Buch lesen: «Все моря мира»

Гай Гэвриел Кей

Schriftart:

Guy Gavriel Kay

ALL THE SEAS OF THE WORLD

* * *

Посвящаю с любовью памяти Сибил Кей

Сердце ласточки, пожалей их.
Вислава Шимборская

Основные персонажи (неполный список)

На борту «Серебряной струи»

Рафел бен Натан, киндат, торговец и корсар, родившийся в Эсперанье, иногда агент халифа города Альмассар, главный владелец судна «Серебряная струя»

Надия бинт Диян (иногда называющая себя этим именем), родом из Батиары

Эли бен Хафай, друг детства Рафела, кормчий «Серебряной струи»

Газзали аль-Сияб из Альмассара, нанятый для выполнения задания вместе с ними

В Абенивине

Керам аль-Фаради, халиф этого города

Низим ибн Зукар, его визирь

В Тароузе

Зарик и Зияр ибн Тихон, братья-халифы этого города, известные корсары, пользующиеся дурной славой

Фарай Альфази, их лучший капитан

Айаш, его юный сын

В Соренике

Раина Видал, называемая Королевой киндатов, вдова Эллиаса Видала

Тамир, ее невестка

Фолько Чино д’Акорси, правитель Акорси, прославленный командующий армии наемников

Катерина Риполи, его жена (находится в Акорси)

Джан и Леон, его главные помощники

В Родиасе

Скарсоне Сарди, Верховный патриарх Джада

Ансельми ди Вигано, граф, аристократ

Курафи ибн Русад, пленный ашаритский дипломат на службе у ди Вигано

Арсений Каллиник, ученый из Сарантия, также работающий у ди Вигано

В Серессе

Риччи, действующий герцог Серессы

Гвиданио Черра, его первый советник

Бранко Чотто, член Совета Двенадцати

Тацио, его родственник

Бентина ди Джемисто, Старшая Дочь в обители Дочерей Джада неподалеку от города

В Фиренте

Пьеро Сарди, банкир, всеми признанный лидер Фиренты

Версано и Антенами, его сыновья

Сараний делла Байана, верховный священник Джада

Пелачи, лекарь

В Бискио

Леора Саккетти, не по годам развитая девочка

Карло Серрана, конезаводчик

Анни, его жена

Страни и Аура, его дети

В Мачере

Ариманно Риполи, герцог Мачеры

Коринна, его жена

В Фериересе

Гаэль, женщина из киндатов в портовом городе Марсена

Исакар, ее брат

Эмери, король Фериереса

Хамади ибн Хайан, посол Ашариаса в Фериересе

Камило Рабаньес, посол Эспераньи

Другие

Гурчу по прозвищу Завоеватель или Разрушитель, халиф Ашариаса

Бан Раска Трипон, теперь называющий себя Скандиром, мятежник, сражающийся против Гурчу и Ашариаса

Итаний и Илья, братья, двое из его воинов

Эрсани, герцог города Касьяно на юге Батиары

Керида де Карвахаль, командующий морскими силами Эспераньи

Ибн Удад, давно почивший автор «Пролога к знанию»

Часть первая

Глава I

Воспоминания о доме могут быть далеко от тебя, за пеленой лет, за огромным пространством земли или моря.

Они могут тускнеть или расплываться с течением времени. И часто от этого тоже больно. Некоторые люди во сне возвращаются к памятным голосам, звукам, запахам, образам. Но многие не видят снов или не видят во сне тех мест, откуда они родом. Слишком большая утрата, печаль слишком давняя и гнетущая. А некоторые из тех, кому снятся такие сны, забывают их при свете утра. Возможно, это к лучшему.

Но есть люди, которые не могут забыть. Которые кутаются в воспоминания, как в теплую накидку. Такой человек идет по улице в сумерках в далеком городе, и долетевший из переулка звон струн переносит его в прошлое. Может быть, он решит углубиться в этот переулок и пойти туда, где всплеск света означает таверну или чей-то жилой дом с внутренним двориком, в котором играет музыка в конце дня.

