Buch lesen: «Воронцов. Книга I», Seite 2

В начале 1800 года Воронцов получил письмо от Растопчина в котором тот сообщает что Император им не доволен, разрешает покинуть службу и написать рапорт об отставки. Семён Романович просит Павла Петровича оставить его в Англии по причине слабого здоровья дочери, которое в последние года сильно испортилось. Император приказом уволил от службы Воронцова «употреблить сие время на поправление вашего здоровья и отправиться к водам» и разрешил носить мундир. В это же время произошла высылка Английского посла Витворта из России и все дела шли к окончательному разрыву отношений и объявлению войны. Отзывной грамоты посла из Санкт-Петербурга не приходило. Воронцов был в странном неопределённом положении и решил уехать из столицы в небольшое местечко Саутгемптон. Вот как он писал своему брату Александру: «…Катенька моя начала купаться в море. Погода всё ещё стоит великолепная. Мы встаём (конечно и с Мишей) очень рано, завтракаем в 9 часов, прежде чего я успеваю ещё вдоволь погулять… я обрил себе голову спереди, где почти не было волос. После завтрака мы (Катя и Миша-А.В.) гуляем до полудня, а там занимаемся, каждый своим делом. По вечерам мы занимаемся чтением, немножко музыцируем, иногда съиграем партию в карты, и часов в 11, либо ровно в 12, расходимся по своим углам. Хозяин нашей квартиры-книгопродавец; поэтому, за 15 шиллингов в месяц, каждый из нас (а особенно Миша) может брать у него сколько угодно книг для чтения, а из них есть очень хорошия, Английския и Французския. Для общаго чтения вслух в нашем маленьком кружку, мы вибираем, большею частию, что-нибудь полегче и повеселее, а вещи серьёзныя читаем каждый у себя, уединённо, в промежутки между прогулкою и обедом… я и думать забыл о политике, что так долго не давало мне покоя, и даже отказался от получения Лондонских газет, кроме небольшаго каждодневнаго английского листка, который Мишель и Катенька прочитывают мне за завтраком»¹⁰.

Семён Романович, которому 57 лет ни капельки не жалел по поводу своей отставки от службы. Он отпустил 7 человек прислуги и радовался тихой сельской жизни на южном берегу Англии.

Из письма С. Р. Воронцова к брату Александру.

Родному брату он говорил, что у него не было долгов если бы не государственные обстоятельства «не будь здесь наших эскадр, которые около 5 лет на моих руках, да ещё этого корпуса наших войск». Откуда можно сделать вывод, что Воронцов будучи послом часто выручал наших моряков денежными средствами и различными покупками для нужд флота.

В начале 1801 года Воронцов видя, что скоро начнётся война думает перебраться через Францию и Германию в городок Бад-Пирмонт в Нижней Саксонии. Для этого он обратился за французским паспортом к специальному посланнику императора Степану Алексеевичу Колычеву, который контактировал с Наполеоном. В это же время Император Павел решившийся разорвать отношения с Англией и её банкирами конфисковывает у Воронцова деньги «недоплаченныя банкирами казне принадлежащия деньги 499 фунтов,14 шилингов и 5 пенсов, конфисковать с имения генерала графа Воронцова». Но внезапно всё изменилось в марте произошёл государственный переворот. Павел был задушен в своей спальне и на престол вступил Александр I. Секвестр был отменён новым государем и Воронцов оставлялся в Англии. Понимая, что политическое напряжение немного спало Семён Романович отправляет своего 19-летнего сына Михаила в Россию в первых числах мая под опеку его дяди Александра Романовича Воронцова. Он прибыл в Санкт-Петербург на корабле с английским послом лордом Аллейном Сент-Хеленсом.

