Buch lesen: «Небо и Твердь. Новая кровь. Часть 1», Seite 5

Нерайэ Уррэйва серьёзно хмыкнул. Потом его рука внезапно легла на плечо Анэйэ.

– Наш будущий повелитель может быть свидетелем твоим словам?

– Может, – без тени сомнения сказала Алийерэ. – Да, конечно, отец.

– Тогда назови нам имя предателя. И что ты знаешь о его проступке. Остальное я сделаю сам.

Айэ Алийерэ немного помолчала. Она должна была понимать, как страшен бывает гнев отца. Если её слова окажутся клеветой, пусть даже и не намеренной, если она ошиблась в своих подозрениях, но всё равно не остановилась перед наведением смуты – ей придётся расплатиться за это, так же, как если бы она не была приёмной дочерью Тёмного повелителя.

– Две ночи назад на исходе часа Приветствия незаконнорождённый сын Айери Лэйо, Эламоно Лэйни, вышел чёрным ходом из замка своего отца и отправился к восточному краю Доджеоблака. Я случайно увидела его, задержавшись снаружи слишком долго. Уррэйва спускалась к Краю, и все наши люди прятались от дыхания смерти в домах и облаках. Ещё несколько минут, и Край с Солнцем убили бы меня.

Анэйэ внимательно слушал. Он знал, что для его народа солнечные лучи губительны так же, как и для эвелламе губительна полная Тьма. Именно поэтому уррайо может проникнуть на Светлые Небеса, только закрыв каждый участок своей кожи, а эвелламе нагрянуть к соседям – только если с собой у него будет негасимый факел. Знал наследник и о том, что, по утрам опускаясь за Край под плоскую Твердь, Тёмное Небо на протяжении всего дня парит в Ничём, которое убивает всё живое, не успевшее спрятаться в облаке или в своём доме.

Айэ Алийерэ продолжала:

– Но… я давно заметила, как Эламоно Лэйни покидает Хранитель Дождя ближе к утру. Айери Лэйо говорил мне об этом, но он не отнёсся с должной внимательностью к ежеутренним походам своего незаконнорождённого сына. Он говорил, что… что Эламоно Лэйни зовёт кровь матери. Свет влечёт его. Он может терпеть прикосновения Солнечных лучей к своей шкуре. Меня не отпускали мысли о том, что здесь может таиться нечто большее, чем простая тоска по Свету. Что же, рассудив так, я, тем не менее, не предпринимала никаких действий, пока две ночи назад не задержалась с Вами, мой отец, в библиотеке до самого утра. Я хотела перед сном заглянуть в библиотеку Лэйо. Возвращаясь в Уррэйва, я совершенно случайно увидела его, запрягавшего своего льва. Он полетел на восток. Я запрыгнула на первого зверя, которого нашла в львятнях, и проследила за Эламоно. Солнце обжигало восточные сугробы, и руки, которыми я заслоняла своё лицо, кровоточили. Крылья моего льва сбивались. Свет выжимал из моих глаз слёзы, и я едва могла видеть. Но Эламоно Лэйни чувствовал себя как ночью. Наконец он приземлился на самом крайнем облаке, а я скрылась на соседнем. Я таилась в чёрных тенях, а он стоял на самом краю облака, и в руках у него были какие-то свитки. Его никто не учил ни читать, ни писать, – она сделала паузу. – Значит, свитки предназначались не ему. Когда я уже не могла выносить Света, а Край стал высасывать воздух из моих лёгких, Эламоно Лэйни вновь отправился в полёт, скрывшись на чужих Небесах.

Она замолкла, потом многозначительно добавила:

– Кому бы я ни задавала вопросов, все – и слуги, и члены семьи Лэйо – говорят о том, как странно ведёт себя незаконный сын господина Айери.

– Можно предположить, что этот мальчик, светленький детёныш моего дорогого товарища, всего лишь пожелал прокатиться среди родных снегов своей матери, – в голосе Нерайэ Уррэйва слышалась неожиданная беспечность. – Ты подозреваешь его в измене, Алиле, но, раз все говорят, как странно он ведёт себя, быть может, мы имеем право предположить, что у него всего лишь над крышей не все звёзды мерцают? Что скажешь?

