Buch lesen: «Я буду надеяться на чудо», Seite 5
Предки – это очень важно
Дни летели. Записи в дневнике не отличались разнообразием: купался, ловил рыбу, звонила мама из Владимира, из Новгорода, из Архангельска… еще пришлось подраться с Сережкой Кузнецовым. Но он первый начал.
Как-то Валька проснулся позже обычного. Шумел дождь.
– Скучновато тебе будет, – посочувствовала бабушка.
– Ничего, родословной займусь. Где у тебя семейные фотографии?
– В спальне моей, на этажерке.
Первым делом Валька раскрыл старинный альбом с металлическими уголками и таким же металлическим овалом в центре обложки. Дамы в шляпках, их мужья в сюртуках и с набриолиненными усами. Фотографии на паспарту с тиснением «Фото-ателье А.Б.Напельбаумъ. Г. Утятинъ». Валька заскучал. Если кто-то на кого-то и похож, то нужен слишком острый глаз, чтобы это уловить. Стал смотреть другие альбомы. И сразу наткнулся на фотографию, где они на крыльце бабушкиного дома. На ступеньках сидят бабушка и Елена Игнатьевна, а на коленях у них Валька и Зоя. Валька совсем маленький, даже меньше Никитки, какой он сейчас. А Зое, наверное, лет одиннадцать. Правду он сказал, она красивая была. Раньше он об этом не задумывался, только слышал от взрослых: такая красавица, как жаль! Умственно недоразвитая, но красивая. И добрая очень. Валька вспомнил, как он выпрашивал у бабушки конфеты, а она ему не давала. И Зоя таскала их из вазочки для него. А теперь ее нет. А сынок ее, Игнаша, совсем на нее не похож. Она черноглазая была, а сынок светленький.
Вошла бабушка, Валька поспешно захлопнул альбом:
– Пойду в музей, картины Алексюты посмотрю.
– Зонтик возьми.
– Я лучше накидку.
Валька набрал Аню и спросил, есть ли у нее приличный фотоаппарат для съемки картины. Она недовольно проворчала, что его понятия о приличиях ей неизвестны, но фотик прихватит. Потом он позвонил Энн и просто пригласил ее в музей. Она завизжала от радости и сказала, что с утра всех достала нытьем, что дома сидеть придется. Когда Валька подошел к музею, Аня уже сидела на широких перилах большой открытой веранды.
– Я думал, первым буду, – встряхивая прозрачную накидку и складывая ее в пакет, сказал он. – Как ты так быстро добралась?
– Отец подвез.
Минут через пять на аллее появились две фигурки под прозрачными накидками. Одна из них Энн, в другой ребята с удивлением узнали Сережку Кузнецова.
– А что, – смущенно сказал он. – Сколько лет в Утятине живу, а в музее не был.
– Вот и побываем, – снимая накидку, весело сказала Энн.
Промолчавшая Аня, похоже, тоже не очень была знакома с утятинской историей. И Валька, который фактически вырос в этом музее, повел их по залам. В зале утятинского быта Аня оживилась:
– Ого, какая картина! Неужели сто лет назад такую фантастику рисовали?
Над старым роялем, освещенная двумя стилизованными под старину электрическими светильниками, висела картина, на старинной позолоченной багетной раме которой был приклеен ярлык цвета пергамента с надписью: «Из фондов Уремовского краеведческого музея. 1919. П.Л.Алексюта «Утятинский демон». В вечерних сумерках – вид на Утятинское кладбище. Только над кладбищем на крутом холме высится храм, которого давно уже нет. От купола по стене змеится трещина, сквозь которую наружу пробивается багровый свет. А ниже храма на кладбищенском холме клубится какое-то черное облако, из которого выступают горящие глаза.
– Точно, демон! – прохрипел Сережка. – Жуть!
– Это кто? – безмятежно поинтересовалась Энн.
– Демон! Он на кладбище живет!
– Про демона мы тебе потом расскажем, – перебила его Аня. – Эту картину фотографировать?
– Валяй! Но вообще-то я за другими пришел. Скажите, пожалуйста, – придержал за руку проходящую мимо молодую сотрудницу музея. – А где остальные картины Алексюты?