Старый граф Пётр Васильевич Завадовский, бывший фаворит Екатерины в письме к Воронцову пишет о том какое впечатление его сын Михаил произвёл на старика: «…чем больше познаю его, больше удостоверяюсь в том, что ты отец пресчастливейший. Брат твой весьма любуется им, и всяк, кто его видит, не обинуется сказать: вот образец воспитания! …говорит и чисто и свободно Русским языком, как бы взрос на Руси. Сердце доброе и нежное, скромность не по летам и разсудок здоровый имеет, и о сих качествах предваряет всякого и наружный вид его. Господствует в нём склонность и сильная страсть к военной службе». Граф Фёдор Ростопчин, видя поведение молодого человека со знаменитой фамилией написал как-то Воронцову «…более всего поразила меня в нём нравственная чистота, спокойствие, ровность в расположении духа и основательные суждения».

Не только мужчины того времени хвалили молодого Михаила Семёновича, но и графиня Софья Владимировна Панина в письме к его отцу писала: «мне остаётся Вас поздравить с данным сыну вашему воспитанием: уменье его объясняться с такою лёгкостью по-русски приводит в удивлен е всё здешнее общество и стыдит нашу молодёжь, которая, во имя моды и хорошаго тона, не в состоянии ни слова сказать на своём языке, да и вообще не блистает достоинствами, так что сношения с нею могли бы даже принести вред».

Граф Семён Романович Воронцов просил брата не настаивать на скором выборе службы для Михаила, но «…покуда занимать деловою перепискою и переводами бумаг, для знакомства с делами и отечественными установлениями, чтобы подготовить его к будущей полезной деятельности на любом поприще».

М.С.Воронцов. Неизвестный англ. художник 1800 год.

После отстранения от должности графа Палена, с Англией состоялся как бы формально заключённый мир, и Воронцов по настоянию Александра Павловича оставался послом и благодарил «за высказанные истины, которые к несчастию монархов, никогда почти не доходят до престола». Российская Империя при новом правителе встала на путь невмешательства в европейские дела и воздержании от всяких войн с завоевательными целями. Государь настраивается «…ладить с Францией и Великобританией, если увижу в том пользу для России». За заслуги перед отечеством граф Воронцов имея орден «Св. Андрея Первозванного» получает от Императора в октябре алмазные знаки к этому ордену. Стоимость одной большой звезды, усыпанной алмазами, стоило более 10 000 рублей, огромадной суммы в то время. Кавалер этих почётных знаков мог использовать при необходимости, заложить или продать их. В ответном письме Александру он писал «…препровождённые при всемилостивейшем писании за своеручною подписью В.И.В-ва, я имел счастье получить. Коль лестны для меня те выражения Ваши, всем Государь, коим изъявлять изволите, что сие отличие, коим меня удостоили, есть знак особливаго Вашего внимания к усердной моей службе!…Чтоб не утрудить вторичным писанием Ваше И-е В-о, позвольте мне при сем случае всем Государь, принести Вам наичувствительнейшее моё благодарение за несказанную милость оказанную Вами моему сыну, определяя его по его желанию в военную службу и пожаловав его чином порутчика гвардии, что весьма превосходит его и моё чаяние. Он конечно будет стараться заслужить усердною своею службою и прилежанием к оной такую великую Вашу к нам милость»¹¹.

Из этого письма можно предположить, что в начале сентября Миша Воронцов подал прошение принять его в Преображенский полк простым поручиком, а не сразу генерал-майором, как того позволяет звание камергера. 2 октября просьба Воронцова-младшего была удовлетворена.

Уже позже, когда Нарышкин и Апраксин переходили на военную службу, то им был приведён в пример Воронцов и указано «довольствоваться обер-офицерскими чинами». Миша жаждал применить свои знания в боевых условиях в Грузии «в страну -вековую свидетельницу кровавых битв, раздоров и неурядиц, которую Россия, снисходя ея мольбам, только что приняла под своё благотворное покровительство». Отец граф Семён Воронцов решает приехать в Россию и повидать своего сына перед отъездом. Заранее он испросил позволения у Государя и тот разрешил. Брату Александру он писал «…еду туда только для удовольствия видеться с тобою и вместе провести это время неразлучно. Посещать общество буду очень редко, а ездить на поклон ко двору, лишь насколько необходимо, чтобы не показаться непочтительным или докучливым. Не располагаю нигде бывать на обедах, потому что вот уже 17лет, как желудок мой приучен к еде в 6 часов вечера, а теперь, в мои годы, переиначивать образ жизни невозможно. Дети мои будут обедать одновременно с тобою; я же буду сидеть с вами, не участвуя в общей трапезе, а есть стану после, в привычный свой час, то, что останется от вашего обеда. Миша тебе подтвердит, что я чувствую себя особенно здоровым, когда обедаю один; потому что довольствуюсь в таком случае одним блюдом, а много-двумя, да и то изредка»¹².

