Buch lesen: «Страницы зеркал», Seite 4

IV

Я шел вверх по Виноградской, уворачиваясь от дождя, который постепенно перешел в ливень. Дальнейший поиск в такую погоду был малоэффективен и потенциально опасен для здоровья, поэтому я спустился в первый попавшийся кабак то ли «У кролика», то ли «У Розового сада», у них тут названия все на одно лицо. Вино местное в большинстве своем несъедобно, поэтому заказал пива и стандартную чешскую еду, мало отличающуюся от заведения к заведению. Пахло жареным луком и квашеной капустой, дождь колотил по стеклам с нарастающей силой. Внутри было тихо и уютно. Миловидная и даже приветливая официантка принесла пиво и местную газету, которую я взял скорее из вежливости – мой чешский, мягко говоря, слаб.

Глотнув приятный с легкой (именно, с легкой) горчинкой напиток местных пивоваров, я попробовал еще раз посмотреть на оказавшуюся странной заменой моему оружию записку. Сколько за последнее время побывало различных предметов (или знаков?) в моих руках и бесследно исчезло? Не лживая ли Ариадна плетет свою паутиную нить, чтобы привести меня к погибели?

Дождь как-то внезапно, словно в тропиках, прекратился, и от мостовой даже отразился на окнах луч солнца. Только в этот момент понял, что крон у меня нет.

– Ничего страшного, мы принимаем дойчмарки, – улыбнулась своей белой грудью официантка. – Заходите еще.

– Непременно.

Хотя за последние несколько суток я еще не возвращался никуда.

– Может быть, Вам нужен ночлег? Это совсем недорого, а я вижу, Вам нужно отдохнуть.

Надо полагать, видок у меня был потрепанный. Двухдневная (на ощупь почти борода) щетина, и хорошо еще, что она не знает, откуда на мне одежда.

– Спасибо, но у меня тут друг неподалеку живет…

Видимо, уверенности в моем голосе было ровно настолько, что это позволило ей повторить предложение.

– С удовольствием, пани.

– Идемте, я провожу.

Каморка оказалась на втором этаже, видимо, излишек площади при очередном переустройстве дома, высоченные потолки с почерневшими от времени потолочными балками, на которых просматривался рисунок какой-то еще более древней эпохи. Узкое окно с видом на внутренний дворик, пружинная кровать и рукомойник под мутным зеркалом в углу.

– Располагайтесь, я принесу бритву и горячую воду. Вероятно, вечером даже удастся разогреть Вам ванну, – она улыбнулась так, что мне пришлось отвести глаза.

В общем минут через 15 внешность моя уже не была устрашающа, даже, пожалуй, приятна. Оставив в комнате мерзкий картуз, я спустился вниз. Автоматически проверив карман, понял, что карты там больше нет, и нисколько не удивился, не обнаружив ее на столе. Предмет сделал свое дело, предмет может уходить.

– Я днем работаю…Муж уехал в Брно… – сказала прелестница, чуть потупившись. – Так что Вы могли бы погулять по городу или даже прокатиться недалеко. Например, в Кутна Гору, там есть замечательная церковь XV века. Она вся из черепов…

– Да с удовольствием! – мне ли отказываться от черепной церкви.

– Через полчаса поезд отходит от вокзала. Часа за полтора доедете. И не оставайтесь там на ночь! Я буду ждать…

Поезд, в отличие от экспресса, двигался, не торопясь, позволяя насладиться местными – несколько мрачноватыми – красотами. До отправления я успел заскочить на почту и отправить своему приятелю в Австрию по телеграфу просьбу прислать мне некоторое количество денег, которые я верну, как только…

Итак, снова судьба ведет куда-то. Даже не важен маршрут и не принципиальна цель. Движение. Такое неторопливое, оно словно пропускает время сквозь тебя, пусть оно его впитывает, как губка. Чем больше времени в тебя втекает, тем медленнее оно идет – спросите у пирамид.

Городок оказался в целом невзрачным, группирующимся, как принято, у центров притяжения типа ратуши, костела и чего-нибудь совсем исторического, в данном случае, Костницы. Мой скепсис, безусловно, в значительной мере навевался грязно-серым небом, нависшим над горами и шпилями, уверен, что в солнечную погоду тут совершенно иное ощущение.