Чаще всего он этого не делает. Он туда не идет. Возможно, прислушавшись, он понимает, что это не тот инструмент, который он помнит с детства. И мелодия не той песни, которую ему пела мать перед сном после молитвы. Здесь не цветут апельсины. Нет олеандров и мимоз, нет фиалковых деревьев в сине-лиловых цветах. Возможно, в этом далеком городе есть фонтаны, но не такие, какие он помнит с того времени, когда его вынудили уехать, вырвали с корнем из земли, как дерево.

У кого-то другого воспоминания или сны, изгоняемые с восходом солнца, могут быть совсем иными, но столь же тяжелыми. Скажем, о том, как ему жилось в детстве, прежде чем его похитили из того места, где росли другие деревья и цвели другие цветы, но которое было ему домом.

Есть много способов потерять дом, но эта утрата будет определять твой мир.

Есть также много способов начать рассказ.

Чей голос, чья жизнь его откроет? (Чья смерть?) Где мы находимся, когда корабль нашей истории отплывает прочь от берега в открытое море, мимо скал, между которыми необходимо осторожно прокладывать курс? Или где мы находимся, когда кто-то все же решается войти в плохо освещенный переулок, следуя зову музыки, и послушать у открытой двери? И видит…

Такие вещи важны для читателя или слушателя – а значит, и для рассказчика тоже. Они важны, независимо от того, излагают ли их на желтоватом пергаменте, купленном в книжной лавке на берегу канала в Серессе, чтобы потом набрать, напечатать и переплести, или рассказывают маленькой или большой толпе в квартале сказителей возле рынка в каком-либо городе между призывами на утреннюю и дневную молитву.

Здесь есть женщины и мужчины, готовые шагнуть вперед, в наш свет. Вокруг них есть другие, полные любви или злобы (или сомневающиеся в том, что из этого возобладает). Мы можем даже вернуться назад, начать с людей, изгнанных из их любимой Эспераньи. Или с девочки, похищенной пиратами из родного дома далеко на востоке от этой страны.

Или с мужчины, который…

Но подождите. Взгляните. Пока мы говорим об этом, пока изучаем различия, возникающие при выборе той или иной вступительной ноты, в ночи плывет корабль, плывет под парусами вдоль морского побережья, не зажигая огней, и последний фонарь только что погасили по приказу капитана.

Они находятся в одной из бухт длинного побережья Маджрити. Недалеко от города Абенивин, но на достаточном расстоянии от него. Они здесь одни под звездами и белой луной, вторая луна еще не взошла. Чтобы исполнить то, для чего они прибыли, им необходимо остаться незамеченными.

Это место не хуже других для начала. Ночное море, эта бухта, звезды, луна, знакомая музыка. Мы будем действовать, как будто это так. Мы не поплывем обратно в открытое море. Мы спустим маленькую шлюпку и отправим ее к берегу, к каменистому берегу. Трое мужчин, одна женщина, легкий ветерок, весенняя ночь. На этом берегу их ждут.

Надия смотрела, как Газзали аль-Сияб уезжает вместе с людьми, встретившими их по договоренности с Рафелом. Рафел умеет организовывать такие вещи; за три года она в этом убедилась.

Аль-Сияб будет два дня ехать на юг, затем повернет на восток, обходя поселения, а еще через два дня, уже на верблюдах, снова двинется на север к Абенивину и въедет в него через ворота со стороны суши.

Газзали молод, высокомерен и слишком хорошо понимает, насколько красив, но он присоединился к ним специально для этого предприятия, и он жаден и честолюбив – что полезно для их целей. Ему заплатят только после выполнения задания. Он не сбежит. Возможно, он их предаст, но вряд ли.

Ни она, ни Рафел не знали аль-Сияба, но люди, которые их наняли для этого дела, наняли также и его, а если никому не доверять, немногого добьешься на этом свете. Им же сейчас предстояло совершить нечто значительное – по крайней мере, они надеялись на это.

