Мальчик из племени амату
Солнце едва начало клониться к закату, когда Никлас вошёл в город по дороге Трёх мельниц. Оставив лошадь на постоялом дворе «Зелёная мельница», где он всегда останавливался, когда наведывался в Туф по делам, мэтр Кариг миновал городские ворота и двинулся пешком через Серый квартал мимо городского кладбища и бедняцких домов, похожих на взъерошенных серых воробьишек.
Квартал получил своё название из-за царившей повсюду серости: серые дома, серая земля, серые от грязи одежды бедноты и серые лица людей, лишённых привычных для горожанина житейских благ. Здесь не было ни украшенных лепниной фасадов Золотого квартала, ни строгой геометрии квартала Сов, ни кипучего веселья квартала Торговцев. В Сером квартале селились в основном обедневшие крестьяне, пришедшие к городским стенам в поисках защиты и пропитания, но не нашедшие ни того, ни другого.
Хуже дела обстояли только в квартале Крыс, где обитали попрошайки, воры и воришки, а также мошенники, грабители и убийцы, а в переулках у костров собирались по ночам самые настоящие разбойничьи шайки.
Никласу много раз доводилось бывать здесь прежде. В центральные районы можно было попасть лишь пешком – передвижение на лошадях там разрешалось только членам королевской семьи и представителям знати.
Серый квартал, несмотря на восстание, жил привычной серой жизнью: по улицам бродили измождённые люди, босоногие дети в холщовых рубахах тузили друг друга или просто сидели на обочине, глотая дорожную пыль. Некоторые с любопытством поглядывали на нездешнего господина. Никлас был одет скромно, по-дорожному, но даже этот простой по меркам зажиточного тарийца костюм был непривычно роскошен для жителей Серого квартала.
Несмотря на косые взгляды, доктор Кариг был спокоен: местные жители слишком ценят расположение властей, чтобы среди бела дня нападать на путешественника ради кошеля с несколькими монетами.
Вскоре Никласу повстречался первый патруль: два палевых мидава с повязками Белого отряда задержали его для проверки у здания богадельни.
– Кто такой? Откуда? Куда? – вопросил тот, что был помельче.
– Доктор Никлас Кариг из Ольва. Иду на городской рынок по личному разрешению паргалиона Зегды, – выдал Никлас заготовленную фразу.
Закари Зегда был командиром Белых мидавов. Название подразделения, однако, не вполне точно отражало суть – в подчинении у паргалиона находились не только белоснежные, но также бело-рыжие, бело-серые и палевые бойцы.
Мидавы расступились, и тот, что был покрупнее, предупредил:
– Поосторожнее в городе, мэтр Кариг. У нас нынче неспокойно.
– Благодарю вас… – Никлас покосился на повязку с двумя серебряными башмачками, украшавшую лапу мидава. – Благодарю вас, либерион. Я буду осмотрителен.
Вскоре жалкие лачуги Серого квартала сменились разноцветными домиками квартала Соек. Местные обитатели, как и их жилища, были столь не похожи друг на друга, что квартал напоминал пёстрый ковёр, сотканный из тысяч разноцветных нитей. Здесь на одной улице можно было запросто встретить и смешливую белошвейку, и гадалку по костям, и смуглокожего посланника из Красной Земли в переливающемся жёлтом балахоне, расшитом сотнями бусин, и наглухо упакованного в бычью кожу сурового кочевника из племени амату с неизменным бичом, торчащим из-за пояса.
Толпа вынесла доктора Карига к Воздушному мосту, названному так из-за опор и перил, щедро украшенных серо-голубыми барельефами, и оттого казавшихся сотканными из воздуха. Отсюда было рукой подать до Лунной арки, за которой начиналась площадь Мечей с роскошным королевским дворцом, но путь Никласа лежал в обход площади к знаменитому кварталу Сов.
Там, в святая святых всех учёных Тарии, располагался не только Королевский Университет, но и множество больших и малых лабораторий, где ежедневно совершались невероятные открытия. Когда-то Никлас тоже был частью этого чудесного мира, но, отойдя от дел, покинул Туф, чтобы поселиться в уединённом Ольве и продолжить исследования в собственной крошечной лаборатории, заметно уступавшей в размерах даже самой маленькой из лабораторий квартала Сов.