Присоединившись к движению разрозненных групп зевак, я довольно скоро добрался до цели путешествия. Я не могу сказать, что был как-то потрясен внешним видом – путешествуя по Европе, видывал немало более интересных архитектурно строений, но, опустившись вниз, я понял, что ноги мои столбенеют. Со всех сторон на меня смотрели пустые глазницы, света с улицы было недостаточно, горели свечи. Тусклый тревожный полумрак в царстве смерти, люди куда-то делись, и я оказался один. Я готов был увидеть Ренату за любой стеной и почувствовать дыхание Демона на улице. Бросился с закрывающимися глазами назад, поскользнулся, моя рука уткнулась в мокрый камень, нет, череп, мои пальцы скользнули по глазницам, разверзстому в вечной неутолимой жажде пищи и похоти безгубому рту…

Подыматься по ступеням пришлось с таким же усилием, как в управляемом сне, когда не хватает энергии. Холодный воздух взбодрил, но крупная дрожь овладела моим телом. Мелькнула мысль – лучше б остался в Праге… Но смысл жить, проведя жизнь на постели от колыбели до смертного одра? Зато безопасно. Глинтвейн в местном кабаке в каком-то старинном подвале был незамысловат, но горяч и заборист. Следуя идее исключительно согреться, а не напиться, я тянул уже третью глиняную чашку. Когда ко мне подсел местный пьянчужка, я был даже не слишком против, хотелось переключиться на общение с кем-то более живым, чем полутысячелетние черепа, и более пьяным, чем я.

– А ты думаешь, они тут всегда так лежали, черепа энти? А? – начал он как-то уж совсем без обиняков и именно с той темы, от которой я хотел бы отойти.

– Да Бог с ними с черепами, любезный. А скажи мне, всегда ль тут такая погода?

– Ты мне зубы не заговаривай! – грохнул он кружкой по столу. – Я все тебе расскажу! Я ж тут служил в церкви сторожем!

Интересно, смогу я его вырубить, если кинется? Надеюсь, ножа у него нет…

– Так вот, слушай.

Он сделал движение, намереваясь меня обнять, отвратительный пивно-самогонно-чесночный перегар ударил мне в лицо. Слегка отстранил его руку, он потерял равновесие и почти стукнулся мордой о некрашеный стол. Ладно, нестрашно, пусть продолжает.

– Ну, вот! – он не понял моего движения, но обниматься больше не лез. – Раз в год в позднюю осень, ночью, обычно в дождь, сюда приезжает телега. В ней двое в капюшонах, а в телеге полным-полно энтих самых черепов… Да, аж падают на дорогу. Громко так… Мне еще бывший смотритель рассказывал, я не верил, пока сам, понимаешь, не увидел. А еще у них факелы. Только им факелы не нужны, потому что они глазами светят. Там свет такой, ну как от облака на небе, только ярче. Ну вот, они приезжают, ключами своими, значит, дверь в храм открывают, один на входе стоит, сторожит как бы, а другой черепа по одному-то и меняет, те, что в церкви, на те, что в телеге, к утру только управляются. Про меня они знают, но знают, что я только в комнатке своей сижу тихо, как мышка, трясусь и бехеровку пью. Вот, а ты говоришь! – сказал он как-то внезапно. – Пойду отолью.

И пропал, каналья, естественно. Пришлось платить и за него, благо марки здесь тоже были в ходу, а напил мерзавец не на много. Возможно, я был не первый слушатель байки за сегодня. Дорога обратно сначала казалась скучной, за окном снова шел дождь, капли стекали по стеклам, иногда подсвечиваемым дорожными огнями, попутные деревеньки уже спали. Но по мере приближения к Праге мысли о хозяйке моего ночлега стали занимать меня все больше. Да, тут не пахло романтикой или интересной беседой, но живая развратная плоть заставила мое сердце забиться быстрее стука колес.

Дорога от вокзала заняла минут 15. В кабаке было темно, что странно, и нехорошие мысли стали посещать меня. Не хватало еще искать ночлег в ночи. Я постучал несколько раз, в конце концов, внутри раздались шаги, и на пороге показалась она.

– Ты вернулся… хорошо. Я закрыла кабак, решила, что лучше мы побудем вдвоем… Ты будешь мыться или сразу пойдем?

Тут она потупилась и, возможно, даже покраснела, но вряд ли сильнее, чем я.

– Я, пожалуй, в ванну, если можно. – произнес я слегка срывающимся голосом.

Мысль о том, что я пахну козлом и одеждой козла добавила уверенности в моем решении.

