Buch lesen: «Шум слепых», Seite 3

Глава пятая. Посмотри на себя и увидь, что в отражении

Пески катились, волнами нас уносили от одиноко стоявшего деревца, зарывали. Почти обессиленная скрывала от потоков израненную спину мужчины, которому ни согнуться, ни выгнуться было противопоказано. Вместо него меня насиловали ветры, продолжали высекать и пороть. Мои силы уже находились около дна. Мне срочно нужно было выспаться, но буря было очень долгой, что с трудом приходилось бороться со сном и защищать раненного и самой не поддаваться различной боли. Нас не жалели в этот раз. Буря разошлась так, что даже небо показалось чёрно-жёлтым, приглушённо серым. Глаза щепало, пальцы, исколотые иголкой сотню раз кровились – всё без конца.

Когда волны стали уменьшаться, рассеялись клубы песка, и мы смогли выбраться из ямы, тогда и позволила откинуться и забыться. До последнего держала рукав путника, как за последнюю надежду держала, просила не вставать и не сгибаться, подождать совсем чуть-чуть, потому что интуиция внутри кричала, билась в танце тока и сумасшествии. Я предчувствовала, что как только закрою глаза – всё изменится. И как же была права.

Он сбежал. Путник, которого вела по бесконечным пустыням, кинул меня, оставив после себя лишь ремешок от халата, которому вычистила раны… Горькая обида и понимание, что наверняка это была его цель с самого начала, не давали трезво думать. Хотелось сбежать, не видеть его больше, но одновременно всё тело и сознание воспротивились, возжелали его увидеть, ведь одиночество – сущее проклятие.

Я быстрее обычного сходила с ума. Кричала от боли и тишины, разрывала криками воздух. Хватала ртом воздух и корчилась в болевых спазмах, не в силах встать. Лава из жерла потекла. Начали выплёскиваться чувство, что пыталась сохранить и никому не показывать. Паника, ужас, отчаяние – меня подкашивала истерика и депрессия. Не знала куда идти, на что смотреть. Словно сама ощутила темноту в глазах и глухоту в ушах. Даже собственный голос не мог пробиться через гул ветров и стук уставшего сердца, которое словно вырвали из груди и искромсали ножницами. На четвереньках, как собачка, ползла, падала и плакала.

Ни дерева. Ни привычных холмов. Ничего. Только лента в руках.

Самое страшное из снов сбылось. Я снова осталась одна. Моё наваждение – всего лишь призрак воображения. Да, я его придумала. Да, ОН – плод моего воображения! Всего лишь. Прошу.

Мне было легче думать так, чем принимать тот факт, что стала Ему не нужна и поэтому меня бросили погибать в одиночестве. Мне было легче взять всю вину на себя и утонуть в ней, превратив себя в преступницу, слабачку и то и хуже, в трусиху, неспособную даже взглянуть вперёд. Мгла из песка давно рассеялась, бури не надвигались, а я продолжала дрожать в песке и просить вернуть домой.

– Я так устала. Я так истощена, умоляю. Заберите меня, хоть куда-нибудь. Я не хочу больше идти. У меня больше сил нет, – говорила в пустоту, даже не надеясь быть услышанной.

.

Человек без надежды или веры очень быстро погибает. Все ориентиры сбиваются. Дышать становится пыткой, а проживать ещё одни сутки – бессмысленная череда пустых событий. Ещё перед сном улыбалась, верила, чувствовала необходимость в продолжении пути, а теперь к моим ногам привязаны тяжеленые гири. Греби не греби – из пустыни не выберешься. Никогда. Останешься лежать здесь – окажешься погребённым живьём.

«Сердце, ты перестало верить, ты перестало надеяться. Нам нужно продолжить идти, сердце, ты слышишь меня?», – обращалась к красной мышце, секундой за секундой, качающей кровь, – «Сердце, ты устало надеться, любить, что в тебе осталось?». И она слова отвечала мне: «Я устало молиться, биться и оставаться живым, во мне остались лишь угли, но от них ещё идёт пар». «И что это за пар?», – продолжала спрашивать сердце, заводя сознание за грань добра и зла, стирая все границы, страшась ответа. «Это пар ненависти», – с горделивой болью заявила красная мышца, предопределив моё дальнейшее путешествие. Если сострадание из-за любви к живым и слабым обожгло меня, то ненависть спалит меня, но не оставит грусти и сожалений.