Доктор Кариг ни о чём не жалел. Ему нравилась уединённая провинциальная жизнь, её размеренное течение и предсказуемый уклад, но дела всё же нередко приводили его в столицу. Если не считать городского рынка, где можно было раздобыть без преувеличения всё, что угодно, излюбленным местом доктора Карига был дом его старого друга и учителя магистра Гастона.
В бытность Никласа студентом сверх меры одарённый молодой человек преподавал в университете сразу три дисциплины. Он был старше своего ученика всего на несколько лет, и между ними вскоре возникла сердечная дружба, сохранившаяся и после того, как магистр Гастон бросил преподавание, всецело отдавшись химическим опытам, а Никлас переехал в Ольв и зажил столь приятной ему провинциальной жизнью. Теперь старые товарищи виделись нечасто, но, приезжая в Туф, доктор Кариг непременно заходил в квартал Сов к своему другу. Сейчас он держал путь именно туда, и повод для визита у него был куда более веский, чем обычно.
Никлас перешёл через мост, обогнул мрачное здание Палаты Мудрейших с его знаменитой часовой башней, но не успел углубиться в квартал Сов, когда сзади послышался радостный возглас:
– Мэтр Кариг, вы ли это?!
Никлас обернулся. Прямо за его спиной, довольно улыбаясь, стоял Кассѝс Мудрый, один из шестнадцати членов Совета Мудрейших, прежде возглавляемого Шамшаном. Это был непомерно толстый человек лет тридцати с маленькими блестящими глазками и огромным ртом, который постоянно, будто бы помимо воли хозяина, складывался в широкую кривую улыбку.
Десять лет назад, когда доктор Кариг занимался врачевательством в Туфе, Лафер Кассис ещё не назывался Мудрым. Сказать по правде, его мудрость и ныне была сомнительной, однако верная служба принесла плоды. Его путь от личного помощника Шамшана Мудрейшего до одного из самых влиятельных людей Тарии был недолог, и на протяжении шести лет Кассис гордо носил кобальтовую мантию Мудреца.
Встреча не предвещала ничего хорошего, а потому Никлас решил отделаться от старого знакомого как можно скорее.
– Приветствую вас, Кассис Мудрый, – кивнул он.
– О, нет! – жирное тело Мудреца затряслось в такт хихиканью. – Отныне ко мне следует обращаться «ваше Мудрейшество».
– Неужели? Примите мои поздравления. Должность Мудрейшего весьма почётна.
– Разумеется! – обрадовался Кассис. – Его Королевское Величество Шамшан Первый милостиво изволили произвести меня в эту должность в конце краснолуния. Доброе знамение, не правда ли?
– Полностью согласен. Однако я очень спешу. Прошу простить, но я вынужден…
Толстые губы Кассиса вытянулись в трубочку, а после безвольно повисли, придав лицу неожиданно печальное выражение. Оглядев Никласа, толстяк проговорил фальцетом:
– Ни в коем случае! Вы – тот, кого я искал.
– Помилуйте! – рассердился доктор Кариг. – Никто не знал, что я в городе, а, значит, вы не могли искать меня.
Взгляд Кассиса вдруг стал жёстким и цепким:
– Вы правы. Я искал другого, но нашёл именно вас, и это очень удачно. Мне срочно нужен лекарь. Лучший лекарь в городе. Если бы вас тут не было, я обратился бы к другому, но вы здесь, следовательно, я должен привести вас.
– Мне льстит столь высокая оценка моих скромных умений, но, позвольте полюбопытствовать, кому требуется помощь?
Кассис воздел палец к небу, точно указывая на проплывающие облака:
– Вы удостоены великой чести, мэтр Кариг. Ваши услуги требуются его королевскому Величеству Шамшану Первому.
Никлас постарался не выдать охватившего его беспокойства. Встреча с узурпатором не входила в его планы, более того, могла их нарушить, но отказать Кассису было по известным причинам невозможно.
– Ведите меня, ваше Мудрейшество, – незамедлительно согласился он.
Сопровождаемый Кассисом, Никлас вновь обошёл Палату Мудрейших, миновал Лунную Арку и конный монумент основателю династии королю Тиру Первому и ступил во двор прекраснейшего дворца Тарии. Прежде он часто бывал здесь, и с момента его последнего визита во дворце почти ничего не изменилось, если не считать того, что охрана, служившая свергнутому королю Тиру Двенадцатому и Первому марсию6 Тумаю, прозванному Великим, теперь почтительно расступалась перед ничтожным подхалимом Кассисом.