– Эта – единственная, – отрезала хмурая девица.
– Как же! А «Комсомольское собрание» и «Туман на озере»?
Девица фыркнула:
– Комсомольское собрание! Давно выкинули!
– Валь, у кого ты спрашиваешь? – засмеялась Аня.
– А ну-ка, пошли вон!
На шум в зал заглянула пожилая сотрудница, увидела теснящую ребятишек девицу, и спросила:
– Света, в чем дело? Ой, Валечка, давно приехал? Ты к Юрию Юрьевичу? А он в отделе культуры сегодня до обеда будет.
– Здравствуйте, Надежда Александровна. Я хотел сфотографировать у вас две картины Алексюты.
– Они у нас сейчас все на тематической выставке. Пойдем, покажу.
– А ваша девушка сказала, что их выкинули, – хихикнула Аня.
– Она пошутила, – спокойно сказала Надежда Александровна. – Согласна с вами, шутка не самая удачная.
– А можно нам тоже картины посмотреть? – спросил парень, который ходил с девушкой по залам, держась за руки.
– Конечно, пойдемте.
– И нам, – сказали две пожилые женщины.
– Пожалуйста.
На дверях выставочного зала было написано: «Утятинские лица в портретной живописи и фотографии. XIX-XXвв.»
– Какая красота! – воскликнула Энн. – Лица, лица и лица!
– Скорее, глаза, глаза и глаза. Пострашнее демона будет, – проворчала Аня, которая любила, чтобы за ней последнее слово оставалось.
Действительно, со стен на них глядели с портретов чопорные дамы и напыщенные кавалеры, надутые купцы и их тучные супруги, важные чиновники, лихие офицеры в мундирах и юные девушки в красивых платьях. Живописные портреты перемежались с копиями старинных гравюр и увеличенных старых фотографий. А по низу стены и в застекленных витринах демонстрировались оригиналы старых фотографий. Они были такими же, как в бабушкином альбоме: на паспарту и с тиснением «Фото-ателье А.Б.Напельбаумъ. Г. Утятинъ».
– Вообще-то за раз все это разглядеть невозможно, – еще раз окинув зал взглядом, сказала Аня.
– Поэтому мы посетителей сюда приглашаем только с экскурсией. Но, коли тут собралось больше пяти посетителей, хотите, я вас проведу по выставке?
– Конечно! – обрадовались женщины.
Вернулась и молодая пара, уже начавшая обход зала. Надежда Александровна сказала, что экспозиция построена по хронологии и приступила к рассказу о портретах. Чаще звучало «художник неизвестен» и «изображен неизвестный, предположительно из такого-то сословия». Но иногда экскурсовод называла конкретные фамилии: Барташевские, Ишеевы, Коневичи, Васякины, Кузнецовы, Митрохины. Когда она обратила их внимание на портрет купца Кузнецова Тимофея Силовича с супругой Любовью Петровной, Энн шепнула: «Сережка, а может, это твои предки?», и Надежда Александровна прервала рассказ:
– Ты Кузнецов? Из каких ты Кузнецовых?
Выяснив, кто его родители, сказала:
– Нет, это другая ветвь. Кузнецовых слишком много в Утятине, поэтому нужно долго копаться в архивах, чтобы выяснить их корни. У этого Кузнецова в Утятине по прямой линии только Катя Васильева, твоя, Валя, соседка. Зато по линии Сережиной мамы, Верочки, я вам покажу предка. Когда дойдем до двадцатого века, обратите внимание на групповой портрет гласных городской Думы. Там во втором ряду Михаил Сергеевич Потылицын, инспектор мужской гимназии. Прадед мамы.
Чувствуется, что Сережка загордился. Как же, в историю попал! Экскурсовод едва заметно улыбнулась:
– А еще портрет маминого дедушки по линии Котовых, Софьи Павловны отца, ты найдешь среди фотографий времен послевоенных. Павел Антипович Котов среди земляков по количеству наград вне конкуренции был. Лихой военный разведчик. Валины предки здесь тоже есть, он знает. А ваши, девочки, предки…
– У меня родители приезжие, – поспешно перебила ее Аня.