– Тот день я не спала, – продолжила айэ Алийерэ. – Я дождалась первых мгновений заката и выскользнула наружу из перьев облака, в котором укрывалась. Я стерегла Эламоно Лэйни. Он вернулся без своих свитков. Следующую ночь я провела, каждые несколько часов появляясь на Дождеоблаке. Я нашла комнату Эламоно Лэйни и проникла в неё. По-видимому, никто никогда не следит за тем, чем занят этот странный ребёнок. Сумев открыть запертую дверь в его комнату, я обыскала всё, что успела. Я нашла у него в комнате много книг по истории и воинскому искусству. Видимо, это книги из библиотек Дождя и Ветра. Повторяюсь, Эламоно Лэйни никто не давал образования. – Анэйэ молчал на это уже во второй раз. – А также нашла совершенно новый свиток, изготовленный из нитей солнцепряда.

– Хм?

– Конечно, это был свиток со Светлых Небес. Резь в глазах помешала мне прочесть, о чём там говорится. Но я увидела слова «сердца стихий». И не было сомнений, что чернила и почерк принадлежали не уррайо.

Анэйэ был потрясён и заинтересован.

– О Алиле, – проговорил Нерайэ Уррэйва. – Милая дочь. Это всё достойно того, чтобы быть вынесенным на обсуждение собора. Но Эламоно Лэйни всего лишь ребёнок, а ты говоришь о его прегрешениях так серьёзно, – не было понятно, шутит ли отец, – будто желаешь, чтобы мы обезглавили его.

– Я лишь предполагаю его вину в измене.

– Я не отрицаю здравости твоих суждений. Небо благословит Тьмой твоё храброе сердце. Дай мне свою руку. Твои руки были обожжены Солнцем? Бедная девочка. Конечно, мы обсудим всё это. Я, Айери Лэйо, все мы. И ты тоже будешь присутствовать и выносить свои обвинения. И глупый детёныш, которого могли использовать враги, тоже там будет. Мы проникнем в его комнату, найдём этот его свиток, пригрозим ему, узнаем всё то, что он уже рассказал своим Светлым братьям. Вот только, – усмехнулся он, – что же скажет по этому поводу наш будущий Тёмный повелитель?

Анэйэ удивился и посмотрел в сторону отца.

– Да? – спросил он.

– Этот светленький детёныш, Эламоно Лэйни, он же брат твоего риндо Эррамуэ. Я слышал, вы неплохо дружите с юным Эррамуэ. Разве не так?

– Мы дружим, – задумавшись, подтвердил Анэйэ. – Это так.

– О мальчик мой, не бойся, я не собираюсь обвинить твоего риндо или тебя в содействии загадочным целям Эламоно Лэйни. Я просто спрашиваю, на чьей стороне выступишь ты?

– Я… должен буду выступать в соборе?

– Конечно, сын мой, – почти весело сказал Нерайэ Уррэйва. – Если ты не должен, кто же ещё должен? Ты скажешь своё слово и проголосуешь, как все. А за кого прозвучит твоё слово?

Анэйэ всё понял и глубоко задумался.

– Айэ Алийерэ права, – сказал он наконец. – Конечно, она права. Всего, что она перечислила, хватит для того, чтобы обвинить этого белого уродца в измене.

– Анэйэ, – укорил его отец со смехом, – не называй так господина Лэйни. Пусть он ребёнок и лишь наполовину такой как мы, в нём есть капля крови уррайо, и этим он выше всех, кто ходит по Тверди и по Светлым Небесам, вместе взятых.

– Но ниже нас, – заметил Анэйэ. – Извините, отец.

– Эррамуэ – твой хороший товарищ, – произнесла айэ Алийерэ. Анэйэ услышал в её голосе лёгкое смущение. – Я пойму, если ты пожелаешь найти опровержение моим словам. Нет ничего постыдного в том, чтобы попытаться защитить брата своего друга.

– Алиле права, сын мой. Что скажешь?

Анэйэ улыбнулся сам себе, дёргая скатерть за кисточку от волнения.

– Я подумаю.

