шумную женщину кем-то вроде тётушки, а вовсе не прислугой. Дора учила девочку готовить, давала ей уроки рукоделия, а её пятнадцатилетняя дочь, немая с рождения Риша, давно стала Селене близкой подругой.
– Батюшки! – возопила Дора, увидев детей. – Покойника приволокли! Не в добрый час! Ох, не в добрый! Да что же это делается?! Что же это?! Я вас спрашиваю! Господин Никлас!
Селена вжалась в стенку, намереваясь прошмыгнуть мимо разгневанной домработницы, но спасаться бегством не пришлось.
Никлас неожиданно пришёл ей на помощь:
– Не ругай их, Дора! Сейчас не время. Готовь инструменты. Ты мне скоро понадобишься.
Никлас вовсе не был строгим. Селена знала тысячу способов добиться от него желаемого. Только когда положение оказывалось серьёзнее не придумаешь, он становился сдержанным и резким, если не сказать суровым. И в такие минуты никто не смел ему перечить.
Обычно многословная Дора молча кивнула и ушла.
Зебу помог отнести мальчика в кабинет, который служил Никласу одновременно и лабораторией, и спальней.
Как Селена ни надеялась, что им будет позволено остаться, Никлас решил иначе. Выпроводив детей за дверь, он велел впустить Дору, когда та закончит приготовления, и закрылся в кабинете со своим пациентом.
Подглядывание в замочную скважину не принесло никаких результатов, а появившаяся вскоре Дора и вовсе велела детям отправляться в постель. Стоит ли говорить, что уснули они нескоро? Пользуясь тем, что взрослым сделалось не до них, ребята спрятались в Селениной спальне в надежде дождаться конца операции.
Прошло много времени, но из кабинета по-прежнему никто не выходил, и Селена решила, что операция продлится до утра. Тогда она попыталась отыскать Ришу Безголосую, дочку Доры, чтобы под каким-нибудь предлогом подослать её к Никласу, но Риши нигде не было. В последнее время девушка подолгу пропадала неизвестно где, и к её отсутствию в доме мало-помалу привыкли.
В конце концов, не найдя способа разузнать хоть какие-то подробности, ребята решили ещё чуть-чуть подождать, да так и уснули: Селена – свернувшись на кровати, а Зебу – рядышком, прямо на полу.
Гараш
На следующий день пришёл отец Зебу, паргалион2 Закари Зегда, и забрал сына с собой.
Надо сказать, что Зебу жил в доме Никласа и его дочери вторую луну, с тех пор, как в Туфе начались беспорядки.
Маленький городок Ольв, куда десять лет назад переселились отец с дочкой, стоял ниже столицы по течению и давно заслужил славу самого тихого города Тарии. Здесь никогда не устраивали народных гуляний, не жгли костров и даже по большим праздникам, вроде дня Коронации3 или дня Большого Безветрия4, не запускали в воздух снопы разноцветных искр. Зато для человека, больше всего на свете любящего науку это было прекрасное место – лучше не придумаешь.
Оставив придворную службу, Никлас Кариг всерьёз увлёкся научными экспериментами. Если бы кому-то пришло в голову описать все его опыты в одной книге, то книга эта вышла бы толщиной со свод королевских указов. Тут было бы много исследований в области медицины, физики, астрономии и прочих наук, некоторым из которых и названия-то ещё не придумали.
Время от времени доктор Кариг лечил кого-нибудь из местных жителей – рыбаков, крестьян, простых ремесленников, и редко брал с них плату. Однако ни приятелей, ни, тем более, друзей у него в городе не было – семья жила уединённо, принимая у себя лишь паргалиона Зегду с сыном.
Конечно, Селена скучала без компании. Особенно когда Зебу долго не появлялся в Ольве. Тогда её единственной товаркой по играм оставалась Риша Безголосая. Девочка научилась понимать язык жестов, и неплохо ладила с подругой, но в последнее время застать её дома сделалось почти невозможно. Селена подозревала, что Риша влюбилась в какого-нибудь рыбацкого сына или подмастерья, но спрашивать не решалась, ожидая, что девушка сама расскажет о своём увлечении.
Теперь, когда Зебу ушёл с отцом, Селена снова осталась одна.
Мальчик всё не приходил в сознание, и Дора с Ришей по очереди сидели у его постели.
Операция прошла успешно. Так сказал Никлас. Больше он ничего не говорил, ссылаясь на то, что делать прогнозы ещё слишком рано.
Селену к больному не пускали, и это было по-настоящему обидно. Кто нашёл мальчика? Селена. Кто принёс его к Никласу? Вообще-то Зебу, но не без помощи Селены, конечно. И вот теперь, когда он лежит тут, совсем рядом, только Селена не имеет права посмотреть на него даже одним глазочком. Никлас обещал, что её пустят, когда больному станет лучше, но лучше ему не становилось, и девочка уже начала подозревать, что от неё скрывают что-то по-настоящему страшное.