– А я Боева, – сказала Энн. – Прадедушка мой из Боевки, а прабабушка…
– Да, родители твоей прабабушки из Питера в коллективизацию приехали. Есть фото военной поры, где прапрабабушка твоя на тракторе. Для газеты снимали.
– У нас такая есть.
Экскурсовода обступили взрослые с вопросами о своих предках, и Аня скомандовала:
– Айда в двадцатый век ваших предков снимать!
На ходу они усмотрели фотографии гласных городской думы, потому что было их две: увеличенная и оригинал. Аня засняла обе:
– Выберешь потом, какая лучше, и распечатаешь.
– Я обе, – сказал Сережка. – Для себя, для мамы… и еще для тети Нади. Она обрадуется.
– Валька, смотри, – перебила их Энн. – Вот твое комсомольское собрание!
Валька посмотрел на пишущего в тетради молодого кудрявого светловолосого паренька в нарукавниках и сразу видел безусловное сходство с мамой: то же широкое лицо, курносый нос и рисунок бровей.
– Угадаете, где тут мой прадед?
– Тут никто на тебя не похож, – сразу выпалил Сережка.
– А он со мной и не похож. На него моя мама похожа. Да, вы же ее не знаете, – и вытянул из пакета несколько прихваченных из бабушкиного альбома фотографий.
– Есть! – заорал непосредственный Сережка. – Твой прадедушка со старинной авторучкой!
– Это не авторучка, это перьевая ручка, – поправила его Аня. – Но сходство безусловное, не откажешься. Отодвиньтесь, я сниму. Поспешно подошла Надежда Александровна. Только взглянув на фотографии в руках ребятишек, она воскликнула:
– Боже мой, мне никогда в голову не приходило, что это конкретные люди! Конечно, это Карл Иванович, стоит только на Леночку взглянуть! Надо остальных атрибутировать.
Стоявшая в дверях более молодая сотрудница подошла к ним и сказала:
– Мы эту картину уже экспонировали на выставке о народном просвещении в уезде. Тут Ивановский молодой в центре, он в шестидесятых звания народного учителя удостоен и орденом Трудового Красного Знамени награжден. Еще Зуева тут, тоже учительницей была. А сзади, обратите внимание, пожилая учительница приборы физические переставляет. Угадайте, кто? А мне Елена Игнатьевна подсказала!
– Ее мать? Похожа, – предположил Сережка.
– Нет, конечно, ее матери в двадцатом году еще на свете не было. Это Августа Васильевна Тумбасова, дедова тетка. В женской гимназии физику и математику преподавала, а после революции – в единой трудовой школе.
– Еще одна картина нужна, «Туман на озере».
– Она дореволюционная, это одна из ранних работ Алексюты, вы ее чуть прошли.
Все вернулись к картине, висящей на предыдущей перегородке, и Надежда Александровна охнула:
– Надо же, после «Собрания» никаких разысканий делать не надо! Очевидно, что это родители Карла Ивановича.
– Иван Карлович и Пелагея Кузьминична, урожденная Лыкова, – сказал Валька.
– Как хорошо ты родословную свою знаешь! Ты, наверное, историком будешь, как дядя твой?
– Я еще не решил, – пробурчал Валька.
На самом деле, он давно решил. Полицейским он будет, сыщиком. Но не говорить же об этом при всех.
У выхода ребята столкнулись с дядей Юрой, волокущим недовольного Никитку. Он сразу заревел и стал жаловаться брату, что ему ставили больной укол.
– Не реви, прошло все давно! Все прививку делают. Валь, будь другом, отведи его домой. Маринка там рвет и мечет. Бери зонт.
– У меня накидка.
Валька набросил на себя накидку и прикрыл брата полой. Никитка без паузы перешел от слез к смеху:
– Я в паятке!
– Смотри, чтобы рука у него не намокла, – приказал дядя Юра уже на ходу.
Ребята прошлепали по лужам через парк и вышли на Пушкинскую. У ворот стояла машина Ивана Ивановича.
– Что так долго? Интересно было? – вылезая из машины и закидывая Никитку на заднее сиденье, спросил он. – Сережка, давай вперед!