…

Подумать ему не удалось. Когда дети, закончив есть, встали из-за столов, поблагодарили отца за оказанную честь и вместе покинули трапезную, отправившись во тьму коридоров каждый по своим делам, айэ Алийерэ спросила негромко, так, чтобы эхо не подхватило её голос и не принялось резвиться, швыряя его о стены и потолок и донося до ушей любого желающего:

– Анэйэ, это вы с Эррамуэ научили Эламоно Лэйни читать и писать?

Анэйэ не видел смысла теперь лгать. Он не знал, хватило бы ему духу соврать на прямой вопрос сестры в любой другой день и при других обстоятельствах, но сейчас, после того как в трапезной прозвучало обвинение в измене, он и не подумал таить правду.

– Мы.

Они шли бок о бок, и звуки их шагов, синхронные, ровные, гулко растворялись во мраке.

– Но, айэ Алийерэ, – Анэйэ не знал, что заставило его говорить это, – что бы ни было на уме у белого уродца, Эррамуэ точно ни при чём.

– Да? – тень странного раздражения ясно прозвучала в вопросе Алийерэ.

– Он слишком много внимания уделяет своему незаконному брату. И мне порой надоедает скрываться и рисковать только ради того, чтобы передать уродцу сведения из книг, которые я читаю с наставниками. Но сам Эррамуэ не предатель. Я точно знаю, айэ.

Алийерэ остановилась в темноте, и Анэйэ последовал её примеру. Они стояли в узком переходе между двумя частями замка – жилой, где обитали Уррэйва, и рабочей, где находились библиотека, большой тренировочный зал, все комнаты наставников и галерея Кары Небесной. Здесь их точно никто не мог подслушать. Кроме того, народу в Тёмном замке водилось до неприличного мало, даже в эти суматошные ночи.

– Анэйэ, запомни мои слова, – проговорила айэ Алийерэ. Наследник слушал внимательно, старался запечатать в чертогах своей памяти искренне. – Не давай сведений, за правдивость которых не можешь быть готов пролить своей крови. Неважно, что говорит тебе сердце. Не оглядывайся на чувства. Истина имеет значение. Всё.

– Хорошо, – тихо, серьёзно сказал Анэйэ. – Эррамуэ не предатель. Я готов поклясться на своей крови.

Сестра вздохнула. Это был вздох разочарования.

– Что же, – холодно промолвила она, – твоя песня – твои слова. Впрочем, я давно знала о том, что вы с Эррамуэ учите Эламоно Лэйни. Довелось пару раз увидеть, как неумело вы скрываетесь от чужих глаз. Знала и сохраняла в тайне, поскольку решила, что это не повлечёт за собой большой беды.

– Но перед отцом… ты не сказала об этом, – произнёс Анэйэ небыстро. – Почему? Боишься, что нас отругают?

– Нет.

Её тонкие пальцы легли на плечо приёмного брата.

– Анэйэ, – сказала она.

Наследник стоял спокойно. Он услышал шорох одежды и понял, что сестра села рядом на корточки, чтобы поравняться с ним в росте. От неё пахло морозом, холодной водой и Луной. Домом.

Он, десятилетний мальчик, стоял перед ней, взрослой шестнадцатилетней женщиной, которая всегда была рядом – всю его жизнь. Анэйэ надеялся, что она верит: младший брат и будущий повелитель не разочарует свою первую наставницу.

– Отец не забудет того, что я сказала сегодня, – медленно, чётко говорила она. – Он соберёт совет. На совете мне нужно будет повторить всё, что я знаю. Чтобы мне поверили, мне нужно как можно больше фактов. Слышишь? Как можно больше.

Анэйэ кивнул, зная, что она увидела движение его головы.

– И я скажу, что Эламоно Лэйни неоткуда было получить образование. Это знают все. Некому будет мне возразить, и тогда он будет наказан по справедливости. Если ты или Эррамуэ признаетесь, что обучали его, веса моим обвинениям это убавит немного. Однако если вы промолчите, то утверждения одного лишь Эламоно мало чего будут значить. Все рассудят, что он научился грамоте там же, куда уносил эти свитки и откуда приносил новые. И тогда против него будет больше фактов.

– Айэ Алийерэ, ты хочешь, чтобы я не говорил, что учил его? – спросил Анэйэ прямо. – Ты бы могла просто попросить меня не говорить. Я могу чего-то не понимать во взрослых делах, но я не стану признаваться в том, что делал это. Если ты так хочешь.