Проводив Зебу, Селена дочитала очередной медицинский справочник, пожарила свекольные оладьи, съела их все до одного и решила предпринять попытку проникнуть в комнату больного. Сейчас там сидела Риша, а с ней куда проще договориться.
– Риша! – тихонько позвала Селена, приоткрыв дверь.
Под лазарет отвели маленькую комнатку с единственным окном, которую Никлас обычно использовал для хранения своих волшебных склянок. Теперь склянки переехали в лабораторию, где им и положено быть, а их место заняла наспех сколоченная дощатая лежанка с сенным тюфяком. Рядом с кроватью втиснули крошечный столик из толстого бугристого стекла. Из столовой принесли старый рассохшийся дубовый стул. Риша и Дора надраили до блеска жёлтый дощатый пол, так что даже царапинки на нём сделались почти незаметными. Окно завесили мешковиной, поверх которой нацепили белую в синий цветочек занавеску. Как ни старались женщины создать полумрак, приглушённый свет прорывался сквозь ткань, мягко озаряя стены.
Селена привстала на цыпочки, пытаясь рассмотреть больного. Риша обернулась, показав жестами, что он спит, и девочка, недолго думая, юркнула в комнату. Сиделка едва заметно улыбнулась, но выгонять подругу не стала. Видимо, Никлас не отдавал на этот счёт никаких распоряжений.
Риша, как и её мать, всегда беспрекословно подчинялась доктору Каригу. Она и внешне напоминала Дору: такая же крупная, румяная, яркоглазая. Не было у неё лишь звонкого материнского голоса – девочка родилась немой, и даже старания Никласа не смогли этого изменить.
Только теперь Селене удалось, наконец, как следует разглядеть больного.
По правде говоря, она представляла его иначе. Оказалось, что лицо у мальчика широкое, скуластое, а кожа смуглая, чистая, что у подростков бывает нечасто. Похоже, Дора вымыла парнишке голову, потому что волосы его теперь приобрели природный оттенок спелого каштана и не торчали в разные стороны, а лежали аккуратными волнами. Только выбритый висок был заклеен. Уж не перелом ли?
Риша показала, что у мальчика был жар: всю ночь он бредил, бормотал что-то во сне.
На столике громоздились оставленные Никласом пузырьки. Отвар чомуса желтоцветного5… Неужели Никлас и впрямь собирается вылечить мальчика этими цветочками?! Чомус, конечно, растение полезное – воспаление снимает, раны затягивает, но тут явно требуется более сильное средство.
– Слушай, Риша, – Селена решила попытать удачу, – ты, наверно, устала. Иди поспи, а я посижу…
На успех она, признаться, не рассчитывала, но Риша неожиданно поднялась, указала ей на пузырьки (дескать, не забывай поить его лекарством) и, улыбнувшись своей по-детски открытой улыбкой, вышла из комнаты.
Наконец-то Селене доверили заботу о больном! Расположившись на месте сиделки, она со всей ответственностью принялась за дело: приложив руку ко лбу пациента, убедилась, что жар и не думает спадать, пощупала пульс и даже влила несчастному в рот пол-ложечки чомусового отвара, а после, довольная проделанной работой, осмотрела мальчика ещё раз, в надежде узнать о нем хоть что-нибудь.
Кожа у него, как уже говорилось, была смуглая, но не такая, какая бывает у людей вынужденных подолгу бывать на солнце. Правая кисть – чуть больше левой. Такое случается, когда человек с детства работает одной рукой. Например, забрасывает сеть или гарпунит рыбу. Только мозолей, какие часто встречаются у рабочих людей, на ладонях мальчика не было. Селена нарочно осмотрела его руки, но ничего похожего на потёртости не нашла.
– Кто ты такой? – задумчиво проговорила она.
Дверь тихонько скрипнула, и на пороге показался Никлас. Он наверняка слышал её глупый вопрос.
– Никлас… – растерялась девочка, – я тут спросила…
– Ты спросила нашего пациента, кто он такой, но боюсь, сейчас он не может ответить.
– Ему очень плохо, да?
– Как тебе сказать? – Никлас бесшумно закрыл дверь, подошёл и устроился возле кровати на корточках. – Пока больной без сознания, ему не хорошо и не плохо. Никак. Но если ты спрашиваешь о его состоянии, то оно, по крайней мере, стабилизировалось.
– Значит, он не умрёт?
Никлас улыбнулся:
– Умрёт, конечно. Лет через семьдесят.
– Нииклас, – Селена осуждающе покачала головой, разве сейчас можно шутить?!