Поднимаясь по мраморной лестнице, Мудрейший запыхался – его лицо угрожающе покраснело, а маленькие поросячьи глазки налились кровью.
– Его Величество страдает мигренями, – шепнул Кассис, наклонившись к самому уху Никласа, чтобы шедший впереди лакей не мог его услышать.
Никлас знал о недуге Шамшана, но ещё никогда не лечил его. Ему стоило большого труда выглядеть безмятежным, поднимаясь в покои самозваного короля. В отличие от Кассиса Шамшан носил звание Мудрейшего вполне заслуженно. Это был прирождённый политик: по-змеиному умный, по-лисьи хитрый и по-человечески беспринципный. Никлас отдал бы полжизни, чтобы никогда не видеть убийцу детей, но сейчас его занимало нечто более важное, чем собственная жизнь.
Стражники, которых у королевских покоев оказалось неожиданно много, вновь пропустили Кассиса без единого звука. Видимо, новоиспечённый король вполне доверял своему приспешнику.
Никлас ожидал увидеть Шамшана в постели, однако, к своему удивлению, застал его стоящим у стены. Там, на полу, вжавшись в угол, сидел широколицый черноволосый мальчик с чуть раскосыми карими глазами. Ростом и телосложением он напоминал Гараша, да и возраста был примерно такого же.
На подростке был сильно помятый коричневый камзол из дорогого сукна с эмблемой на груди в виде свернувшейся саламандры. Весь его подбородок от шеи до уха покрывал огромный синяк, пальцы кровоточили, на лбу чернела затянувшаяся ссадина. Мальчик смотрел на Шамшана снизу вверх с удивительным бесстрашием, а король, отчего-то до сих пор и не сменивший лиловую мантию Мудрейшего на более подобающий наряд, нависал над ним как коршун над сойкой.
– Ты заставил меня ждать, Кассис, я этого не люблю! – прошипел он, отвернувшись от пленника. – Да это сам доктор Кариг! Что ж, я прощаю моего нерадивого Кассиса, ведь, как говорят, вы, доктор, умеете творить чудеса.
За минувшие годы Шамшан почти не изменился. Он был всё так же высок и строен, если не сказать бестелесен. Желтоватая пергаментная кожа по-прежнему обтягивала мускулистый череп, тонкие пепельные волосы, пусть и поредевшие со временем, были так же аккуратно уложены, а острая бородка так же изящно скрывала непропорционально маленький подбородок.
– Ваше Величество слишком высоко ценит мои скромные заслуги, – Никлас отвесил Шамшану церемонный поклон.
– Моё Величество, – саркастически скривился узурпатор7, – всегда делает ровно столько сколько нужно. Не больше, не меньше. Я не спал три ночи подряд и, кажется, скоро сойду с ума.
– Вашему Величеству стоит лечь в постель.
– Если я лягу в постель, доктор Кариг, кто возьмёт на себя всю грязную работу? – Шамшан упал в кресло, вытянув длинные ноги. – Мне служат идиоты, доктор, и я вынужден всё делать сам.
Никлас благоразумно промолчал. Больше всего его интересовал мальчик, сидевший в углу, но взглянуть в его сторону доктор Кариг не решался.
– Посмотрите на этого оборванца! – Шамшан будто прочитал его мысли. – По-вашему он похож на сына Тумая?
Никлас, наконец, взглянул на подростка. Тот сидел, не двигаясь с места, и с отвращением смотрел на Шамшана.
– По-моему, не похож, Ваше Величество.
Теперь злобный взгляд мальчика был адресован Никласу.
– А как по-твоему, Кассис? – хохотнул Шамшан. – Чем он похож на Тумая?
Кассис Мудрейший сгорбился в подобострастном поклоне и ответил, не поднимая головы:
– На его камзоле герб Тумая, ваше Величество.
– Герб Тумая?! – процедил Шамшан, и тонкие костлявые пальцы глубоко впились в подлокотники. – Значит, если я нацеплю одежду с токующим тетеревом на белом фоне, то стану тобой, болван?! Тряпка – это всего лишь тряпка. Каждый может её надеть. Доктор Кариг прав, этот мерзавец не похож на Тумая. Так кто же он, я тебя спрашиваю?!