Ну да. Убийства обычно имеют большое значение, насмешливо подумала Надия. Она не рассмеялась (она вообще редко смеялась), но улыбнулась в темноте.

Она рада была сойти на берег. Она проводила много времени в море после того, как сама убила человека и сбежала, но чувствовала себя счастливее на суше. С этим было ничего не поделать. Надия родилась на суше, очень далеко от побережья. Это должно было защитить ее от того, что с ней случилось.

Разумеется, ты не обязательно живешь самой счастливой для тебя жизнью. Она не почувствовала себя счастливой, убив Дияна ибн Анаша, но ей пришло в голову, что она прожила рабыней дольше, чем свободным человеком, и это стало казаться ей… неприемлемым. Добрый мужчина, купивший тебя на невольничьем рынке и научивший хорошо читать и считать, а потом – искусно владеть оружием, чтобы служить его телохранителем, все равно был твоим хозяином, он заставлял тебя делать то, что ему хотелось и когда ему хотелось.

В самом деле, какое отношение имеет ко всему этому счастье? Рафел, наверное, мог бы ответить на этот вопрос. У него были ответы на большинство подобных вопросов, он много читал. Иногда (не всегда) она считала, что он говорит мудрые вещи. Иногда он вызывал у нее улыбку.

Бывало и так, что он раздражал ее, просто бесил, но они успешно работали вместе, с того самого дня, когда он принял ее на борт «Серебряной струи» и спрятал. Он серьезно рисковал, Надия понимала это. Она стала его телохранителем, постепенно взяла на себя и другие роли. Она хорошо разбиралась в цифрах, хотя он разбирался в них лучше. Но она приносила больше пользы в определенных делах: ей, рожденной в джадитской вере, лучше удавались задания на северном берегу Срединного моря, где поклонялись солнечному богу. Теперь она уже стала партнером Рафела, ей принадлежала часть судна и доля прибыли. Сначала небольшая, но со временем возросшая, так как ум Надии даже превосходил ее мастерство владения ножами, а киндат Рафел бен Натан умел видеть это даже в женщине. Этого она никогда не забудет.

Они выжили на «Серебряной струе» и даже заработали кое-какие деньги. Торговали на обоих побережьях, на северном и на южном. Рафел иногда исполнял роль посланника халифа города Альмассара на далеком западе, у выхода в широкое, бурное море. Киндаты часто играли эту роль среди ашаритов. Им доверяли, отчасти потому, что у них было немного путей к успеху, помимо торговли и дипломатии. Ну, может, еще пиратство, в их случае разрешенное тем же халифом, который отчаянно нуждался в деньгах и получал долю добычи, захваченной во время пиратских рейдов.

Называешь ли ты себя корсаром, или купцом, или контрабандистом, или посланником или меняешь эти роли, когда подворачивается случай, ты можешь преуспеть, если достаточно опытен (и удачлив), в этой части Срединного моря, между побережьем Маджрити на юге и Эспераньей или Фериересом на севере.

Только не в Батиаре, это для нее исключено. Она с самого начала ясно дала это понять. Если Рафел по какой-либо причине предполагал двинуться туда, она сперва где-нибудь сходила на берег. Они могли подобрать ее на обратном пути. Это случалось дважды.

После столь долгого отсутствия путь домой для нее закрыт, решила Надия.

Возвращаться некуда, ее дома больше нет. Только воспоминания и мертвецы. И нет больше той, кто может вернуться, однажды сказала она Рафелу, когда он спросил ее о Батиаре. Он задавал много вопросов, но сам отвечал только на некоторые о себе. Надия помнила, что он, конечно, начал возражать – говорить о необходимости оставить прошлое позади, строить дальше новую жизнь, – но заставил себя замолчать. Он не был бесчувственным человеком, и у него были свои потери, она это понимала. Она гадала, поступил ли так он сам: оставил ли прошлое позади. Но не задала ему этого вопроса.