Весной 1802 года граф Воронцов с дочерью Катериной выехали из Англии и через Германию в мае прибыли в Санкт-Петербург. Здесь они остановились, как и предполагалось в доме брата Александра. Как ни хотел Семён Романович остаться малозаметным в Северной столице, но пришлось выезжать во дворец и там ему был представлен молодой князь Адам Чарторыжский. Именно через него Воронцов сблизился с Императрицей Елизаветой Алексеевной, и он даже совершил вместе с ней поездку в Швецию для встречи со своей младшей сестрой Фредерикой-Доротеей супругой короля Густава IV Адольфа. Она вместе с сестрой ранее была представлена молодому Александру и тот выбрал в жёны Елизавету. К тому времени из Бадена приехал её родители (маркграф Карл Людвиг Баденский и принцесса Амалия), две сестры (Мария-Елизавета и Вильгельмина-Луиза) и брат Карл. Возможно, с этим семейством познакомился Семён Романович. Сохранилось письмо Императора Александра от 11 июля в котором тот просит Воронцова «находиться при любезнейшей супруги моей, Императрицы Елизавете Алексеевне, во время путешествия для свидания с королевой Шведскою… я приказал для караула откомандировать 2 роты в Аббердорф и чтоб штаб-офицер ими командующий состоял в полном вашем ведении». Скорее всего он, как и в Англии брал в Царское село дочь Катерину и сына Михаила. Вместо ранее планированных 2 месяца, Воронцов пробыл в Санкт-Петербурге почти 4 месяца. Обратно в Англию граф уехал в октябре и до Мемеля отца и сестру сопровождал сын Михаил. Карета, нанятая ими, отъехала на несколько десятков километров и при реке Луга около городка Ямбург опрокинулась в канаву. Слава богу что никто не пострадал.

Далее Воронцов и Катенька через Берлин доехали до французского побережья городка Кале откуда граф писал 7 ноября сыну что «его посадили на английскую 90 тонную яхту, обитую медью». В этом письме он указывает сыну продолжить изучать математику и применить эти знания в военном деле. Отец понимает, что сыну придётся жениться и тогда улучшать свои знания будет труднее и наставляет «век живи, век учись». Семён Романович сетует на то, что дорога была тяжёлая и, если бы он знал об этом оставил Катеньку и мадмуазель Жардин зимовать в Петербурге и встретил бы их на следующий год весной. По возвращению в Англию Воронцов встретился с английским королём и королевой, которые на встрече спрашивали о Михаиле «здоров ли ты, какого роста стал, в каком полку служит и в каком звании, не забыл ли английский язык». Всё это показывает, что за карьерой молодого человека наблюдают не только в России, но и в Англии.

2. Выезд в Грузию. Бой в Закатальском ущелье. Присоединение Имеретии. Освобождение Еревана. Аустерлицкое сражение. Поездка в Лондон. Битвы при Гуттштадте и Гейльсберге. Подписание Тильзитского мира