– Лопух я, Иван Иванович, – повинился Сережка. – Все на краеведение ходили, а я не захотел. А оказывается, предки – это интересно.
– Что вы там интересного накопали?
– Ань, дай фотик, – сказал Сережка, и выдернул фотоаппарат из ее рук. – Вот, глядите!
Иван Иванович пролистал фотографии и спросил:
– Что, поедем сразу снимки закажем?
– Мне на флешку скинуть, – сказал Валька.
– А я портреты закажу, – сказал Сережка. – Завтра у тети Нади день рождения. Я ей подарю.
– Хорошо ты придумал, – сказал Иван Иванович. – Я был бы счастлив, если бы мне таких предков подарили.
– А у вас нет, что ли? – удивился Сережка. – Давайте поищем!
– Не получится, – вздохнул Иван Иванович. – Мама у меня детдомовская была, у нее вообще никаких предков, она в войну маленькой всей родни лишилась. А с отцом они разошлись. Я с ним после ее смерти только встретился. Портрет есть, а отца нету. Два раза повидались – и всё.
– Что всё?
– Умер. Старый он уже был.
– А почему раньше не встречались?
– Мама не разрешала.
– А что вы ее слушались?
– Как не слушаться, она же мама…
– А почему она не разрешала?
– Она на него обиделась. Ладно, Сережка, не будем об этом. А вот чтобы ты, как я, о прошлом потом не жалел, подари еще портрет своего прадеда Котова бабушке Соне.
– А ей зачем?
– Он ей отец.
– Я к ней не хожу. Она ругается и вообще ненормальная.
– Зря ты так. Она очень много знает о людях. В моем первом адвокатском деле Софья Павловна мне хорошим советом помогла. Если ты не хочешь ей портрет дарить, тогда я подарю. Но ей было бы приятнее получить его от родного внука.
– Да ладно, подарю я…
– Денег-то хватит? Может, добавить?
– Хватит.
Вечером перед сном Валька записал: «Даже Сережка понял, что предки – это очень важно. Но лучше с ними разговаривать, пока они живы, чем портреты потом заказывать, правильно Иван Иванович сказал».
Надоели соседские войны
– Спешу тебя обрадовать, – сказала как-то вечером бабушка. – Василий Тихонович вышел из запоя.
– Это большая радость, согласен. Но почему я спешно должен радоваться?
– Ты хотел на островах порыбачить.
– А что, он повезет?
– Он, когда из запоя выходит, на природу рвется.
– Бабушка, с ночевкой можно?
– Если кто-то из взрослых с тобой поедет.
– Кто же с нами…
– С кем это «с нами»?
– Ну, я, Аня, Энн, Сережка…
– Их родители всех отпустят?
– Ну, Аня не больно-то спрашивать будет…
– Ты считаешь, это хорошо?
– Это, бабушка, нехорошо, но удобно. Ну, что ты так на меня глядишь? Мне самому не нравится, как она ведет себя с родителями. Но и ее понять можно.
– Интересно… может, и я пойму?
Увы, Валька с бабушкой друг друга не поняли. Не поругались, конечно, но надулись друг на друга. Внук понимал, что не дело детей осуждать родителей, но Ивана Ивановича осуждал. Ну, зачем он, такой старый, новую семью завел?
Когда бабушка позвала его ужинать, он ткнулся ей в плечо и сказал:
– Ладно, бабушка, не сердись. Согласен, свиньи мы неблагодарные.
– Ох, Валька, как бы я хотела, чтобы мама твоя вышла замуж. Совсем ты не свинья, и не стал бы ее счастье разрушать, а?
– Бабушка, сколько я себя помню, мне это Люсипа толкует. У нее любимое занятие – замуж выходить.
– Удачно хоть выходит?
Валька немножко подумал и удивленно сказал:
– Ты знаешь, удачно. Все были хорошие мужики. Первого я не помню, он давно умер. Мама говорила, цены бы ему не было, если бы не пил. А остальные были вполне.
– А если бы твоя мама привела их в качестве отчимов, ужился бы ты с ними?
– Конечно, сердился бы. Но потом ужился бы. Они все такие… невредные.