Итак, они совершали пиратские рейды и торговали, иногда использовали маленькие порты и бухты, которые служили убежищем для корсаров и для контрабандистов, избегающих встреч с таможенниками и сборщиками пошлин. Когда у них имелись легальные товары на продажу, заходили в гавани более крупных городов. На обоих побережьях у них были люди, которым они отдавали на хранение часть прибыли. Этим занимался Рафел, используя своих единоверцев киндатов или банки серессцев. Она позволяла ему делать то же самое и для нее.

За исключением халифа Альмассара, который отчасти им покровительствовал, они старались держаться подальше от влиятельных людей, которые могли быть опасными.

До этого момента. До этого задания, до этой ночной высадки. Потому что двое из таких влиятельных людей нашли их сами и однажды вечером в Альмассаре сделали им предложение. На ту встречу она пришла в мужской одежде. Маловероятно, что кто-нибудь в Альмассаре узнает сбежавшую рабыню в женщине с торгового судна, но лучше проявлять осторожность, когда это возможно. Рафел всегда так говорил.

Они смогут, сказал он, вновь оказавшись с ней наедине после той встречи в чьем-то доме (они так и не узнали в чьем), вовсе отойти от дел с теми деньгами, которые заработают на этом поручении. И больше не жить в море. Или стать вполне респектабельными торговцами, если захотят, без всяких пиратских рейдов. Он – среди киндатов, она – там, где захочет, на землях джадитов. Она могла бы выйти замуж. Пускай другие бросают вместо них вызов ветру и волнам, сказал он. Или же она продаст ему свою долю корабля и сможет выбрать любой путь в этом мире, какой пожелает.

Приобретение «Серебряной струи» финансировали халиф Альмассара и несколько старших купцов-киндатов, но со временем Рафел заработал достаточно денег и выкупил ее у них. Теперь этот корабль принадлежал ему, а Надия была его совладельцем и увеличивала свою долю за счет их прибыли. После трех лет партнерства ей принадлежала уже почти четверть корабля.

Это способ существования. Но это не дом. Дома у нее не было, но она была свободна.

– Вы бы так и поступили? – спросила Надия. – Остались бы на берегу? – Она проигнорировала слова насчет замужества.

Рафел пожал плечами. Она и не ждала ответа.

Он был на несколько лет старше ее, имел, по слухам, двух сыновей. Возможно, трех. Никто ничего не знал точно о жизни Рафела бен Натана. Он посылал деньги в Силлину, квартал киндатов у стен Альмассара. Там жили его родители, это она знала. Как ни удивительно, она не представляла даже, есть ли у него жена. Но скрытный человек с большей вероятностью окажется партнером, достойным доверия. А Рафел был скрытным и умным. И она тоже. Он это понимал, надо отдать ему справедливость.

Один из трех мужчин, приплывших вместе с ней к берегу, сейчас греб в маленькой шлюпке назад к кораблю. Аль-Сияб отправился дальше вглубь страны. Последний мужчина вместе с ней поедет к Абенивину на мулах, которых заранее пригнали сюда.

Надия переоделась ночью при свете луны, надев верхнюю тунику, плащ с капюшоном и повязку до глаз, какую носят мувардийцы. Коротко остриженные волосы убрала под мягкую красную шапочку. На ней были кожаные сапоги. Перед тем как покинуть судно, Надия туго перетянула грудь. Она была узкобедрой и высокой для женщины. Они выедут на главную дорогу вдоль побережья еще до рассвета, и лучше замаскироваться заранее.

С ее гладкими щеками она может сойти за подростка, готового стать мужчиной. Такое она уже проделывала раньше.

Того, что предстояло им в Абенивине, если все пойдет по плану, они не проделывали никогда.

Но она не имела ничего против убийства ашаритов.

Стоявший на палубе у поручней Рафел потерял из виду маленькую шлюпку раньше, чем она достигла берега. Это его не беспокоило. Хорошо, что ночь выдалась темной.

Он беспокоился о многих вещах, такой у него был характер, но только не о Надии. Или, по крайней мере, не о том, как она доберется до берега, в соответствии с планом разделит команду и отправится в Абенивин.