Наступил новый 1803 год. Этой зимой простудился, и заболел дядя Михаила Александр Романович Воронцов. Об этом отцу сообщил сын, говоря, что у него после интенсивной работы была несколько дней бессонница и далее началась лихорадка с большой температурой и ночным бредом. Семён Романович советует Мише убедить его бросить трудиться на износ и подать в отставку «умрёт на работе и станет жертвой своего рвения». Болезнь его продолжалась до весны. Министр народного просвещения Российской Империи граф Пётр Васильевич Завадовский, который открыл в прошлом году Дерптский Императорский университет «по причине положения в средоточии трёх губерний Рижской, Ревельской и Курляндской». Преподавание велось на немецком языке и русском языке. Вот как он пишет Воронцову-среднему: «…пока брат твой не выздоровел совершенно, я нападал на него, что в крайнем своём безсилии предаётся труду в излишестве; не всегда, а иногда внимал моему совету, но теперь, как стал на ноги заново, нет нужды перечить ему во вседневных упражнениях; бумаги-пища его и не насыщающая; впрочем бывают часы для беседы и отдохновения, ибо удерживает образ жизни своей по старому в единообразии; в делах горяч и чувствителен. Не дорожит своим местом и видов взять покой от себя не отдаляет. Он един для руля государственного, един и для меня здесь; не стало бы его, я бы минуты не остался в настоящем кругу… обыкновенно после жестокой болезни люди превращаются в скелет, но в нем свежие силы и на вид помолодел»¹³. Не только министр равнялся на Воронцова-старшего, но и двадцатилетний Миша Воронцов, который жил с ним под одной крышей, ухаживал за дядей и читал ему документы, когда тот был немощен. Александр Романович в то время занимал должность канцлера и во многом способствовал разрыву отношений с Францией и агрессором Наполеоном. Летом этого года встал вопрос куда идти служить Михаилу. отец в большом письме от 16 июня расписал сыну обстановку и все армии Европы. Он категорически не рекомендовал французскую, а больше советовал португальскую. В итоге наставлял поговорить с дядей и возможно поехать в Грузию: «…там то же увидишь войну, потому что в этой стране никогда не бывало спокойно, и война в горах – это очень редкое событие. Так же увидишь очень красивую часть России, между Окой и Тереком»¹⁴.

А. Р. Воронцов. Художник Д. Г. Левицкий.

Хоть Александр Воронцов немного выздоровел, но болезнь всё равно взяла своё. Он работает, но «раз в день в постелю вводит». Он понимает, что надо взять отпуск и собирается зимой следующего года уехать в деревню.

В октябре этого года Михаил Воронцов выезжает на Кавказ, где начиналась война с горскими народами, которая могла перерасти в столкновение с Персией и Турцией.

Граф Завадовский так писал Семёну Романовичу в ноябре этого года: «…сын твой пустился в древнюю Колхиду. В его леты, с его благоразумием, путешествия полезны, наипаче в наших тех странах, которые мало знаем. Дела брани там быть могут, а начальник князь Цицианов в ремесле военном с отличным талантом и духа непреоборимаго. Я графу Михаилу Семёновичу пременно толковал, чтоб берег себя против тамошняго климата, в котором холодныя ночи и употребление со излишеством фруктов производят лихорадки. Он дал слово быть против того осторожным»¹⁵.

Семён Романович Воронцов, конечно, написал письмо генерал-лейтенанту князю Павлу Дмитриевичу Цицианову (Цицишвили) в Грузию, где просил обратить на него внимание «…в крае, где вы командуете под начальством вашим несомнительно усовершенствоваться в воинском искусстве можно более в том успеть».

Михаил Семёнович Воронцов выехал из Петербурга в Астрахань в начале сентября. После дух недель дороги он прибывает в этот волжский город, где знакомится с поручиком Александром Бенкендорфом «я нашёл здесь товарища для поездки в Грузию; Бенкендорф решился со мной ехать, и я тому очень рад». Вместе с ними поехал и американец Смит, которого Михаил знал ещё с Лондона. Из этого города он посылает двоюродной сестре купленную им «шаль для сестрицы и сделай милость отдай ей», через своего друга Сергея Марина. Своему товарищу по полку Дмитрию Васильевичу Арсеньеву он написал: «…в это лето была чума… армия Цицианова уменьшилась до половины, но я считаю, что должен ехать туда, кроме того, что холодная погода наверное прекратит эту проклятую болезнь. Никому не говори об этом, потому что мой отец и дядя будут сильно обеспокоены за моё здоровье»¹⁶.