– А твой друг Эррамуэ? – мягко спросила сестра. – Если ты его попросишь, он встанет на твою сторону или будет пытаться защитить брата?

Анэйэ подумал.

– Он может не послушать моих слов. Да, он не послушает ни меня, ни тебя. Он будет утверждать, что сам научил всему уродца. Может, даже попытается на себя перетянуть часть вины, – наследник хихикнул. – Он порой ведёт себя как дурак.

– Что же, – айэ Алийерэ поднялась, её цепкие пальцы отпустили плечо брата. – Если он так и поступит, задумайся о том, насколько хороший из него друг. Если он ради предателя готов не принять твоей стороны.

Анэйэ склонил голову. Его собственные мысли и чувства не были ему по душе.

– Айэ Алийерэ, – окликнул он слишком тонким голосом. – А уродец Эламоно точно предатель?

– Ты сомневаешься в моих словах? – в её голосе было искреннее удивление.

– Нет, но я сомневаюсь в его умственных способностях. Он всегда неплохо запоминал то, чему я его учил. Но он пуглив как животное. Он не способен даже украсть еду с кухни, всегда ждёт, чтобы Эррамуэ накормил его. Я не думаю, что ему бы хватило ума и отваги стать шпионом для Светлых Небес.

– Что же, – насмешка скользнула ледяной рыбкой в словах айэ Алийерэ. – Дурак он или нет, но мои глаза меня никогда не обманывают. Мы узнаем это у него или, если понадобится, у его друзей-узурпаторов. Истина, айле, восторжествует.

И, сама такая же холодная и возвышенная, как истина, Алийерэ широким шагом отправилась в сторону той части замка, где находилась Тёмная библиотека. Анэйэ ещё немного постоял, думая.

Потом он улыбнулся и, не видя ни зги, но безошибочно ориентируясь в кромешной Тьме коридоров, направился в сторону наставнических покоев.

Глава 4. Каменная Твердь. Уроки жизни для молодого царевича

Перед ними раскинулся бесконечный Кьерро. Могучие вершины, покрытые снегом, далеко на севере цепью сковывали горизонт, ниже взгорья помельче – где гладкие, словно холмы, где изгибающиеся кверху, как коты после дневного сна, где острые и скалистые, ощерившие клыки на клубья белоснежных облаков. Со стороны самых дальних и самых высоких гор дул ледяной ветер, и от его дыхания даже внутренности будто покрывались ледяной коркой. Бесёнок под седлом Кетъяро совсем не волновался, напротив, с наслаждением вдыхал холод и широко раздувал ноздри, поматывая головой. Всегда внимательный к поведению коня, мальчик погладил животное по загривку.

– Как тебе вид? – осведомился отец. Калир Кирине, царь Тверди земной, был стареющим мужчиной, который доживал первую половину своего века, но выглядел по-юному поджарым и крепким. У него было худое лицо человека уставшего, но довольного своей жизнью и уверенного, что после смерти он оставит потомкам лучший мир. Солнечные лучи мягко золотили короткую бороду и усы государя, он улыбался спокойной отцовской улыбкой. Кетъяро, переведя на него взгляд, тоже улыбнулся.

– Отец, Кьерро отсюда выглядит завораживающе. Мне кажется, если я направлю Бесёнка к краю скалы, он не упадёт вниз, а воспарит, как облачный лев, и мы вместе с ним полетим за солнечным хвостом в Небо.

Калир Кирине усмехнулся.

– Не пугай меня, кье-Шеро. Бесёнок – не облачный лев, даже не думай.

– Конечно, отец, – Кетъяро потрепал коня за холку. – Конечно, я просто так выразился. Это просто мои ощущения.

Где-то далеко стрелой пронзил леденеющий воздух крик горного орла.

– Хорошо, что в тебе есть такие ощущения, мой мальчик, – в голосе отца слышалось спокойное одобрение, хорошо знакомое Кетъяро и горячо им любимое. Вероятно, подумал царевич, каждый, у кого есть отец, знает и любит этот особенный тон, призванный вселить уверенность, помочь почувствовать себя достойным мужчиной. – Большое сердце и великие мечты – то, что должно быть у обладателя Камня Царей. Ты молод, сын мой, но у тебя есть и то, и другое.