Ненависть – это сладкое слово, состоящее из приторно-приятных звуков, ласкающих слов. Ненависть – она повела меня, оно подняло меня над пустыней, сделало умней и сильней. Ненависть – как противоядие от боли. Всем сердцем возненавидела это мир и его создателя. Возненавидела так, что искры забились в углях, забился пар и возгорелся красным дымом. И через этот дым, подаривший мне озлобленность и прозорливость, разглядела знакомые следы на песке. Звериная усмешка, блеск в глазах и сжатые до крови кулаки – я была готова захватить в своё пламя безумия любое и любого, ничего не оставить, испить, также кинуть. Наиграться с добычей как хищник. Как львица, гепард или пантера. Красиво, изящно и смертоносно. Вот насколько была огромная моя ненависть, поставившая в цель существование чёткий и яркий пункт про месть тех, кто предал меня. Прощать устала. Держать за рукава устала.

Ненавидеть… Ненависть. Она вскружила моё сознание, текла по венам с густой бардовой кровью, превращаясь в холодно-синюю. По всему телу. Она была повсюду.

Как же тяжело нести с собой ненависть. С силой, что она даёт, бешеной энергией, она привносит самый опасный яд, от которого противоядие лишь чистая и искренняя любовь, на которую ненавидящие люди просто не способны. Они не в силах выдержать два самых сильных состояний. Они, ненависть и любовь, быстро разрушают организм, выносят оттуда всё, убивают тем самым, но любовь даруют в конце пути блаженную улыбку, а ненависть – послевкусие незавершённости-недостаточности, что будет мучить после смерти. Тысяча шагов – и уже подо мной рушились невидимые камни, крошились, спуская душу в Ад, перекрашивая все поступки в проступки, не оставляя ничего из благородного и светлого. Меня уничтожала ненависть.

Две тысячи шагов. Теперь не ноги были тяжелы, а плечи, что должны были вынести весь груз бытия, в особенности очень привередливую способность как совесть. Они просила опомниться, прийти в себя и признать то, что любое существо имеет поступать так, как ему угодно. Однако совесть не понимала моей боли и обиды, не пыталась принять, что только благодаря ненависти я тащила своё тело по пустыне, путаясь, кружа вокруг следов предателя, смываемыми ветрами. Мне уже было всё равно. Было легче принять смерть от его рук, но лишь бы глядя в глаза того, кто кинул меня и заставил упасть в темнейшую из бездн, откуда выхода нет.

Сто тысяч шагов. Такова цена моей ненависти.

И когда мои кулаки оказались на скулах мужчины, когда его ноги подкосились и он кубарем вместе со мной скатился с холма, когда мои пальцы схватили его за грудки, прижав к песку, когда ладони с невиданной злости ударили по груди, вцепились в щёки, а когтями провели несколько параллельных линий, когда зубы мёртвой хваткой вцепились в его руки, до самых костей, тогда само существо признало ошибку – не стоило обижать человека, пускай и слабого, пускай и зрячего. Выследит, изобьёт и оставит гнить в ничтожестве.

Пускай он не видел моего лица, не мог увидеть искреннего безумия, зато прочувствовал на себе каждую клеточку моей ненависти. Гордый ангел, потерпевший изгнание, получал удары от человека, защищался и бил воздух в ответ, пытаясь нащупать в пустоте изворотливое женское тело, нетренированном песком и долгой выматывавшей ходьбой.

Два хищника вцепились друг друга, обнажили свою настоящие сущности. Не нужно было быть настоящим ценителем боёв без правил или пацифистом, чтобы понять, что это была настоящая битва насмерть двух гордых и свободолюбивых существ с цельными и явными принцами, переступить которых – на горло наступить. Это был единственный способ проявить себя, сделаться лидером, подмять под себя и заставить идти за собой.