– А что же тетя Люся с ними расставалась?
– Второй Андрей уехал в Сочи на заработки, он строитель. Как Люсипа говорит, отвыкли они друг от друга. На самом деле, у Люсипы появился третий, дядя Дима. У Андрея тоже жена. Дядя Дима потом в прежнюю семью вернулся, когда его жена заболела. Он к Люсипе до сих пор в гости ходит, иногда с четвертым Андреем пиво пьют. А второй Андрей с женой у них Новый год встречал. Люсипа любит пошуметь, но она добрая, поэтому ее все любят.
– Ну, прям знойная Бразилия. Донья Флора и все ее мужья. Валь, если бы у мамы была такая бурная личная жизнь, ты бы переживал?
Валька вздохнул:
– Когда мы с тобой заговорили об этом, я сам подумал: лучше бы мама жила так весело, как Люсипа, чем вечные переводы, экскурсии, репетиторство…
– Вот и Аниной маме нужно бы замуж выйти.
– Это ж Анька растеряется, кого больше ненавидеть!
– А ты поговори с ней на эту тему.
Назавтра, вернувшись с рыбалки, Валька засел во дворе. За обедом бабушка спросила, чем он предполагает заняться, и услышала в ответ, что ничем особенным. Она поняла, что ребята поссорились, но деликатно обошла эту тему, только попросила внука подождать прихода дяди Юры с Никиткой и покараулить малыша, пока она сходит в гости к бабушке Паше: «Я хоть немного от этого шума отдышусь!» А шум который день стоял в их дворе адский. Приехали новые соседи, те, что за кирпичной стеной, и отдыхали не по-детски: часов с одиннадцати, как проснутся, врубали музыку на полную катушку, и до одиннадцати, как минимум, ее потом не вырубали. После одиннадцати вечера кто-нибудь из соседей вызывал полицию, и они немного звук приглушали. И такая дребедень каждый день.
Бабушка, не отличавшаяся скандальностью, как-то спросила соседа, молодого, но уже изрядно облысевшего пузатого мужика, для чего он это делает, не может же нормальный человек тащиться от такого шума, на что он ей ответил матом: «Не нравится – продавай дом и …». Присутствовавшая при разговоре Катя в отличие от бабушки таким лексиконом пользовалась свободно, как-никак на рынке торговала. Поэтому она так витиевато охарактеризовала бабушкиного собеседника, что дорожные рабочие, прервавшие дела, чтобы понаблюдать за соседским разговором, заржали: «Катя, спиши слова!» Соседская война началась. Некоторые из Катиных слов оказались написанными крупными буквами на кирпичном заборе, причем какой-то особо стойкой краской. Наутро, когда охранники пытались отскоблить забор, проходящая мимо бабушка Лиды Таисия Андреевна назидательно сказала младшему внуку Васе: «Вот, внучок, пойдешь в школу, старайся ума набраться. В этом доме двоечник живет. Мало того, что извращенец, так еще об этом объявление вывешивает. Совсем на голову слабый» В этот день на Чирка вообще почему-то ходило много народа. Тему продолжили, причем в выборе слов не затруднялись. Таисия Андреевна поспешно увела внука, зато остальные прохожие, наоборот, подтянулись поближе и начали горячо обсуждать, удастся ли отчистить краску, или придется обтесать кирпичи. Часа через полтора появился участковый Владимир Иванович и попросил граждан разойтись. Граждане отступили к соседним домам и к берегу, но не разошлись. Хозяину забора участковый сказал: «Согласен, нехорошо, но это везде так… дети шалят». Обозленный пузан обвинил соседей. Владимир Иванович постучал в окно Шпильманам и сказал вышедшей Елене Карловне: «Вот, соседи на вас жалуются… на заборе вы матом пишете». Публика, к этому времени подтянувшаяся поближе, заржала: «Иваныч, у Елены Карловны алиби. Она женщина грамотная, в газете работала, а тут мат с ошибкой!» Участковый не сдержался и хихикнул. «Это внук ее!», – сказал новый сосед. «У Вальки тоже алиби, – сказал оказавшийся рядом Сережка Кузнецов. – Пятерка по русскому у него. И вообще он матом не ругается, потому что из интеллигентной семьи». Сосед стал тыкать пальцем в следующий дом. «Ошибаетесь. Грубая это работа. Я Катю с рождения знаю, она девочка изобретательная. Если она за вас возьмется, вам останется только дешево продать домишко и слинять покуда живы», – покачал головой участковый.