Сделав короткий знак рукой, отец отвернул своего коня от обрыва и медленно направился к извилистой скалистой тропке, которая вывела их сюда несколькими минутами ранее. Повинуясь, Кетъяро устремился следом. Бесёнок фыркал и сбивал шаг, тряся мордой – ему не хотелось покидать обрыв и возвращаться на долгий неудобный маршрут, опять пробираться по узким горным дорожкам, на каждом повороте рискуя сорваться вниз.

– Потерпи, дружок, – тихо сказал царевич, гладя чёрную лохматую гриву, украшенную у холки искусно сплетёнными тонкими косичками. – Отец обещал, нам идти совсем недолго.

Бесёнок был из породы крао – коней-скалолазов. Широкие копыта и мощные задние ноги Небесами даны им для того, чтобы покорять хребты Кьерро-Крао. Но, как и всякий юнец, Бесёнок был строптив и своенравен. Отёсанные гранитные камушки, опоясывавшие шею жеребчика на тонких, прочных шёлковых ниточках, предназначались для того, чтобы дивные благословенья гор и Неба не давали ему показывать норов в неподходящих ситуациях – но, видимо, против лени и капризов Бесёнка и эвелламе были бессильны. Камушки его только раздражали, когда стукались о шею, и он всё усерднее мотал головой туда-сюда, фырчал через нос и хлопал себя хвостом по бёдрам.

– Я говорил, что тебе лучше было поехать на Волкодаве, – вздохнул Калир Кирине. – Мне тревожно за тебя, когда ты верхом на этом бесе.

– Бесёнок не подведёт меня, – заверил Кетъяро. – Я знаю. Он строптивый, но аккуратный, кроме того, если нам придётся спасаться от стаи саблезубов, нас с ним ни один не догонит.

Калир Кирине беззвучно усмехнулся.

– Ты говоришь с рассудительностью зрелого мужа, не ребёнка. Горжусь тобой, кье-Шеро.

Бурый каменный песок под лошадиными ногами медленно бледнел – солнце поднималось над горами.

Кетъяро было почти тринадцать. Чуть более, чем через год, он станет взрослым человеком – и должен будет готовиться, если что, в полной мере разделить со своим отцом бремя власти. Он не чувствовал особого волнения по этому поводу, ибо знал, что, обучаясь с детства у отца, он не мог не справиться. Он знал, каким должен стать правителем – знал лучше всего на свете. Это было просто, как то, что за закатом следует ночь. Он должен стать достойным правителем – действительно, чего же тут сложного?

Достойным правителем стать легко, если ты понимаешь значение слово «достойный». А разбираться с понятиями легко, если ты сын царя и живёшь как горный пик, от рассвета до рассвета купающийся в облаках и занятый одним – постиганием мудрости.

Царевич Тверди с детства ни в чём не нуждался, в его распоряжении было всё – конечно, те блага, которые многим крестьянам и ремесленникам гор, долин и степей только снятся в безумных снах – сытная пища, красивые одеяния на каждый сезон, крыша над головой в виде изукрашенных бесчисленными гравюрами потолков царских палат. Любой каприз его, связанный с приобретением чего-либо материального, сразу же исполнялся стараниями царственных родителей. Не то чтобы Кетъяро был капризным сыном – нет, в одном только отношении. Он, выражаясь возвышенным языком сказительниц, любил жизнь во всех её проявлениях. Его собственный заповедный лесок за пределами дворца (Калир Кирине подарил эту землю сыну на десятилетие) был заселён волками, шакалами, орлами, архарами, оленями и конями всех мастей. Естественно, все они жили отдельно друг от друга. Десятки личных слуг царевича следили денно и нощно за тем, чтобы медволки не пробрались на лошадиное пастбище и не перегрызли всех копытных любимцев венценосного животновода, чтобы кугуары не перелезали через изгородь в оленью дубравку и так далее. Помимо укротителей волков и конюхов, у Кетъяро был целый отряд собственных лекарей, ведающих звериным здоровьем: большинство его питомцев были неудавшимися жертвами горцев-охотников, трёхногими, однокрылыми, потерявшими родителей в раннем детстве. Всей этой ораве требовались еда, вода, уход, определённая свобода действий, во многих случаях воспитание. Чтобы обеспечить сыново увлечение, Калир Кирине потратил золота столько, сколько наёмник южных земель не видал за всю свою жизнь. А, как известно, в Огненном княжестве наёмническое ремесло уже не одну сотню лет является самым прибыльным из существующих…