В конце сентября они отправились в сторону Моздока и прибыли в Тифлис в начале октября. В ноябре Михаил Воронцов, находясь уже в Тифлисе сообщал, о том, как на них в урочище Пейкаро напали 10000 лезгин. Авангардный пост донских казаков Ефремова-3 полка первым начал отражать атаку и дал возможность всем батальонам выстроиться в каре. Открыв артиллерийский огонь, наши войска стояли на месте и после длительной перестрелки ближе к ночи лезгины начали отступать. Таким образом атака противника была отбита. Это можно сказать был первый бой, в котором учувствовал Михаил Воронцов.

П.Д.Цицианов. Неизвестный художник.

Далее наши войска под командованием генерала-майора Василия Гулякова выступили в поход на азербайджанские ханства и нанесли поражение 8000 отряду Казикумыхского хана. Генерал Цицианов, собрав 6 пехотных батальонов и имея 11 орудий выступил в поход на крепость Гянджу. В декабре они были у речки Кочхор и готовились к штурму этой крепости находящийся на равнине одноимённой реки. Вокруг крепости были сады, окружённые каменно-земляной стеной высотой более 3 метров и более 5 километров в периметре. Сама каменная крепость с ханским дворцом находилась внутри за 8-метровыми стенами.

Здесь немного надо охарактеризовать самого Павла Дмитриевича Цицианова. Приведу цитату из записок генерала Сергея Тучкова: «Он был одарен от природы острым разумом и довольно образован воспитанием, познанием и долговременною опытностью в военной службе, был честным и хотел быть справедливым; но в сем последнем нередко ошибался. При этом был он вспыльчив, горд, дерзок, самолюбив и упрям. Считая себя умнее и опытнее всех, весьма редко принимал он чьи-либо советы. Мало было среди его подчиненных таких людей, о которых имел бы он хорошее мнение. Ежели кому не мог или не хотел делать неприятности по службе, то не оставлялись всякими язвительными насмешками, в чем он был весьма остр. Но за подобные ответы ему, даже в шутках, он краснел, сердился, а иногда мстил». Русский историк Николай Фёдорович Дубровин в своей книге «История Войны на Кавказе» приводит такие слова самого Цицианова, который он как-то произнёс на одном из офицерских собраний: «…я не языка законов ищу, а их действия к наказанию порочных и к обороне невинных, вот моего звания долг и вот стезя, от коей я не устранялся ни на час. Ни имена истины и справедливости меня водят в моём поведении, но самая истина и справедливость – вот моё имущество и вот цель моих душевных побуждений»¹⁷.

В первом штурме форштадта в декабре капитан егерской роты Пётр Котляревский без лестниц карабкался на стену и был ранен в ногу вражеской пулей. Поручик Воронцов вместе с егерем Иваном Богатырёвым увидев упавшего капитана подхватили его на руки и начали эвакуировать от стен, но пуля попала в сердце Богатырёва и тот упал замертво. Миша Воронцов взвалил на свои плечи Котляревского и ползком вытащил того из-под обстрела. Далее хоть он и не принимал активного участия в штурме, но «познакомился с опасностями войны, и впервые имел возможность оказать опыты неустрашимости и хладнокровия». Позже Воронцов будет награждён первым своим боевым орденом «Св. Анны» 3 класса.

Наступил 1804 год, и наш герой поручик Михаил Воронцов встретил его в дороге. Генерал Цицианов обещал Семёну и Александру Воронцовым беречь молодого человека и возможно специально отправил с донесением к генерал-майору Василию Семёновичу Гулякову к реке Алазань. Михаил Семёнович прибыл к генералу в январе, когда тот разбил Казикумыхского хана и взял селение Джары.