Когда шлюпка вернулась и ее закрепили на корабле, он приказал Эли сняться с якоря и взять курс на восток. Нет смысла задерживаться, это немного опасно. (Зачем торговому кораблю бросать здесь якорь? Может, они сгружали или загружали контрабандный товар? Не стоит ли на них напасть?) Не дожидаясь приказа, Эли снова зажег фонари. Он знал это побережье лучше Рафела, а Рафел знал его хорошо. Они держались на почтительном расстоянии от скалистой береговой линии.

Фонари зажгли потому, что они не скрывались. «Серебряная струя» – торговое судно, приписанное к порту Альмассара, – направлялось в Абенивин для торговли в этом городе и, возможно, для неких дипломатических переговоров с его халифом. Владелец судна, хорошо известный купец-киндат Рафел бен Натан, должен был нанести визит во дворец, как обычно с подарками. Именно так они и поступали.

Именно так они поступали раньше. В большинстве случаев.

Он не имел особых амбиций в этом мире. Они были немыслимы для киндата. Он хотел иметь возможность обеспечивать родителей и двоих детей, за которых нес ответственность, и отложить достаточно денег, чтобы когда-нибудь продать этот корабль и осесть где-нибудь, отойдя от дел. Может быть, вернуться в Силлину, где живут родители. Еще одним вариантом была Марсена в Фериересе, на то имелись причины. Он не был привязан ни к одному городу. На это тоже были причины. Родителям пришлось увезти его, маленького ребенка, и его еще не родившегося брата из Эспераньи в тот проклятый период Изгнания.

Маленького ребенка, достаточно взрослого, чтобы помнить тот дом и его потерю. И, возможно, сохранить в пути и в изгнании на протяжении всех дней и лет жизни ощущение, что нельзя слишком привязываться ни к одному месту, а может быть, и ни к одному человеку. Все, что ты имеешь, или думаешь, что имеешь, может быть отнято у тебя в результате тщательного планирования, или по чьей-то прихоти, или по непредсказуемой случайности. Нас определяет то, что мы испытали в детстве, некоторых в большей степени, некоторых в меньшей.

Он все еще помнил (такое невозможно забыть) плач людей, собравшихся тогда на побережье. Его отец заплатил грабительскую цену, которую требовали за доставку киндатов по морю в Маджрити, туда, где они могли бы найти место для жизни. Потому что священники Эспераньи осуществили свою давнюю мечту, и король с королевой изгнали и ашаритов, и киндатов.

Неверные, отрицающие Джада, не должны больше жить среди детей солнечного бога, марать его сияние своими пагубными учениями и тайной кровью, соблазнительной красотой женщин и храбростью мужчин.

Его отца не было среди тех, кто сетовал вслух, Рафел это помнил. Помнил до сих пор. С крепко сжатым ртом и холодными глазами его отец торговался о цене за провоз трех человек, потом нанял для них и их вещей телохранителя, который должен был получить плату после того, как они благополучно высадятся на сушу на южном берегу. На той новой земле идут войны между халифами и их соперниками, сказал он своему маленькому сыну на корабле. Им придется справляться и с этим тоже, чтобы начать новую жизнь на новом месте. «Это будет трудно, – сказал он Рафелу, – но мы это сделаем».

Что в действительности было на сердце у отца в те давние дни, часто думал Рафел бен Натан, всегда оставалось для него тайной – и десятки лет назад, и теперь, на палубе его собственного корабля весенней ночью.

Мир полон тайн. Это нормально. Не нужно разгадывать их все. Только те, которые оказывают на тебя влияние, угрожают твоей жизни или возможности заработать достаточно денег, чтобы обеспечить себе хоть какую-то безопасность в лишенном корней, воюющем, разделенном мире.