Словом, жизнь юный царевич проводил в хлопотах над своим зоосадом и в постоянном овладевании мудростью предков. То есть, внимательно слушая отца и запоминая каждое его слово. Калир Кирине был родителем не только щедрым, но и ответственным. Произведя на свет одного-единственного сына, он решил на том и остановиться – вместо того, чтобы заводить ещё тройку-другую, как свойственно некоторым князьям, чтобы эта тройка потом меж собой перегрызлась до очередной усобицы, лучше уж все силы направить на то, чтобы сделать достойного человека из одного ребёнка. Со своей целью Калир Кирине успешно справлялся на протяжении почти тринадцати лет. Царевич Кетъяро не был подобен единственной розе на грядке, поглощающей без остатка лучи внимания нянек-мамок, благородного отца и верных слуг. Он скорее был горной луноцветицей, скромно притаившейся у скалистого выступа и дни напролёт внимающей голосу гор, смиренно обучающейся, чтобы потом переродиться гордым орлом. Когда отец хвалил его, Кетъяро, несмотря на природную порядочную скромность, чувствовал твёрдую уверенность, греющую сердце: хвалят его на зря. Он не только собирался стать достойным правителем, он, конечно, и станет таким.

Шаманы Нижнего Дола говорят: как начнёшь охоту, так и закончишь. Если вышел из дому понурый, сетуя про себя на вечно недовольную жену, шумных детишек и плохую погоду, то как бы ни были быстры лапы твоих гончих, как бы ни пели звонко рожки, не поймаешь и оленьего хвостика. «Охота» Кетъяро начиналась просто замечательно – с какой стороны ни глянь.

Царевич с детства присутствовал на всех званых вечерах Калира Кирине. Отец собирал в своих палатах Каменную верхушку, пил с ними вино, после – выезжал в горы. «Даже если не хочется никого видеть, даже если единственное, чего ты желаешь – запереться в своих покоях и дни напролёт смотреть в окно, считая души звёзд и лучи солнца, это не освобождает тебя от выполнения твоих обязанностей. И первая из них – общаться с теми, с кем тебе общаться не хочется. Дружить с теми, с кем дружить невозможно. Идти на уступки на словах, соглашаться со всеми для виду, никогда не забывая о своих целях. Быть вежливым, но непреклонным…» Так вёл себя Калир Кирине, и Кетъяро наблюдал за ним, сидя по правую руку от отца за длинным столом в главном помещении дворца, впитывая отцовское поведение как губка. Банкеты эти были скучны, при всём стремлении царевича овладеть магией власти. Но сейчас всё было по-другому. Последние дни обучение Кетъяро шло в несколько другом формате.

«Недостаточно иметь дружеские отношения с князьями и благородными господами своего края, – сказал четыре дня назад отец. – Ты – не только будущий царь Тверди, ты – князь Камней и Гор, и свой каменный народ ты должен знать так же хорошо, как и повадки власть имущих».

Сейчас они скакали по юго-восточным отрогам Кьерро-Крао на границе княжества Краооского и Нижнего Дола, обогнав сопровождающую их свиту на несколько сотов и отклонившись к морю на половину этого расстояния. Горы здесь, как и большая часть Нижнедольских земель, были почти необитаемы, и путники не опасались атак воинствующих горцев, не признающих власть царей. Кугуары, медведи и медволки могли доставить некоторые неудобства, однако царь с сыном старались отдаляться от стражи на такое расстояние, чтобы быстро вернуться под защиту воинов-телохранителей в случае атаки хищников не составило труда. Начинался день, Небесные Песни на невидимых крылах парили в вышине, темнеющие облака обещали снег, и Кетъяро, с упоением вдыхая колючий воздух, любовался окружающим пейзажем.