Инвалид выигрывал. Ему не нужно было играться. Всего пару ударов – я падала, шаталась как неваляшка и до последнего дыхания продолжала бить, не сдаваясь. Вечный воин, закалённый насилием, наконец вернул себе чувство превосходства. Смешной. Он возжелал снова небес и крыльев. Он был так силён… Чего шутить? Он был так слаб. Он чувствовал это. Он понимал. Он победил женщину. Он одолел человека. Он был уничтожен и унижен.

Сломлен.

Тот, кто вырвал ему крылья, наверно, не знал, что настоящим поражением будет его победа над человеком, позорная и неравная, приведшая к кровавым краскам на чернеющем песке. Слепец стоял надо мной, как рушащаяся скала, и не мог добить, не смел. Его чувство собственного достоинства больше не существовало.

Смех моей ненависти. Тишина, в которой по волнам определялся смех. Он стоял надо мной, смотря на меня закрытыми глазами, терял всякую надежду. Также, как и я кинутый, брошенный и ненавидящий все миры. Безумный ангел, бескрылый и испепеляюще грозно-сломанный, как солдат без ног, но с ружьём в руках.

Я смеялась над ним, шипела от боли. Руки в гематомах, в ссадинах, многочисленных ранах; лицо разбито; грудь, живот – всё синее и красное. А ребро… и скорее даже рёбра были сломаны. А он… стоял живым и здоровым, с зашитой спиной, не в силах закрыть рот какому-то смертному.

Смех. Смех. Смех ненависти! Ненависти, что помогла найти его и уничтожить. И теперь я была готова убить себя. Пусть остаётся одиноким навеки, блуждающим и брошенным. Мне так этого хотелось. Я так этого желала. Как же я хотела его страданий. Я вновь подносила пальцы к горлу, снова сжимала. Была готова исчезнуть. Последние силы выскочили и испарились в воздухе.

И под оглушённым воином мои веки затяжелели.

.

.

Посмотри, ангел, на себя. Посмотри на свои руки. Посмотри на того, кто смотрит на тебя. Что ты видишь? Свои тяжёлые и натруженные ладони? Я же вижу, что ранее твои ладони плотно сжимали рукоять меча, что она стирала кожу, проявляла мозоли. Я вижу твои длинные ногти, больше похожие на когти. Я чувствую, что от них были убиты не меньше, чем от меча. Ты страшен в гневе. Ты ужасен в сокрушённом состоянии.

Посмотри, ангел, на себя и пожалей. Я нашла тебя засыпанным песком; вокруг тебя не было никого, никому ты не был нужен. Я долго тебя толкала и тащила на себе. Я долго звала за собой и с трепетом, с полным взглядом благодарности обвязывала пояс вокруг твоей кисти, чтобы мы никогда не потерялись, чтобы нашли друг друга, чтобы пески не разлучили нас. Я вела тебя по пустыни, рассказывала истории, послушно и уверенно избавляла от мусора прошлого твоё страдающее тело.

Посмотри, ангел, на себя и пойми, что твои раны на спине зажили благодаря мне.

И я не просила быть добрым со мной. Я просто умоляла тебя быть рядом со мной до конца этого путешествия. Не оставлять в полном одиночестве. Чтобы мы не остались одни и могли понадеяться друг на друга. Но что ты сотворил? Ты кинул меня. Ты вонзил в моё сердце столько ненависти, что рыдать от боли только и остаётся, обвинять тебя во всех грехах.

Я знаю, что ты хочешь идти. Что тебе нужно идти. Ты идёшь к своей цели и тебе всё равно на таких, как я. Но мы здесь одни. Вокруг нас нет ничего. Никто не протянут руку помощи. Так почему ты отвергаешь её? Чего боишься? Моих слабостей? Лучше обрати внимание на мои сильные стороны. Я могу вести тебя туда, откуда мы не скатимся во время дороги, где вижу подобные объекты как древо, ветвями которого вычистила и зашила раны. Я могу быть шумом для твоего тела, чтобы уставшие от тишины уши, могли понять, что есть ещё звуки. Я могу открыть тебе мир других способностей. Но я не могу сделать это в одиночку. И я не могу обнять существо, что отвергает меня. А ты ни знаешь насколько тёплые и уютные мои объятия? Я обнимаю всегда искренне. Я впитываю как губка во время объятий негативную энергию у людей, перерабатываю её и возвращаю добрую, лучистую. Если я обнимаю, то с любовью к миру, на которую ты не способен из-за своей закрытости и озлобленности. Однако так нельзя существовать. Тогда вкус жизни попортится, и ты не будешь видеть просвета в своей тьме. Ты же не хочешь видеть перед собой одну черноту?