Он представлял себе, что однажды, если проживет достаточно долго, осядет в таком месте, где будут философские и литургические тексты киндатов. В таком месте, где можно покупать или даже производить хорошее вино, выращивать душистый виноград, инжир. Иногда он представлял себе маленький садик с прудом, несколько фруктовых деревьев, места, где есть свет и тень, тихую жизнь. В этих мечтах он не видел рядом с собой спутников или женщин. Разве что одну женщину, иногда. Но слишком трудно было представить себе подобное, учитывая, где он сейчас находился и где находилась она. Ночью его часто охватывало беспокойство.

Так или иначе, возможность чего-то подобного относилась к далекому будущему и не обязательно лежала на том пути, который его ожидал. Кто знает, по каким дорогам ему предстоит идти? Те, кто предсказывает судьбу и удачу по лунам или костям овец? Но… если они с Надией совершат то, ради чего направляются в Абенивин, это воображаемое будущее, этот выбор может сделаться не таким уж и далеким.

А пока, сегодня ночью, их с Эли и матросами задача – привести «Серебряную струю» в Абенивин к утру. Они встанут у причала в гавани, поздороваются со знакомыми, и Рафел начнет выполнять ту часть плана, согласно которой он является посланником, доставившим подарки халифу одного города от халифа другого города, а также купцом, занимающимся своим привычным делом на рынке, так как караваны из пустыни уже пустились в путь через горные перевалы с наступлением весны в Маджрити.

Он доставит подарки во дворец, возвестив о возвращении добродушного купца-киндата бен Натана, иногда служащего посланником халифа Альмассара. У него на судне есть хорошенький юноша, который отнесет дары вместе с ним. Керам аль-Фаради из тех халифов, которые не скрывают своих пристрастий. Рафел это знает, хотя лишь раз встречался с самим халифом. Обычно он разговаривал с визирем аль-Фаради или с подчиненными визиря. Он отнюдь не был важным лицом. Мелкий дипломат, которого отчасти охраняет его статус, хоть он и киндат.

Надия и ее сопровождающий приедут на мулах по суше. Ей нет нужды торопиться, и она не станет торопиться. Люди на базаре знают и ее, но она не будет похожа на себя, когда въедет в город. На этот раз не будет.

Газзали аль-Сияб, этот прославленный философ и сказитель, доберется до Абенивина через пять или шесть дней, приехав верхом на верблюде после продолжительного пребывания среди племен за южными горами, – обросший бородой и с загоревшим на солнце лицом над закрывающей рот повязкой. Надия как будто случайно познакомится с ним на базаре.

В действительности он не был ни сказителем, ни философом, не пользовался известностью, и на юге тоже не был. Но всегда есть способы распустить слух о том, что в город приехал знаменитый человек.

Потом будет видно. Этот план не идеален. Рафел несколько раз повторил это им обоим на корабле; впрочем, идеальные планы существуют только в мечтах.

Слишком много халифов было в городах, рассеянных вдоль побережья Маджрити и в глубине материка, в окрестностях гор и дальше. Это создавало нестабильную, часто взрывоопасную обстановку.

Таково было мнение Низима ибн Зукара, визиря одного из этих халифов в процветающем портовом городе Абенивин. Когда слишком много людей возлагает на себя священный титул, это лишает его святости, давно уже думал он (однако у него хватало ума не произносить это вслух).

Историки утверждают, что много столетий назад, в годы, предшествовавшие роковому завоеванию Аль-Рассана джадитами под предводительством проклятого Фернана Бельмонте, почти в каждом городке с непрочными стенами из обожженной глины и еженедельным продуктовым базаром правил провозглашенный король или халиф. Такое положение не могло существовать долго, как бы ни прославляли то время легенды.

Ибн Зукар никогда не видел ни садов, ни храмов, ни разрушенных дворцов той страны, которая теперь полностью стала Эспераньей. Ашаритов туда больше не пускали. Завоевание полуострова джадитами произошло давным-давно, но последние ашариты были изгнаны оттуда уже при его жизни. Столетиями им разрешали оставаться там, платить налог за сохранение своей веры; существовали законы, ограничивающие то, чем они могут заниматься и кем быть, но теперь все изменилось.