Батальоны Цицианова в эти зимние дни находились у стен крепости в осаде. Князь Павел Дмитриевич вёл переговоры с Джават-ханом. Вот слова из его последнего требования «…Джевад-хан со всеми жителями должен принять подданство России, сдать крепость российским войскам со всем имуществом, он останется владельцем и будет платить ежегодно 20 тысяч рублей дани, снабжать провиантом войска как расположенные в крепости, так и те, которые будут находиться по дороге к Шамшадилю, от Шамшадили и её жителей отказаться и выдать своего сына». 2 января собрался военный совет в составе высших начальников: генерала-майора Семёна Портнягина (Нарвский драгунский полк), полковников Павла Карягина (17 Егерский полк) и Фёдора Ахвердова (9 арт. батальон) и подполковника Фёдора Симоновича (Кавказский гренадёрский полк) под председательством генерал-лейтенанта Цицианова. Было решено начать штурм крепости Гянджа двумя колоннами сразу рано утром под покровом ночи и почти без шума с глубоким молчанием всех нападающих. Отбивая атаку егерей, противник пропустил другой отряд, который приставив лестницы захватил башню Кафер-бек и отворил ворота. Сам хан дрался стоя на пушке и был зарублен русскими драгунами. За полтора часа боя было убито более 1500 защитников, наши потеряли 15 офицеров, 35 нижних чинов и 192 раненых солдат. В плен было взято 8585 мужчин «кинули ружья и даже самые татары начали креститься» и чуть больше число женщин и детей. Этот город нашими генералами был переименован в Елизаветполь.

В другой местности (под Джарами) генерал-майор Василий Гуляков продолжал преследовать неприятеля и продвигался со своими батальонами Кабардинского полка в глубь Дагестана. В середине января войска вступили в Закатальское ущелье и генерал, двигавшийся около артиллерийских пушек, был убит одной из первых пуль. Это всё видел поручик Михаил Воронцов, который так написал в своём письме Цицианову: «Из рапорта князя Дмитрия Захаровича Орбелиани вы изволите усмотреть, какое у нас сегодня было несчастное дело с лезгинами. Василий Семенович Гуляков, будучи руководим одной своей храбростью, пустился со всем отрядом в такое неприступное место, что ежели бы оно нам было и знакомо, то и тогда никак не следовало бы идти туда. Он, по обыкновению своему, опередил всех и шел впереди. не открыв места, без фланкеров и без всего. Одни грузины были еще больше впереди, и это была главная его ошибка, ибо, как только лезгины бросились с саблями на грузин, они все побежали назад и кинулись на нас; место не позволяло выстроиться, так что и нас сначала было опрокинули. Василия Семеновича убили у первого орудия; я возле него был, и со мной то же бы случилось, если бы бежавшая толпа не столкнула меня с прекрутого яра, куда я летел и разбился бы до смерти, ежели бы не случилось упасть на других, которые уже прежде меня той же толпой были столкнуты. Как можно скорее я вылез опять наверх и нашел, что наши опять стали собираться, и в скором времени лезгин оттуда сбили. Как князь Дмитрий Захарович Орбелиани, так и Алексей Алексеевич Леонтьев все возможное примером и просьбами делали, чтобы солдаты не унывали. Идти вперед было нельзя, ретироваться назад тоже казалось невозможным, однако же с большим трудом мы отошли. Теперь мы пришли на место лагеря и находимся в совершенной безопасности. Снарядов и патронов у нас очень мало, провианта не более, как на девять дней, отступить же не хочется, да и стыдно»¹⁸.

Вот так вышло, что, отправляя Воронцова князь Цицианов думал, что убережёт его от смерти, а на самом деле чуть не погубил молодого поручика. Спустя 30 лет генерал Коцебу прислал Михаилу Воронцову его серебряный компас, который он потерял при падении в овраг. Он был найден у убитого лезгина на руке в 1826 году и на нём была надпись «Гр. М. С. Воронцов 1804 год».