Отец пожал плечами:
– Шутить можно всегда. Смех помогает жить. Так что смейся всегда: когда грустно, когда трудно, когда плакать хочется больше, чем смеяться.
Селена не походила на отца ни внешностью, ни характером. Её мать умерла десять лет назад, и девочка не могла вспомнить её, как ни старалась, но все, кто знал Вилму Кариг, твердили об их потрясающем сходстве.
Селена не слишком задумывалась о своей внешности, а когда всё же присматривалась к собственному отражению, неизменно оставалась недовольной то слишком узким лицом, то крошечной горбинкой на носу, то крупными молочно-белыми зубами, а то и вовсе миндалевидными глазами цвета густого дыма.
У некоторых девчонок глаза как блюдца – распахнутые, наивные, и это делает их похожими на фарфоровых куколок. Селене такой кукольности не досталось. С её губ редко сходила улыбка, но лицо всё равно казалось задумчивым. К тому же девочка была высокой – выше большинства сверстников, и Дора часто заставляла её ходить с привязанной к спине линейкой, чтобы не сутулилась. Если Селена чем-то и гордилась по-настоящему, то лишь густыми русыми волосами до пояса, которые можно было заплетать в толстую блестящую косу, собирать в сложную причёску или укладывать волнами.
Никлас, напротив, имел весьма скромную шевелюру. Он редко стриг свои соломенно-жёлтые волосы, предпочитая закладывать их за уши, чтобы не мешали, но ни бороды, ни усов не носил. Роста он был среднего, телосложения – субтильного. То ли по причине худобы, то ли из-за стремительной пружинящей походки ему трудно было дать больше тридцати лет, хотя в действительности доктор Кариг готовился разменять пятый десяток.
– Шутить можно всегда, – повторил Никлас. – А мальчик… Он выживет, Селена. Иначе и быть не может. Этот парень сделан из железа, его не так просто убить.
– Ты его знаешь? – удивилась девочка. – Откуда?
– Нет, что ты?! – подозрительно быстро заверил Никлас. – Но он умеет бороться, а это дорогого стоит. У него была сломана нога. Кость буквально раздробило на мелкие кусочки. Мне пришлось удалить немалую часть. Думаю, мальчик останется хромым на всю жизнь.
Селена ойкнула и прикрыла рот рукой.
– Не пугайся, – успокоил её Никлас. – Ходить он будет. Думаю, даже бегать сможет. Просто станет слегка прихрамывать на левую ногу, только и всего. В его положении это не так страшно. Хуже другое: жар до сих пор не спадает. Я выслушал хрипы в лёгких, и мне это ох как не нравится!
– И ты лечишь его чомусом?! – не выдержала Селена.
– Не совсем, – Никлас лукаво улыбнулся. – Подумай сама: не могу же я рассказать Доре о своей новой разработке. Она, конечно, чудесная женщина, но болтлива как сорока.
– А мне расскажешь?
Селена всегда испытывала трепет перед отцовскими открытиями, которых у него, надо сказать, накопилось немало.
Никлас заговорщически подмигнул:
– Тебе – расскажу. Это новое вещество я получил путём экстрагирования скве…
Мальчик застонал, забормотал что-то бессвязное и неожиданно открыл глаза. Никлас тотчас переключил на него внимание:
– Как ты себя чувствуешь, сынок?
Больной не отвечал, пытаясь сфокусировать зрение.
– Не бойся, – продолжал Никлас. – Ты у друзей. Меня зовут Никлас Кариг, а это моя дочь Селена.
Мальчик сосредоточенно смотрел на своих спасителей. В его круглых карих глазах не было ни страха, ни удивления – только боль и, кажется, усталость. Наконец, парнишка вышел из оцепенения, забарахтался и попытался спустить ноги с кровати, но тотчас сморщился от боли.
– У тебя сломана нога, – Никлас говорил медленно и спокойно, как говорят люди, уверенные в своих силах.
Мальчик тяжело дышал, поджав губы и широко раздувая ноздри
– Никлас Кариг, – хрипло пробормотал он. – Я вас знаю.
Закашлялся. Селена плеснула воды в тяжёлый стакан тёмно-синего стекла и протянула его больному. Сделав глоток, мальчик вновь откинулся на подушку.
– Позволь мне проверить кое-что, – доктор Кариг взял со столика маленькую серебряную ложечку, из которой прежде кормили Селениных кукол, и поднёс её к лицу больного. Тот смотрел волчонком, но не сопротивлялся.
– Взгляни на свет, – попросил Никлас.
Подчинившись, мальчик снова поморщился – видимо, дневной свет казался ему слишком ярким.
– Отлично, – похвалил доктор Кариг. – Теперь следи за ложкой.
Он принялся водить ложечкой сверху вниз и слева направо, придерживая пациента за подбородок.
– Я вас знаю, – прошептал мальчик, не переставая двигать глазами.