– Сейчас вернёмся к нашим, дружок, – шепнул царевич, обращаясь к Бесёнку. – Разобьём лагерь в самой удобной расселине во всех горах. Ты отдохнёшь. Дождёмся Натианно и спустимся к ближайшей деревне самой короткой дорогой. Там тебя и накормят, и помоют, дружок, вот увидишь!

Овёс, взятый в дорогу, был Бесёнку не по нраву. Царский конь любил морковь и свеклу и начинал по-жеребячьи капризничать, долго оставаясь без любимого десерта. Кетъяро надеялся, что в деревушке ремесленников, которую они собирались посетить, у жителей найдётся для привередливого животного несколько клубней свеклы – хоть чем-то бы порадовать Бесёнка. Конь отца, светло-гнедой Колдун, всю дорогу презрительно косился на юного собрата с высоты своих опытности и спокойствия и, раздражённый, под конец пути тоже начал вскидывать шеей, как будто негодуя: «Какому-то нахальному пареньку прощают его бесстыжее поведение, а я иду спокойно и подчиняюсь, нечестно же!»

– Твой бес подаёт плохой пример моему жеребцу, – проговорил Калир Кирине. – Смотри-ка, что вытворяет.

– Извините, отец! – отвечал Кетъяро. – Не беспокойтесь, когда мы вернёмся и устроим лагерь, я хорошенько присмотрю и за Бесёнком, и за Колдуном.

Вернулись очень скоро – не прошло и четверти часа. Двадцать два человека сопровождающих, в их числе – дружина из четырнадцати верных воинов, не первый год служащих лично царю Кирине, пятёрка ринтов-оруженосцев и стряпничий с мальчишками-поварятами, совместными усилиями за короткий срок обеспечили царственной семье роскошную палатку из красной позолоченной ткани родом прямиком со Схиффских островов, в которой можно было передохнуть, и сытный обед – горячая похлёбка с рёбрышками только что подстреленной куропатки. Поев, Кетъяро отправился выполнять обещание – кормить с рук коней и расчёсывать им спутанные за день гривы. Он был совершенно поглощён процессом и самозабвенно разъяснял смирно взирающим на него снизу вверх маленьким помощникам стряпничего, как правильнее расплетать колтуны в хвостах породистых краоссцев, когда короткий звук рога предупредил о том, что их скромную стоянку обнаружила другая процессия во главе с не последним человеком в этих горах.

Спустя половину часа приветствий и обмена новостями да вежливыми оборотами речи, которые принято посвящать друг другу при встрече у правителей Тверди земной, они продолжили путь. Вновь прибывший господин – кежен Натианно Якьерро, двадцатилетний властитель всего Кьерро-Крао, вступивший в свои права после преждевременно наступившей старческой болезни у его отца, а также человек, заменявший царевичу Кетъяро старшего брата, – возглавив со своей дружиной отряд, повёл их в ту самую деревеньку, ради которой верхушка венценосной семьи и проделала весь этот путь.

«Старший брат» – сколько всего сплелось в звучании этих слов для имеющего счастье родиться младшим в семье! Кетъяро мало того, что был первым сыном, так ещё и твёрдо знал о том, что родители не собираются заводить детей помимо него. Ему на роду было написано лишиться приключений, царящего в семье духа соперничества и поддержки, совместных заслуг и совместных наказаний, всего этого счастья, что полагалось другим мальчишкам, которым повезло иметь старших братьев. И даже если бы царская чета когда-либо решилась всё-таки дать жизнь ещё одному Кирине, то тогда уже самому Кетъяро бы пришлось стать старшим… кроме того, разрыв по возрасту между ним и маленьким братиком был бы слишком велик, что помешало бы образованию такой крепкой связи, какая существовала в других семьях с несколькими детьми. Кетъяро стал бы для малыша вторым отцом, но не старшим товарищем. Да и, признаться, куда более ему хотелось всё же иметь друга-наставника-поддающегося-соперника в одном лице, а не быть им для кого-то. И ещё сильнее это желание овладевало им в раннем детстве, когда он видел семьи столичных дворян и кеженов окружающих княжеств.