После побед князь Цицианов вернулся в Тифлис, куда прибыл и Миша Воронцов. Князь продолжил переписку с имеретинским царём, но тот тянул время. Спустя некоторое время Михаил Семёнович отбыл с гренадёрами в Имеретию, где они осадили селение Гори на левом берегу реки Куры. Генерал-лейтенант Цицианов отправил к царю Соломону порутчика Воронцова с проектом документов на подписание мира. Он даёт ему в помощь своего адьютанта Степанова, переводчика священника Алексея Петриева и 15 конных казаков. Вот как Павел Дмитриевич писал министру иностранных дел князю Адаму Чарторыйскому в Санкт-Петербург: «…отправил просительные пункты и условные статьи подданства для подписания, не приказав поручику и камергеру Е.И.В-ва графу Воронцову соглашаться на перемену ни единого слова в статьях постановленнаго и возвратиться неотменно через 15 дней и тогда я буду иметь честь сообщить вашему сиятельству о последствии дела сего, то есть вступления войск в Имеретию, дружескою или военною ногой». Цицианов так же предписывал Воронцову: «…старайтесь всемерно привесть оное дело скорее к окончанию, дабы в случае несогласия или упорства Царя Соломона, могли, по Высочайшему Его Императорского Величества повелению, выступить с войсками прежде нежели лес оденется листом. Усердие вашего сиятельства к службе и мною испытанное, удовлетворяет меня в том, что вы первый шаг столь важнаго служения, на вас возлагаемаго, ознаменуете ожидаемым успехом»¹⁹.

Прибыв в царскую резиденцию поручик, Михаил Воронцов несколько раз настойчиво требовал у охраны аудиенции и в итоге тот его принял: «…мы были призваны к нему и после долгаго разговора, он объявил, что пункты подписать не может, а желает, отложа оные, присягнуть на верность Государю Императору. На сие я отказался, говоря, что однаго без другаго принять не могу. Потом он хотел писать к вашему сиятельству, изъясняя причины, побудившия его к решению, которое и по его собственным словам должно непременно погубить его и купно с ним Царство Имеретинское; но я объявил, что никакого письма, ни изъяснения принять не могу, уверяя при том, что ваше сиятельство ни в какие переговоры с ним вступать не будете».

Наш герой Михаил Воронцов в марте находясь в Гори писал своему другу прапорщику Преображенского полка Сергею Никифоровичу Марину: «…живём мы уже теперь дней десять, и продолжение пребывания нашего зависит от воли его величества царя Имеретинскаго: ежели он умён, то отпустит нас скоро в какой-нибудь другой край; а ежели хочет драться, то мы не прочь, и попробуем, чья возьмёт. Кажется, что дело обойдётся без драки; да и как можно такому дрянному царству бороться с Россиею? Воробьям с орлами не воевать»²⁰.

В марте генерал-лейтенант Цицианов лично отправился на свидание с Имеретинским Царём в пограничное урочище Эльзиауры, где после длительных переговоров вынудил Соломона II подписать соглашение, принять присягу и перейти под покровительство Российской Империи. За эти дипломатические труды 22-летний поручик Михаил Семёнович Воронцов позже был награждён вторым своим орденом «Св. Владимира» 4 степени с бантом.

Затем в июне русские войска полковника Павла Карягина и генерал-майора Тучкова вошли в Армению и при Эчмиадзине разгромили 18000 соединение персов с Аббас-Мирзой и ханом Сулейманом в Дзегамской равнине. Персияне, никогда не воевавшие с русскими были поражены действиями малочисленных отрядов христиан «каре регулярной пехоты казались им неприступными движущимися стенами». Наши к тому же на высотах расставили артиллерию и удачно поражали противника «покрывали всё поле трупами, что приводило в ужас необразованное персидское войско».