– Не могу знать, ваше Величество, – тучный Кассис скукожился под взглядом Шамшана как сухой лист возле огня.
Обстоятельства вынуждали Никласа пойти на риск:
– Возможно, если бы ваше Величество допросили мальчишку…
– А чем я, по-вашему, занимался всё это время?! – рявкнул Шамшан и тотчас добавил елейным голосом: – Мерзавец не желает говорить со своим королём. Похоже, ему придётся разговаривать с калёным железом, оно куда более приятный собеседник.
Мальчик вздрогнул, но ничего не ответил.
– Прикажи убрать его, – велел Шамшан Кассису.
– Ваше Величество, – Никлас понимал, что может навлечь беду не только на себя, но и на мальчика, однако не видел другого выхода, – что если мальчишка немой?
– Он вопил как резаный, когда его поймали мои мидавы, и ругал их неизвестными словами.
– Так он иностранец! – Никлас испугался, как бы его возглас не прозвучал слишком наигранно.
Шамшан свёл брови:
– Иностранец? Это маловероятно.
– Если ваше Величество прикажет допросить его на иностранном языке…
– Иностранных языков тысячи, – фыркнул Шамшан. – Я не стану искать переводчиков ради этого отребья.
– Мальчишка может знать что-то важное, ваше Величество, вдруг он заговорит? Ваш покорный слуга имел удовольствие изучать многие языки, если ваше Величество пожелает…
Лицо Шамшана выражало полнейшее равнодушие:
– Что ж, попробуйте. Спросите, как его имя.
– Как тебя зовут? – спросил Никлас на языке красноземельцев.
Мальчик предсказуемо промолчал. Доктор Кариг повторил свой вопрос на языке вари, кумату, а после ещё на семи распространённых языках. Пленник не говорил ни слова.
– Довольно, – устало произнёс Шамшан. – Вам пора приступить к своим прямым обязанностям, а этим мерзавцем займётся мой палач.
– Ме каррхх восса. Гараш суу ме. Вссен туу, – проговорил Никлас.
Это был шипящий язык амату, скотоводов-кочевников, живущих в южном Забелогорье. Глаза мальчика расширились, рот приоткрылся.
– Харсс, – прошептал он.
– Что он сказал? – Шамшан вмиг выпрямился в кресле и подался вперёд, точно боялся упустить что-то важное.
– Я спросил его на языке кочевников амату, назовёт ли он своё имя, и он сказал, что назовёт.
Теперь оставалось только надеяться, что мальчик сделает всё как нужно. Но вот поймёт ли он? Только бы понял!
– Пусть назовёт! – велел Шамшан.
– Дссун хрра ним.
– Хеххван, – выдохнул мальчик, принимая правила игры.
Вот и славно. Умный парень.
– Его зовут Хегван, ваше Величество.
Кассис таращился на мальчика во все глаза, а Шамшан всё переводил колкий взгляд с него на Никласа и обратно:
– Спросите, откуда у него камзол Тумая-младшего?
– Фелла йу Тумаа карс?
– Ме сфеее хонху Тумаа. Тумаа сфее лхост ме чфаар ше карс а хе тфаркх ме.
– Он был конюшим Тумая, Ваше Величество. Мальчишка Тумай велел ему надеть свой камзол, а сам взял его одежду, спасаясь от погони.
Это была правда, но, разумеется, не вся. Шамшан закусил губу:
– Спросите, где сын Тумая?
– Гарххас Тумаа сфее?
– Нехст сфеера ше мраффа! – крикнул мальчик.
– Он не хочет говорить? – догадался Шамшан.
Никлас метнул на мальчишку негодующий взгляд:
– Он говорит, Тумай младший собирался бежать в Миравию.
Мальчик непонимающе уставился на него.
– Это точно? – Шамшан встал и принялся мерить комнату шагами.
– Настолько, насколько могут быть точными сведения конюшего, ваше Величество.
– В подземелье его! – приказал Шамшан Кассису.
Мудрейший высунулся в коридор, что-то шепнул стоявшим снаружи стражникам, и тотчас в комнате возникли двое в доспехах королевских гвардейцев. Они подхватили брыкавшегося подростка под руки и потащили его прочь из покоев Шамшана.