Каждый раз, когда юный Натианно Якьерро приезжал погостить в столицу Камня, Кетъяро становился сам не свой от радости. Отец Натианно хотел наладить дружбу между своим кеженством и царской семьёй (благо, его предки занимались совершенно противоположным), и Натианно служил ему тросом, который желающий свести две скалы вместе перекидывает через ущелье столетий недопонимания и вражды. Калир Кирине не был против, наоборот, всячески приветствовал стремление вассалов возводить мосты к громаде стольного Камень-Града, и Натианно проводил вдали от дома недели, наблюдая за обучением Кетъяро, ведя долгие беседы с царём и читая книги в своей комнате. Молодой кежен Якьерро недолюбливал живность и боялся волков с кугуарами, и царевич никогда не показывал ему свой зверинец, но зато очень многое рассказывал – приходил в комнату гостя, садился рядом с ним на большую скамью, покрытую пледом, плетёным из шерсти редких олених-рогоносиц, и болтал что-то об этих самых оленихах, о том, что они едят, об образе жизни филинов и неясытей, об отношениях между самцами каменных медволков в стае и так далее, и тому подобное. А Натианно Якьерро слушал и слушал. Он был старше Кетъяро всего на семь лет и по уровню спокойствия, хладнокровия, дружелюбности в поведении, по умению вовремя восхищаться подходил на роль старшего брата просто идеально. Выслушав то, что накопилось в душе царевича, Натианно после начинал рассказывать сам – истории, которые прочитал в своей библиотеке, случаи, которые происходили с ним и его отцом-кеженом в долгие холодные ночи на мысе Якрао. Краосское кеженство – самое северное на Тверди, и приключений на долю будущего правителя этой земли выпадало немало. Так они и болтали долгие часы напролёт. Кетъяро знал, что болтовня – не единственное, чем можно заниматься со старшим товарищем, однако он был благодарен Натианно хотя бы за это, и большего просить не смел.

Кежен Якьерро не первый год считался взрослым мужчиной, он уже держал на своих плечах булыжник тягот, неизбежно отравляющих жизни всем власть имущим, и даже имел двух сыновей трёх и полутора лет от роду. В последние годы Кетъяро виделся с ним реже и реже, но это не мешало сохранять им тёплые отношения. Вот и сейчас, добившись разрешения у отца, Кетъяро вывел Бесёнка из ровного конного строя и погнал его вперёд, к голове отряда. Натианно ехал вторым после проводника из местных. Конь под кеженом был статен и тёмно-бур, как ночь, осевшая росой на горный пик, на его морде свежим снегом белела длинная полоса от лба к самому носу.

– Красивый жеребец, – сказал Кетъяро, подъехав к другу слева.

– Красивый, – с кривой улыбкой согласился Натианно. Он держался в седле с идеально ровной осанкой, как солдат на праздничном выезде. – А как же вежливое приветствие, царевич?

– Извините, кеже Якьерро. Мы уже виделись, и я решил, что не случится худого, если я заговорю с Вами так, – учтиво проговорил Кетъяро и поправился: – Могу я завести с Вами разговор и оценить по праву красоту вашего краоссца?

– Можете, – одобрил Натианно. – Прежде мы говорили с Вашим отцом, но личное общение начали только сейчас, и потому Вам следует приступать к нему как положено. Постарайтесь впредь не забывать о правилах приличия, всё-таки рано или поздно Вам придётся общаться не только со мной, но и со многими незнакомыми, возможно, щепетильными до этих дел кеженами, стайе и прочими мерзавцами. Ну а теперь можем перейти на неформальное общение. Как жизнь, братишка?

Кетъяро улыбнулся до ушей и честно ответил:

– Всё здорово! Я никогда раньше не был так далеко от Камень-Града. Здесь так красиво! Горы, Небо, облака. Кажется, собирается снег. Когда эти прекрасные места оденутся в саваны Небесного благословения, здесь станет ещё великолепнее!

Натианно усмехнулся.

– Здесь редко идёт снег в месяц Бесов.

– Это и к лучшему, коням не придётся мёрзнуть и калечить ноги, застревая в снегах и поскальзываясь на льду. Кстати, Натианно, как зовут твоего коня и сколько ему лет? Я никогда не видел краоссца такой глубокой бурой масти.