Кончилось все ничем. Кирпичи отскоблили, музыка продолжала шуметь.
Дядя Юра сказал:
– Это дурдом какой-то!
Оставил Никитку и ушел.
– Дядька плохой! – сказал Никитка и выкатил из-за крыльца пластмассовый грузовик.
– Козел он, – согласился Валька.
– Козел, – повторил Никитка и засмеялся, понимая, что говорит нехорошее слово.
– Что это вы тут ругаетесь? – спросил зашедший в калитку дядя Гена.
– Надо противостоять гнусному миру, – вспомнив бабушкины слова, сказал Валька. – Мы пока не можем. Надо что-то придумать. Мы-то с Никитой здоровые, а бабушка от этого может заболеть.
– Ага, – согласился дядя Гена. – Мы обязательно придумаем. А пока, если ты не возражаешь, я выключу у вас предохранители. Не включай, ладно? А лучше давай я дом закрою минут на десять?
– Да что я, маленький?
– Извини, браток, я все-таки перестрахуюсь.
Через пару минут Вальке просто позарез понадобилось домой. Он вспомнил, что в бабушкиной спальне форточка открыта, и встал, чтобы обойти дом. Вдруг музыка резко оборвалась, и с соседнего двора послышались панические крики.
– Дядька плачет, – оторвавшись от игры, сказал Никитка.
– Это хорошо, – сказал Валька.
Стукнула калитка.
– Ну, всё, – вынимая из кармана Валькины ключи, сказал дядя Гена. – Путь свободен, семафор открыт.
– Дядя Гена, вы…
– Ты, Валентин, парень взрослый. Мы сегодня с тобой вообще не виделись.
Вскоре пришла бабушка:
– Ребята, у вас все нормально? Говорят, на линии был скачок напряжения. У нового соседа вся бытовая техника сгорела.
– Всё нормально, бабушка. Холодильник гудит, свет горит.
– Господи, я теперь телевизор включать побоюсь…
– Это же не у нас, а у соседа!
– Значит, может быть и у нас.
Через некоторое время крики послышались с улицы. Валька пошел к калитке, Никитка побежал вслед за ним. За внуками поспешила и бабушка. У соседских ворот стояли полицейская машина и крытый грузовик с надписью: «Утятинские электросети». Орал пузатый сосед, грозил кулаком в их сторону. К дому Шпильманов медленно подрулила легковушка, из нее выглянул Владимир Иванович в штатском и спросил, все ли у них нормально:
– Ну, слава богу, а то у Генки вон холодильник сгорел!
Из калитки, пятясь, выходил дядя Гена. Это они с Женькой несли сгоревший холодильник.
– Куда вы его? – спросила Елена Карловна.
– Женьке на запчасти. И сразу заедем в магазин, новый купим. Елена Карловна, не посмотрите за Ритой, пока Катя придет? Дочь еще не проснулась.
– Поезжай, Геночка.
Но уехать он не успел. Подошла Катя и стала орать на дядю Гену, что ей нечем будет ребенка кормить без холодильника. Дядя Гена оправдывался, что соседский хрущ виноват, что он уже вызвал энергонадзор разбираться с подключением. После этих слов новый сосед замолчал и завертел головой.
– Ого, – сказал Владимир Иванович. – Кажется, что-то проясняется.
Проехала еще одна машина, и все устремились за ней. Только дядя Гена сказал:
– Поехали, Женька, холодильник покупать.
Они сели на Женькин «пирожок» и уехали.
После этого Катя совсем спокойно спросила:
– Елена Карловна, вы пойдете туда?
– Ничего не понимаю в подключении.
– Можно, я схожу? Посмотрите за Ритой!
– Пойдем, Никита, Риту разбудим, – сказала бабушка и взяла Никитку за руку. – Валь, а ты куда?