– Что будет с этим мальчиком, Ваше Величество? – спросил Никлас. – Он ещё ребёнок и, судя по всему, действительно больше ничего не знает.
– Если бы он что-то знал, – сказал Шамшан, пристально глядя ему в глаза, – его бы четвертовали, но поскольку это всего лишь ребёнок, его всего лишь повесят. По-моему, это справедливо, не так ли?
– Я могу приступать к своим обязанностям? – потупился доктор Кариг.
– Давно пора. Я схожу с ума от боли. Вели подготовить доктору комнату, Кассис, отныне он – мой гость.
– Весьма сожалею, ваше Величество, но я… – Никлас беспомощно заозирался по сторонам.
Шамшан ядовито ухмыльнулся:
– Весьма сожалею, доктор Кариг, но у меня относительно вас другие планы.
Ярга, выползень и зелёный фонарь
К счастью, Селенины расчёты оказались верны, и когда путешественники прибыли в Туф, на улицах уже было темно. Лодка неслышно скользила по чёрной воде, и редкий плеск воды рассекаемой вёслами сливался с мягким городским гулом. Город погрузился во мрак. Лишь огоньки в руках прохожих слабо освещали дорогу.
– Куда мы пойдём? – пропищала принцесса. – Здесь так темно и страшно!
– Нам стоит бояться не темноты, ваше Высочество, – ответила Селена. – При свете вас могут узнать.
– В этих лохмотьях меня не узнала бы даже родная матушка! – Лайда зашмыгала носом, должно быть её вновь одолели болезненные воспоминания.
– Тебе не стоит называть её «ваше Высочество», – встрял Зебу. – Так нас точно поймают.
– Здесь! – вскрикнула принцесса, указывая в сторону берега.
Селена и Зебу хором шикнули.
– Здесь, – проговорила девочка полушёпотом, – я отвязала лодку.
– Откуда ты знаешь? – удивился Зебу. – Сейчас так темно. Неужели ты умеешь видеть в темноте как ярга?
– Я узнаю этот фонарь.
Действительно, у берега виднелись полусгнившие деревянные мостки с зелёным фонарём на толстой цепи. От дуновения ветра фонарь раскачивался из стороны в сторону, и цепь издавала негромкий металлический скрежет.
– Может здесь много таких фонарей? – усомнился мидав.
– Ты видел хоть один?!
– Это к лучшему, – заметила Селена. – Мы оставим лодку на прежнем месте, а завтра хозяева найдут её.
– Как же мы тогда вернёмся? – забеспокоился Зебу.
– Мы обязательно найдём Никласа, – уверенно сказала девочка. – А значит, лодка нам будет ни к чему. К тому же брать чужое – нехорошо.
– Мы пойдём пешком? – испугалась принцесса. – Никто из нас не знает дороги!
Ничего не ответив, Селена взяла у мидава вёсла и направила лодку к зелёному фонарю. Выпуская путников на берег, старые мостки угрожающе заскрипели. Где-то неподалёку залаяла собака. Закинув торбу за спину, Селена протянула болтавшийся конец цепи через кольцо, и махнула спутникам:
– Пойдёмте скорее. Нас могут услышать.
Домов здесь стояло немного, а те, что были, и домами-то назвать язык не поворачивался. Так, лачуги, а не дома. Они не жались друг к другу, как это бывает в центральных районах, а были рассыпаны по берегу точно горошины, выкатившиеся на мостовую из корзины нерадивой хозяйки. Сразу за узкой песчаной полосой берега начинались заросли осоки, через которые петляла тропинка к дому.
– Можем пройти здесь, – кивнула Селена.
Шедший за ней Зебу внезапно исчез. Принцесса тихонько вскрикнула от удивления.
– Ш-ш-ш, – Селена обернулась, призывая её замолчать. – Тише, прошу! В доме могут быть люди.
– Мидав пропал! – Лайда потешно вертела головой, пытаясь найти Зебу.
Селена прыснула:
– Сейчас найдётся.
И точно. Через мгновение на тропинке возник маленький пухлый мальчик. Сначала его фигура казалась нечёткой, но вскоре полупрозрачная тень сгустилась и черты стали неотличимы от человеческих.
– Ты кто? – Лайда сделала шаг с тропинки, зацепилась за что-то и шлёпнулась в траву
– Я – Зебу, сын паргалиона Зегды, – захихикал мидав, помогая ей подняться.