– Пойдем, покажу, но ты недолго…

Не надо сообщать, что я был быстр как молния, а сердце уже отбивало такт экспресса. Ванна не слишком чистая, с бронзовыми кранами, подсвечиваемыми заботливо предоставленными свечками, использовалась, судя по запаху, в основном для стирки, но и это было прекрасно. Меня ждали махровое полотенце и она за дверью. Вытереться я не успел… Сочные губы впились в меня, практически обнаженные груди прижались к моей коже, и я был уверен, что они горячее меня, только что вылезшего из ванны. Она тащила меня по темному коридору, мы задевали какие-то вещи, висящие на стене, они падали, но это только раззадоривало ее, казалось, она делала это нарочно, мое полотенце было потеряно в самом начале и я, полностью обнаженный, был влеком женщиной, которую я знал несколько часов, в неизвестность. В конце могла быть пропасть или ярко освещенный зал с толпой смеющихся жующих людей. Но не в этом районе Праги и не в это время года. Наш путь закончился в довольно широкой спальне. С камином и покрытой балдахином кроватью. Было жарко то ли от камина, то ли от хозяйкиного тела.

Она взяла свечу в изголовье, возможно, чтобы лучше разглядеть меня, я почувствовал неловкость, как бы невзначай опрокинула свечку, горячий воск хлынул мне на грудь, живот и ниже, это было не то, чтобы больно, но я дернулся.

– Ах бедненький, извини, я сделала тебе больно, сейчас поцелую… – и она движеньем, не терпящим сопротивления, бросилась целовать мне грудь… – Теперь ты, сделай мне тоже…

Она взяла другую свечку, побольше, и вложила мне в руку, повела ее над своей грудью и опрокинула воск на свою кожу, потом на темный крупный сосок, спина ее изогнулась…

– Еще, давай!!!

Воск застывал на ее сосках, меняя форму, я уже плохо видел и еще хуже соображал. Катарина (откуда-то я вспомнил, что она представилась в какой-то момент) скользнула губами вниз с каким-то то ли стоном, то ли рыком… голова моя окончательно пошла кругом, последнее, что я помню, что она сбросила с себя остатки одежды и оказалась передо мной в позе животного, которое нужно было укротить. Все остальное я предпочел бы приписать не до конца выветрившемуся из головы наркотику…

Утро ждало меня ярким солнцем и завтраком с кофе на подносе моей неутомимой хозяйки. Двигаться я, определенно, был не в силах.

– Дорогой, мне нужно работать, вот одежда, погуляй до вечера.

– Прости, одежда откуда?

– Это мужа, ничего страшного.

– ?

– Ничего страшного, я сказала, если что не так – голову отрежу!

В ее руке оказался непонятно откуда взявшийся мясницкий нож. И непонятно, угроза относилась к мужу или ко мне…

И, повернувшись совсем в двери, она вдруг, совершенно без улыбки произнесла: «И да, я не Ольга…» И провела этим милым ножом себе по шее. Так, что остался красный след. И расхохоталась, громко хлопнув дверью. Почему-то стало понятно, что вечером меня если кто и будет ждать, так это разъяренный муж или полиция, или они вместе.

V

Сборы были недолгими. Единственный нюанс – моя благодетельница забыла, видимо, предложить мне обувь, пришлось немного пошарить по шкафам. Непременно верну.

На почте ответа от приятеля еще, естественно, не было, и я сделал все-таки попытку найти пана Калюжного. Светило солнце, я посчитал это хорошим знаком, через час блуждания по кварталу наткнулся на зеленый дом, показавшийся мне знакомым (что легко, конечно, могло быть иллюзией). Однако, судьба была на моей стороне. Первая же выходящая из подъезда тетка оказалась его соседкой и сообщила, что пан гуляет в парке с собачкой.

Парк был мил, но не слишком обширен, и найти моего приятеля с его шпицем оказалось несложно. На мое удивление он был чрезвычайно рад тому, что я решил его навестить, случайно оказавшись в городе. Было решено отметить нашу встречу (по счастью, не то что в том месте, где я останавливался, а, вообще, ближе к Карлову мосту).

– Ты не представляешь N, как тебе повезло, – розовощеко размахивая руками продолжал он после десятой, кажется, бехеровки. – Завтра мы проводим спиритический сеанс в подвалах замка императора Рудольфа, да-да, того самого, поклонника алхимии и вообще великого короля во всех смыслах. Публика будет самая достойная, особи графских кровей, ты не пожалеешь! Медиумом будет сам … (тут он перешел на шепот, но имя я то ли не расслышал, то ли для меня оно ничего не значило).