Что ты сделал со мной? Почему при виде тебя не способна долго ненавидеть? Почему так тяжело на сердце? Почему вновь чувствую одиночество?

Ты затащил меня в капкан смерти и смеешь восхлавляться своей силой? Гордый ангел, умерь свой пыл. Ты бессильный, слабый и ничтожный. Ты предал всех и своим предательством заслуженно бредёшь по пустыне. Твоё сердце, ожесточённое и жестокое, не может принять новую жизнь. Ты не воспитываешь в себе силу духа, поэтому проиграл мне.

Пускай вся была полна ненавистью, пускай желала твоего забвения, но только от отчаяния, одиночества, потому что зла была.

Неужели, ангел, глядящий пустыми глазницами на мир, не хочет вновь обрести покой и гармонию в себе? Неужели ты сподобишься на то, чтобы вечно мучить человека и самому обрекаться на вечное одиночное скитание? Подбери с песков пыль мудрости и впитай её с лучами сияющей звезды. Я нужна тебе – лишь признайся, но пользоваться мной не смей. Я не вещь. Это я решила подать тебе руку, пойти за тобой и умерить твой гнусный характер, не признающий сотрудничества, потому что ты не умеешь благодарить и извиняться. Это я сделала уступку и возвысилась, и это тебе теперь нужно подняться до моего уровня, чтобы стать равным мне, человеку, обычному человеку, что не по своей воли оказался здесь и по своей воли подставил тело под битьё, чтобы его наконец-то стали признавать за того, кто он является. И больше не обижай меня. Прощать не стану. Тихо уйду, что ты не заметишь, а когда узнаешь – пожалеешь, ведь привыкнешь к плечу другу, что тоже имеет гордость, свои цели и мечты.

Глава шестая. Дальше по курсу

Ангел… Шелест его одежд. Ветер.

Сквозь плотно сомкнутые веки пробивались свет и воспоминания. После всех событий, после всех испытанных чувств тело так и ныло, болело, голова трещала, а в сердце разверзлась пустота. В ужасе открыла глаза и стала крутиться, лишь бы увидеть хоть что-то от путника, с которым недавно сражалась. Его вновь не было. Я вертелась, жалобно пищала и с трудом сдерживала крики, ведь новый океан одиночества боялась не пережить.

Пускай хоть тысяча раз изобьют… Я не хотела больше одиночества.

Слёзы вновь закапали на песок. Я вновь вставала, с необыкновенной силой воли, ведь ноги, руки, всё туловище – ни одного живого места, вновь оглядывалась и как же обрадовалась, когда заметила в тридцати шагах мирно стоящего путника.

Он был здесь. Рядом.

Я ползла к нему. Боялась испепелить его терпение. На пару ползков хватило меня. Через пять метров меня скрутило от боли. Стопы жгло, кости казались сломанными. Вновь вспомнила, что человек и такое быстро не проходит.

Не в силах продолжить путь, опустила лицо в песок, чтобы не видеть ангела в свете низкого горизонта. Мне было немного стыдно из-за физической слабости. Обещала идти, а сама задерживала отправление. Поднимался ветер. Начиналась буря.

Была уже готова к погребению в песках, как на меня легла тень. Это был путник. Он почувствовал вибрации и подошёл ко мне, тихо, только слишком поспешил. Его стопа угодила на мою синюю ладонь. Вновь забилась от волны неприятных ощущений, превратившей меня из уверенной в себе девушки в слабую пташку, судьба которой зависела от старого ястреба, с удовольствием готовившегося разорвать её.