Девочка встала, потирая ушибленную ногу:
– Как ты это сделал?
– Все мидавы так могут.
– Но твоя рука… Она настоящая!
– Давайте обсудим это позже! – взмолилась Селена. – Нам нужно убираться отсюда как можно скорее.
– В доме никого нет, – принцесса принялась поправлять развязавшийся пояс. – Если бы там кто-то был, нас бы давно услышали.
В это время неподалёку вспыхнул свет – кто-то шёл по дорожке со стороны дома, неся перед собой фонарь. Вдруг маленькая тень отделилась от ног человека и бросилась навстречу путникам, заливаясь истошным лаем.
– Кто там, Шуга? – окликнул собаку скрипучий старушечий голос. – Уж не Амос ли приехал?
Маленький лохматый пёсик чёрно-белой масти остановился перед Селеной и угрожающе зарычал.
– Полно, Шуга, – прошамкала старуха. – Кого ты там увидел?
Она сделала ещё несколько шагов и оказалась лицом к лицу с растерявшейся девочкой.
– Доброй ночи, сударыня, – Селена сделала неловкий реверанс и намеревалась было протиснуться мимо старухи, но собака рыкнула ещё раз для убедительности и вцепилась зубами в подол её платья.
– Ярга! – завопил Зебу и тотчас отскочил в сторону с неестественной для человека быстротой, скрываясь в зарослях осоки.
– Фу, Шуга, фу! – замахала руками старуха. – Отпусти живо!
Собачка нехотя повиновалась и, заворчав, отступила. В зубах у неё остался кусочек материи. Селена оглядела юбку – подол был разорван, лоскут ткани неряшливо свисал до земли.
– Пойдёмте! – велела старуха, пытаясь подцепить её локоть и одновременно удержать фонарь. – Я живу совсем рядом.
– Мы не можем! – запротестовала девочка. – Нам пора.
– Это ненадолго!
Старуха вцепилась свободной рукой в запястье принцессы Лайды и увлекла обеих девочек к дому, таща одну и толкая другую перед собой.
– Куда вы нас ведёте? – крикнула Селена, опомнившись.
– Шуга порвал вашу юбку! Нужно её починить, – прошамкала старуха. – Бессовестный! Ух, я тебя! – Она попыталась замахнуться на собачку, но обе руки оказались заняты.
– Я вовсе не сержусь на вашего пса, – заверила Селена. – Нам нужно домой!
– Вы не смеете нас задерживать! – пропищала Лайда, упираясь.
Женщина буквально втолкнула их в дом, впустила собачку, вертевшуюся у ног и, плюхнувшись на сундук у двери, прошелестела:
– Старая я стала. Раньше целыми днями рыбачила и не уставала, а теперь… Эх, прошли мои денёчки!
На яргу она походила разве что сгорбленной спиной – ни светящихся глаз, ни клыков до подбородка у неё не было. Поседевшие волосы оказались уложены венком вокруг головы, морщинистая кожа выглядела желтоватой в неровном свете фонаря, маленькие жилистые руки, явно повидавшие много тяжёлой работы, легонько подрагивали.
– Нам, правда, нужно идти! – Селена опасливо огляделась, ища способ сбежать от докучливой старухи.
Дом, снаружи представлявшийся убогой развалюхой, внутри оказался неожиданно опрятным. В единственной просторной комнате стояла большая белёная печь. На стенах подле неё была развешана кухонная утварь: черпаки, ножи, поварёшки. С потолка свисали верёвки с сушёной рыбой. Массивный деревянный стол оказался заставлен мисками и горшочками. На печи дымился чугунок, источавший запах жареной рыбы, моркови и специй.
– Располагайтесь, сударышни, – старуха кивнула на деревянную скамью у стола. – Угощу вас рыбкой. Я сына ждала, думала, он раньше времени из города пожаловал. Рыбки вон наготовила, – она указала на шипящий чугунок. – Да тут много, на всех хватит. Так что ли, Шуга?
Пёсик больше не рычал. Обнюхав ноги девочек, он замахал хвостом и улёгся под лавку.
– Вы уж не обижайтесь, барышня, – старуха закопошилась, и вытащила из корзины иголку с ниткой. – Шуга он не злой, меня охраняет. Сын-то нечасто приезжает, я всё больше одна. Вы подойдите поближе, коли не трудно, я вам платье зашью. Нитки у меня, правда, подходящей нет, ну да я аккуратненько… Идите, идите, что же вы там?