Одни лишь солнцепоклонники жили сейчас в Эсперанье – и некоторые из тех, кто притворялся таковыми. Были ашариты (и киндаты, раз уж на то пошло), которые изображали поклонение богу солнца, чтобы остаться на родной земле. Он не понимал, зачем кому-то так поступать, жить, ежедневно рискуя, что ревностные священнослужители разоблачат их и сожгут на костре. Но Низим ибн Зукар по собственному опыту знал, что люди бывают самыми разными.

Он предпочитал жить в крупном городе, которым правят люди, как и он, поклоняющиеся богу Ашара и священным звездам. Да, верования и доктрины разных племен отличались друг от друга, и из-за этого возникали конфликты. Как же иначе? Некоторые халифы происходили из племен, которые всегда жили здесь, в Маджрити. Другие были обязаны своим положением (и хранили верность) Гурчу Завоевателю, повелителю османов востока, сейчас правящему в Ашариасе, – человеку, который приступом взял Золотой город Сарантий четыре года назад и переименовал его во славу Ашара (и свою собственную), изменив тем самым мир. Он заслужил титул халифа и связанные с ним почести! А те, кто правит здесь, на западе, нет. Так считал ибн Зукар. Те, кто дал клятву верности Гурчу, были просто губернаторами, правящими с его позволения и действующими от его имени. Их могли сместить за какую-то провинность или по минутной прихоти, а то и вовсе убить. Их лучшими воинами были джанни – внушающие страх пехотинцы в высоких головных уборах, присланные к ним из Ашариаса. И эти люди подчинялись всем приказам с востока.

Однако Керам аль-Фаради, халиф Абенивина, не был одним из этих жалких губернаторов. Аль-Фаради не был слугой Завоевателя. Этот город и его Дворец Жемчуга сохранил и независимость от востока. Пока что. Тем не менее грозовые тучи уже надвигались. Они всегда надвигаются.

Кераму повезло с местоположением его города: в конце главного караванного пути с юга, с глубокой гаванью на открытом южном берегу Срединного моря. Налоги и сборы поступали регулярно; халиф мог позволить себе содержать солдат и пополнять зернохранилища для народа на случай нужды. Внешне он демонстрировал набожность, поэтому ваджи, проповедующие в храмах и на улицах, принимали щедрые пожертвования и хранили относительное молчание насчет царящей во дворце распущенности, в разных ее проявлениях.

Конечно, надежный доход также делал вас мишенью. Все они жили в мире, полном опасностей: бедные, изгнанные из своих земель, упорно рвущиеся к власти, обладающие властью и рангом. Вот яркий пример: кто бы мог представить себе случившееся несколько лет назад падение окруженного тройной стеной Сарантия? Ибн Зукар никогда не видел Золотого города. Он надеялся когда-нибудь побывать там. Нет, он намеревался это сделать. Он был еще достаточно молод, еще вкушал сладкое, соблазнительное вино честолюбия. Его лояльность и замыслы метили, как стрела, в одну цель: великий халиф на востоке должен узнать его имя. Конечно, в хорошем контексте. Он часто видел во сне, как падает ниц перед Гурчу и трижды касается лбом пола, как поднимается, а великий халиф официально приветствует его и радушно принимает. Он просыпался после этого сна полный вдохновения.

Однако сейчас, весенним утром в Абенивине, более вероятным казалось, что Гурчу доложат о нем самым неблагоприятным образом. Или что его убьют по приказу из дворца прямо здесь, до того как это случится, несмотря на его должность визиря. Или, скорее, именно из-за его должности.

«Ошибки и недосмотр визиря, некоего ибн Зукара, едва не стали ужасной причиной гибели любимого правителя Абенивина! Лишь по милости Ашара и благодаря доброте и бесконечному милосердию звезд, следящих за нами, халиф Керам, да будет вечно благословенно его имя, пережил это предательство.

Презренный визирь был обезглавлен на базарной площади».

Он никак не мог перестать воображать себе это письмо! Это было ужасно!