Никлас закончил свои колдовские манипуляции и осторожно потрепал пациента по голове:
– Ты не можешь меня знать, потому что я тебя впервые вижу.
Он посмотрел на мальчишку как-то чересчур выразительно.
– Я доктор Никлас Кариг. Живу здесь, в Ольве. А ты, должно быть, сын какого-то рыбака?
Мальчик не спорил. Будто зачарованный он слушал Никласа, а тот ласково продолжал:
– Ты – сын рыбака. На тебя напали разбойники. Ограбили. Отобрали улов. Твоего отца убили.
Селена могла поклясться, что её отец вовсе не спрашивает. Никлас сам рассказывал мальчику его же историю.
Неожиданно парнишка всхлипнул. То есть даже не всхлипнул, а как-то странно булькнул горлом и вновь затих. Селене показалось, что он вот-вот заплачет, но ничего не произошло. Мгновение спустя мальчик смотрел по-прежнему бесстрастно.
– Я прав? – осведомился Селенин отец.
– Да, господин доктор, – проговорил мальчик еле слышно.
Никлас шутливо насупился:
– В моём доме нет господ. Зови меня по имени. Меня почти все так зовут, даже родная дочь. Кстати, это она нашла тебя у реки.
– Прошу прощения, – пробормотал мальчик, искоса взглянув на Селену. – Я не представился…
– Не спеши, – Никлас поднял руки, призывая подумать. – Мы не знакомы, и ты можешь назвать то имя, которое тебе нравится.
Мальчик кивнул, показав, что понимает, и Никлас поклонился с шутливой церемонностью:
– Я – Никлас Кариг. Это моя дочь Селена. Как называть вас, юноша?
Парнишка на мгновение задумался, но тотчас ответил:
– Зовите меня Гáраш.
– Чудесное имя, – одобрил Никлас.
Творилось что-то невообразимое. Селена могла биться об заклад, что её отец лжёт, но такого попросту не могло быть. Никлас никогда не лгал и учил дочь говорить правду, несмотря ни на что. Теперь же он на ходу выдумал какую-то нелепую историю про рыбака, и это было по-настоящему странно.
– Тебе нужен покой, Гараш, – неожиданно заявил Никлас. – Я зайду вечером, а сейчас нам пора.
Он взял Селену за локоть и мягко подтолкнул к выходу. Девочка чуть не расплакалась от обиды.
– Никлас, можно мне остаться ненадолго? – заныла она. – Мы только чуть-чуть поболтаем…
Никлас покачал головой:
– Ни в коем случае! Гарашу нужно отдыхать. Сейчас я пришлю Дору с лекарством.
Бросив на Гараша последний взгляд, Селена покорно вышла вслед за отцом.
В тот день ей больше не посчастливилось увидеть мальчика, но с восходом луны вернулся Зебу, и жизнь стала налаживаться. Конечно, Селена сразу выболтала ему всё, что слышала.
– Думаешь, Никлас его знает? – усомнился Зебу. – Тогда почему не сказал нам?
– Он что-то скрывает, – убеждённо сказала Селена. – Наверное, нам этого знать не положено.
– Вот дела! – мидав продемонстрировал крайнее возмущение, улегшись на лапы. – А что если мы хотим знать?!
– Тогда нам придётся дознаваться самим, потому что Никлас точно ничего не расскажет.
– И дознаемся!
Зебу считался решительным и смелым. Если, конечно, поблизости не наблюдалось крыс, молний, пожаров, наводнений, больших (да и маленьких) пауков, жуков яркой расцветки, разбойников, тёмных комнат, а ещё ярг и выползней.
Об этих чудесных существах дети давным-давно узнали из рассказов Доры. Яргами называли злых духов, обитающих в горах, лесах, болотах и везде, где пожелаешь. Обычно ярга не показывается ни людям, ни мидавам, но если вдруг увидел её в образе сгорбленной старухи с длинными, свисающими до середины нижней губы, клыками – жди беды. В лучшем случае – съест. О том, что может случиться в худшем, не было известно и самой Доре, но Зебу и этой информации оказалось вполне достаточно.
С выползнями дело обстояло ещё хуже. Выползни – это мертвецы, которым по какой-то им одним ведомой причине не лежится в могиле. Вот они и рыщут по окрестностям кладбищ, но, бывает, заходят и дальше – на окраины городов, а то и вовсе на городские рынки. Всё это безобразие, конечно, происходит по ночам, и, если какие-то невоспитанные дети вздумают плохо есть ячменную кашу, выползень тут как тут.
Такими историям добродушная Дора пичкала малышей до тех пор, пока об этом не узнал Никлас. Он был учёным, а учёные не верят ни в ярг, ни в выползней. Что касается Зебу, то он учёным не был, и выползней опасался. На всякий случай.