Поставив торбу у двери, Селена подошла к старухе:
– Давайте, я сама.
– И то правда, – обрадовалась та, вручая девочке иголку. – Раньше-то я и шить, и ткать, и рыбачить могла, а нынче пальцы не слушаются, да и вижу неважно. Да что же я? Даже не назвалась. Вы уж, поди, подумали, что я монстра какая. Меня тётушкой Луссией звать.
– Селена, – девочка присела в реверансе, а после, подобрав юбку, принялась пришивать лоскут на место.
– А я…, – начала принцесса.
– … моя младшая сестра Дайла, – закончила за неё Селена.
Лайда надулась и отщипнула кусочек чёрного хлеба. Это не укрылось от внимания тётушки Луссии.
– Возьмите рыбки, барышня, – прошамкала она. – Я бы угостила вас, да ноги совсем не ходят. Так что не обессудьте – берите сами, что душе угодно. У меня тут, конечно, не господские закрома, а всё ж кое-что найдётся. Вы такого, поди, и не едали в своём богатом доме.
– Почему вы решили, что мы живём в богатом доме? – сделав последний стежок, Селена воткнула иголку в поданную старухой подушечку и убрала её в корзину.
– А то как же? – удивилась тётушка Луссия. – Вы, по всему видать, не здешние. Ну, да всех здешних я наперечёт знаю. Платья на вас богатые, суконные…
Лайда презрительно оглядела Селенин наряд, а после покосилась на свой собственный. Похоже, она вовсе не считала его роскошным.
Старуха тем временем продолжала:
– Кланяетесь вы по-особенному. Тутошние-то девки, как господ увидят, будто твои коровы расшаркиваются, а вы – как белые лебёдушки. Любо дорого поглядеть. Я-то в этом кое-чего смыслю. Сын у меня учёный. В совином квартале живёт, может, слышали про такой?
Селена осторожно кивнула.
– Учёный, стало быть, – повторила тётушка Луссия.
О сыне она говорила с особой гордостью, даже мутноватые старушечьи глаза при упоминании о нём сверкали влажным молодым блеском.
Не дождавшись угощения, Лайда взяла со стола глиняную миску, брезгливо оглядела её, подцепила черпаком кусок рыбы из чугунка и, ойкнув, уронила его на пол. Шуга тотчас выскочил из-под лавки и принялся жадно есть, облизывая пол и довольно урча.
– Простите мою сестру, она такая неловкая, – Селена отняла у Лайды миску и положила туда другой кусочек.
– Не беда, – рассмеялась тётушка Луссия, – Шуге тоже надо подкрепиться. Правда, мой милый?
Слегка поведя ушами при звуке собственного имени, пёсик продолжил есть.
– Прежде-то я много рыбы ловила. Было что и самим приготовить, и на рынке продать. Только недавно беда у меня стряслась. Лодку-то мою старую украли. Я её особо и не привязывала, думала, кому она нужна-то, гнилая посудина?! Ан нет, уволокли воры поганые. Я сперва думала, течением унесло. Прошла по берегу – нигде не видать. Тут неподалёку излучина, кабы унесло, так там бы и прибило. Нигде нет.
Селена подмигнула принцессе:
– Мы, тётушка Луссия, по берегу шли, а там у мостков, где зелёный фонарь, лодка привязана. Не ваша ли?
– Что за диво? – всплеснула руками старушка. – Точнёхонько моя. Другого такого фонаря на всей реке нет. Это сынок мой, Амос, повесил. Говорит красиво. Только я думаю… – осекшись, она покосилась на девочек. – Амос он у меня учёный. Шутка ли простому парню из рыбацкой семьи ученым сделаться?! Я о таком не мечтала, не чаяла, а он – на тебе. Выучился. Сам. У меня и на книги-то денег не было. Спасибо магистру Гастону! Добрейший человек! Сколько буду жить, весь век за него молиться стану! Да вам это, по всему видать, не интересно.
При упоминании знакомого имени Селена мигом навострила уши:
– Почему же не интересно? Расскажите, прошу вас.