«В этом письме, о господин, лишь на тот случай, если эта мысль будет хоть сколь-нибудь полезной вашему просветленному взору, мы представляем два имени на рассмотрение великому халифу – это верные, способные и благочестивые люди, которые могли бы заменить предателя-визиря и безрассудного халифа. Если великий халиф сочтет время подходящим, принимая во внимание нынешние беспорядки в городе, просим прислать еще солдат в Абенивин, чтобы спасти нас от хаоса и утвердить свое законное право на владение этим городом».

Именно так его имя могло быть отправлено на восток другим человеком, движимым честолюбием. Он знал нескольких людей, способных это сделать. Это могло произойти. Это могло произойти сейчас!

Он снова опустил взгляд на своего халифа. Керам аль-Фаради лежал на красивом диване в зале приемов. Слава Ашару и звездам, на него уже накинули сброшенный пурпурный халат, прикрыв шокирующую наготу. Распущенный тюрбан лежал на ковре.

Ибн Зукар мало что мог сейчас предпринять, но найти человека, только что покинувшего эту комнату, было совершенно необходимо. Ему вообще нельзя было позволять уйти! То, что именно ибн Зукар в момент растерянности это допустил, было нехорошо.

Он лично, с подробностями, пригрозил смертью многим людям, если стражники не сумеют найти этого негодяя. И сделал это еще до того, как слуга, собиравшийся разжечь почти потухший огонь в очаге, заметил золотую цепочку, блеснувшую у задней стены, и принес ее ему, и визирь понял с ужасом, что именно пропало. Что именно здесь произошло.

Негодяя нашли, и довольно быстро. Но это не принесло удовлетворения.

Абенивин был достаточно большим городом для того, чтобы Надия, переодетая мальчиком, в красной шерстяной шапочке и с закрытым до глаз лицом, на несколько дней растворилась в лабиринте его кривых улочек, выжидая. Ее сопровождающий должен был незаметно вернуться на корабль.

Здесь жил один человек, которого Рафел знал и которому доверял, еще один киндат, и она остановилась у него, в их квартале. Путешественникам-ашаритам, конечно, не полагалось жить среди почитателей лун, но бедняки часто так поступали. Люди экономили как могли.

Интересно, в самом деле, какими надежными обычно оказывались киндаты, когда речь шла о защите друг друга и взаимопомощи. Вот что происходит, когда вас так немного. Когда у вас нет настоящего дома и когда большая часть мира готова ненавидеть вас по малейшему поводу. Или вообще без всякого повода. Она не завидовала этой их непреклонной преданности вере, но восхищалась ею.

Рафел хорошо разбирался в верованиях своего народа, но Надия сомневалась насчет его преданности сестрам-лунам и богу. Он всегда казался ей больше мыслителем, чем верующим. Он редко посещал молитвенные дома. Возможно, после бедствий определенного масштаба можно частично утратить веру? Ведь именно так случилось с нею самой, а ее беда была абсолютно личной. Джад, бог солнца, уже давно решила она, вовсе не так сильно печется о своих страдающих детях, как верят священники и набожные люди. Она не стала бы отрицать его существование, его могущество, но и не рассчитывала на его помощь. Нужно полагаться на себя и всегда быть начеку.

Так поступал Рафел. У него было еще два имени, джадитское и ашаритское, и он пользовался ими в соответствии с обстоятельствами. Цвет его кожи позволял это, и он свободно говорил на других языках и с разными акцентами. Еще один способ адаптироваться к тому, что предлагает или навязывает жизнь.

Она и сама владела такими навыками. Рожденная на юге, в Батиаре, она была темноволосой, черноглазой, с оливковой кожей. Это позволяло ей сходить за ашаритку. После всех этих лет она бегло говорила по-ашаритски, с акцентом западного Маджрити, что не создавало проблем. На языке киндатов она знала всего несколько слов, в основном ругательств. Их язык хорошо подходил для ругательств. На языке Батиары она, разумеется, говорила безупречно.