Далее персидский Шах Фет-Али (Баба-хан), перейдя Аракс с войском численностью 27000 штыков расположился лагерем у деревни Калагири. Наши егеря 9 полка под командой полковника Феликса Цехановского, переправили ночью через речку Зангу 3000 отряд и атаковали неприятеля «четырьмя кареями». Они предприняли такой шаг для спасения гражданского населения армян, которые убегали от мусульман. Персы, видя такую «наглость» русских тут же на них со всех сторон. Генерал Цицианов, переправился через реку и видя изменившеюся ситуацию скомандовал нашим батальонам повернуть налево. Среднему каре генерала Тучкова приказано было отрядить добровольцев в авангардный батальон полковника Петра Козловского. Там же командовал поручик Михаил Воронцов «исполняющий должность бригад-майора» или по-другому начальника-штаба. Этому авангарду надо было продвигаться «по узкому проходу в ущелье под обстрелом персов, находящихся на склонах». Вот как пишет историк Николай Дубровин в своей «Истории войны»: «…скинув ранцы и шинели, подобранные товарищами, гренадёры бросились за своим командиром штурмовать отвесную гору высотой 50 саженей. Это было одно из самых смелых предприятий, какия только случаются на войне… солдаты с трудом карабкались вверх, падали, съезжали вниз вместе с каменною глыбою, снова карабкались и медленно продвигались вперёд. Не более 40 человек и несколько офицеров вслед за Козловским дошли до вершины и бросилась в штыки. Не ожидая с этой стороны нападения, персы сначала выдержали удар, обратились в бегство к своему лагерю, до того устрашились, что ни один человек не остановился и не мог потому узнать, кто за ним гнался и затем пустились бежать через Эривань и скрылся за Араксом. Тридцать человек линейных козаков Семейнаго и Гребенскаго войска, при есаулах Суркове и Егорове, обскакав гору, успели отрезать только весьма небольшую часть бегущих и отбить 4 знамени и 4 фальконета на драмадерах… нашим достался весь роскошный богатый персидский лагерь»²¹.

Михаилу Воронцову в этом бою приходилось действовать штыком и одновременно выполнять роль командира. К тому же в те дни стояла безжалостная жара и действовать приходилось в горах почти не имея воды. Наши так же освободили более 100 армянских семейств, двигавшихся на повозках с детьми и стариками. Русские гренадёры, мушкетёры и егеря безжалостно уничтожали противника, который в итоге потерял более 17000 убитыми.

Ранее в мае Цицианов отправлял требования к Мамед-хану сдать ему крепость Эривань и посадить на патриарший престол Даниила. Он требовал от него прислать грамоту с печатью, что хан согласен исполнить требования русского командующего «в крепости поставить русские войска, а вам вольно будет где хотите жить; признать Российского Императора своим государем и присягнуть ему на верность; давать дани по 80000 рублей в год… вот последния мои слова, вот дорога благая; буде не по ней пойдёте, не я виноват буду в вашей погибели». Туда же направлялись персидские войска Баба-хана, который так же желал захватить эту крепость. Мамед-хан молчал и тянул время до того, пока персидские войска не появились у стен Эривани.

В начале июля русские батальоны (Кавказского гренадёрского, Саратовского, Тифлисского мушкетёрского,9Егерского, Нарвского драгунского полков и батальон артиллеристов с 12 пушками), 300 донских казаков и грузинские ополченцы (всего не более 5000 человек) стремительно сделали марш в 44 версты и на глазах персов обложили крепость Эривань в которой находился Мамед-хан. Этому способствовало полнейшая бездеятельность многочисленного противника, не предпринявшего никаких военных движений. Крепость стояла на высоком и крутом утёсе, окружённая двойною стеной с 17 башнями и вокруг была обнесена глубоким рвом. В ней находилось 7000 человек, 60 пушек и 2 большие мортиры. Цицианов со штабом занял ханский сад с различными каменными укреплениями, а гренадёры Саратовского полка захватили караван-сарай. Егерский 9 полк занял бугор Мухале и сады Юнжалы на правом берегу реки Занги. На левой стороне реки справа стояли батальоны Кавказского гренадёрского полка под командой полковника Симоновича. В мечети была главная квартира Цицианова, там же располагался граф Михаил Воронцов. Левее в Кашагарском предместье, стоял генерал-майор Тучков, а ещё ниже с 2 батальонами генерал-майор Леонтьев.