Щербатый рот старухи расплылся в довольной гримасе:
– Магистр Гастон – большой человек. Учёный. Амосик мой ещё парнишкой, бывало, книгами зачитывался. И выучился сам. Вот было диво дивное! Я-то грамоте не обучена. Куда мне грамота?! С двенадцати лет рыбачу, а до того всё больше за братьями меньшими ходила. Какая уж тут учёба?! А вот сынок – тот другой вышел. Помню, стало быть, отсыпала ему медяков да послала на рынок. Было ему от силы девять годочков. К вечеру возвращается мой Амосик – ни лука, ни репы. Я ему: «Куда деньги дел, негодник?» А он робко так из-за спины книжку кажет. Ух, и ругалась же я на него! Кричу: «Ах, ты ж паршивец эдакий! Всё, что на еду было дадено, на книжку истратил!» А он стоит, молчит, улыбается. «Чего, – говорю, – щеришься, бесстыжий?» А он мне: «Эта книжка, мама, в сто раз дороже репы. Я на неё почти год собирал». Как же я плакала в тот вечер! А он всё читал, читал. После, когда уж вырос, в университет подался. А там оно как? Бедняку, навроде нас, вход заказан. Ясное дело: нет денег – нет книг. Перьев нет, бумаги. Так бы он и воротился, несолоно хлебавши, кабы не магистр Гастон. Заприметил он моего Амосика, пожалел и взял к себе учеником без платы. Семь годков с той поры минуло. Теперь мой мальчик сам учёный. Таким гоголем ходит, вот ей-ей не распознаешь в нём рыбацкого сынка.
Селена выглянула в окно. Что-то светлое маячило за кустами в темноте. Решив, что его никто не видит, мидав должно быть остановил иллюзию.
– Мне нужно позвать друга, – сказала девочка.
– Позови, – согласилась тётушка Луссия. – Какой-то он у вас…
Она пошевелила костлявыми пальцами у виска. Селена крикнула:
– Зебу, иди сюда, не бойся! Ответа не было. Мидав затаился в кустах, только маленький хвостик легонько подрагивал среди чёрной листвы.
– Зебу! – повторила Селена.
Её друг и не думал выходить.
– Пускай сидит, – скривилась принцесса, – ему же хуже. Впервые вижу такого трусливого ми…
Селена не дала ей договорить:
– Тётушка Луссия, когда придёт ваш сын?
– Обещался после заката. Так вот оно, стало быть, уже… Вы бы перекусили, сударышня. Я вот всё говорю, говорю, а про вас-то и не спросила. Как вы тут очутились?
Лайда уставилась в миску, и Селене пришлось выкручиваться в одиночку:
– Мы приехали в Туф с родителями, но встретили друга, пошли гулять и потерялись. Наши родители ещё утром покинули постоялый двор, там их искать бесполезно. Думаю, ваш сын сможет нам помочь, если будет…
Она хотела сказать: «… будет так добр», но не успела. На улице кто-то отрывисто закричал. Селена выглянула в окно – ничего не видно. На крыльце завозились, крик повторился, на этот раз гораздо громче. В следующее мгновение дверь распахнулась, будто от удара, и долговязый парень растянулся на полу. Маленький пухлый мальчик выскочил у него из-за спины, схватил зубами за ворот куртки и, резко рванув, отпустил. Голова парня безвольно шмякнулась об пол.
– Амос! – тётушка Луссия поспешила на помощь сыну, но Зебу вскочил, преградив ей дорогу.
– Я поймал выползня, – гордо сообщил он.
Парень зашевелился, застонал и попытался встать на четвереньки. Зебу дёрнул его за штанину:
– Лежать, проклятый мертвец! Или будешь иметь дело со мной!
– Зебу, немедленно отпусти его! – потребовала Селена.
Принцесса зашлась тоненьким лающим смехом.
– Отпусти его! – повторила Селена. – Это не выползень. Он живой. Его зовут Амос.
Недоверчиво оглядев молодого человека, Зебу приподнял его за шиворот, но бросать на этот раз не стал – аккуратно прислонил к стене. Амос вытянул длинные ноги и ощупал раздувшуюся побагровевшую щёку. Намочив какую-то тряпицу, Тётушка Луссия подала её сыну.
– Простите моего друга! – умоляюще проговорила Селена. – Он принял вас за…
– … за мертвеца! – хохотнул Амос, прижимая к лицу тряпку.