Не знала, чего ожидать от мужчины – ломание шеи, танец на костях или насмешку. Однако вопреки ожиданиям ничего из названного не произошло. На моё удивление путник убрал ногу и опустился к моей голове, становясь моим щитом от надвигающихся песков, оставаясь таким же непокорным, гордым, но признательным за моё упорство и смелость. Между нами крепла внутренняя ментальная связь. Это нельзя объяснить.

Можно представить, к примеру, магнитное или электрическое вокруг двух существ и их взаимодействие. Сначала они конфликтуют друг с другом, не принимают силу, но затем, в борьбе, мелкие импульсы, частички проникают из одного поля в другое, они создают связи, благодаря которым возможно взаимодействие между двумя предметами. Такое и происходило между нами. Необъяснимое чувство. Словно мои пальцы – начала его пальцев. Я чувствовала, что буквально объединяюсь ощущениями с ангелом. Я понимала его без слов и даже прикосновений. Его настроение. Мне не нужно было видеть даже лица, даже в расстоянии двадцати шагов – ощущала его нутром. Дар или проклятье? Это предстояло ещё узнать. Но то, что в этот момент слабости для меня закрыли свет солнца и позволили скрыть боль во тьме, это точно. То, что теперь ангел мог понять, что я ему не враг, было во благо нам обоим. Чтобы дойти до конца испытания, нам нужно было стать единым организмом, сильным и несгибаемым, неделимым, с одной волью и целью.

И когда он сел подле меня, сам, когда поднёс холоднейшую ладонь к моему лбу, когда вновь сон сковал моё тело и сознание, всю мою сущность накрыла волна спокойствия и беспамятства. В страшную бурю, что отличалась ещё большой жестокостью и продолжительностью, ангел скрыл меня от страха и дрожи. Он не позволил мне увидеть грядущий ужас. Он спрятал меня под собой. Надолго. До восстановления души и тела.

Сколько длились метели из песков? Не знаю. Когда открыла глаза, то увидела, что почти весь песок был чёрным как зола. Небосвод показался таким далёким и неестественным, солнце маленьким круглым шариком посреди пустого голубого неба. В моей руке уже был конец пояса, другой конец – добровольно повязан на кисти ангела.

Моё шевеление он заметил быстро. Да и как, если самым шумным существом теперь являлась лишь я? Я боялась почувствовать боль в теле, поэтому медленно дёргала ногами, руками, кивала головой. На удивление, почти всё прошло, только рёбра казались немного сжатыми, но это были пустяки. В таком состоянии уже могла идти, поэтому оставаться на месте теперь было не нужно.

Путник обернулся на перекаты песков в мою сторону и кивнул. Он долго ждал моего пробуждения. Это заметила по его лицу, теперь оно вновь было спокойным, бледным и целым, совершенно прекрасным, ни следа от царапин, ударов женского кулака. Да и весь его вид выражал силу и могущество. Шитьё спины оказалось полезным. Ангел стал здоровее и активней. Он сидел с ровной спиной, с гордо поднятой головой. Усмехнулась, вспомнив нашу драку. Хотелось рассмеяться по-дружески, но не стала. Он мог неправильно понять. Решила просто улыбнуться в благодарность и продолжить путь.

Шаг за шагом. Мы шли по чернеющим дорогам, не знали, что нас ожидает, готовились к худшему, но не забывали верить. Верить! И делать всё, что от нас зависело, дабы познать этот мир.

В несколько снов пути с той бури заметила, что теперь ангел шёл рядом со мной, угадывая направления моих шагов. Порой он ошибался, порой я играла с ним, водя по небольшим кругам, доводя его до лёгкой злости. Не могли мы находиться в постоянном хождении, это утомляло, особенно, когда холмы стали ниже и теперь пейзажи не отличались друг от друга. Этого ангел не видел, но представлял это по моим недоумевающим и тревожащим ощущениям.