– Можно, я с Катей?
– Да уж иди!
Ребята сидели на мостках и болтали ногами в воде.
– Как там ваш сосед? – спросил Сережка.
– Который?
– Погорелец.
– Что ему поделается? Штраф заплатил, технику закупил, опять музыку слушает. Дело кончится тем, что я его взорву.
– Чем? Соленым огурцом?
– Вот то-то и оно. А делать что-то надо. Если с бабушкой что-нибудь случится, я себе не прощу.
– Что с бабушкой, Валентин? – послышался голос с берега.
Ребята повернулись. Под ивой стоял дядя Виталий, тот, что защищал Вальку от Лёльки.
– Здравствуйте, – поздоровался с ним Валька. – Сосед нас достает. Слышите музыку? Даже здесь слышно. Представляете, каково у нас во дворе!
Валентин обернулся в сторону улицы, прислушался и спросил:
– Это он глухой или добивается чего?
– Конечно, добивается, – сказал Сережка. – Эти хрущи тут всю землю скупили.
– Ему что, мало?
– Теннисный корт, говорит, здесь будет. Врет, конечно. Просто решил деньги заработать на старухиной болезни, гад, – сплюнул на землю Сережка.
– Давай-ка я твой номер запишу, – доставая телефон, сказал Виталий. – Я подумаю, что можно сделать. А сегодня ровно в одиннадцать музыка замолчит.
Когда дядя Виталий скрылся за ивами, Энн спросила:
– Это кто? Мне кажется, он не очень добрый.
– Это Пинегин. Он на видео свадьбы снимает, выпускные, еще компьютеры ремонтирует. В общем, на все руки, – ответил Сережка. – Добрым ему быть не с чего. Обыкновенный он.
– Пьяница?
– Говорю, обыкновенный. Не лучше и не хуже других.
Часов в девять этот Виталий позвонил Вальке, и просил предупредить соседей, что в одиннадцать свет на некоторое время выключат, просьба не беспокоиться. Валька прошел по Чирка до дома Кожевниковых, предупредил всех. Никто не возражал, тетя Люда даже перекрестилась: «Слава богу, хоть высплюсь». Бабушка спросила, кто сказал об отключении, Валька, понявший еще в день знакомства, что этот Виталий ей неприятен, ответил: «Сережкин знакомый». Ровно в одиннадцать свет отключили, и улица имени Петра Чирка погрузилась в сон.
Следующим вечером музыка грохотала, пока не приехала полиция. Пузан вышел с наглой ухмылкой: «Всё, командир». Но с патрулем на этот раз приехал дядя Саша Огородников, одноклассник Кати, исполняющий обязанности заместителя начальника. Катя, шикнув на гомонивших у кирпичной ограды соседей, сказала:
– Саш, это ведь каждый вечер. Ваши сюда как на работу ездят. Наша доблестная полиция играет в этом шапито роль клоуна. Скажи, пожалуйста, вы не хотите нам помочь, не можете или вам не разрешают?
– Пишите заявление.
– Кто, о чем?
– Любой из вас. Обо всем об этом. И о том, что он угрожает вашей жизни.
– Катя, давай я? – сказала тетя Люда. – Он мне точно угрожал.
– Ты что, старая? – возмутился пузан. – Да я тебя…
Полицейские заржали:
– Всё, тетя Люда, теперь мы все свидетели. Пиши!
Огородников прочитал заявление и сказал:
– Грузите!
– Да ты что!
– Переночуешь, утром будем разбираться.
– Это незаконно!
– Конечно, воевать со старухами – это незаконно. Потому мы вас задерживаем на 48 часов. Дом закрывайте, и все давайте в машину.
– А нас-то за что?
– Есть сигнал, что среди вас есть находящиеся в розыске. Выясним, кто вы, и отпустим.
Валька перед сном записывал: «Надоели соседские войны. Хуже всех бабушке, но Кате тоже трудно уложить маленькую Риту. Даже тетя Люда заснуть не может. Хорошо, что майор Огородников забрал соседей в полицию. Но Катя сказала, что это на одну ночь, а местное начальство не даст обидеть этого гада. Кто поможет нам?»