– Буду польщен, но я, как ты понимаешь, не граф, что толку в моем там присутствии?

– Ах, N, перестань, я все про тебя знаю.

– ???

– Я знаю, что ты долго практиковал в Лондоне, может, покажешь нам тут пару своих штучек!!! Ха-ха-ха! Золото из свинца сделаешь, как Джон Ди? Прямо в том подвале!!! – казалось, он не прекратит свой идиотский смех.

– Помилуй, пан, да нет у меня таких навыков, да и кто такой мастер Ди, я знаю весьма расплывчато.

– Все ты знаешь… И я все знаю… И про английского посланника… И зачем ты здесь… Все… – последнее слово плавно перешло в храп.

Я попросил заказать такси, деньги весьма кстати оказались в выпавшем на пол портмоне пана Калюжного. Весу, надо отметить, он был немалого, и мне понадобилась помощь официанта, чтобы погрузить его в машину. Несколько более сложной задачей оказалось поднять его на третий этаж, но, к счастью, он начал приходить в себя, и нести его не пришлось. Он еще довольно долго не собирался утихомириваться, так что пришлось выкурить с ним сигару и выпить коньяку, пока его храп не стал наконец превалирующим над всеми звуками в доме, включая вновь разгулявшийся ливень.

Наутро, впрочем, он вопреки моим ожиданиям был бодр и свеж и ждал меня внизу к завтраку. Мне также был выдан приличествующий нашему торжественному мероприятию костюм в виде смокинга и даже цилиндра. В таком наряде нам предстояло для начала отправиться в церковь, дабы отмолить наши бывшие и ожидающиеся прегрешения. Обряд был весьма формален, во всяком случае, я ничего не почувствовал. Пожалуй, запах ладана, какой-то особенно пронзительный в этот раз, и полуоборот в мою сторону миловидной прихожанки в шляпке оставили наибольшее впечатление. Далее был еще более скучный обед, состоявший из поросячьего колена с кнедликами и без алкоголя, дабы не оскорбить духов. Потом стала собираться собственно компания адептов. Как и следовало ожидать, среди них были расфуфыренные старухи с горящими от возбуждения глазами, пара очень серьезных лысеющих типов с моноклями и, конечно, некая выряженная цыганкой дама без определенного возраста и национальности.

– Это медиум? – не удержался я.

– Да нет, ну что ты, я ж говорил тебе вчера, просто ты уже был пьян, как свинья.

– ?

– Медиум – Вальтазар, слепой мальчик, ты не слышал, что ли?

Я пробормотал что-то извинительно-невнятное.

Мероприятие было спланировано должным образом – за высокопоставленными особами прибыли кареты, народ попроще, включая нас, был отправлен на такси. Нас доставили на набережную Влтавы, где всех уже ждали лодки. Отсвет закатных облаков в волнах и фонари на носу лодок создавали атмосферу если не мистическую, то сказочную. Обещанного медиума, впрочем, нигде не было видно, вероятно это в глазах постановщиков составляло некую интригу спектакля. Плыли мы не очень долго, завернули в конечном итоге в темную незаметную с русла реки протоку и остановились у крошечной пристани рядом с каменной стеной. На берегу нас ждали пару человек с факелами, которые помогли выбраться из лодок «графиням». В стене образовалось дверное отверстие, из которого пахнуло склепом. По мокрым стенам носились тени от факелов сопровождающих, некоторые нервические особы в группе время от времени издавали тревожные вздохи, в общем, представление, несмотря на легкую переигранность, производило приятное впечатление.

Путь завершился в довольно тесной, но с высоким, недосягаемым для света факелов и нескольких стоящих на столе свечей, потолком комнате, из мебели был круглый каменный стол и довольно простые, явно принесенные только на это мероприятие стулья числом участников плюс один. Никаких инструкций не было, и мы расселись, шумно двигая стулья, старым дамам была оказана соответствующая вежливая помощь. Прошло минут десять, ничего не происходило, факелы потрескивали, иногда по стене проскальзывала тень летучей мыши. Я хотел уж было обратиться к своему приятелю с вопросом: «Ну и?», но в этот момент совсем крохотная, не более четырех дюймов, дверка приоткрылась, из нее вышел ребенок лет десяти-одиннадцати в мантии и черных очках. Прекрасная постановка, мелькнуло в голове.