Улыбка вновь сменилась на узкую полоску сжатых губ. Перед сном, во сне, после сна – во все моменты думала о будущем, об этом мире и не понимала, сколько ещё придётся пройти, ведь чернота – не конец? Я не знала. Я не могла представить. Всё происходило медленно, слишком стремительно. Даже температура воздуха… она долго была горячей, сухой, но постепенно снижалась, особенно стало ощущаться после объединения сил путника и моих. По событиям отсчитывала изменения. Всё это не давало покоя. Это лишало сна. Я даже ходила взад и вперёд, пытаясь унять пыл, устать и уснуть от усталости. Почти не получалось. От нервов началась бессонница. Конечно, была рада мечтать, подсматривать обездвиженным во время сна ангелом, но … всё тяжелей было забыться и улететь отсюда даже в грёзах.

Одни пески. Одни чернеющие пески. Ветры. Бури. Прямая линия горизонта.

Хотя бы на миг… пускай ангел увидит хотя бы на миг этот мир. Вдруг бы он понял, почему так происходит. Может быть, он что-то знал, но не мог сказать из-за неспособности. Даже наша связь не могла передать мысли, только ощущения. Всё мучило. Всё не давало покоя.

Мужчина это ощущал даже по громкому неровному дыханию. Чуть ли не задыхалась. А он как бы смотрел на меня, через все те же сомкнутые веки, красовался острыми скулами, красивыми линиями рта и манил к себе, совращая девическое слабое сердце, ноющего от одиночества и желания вернуться домой.

С нашей драки прошло много снов. Ангел стал спокойней. Чаще контактировал со мной. Мне было приятно и радостно, что теперь не видела вымученное выражение лица, очень страдальческое и излишне высокомернее. Простота шла больше этому существу. Она делала его более привлекательней и мужественней, более мудрым и взрослым. Сосредоточенность на своим шагах, умение понимать, куда направляется товарищ, осознание цели и того, что одиночество – это истинная мука, чем потеря сил. Мужчина, что б его, очень привлекательный мужчина. Как жаль, что смотрела на него через чёткую программу «дойти до конца, отправить домой и самой вернуться», ведь всё же нам обоим хотелось чего-то большего.

С печальной улыбкой глядела на ангела, думала о всяком и старалась уснуть. Иногда это получалось. Я утопала в страшных снах, просыпалась в холодном поту, а после мечтала забыть об увиденном.

Ощущая моё непривычное состояние, ангел тоже волновался. Хоть и скрывал тщательно, но скрыть его робко тянущиеся пальцы ко мне, по ленте, связывающей нас, было нельзя. Я замечала это и с отчаянием ускорялась вперёд.

Мы шли по пустыне. Видели перед собой уже крупные чёрные камешки, что били нас во время бурь до крови и ссадин. Всё тревожило и пугало, однако два путника не сдавались. Продолжали идти, не отрываясь.

Что значит, когда кто-то заботиться о тебе? За время, что провела в той пустыни, редко получала руку помощи. Ангел не баловал своей снисходительностью. Те редкие проявления заботы… они дороги мне, потому что в них раскрывались стороны существа, которые он почти никому не показывал. Ему было очень непривычно. Его больше привлекала стремительность, напор, жар тел и страсть, а не медленные, почти неощущаемые переглядывания и воздушные прикосновения, похожие на некий приятный дымок. Я же не могла показывать любовь к объятиям, для меня ангел всё ещё являлся чужим существом, полностью доверять которому не могла после предательства и бегства. Да и влезать в чужое пространство существа, эмоции которого почти не читаются на лице, казалось бессмысленной и опасной затеей. Я решила остаться товарищем, что будет наблюдать и направлять, при необходимости подставлять плечо, чтобы никому не было удобно.

В этих ощущениях проявилось ещё наше различие. Когда моя апатия достигла предела, а я не решалась что-то исправить или подсесть к импровизированному костру у ангела, мужчина просто поставил меня на ноги и принялся лепить из моего тело одну из боевых стоек.

Он не мог говорить. Он не мог слышать. Он не мог видеть. Может, даже запахи не ощущал. Только вибрации. Только язык тела. Наверно, поэтому столько всего он высказал лишь своими прикосновениями, точными, знающими. Его дыхание было настолько обжигающим, что мне стало жарко под солнцем.