Я ждал типичного развития событий – планшетки или блюдечка, совместного чтения молитв или мантр, но дело пошло совершенно иным образом. Мальчик каким-то сиплым, словно простуженным голосом произнес странную фразу: «Вам тут слишком темно, ничего не видно». И очень быстро, почти молниеносно, погасил стоящие на столе свечи. Факелы колыхнулись, выпустили столп искр и угасли, оставив только остаточное свечение на сетчатке глаз. В кромешной темноте стало немного не по себе. Где-то за стеной было отчетливо слышно, как капает вода, за столом повисло тревожное молчание.

– А кто это у нас тут пришел?

Голос донесся оттуда, где стоял медиум, но был не то что не детский, а принадлежал дряхлому старику. Я почувствовал, что в мой локоть впились чьи-то пальцы, видимо одной из «графинь», по правде говоря, мне тоже захотелось подержаться за элемент успокаивающей реальности.

– Это наши гости, будь с ними вежлив, пожалуйста, – это уже явно мальчик, точно из того же угла.

– Чего же наши любезные гости хотят?

– Я хочу услышать Иоанна Крестителя, – это уже я.

Я? Да не хотел я этого! Или хотел?

– Ааааа, любитель отрезанных голов проявился (!!!!!), не про твою честь святых вызывать!

Ужас охватил меня, да и пальцы «графини» разжались, и стол скрипнул противно, отодвигаясь.

– Наполеона! – это, похоже, один из джентльменов в пенсне.

Это, к счастью, обстановку разрядило, общество единодушно выразило поддержку кандидатуры вызываемого, и далее все пошло по более-менее привычным правилам. Наполеон, конечно, явился, посыпались вопросы о политике, каких-то интимных частностях жизни высшего света и прочая чушь. Стало скучно и даже сонливо, мысли плавно ушли в сторону, вспомнились, угасающие по мистической силе или ловкости постановщиков, факелы… И вдруг они ярко вспыхнули, но видел их только я, не уверен, что присутствующие вообще уже находились в этой комнате, на месте, где была маленькая дверца, через которую входил мальчик, образовалась плохо освещенная лестница, по ней, танцуя, спускалась девушка в легкой тунике, безусловно – Ольга, в руках она несла поднос, на котором покоился покрытый узорчатым платком какой-то округлый предмет.

Гостью, кроме меня, видел только медиум, он несколько церемонно поклонился ей и уступил дорогу. Она, не обращая внимания на его движения и не прекращая своего странного танца, подошла ко мне, обняла за шею одной рукой, ее волосы коснулись моего лица, и полуобнаженная грудь дала ощутить свое тепло, поднос наклонился, предмет, высвободившись из укрывающего его платка, соскользнул мне на колени, какая-то теплая жидкость обдала брюки… У меня на коленях, глядя на меня мертвыми уже зрачками, лежала свежеотрезанная голова, но что самое ужасное – голова была моей…

Я очнулся от запаха нашатыря, сеанс, судя по всему, был прерван, поскольку свечи на столе были зажжены, рядом со мной хлопотал мой приятель с неизвестно откуда взявшимся медицинским набором, «графини» сочувственно кряхтели, прочие выражали скрытое недовольство, надо же как размяк, видимо, из-за духоты. Мальчик куда-то исчез. Надо ли говорить, что ни лестницы, ни, тем более, головы не было и в помине. Брюки были чисты, не считая следов пыли, образовавшихся, когда я сверзился со стула. К счастью, моя голова при падении не пострадала.

Судя по всему, в подземелье мы пробыли довольно долго, потому что на улице был уже туманный предутренний рассвет. Пахло травой, речными водорослями и пароходным дымом. Лодки ждали нас на том же месте, под скрип уключин на обратной дороге я был угощен еще порцией нашатыря и глотком коньяка из нагрудной фляжки. Разговор не клеился, понятно, что я не стал делиться своими видениями, а слушать сочувственно-упрекающие комментарии не хотелось. На пожелание пройтись в одиночестве я не услышал даже беспокойства по поводу своего самочувствия, и с некоторым облегчением предался бесцельной ходьбе по пустынной улице уже слегка подсвеченной отражением восходящего солнца в окнах верхних этажей.

Рекламные тумбы предлагали разнообразные способы полюбоваться достопримечательностями старинного города, среди показавшихся мне занятными был парад монгольфьеров и дирижаблей, намеченный как раз на сегодня. Взяв мероприятие на заметку, заглянул на почту, где с радостью обнаружил не ожидаемый, в сущности, перевод от приятеля. Только сейчас я осознал некое несоответствие своей формы одежды началу дня: цилиндр, который я мял в руках, казался особенно вызывающей и даже подозрительной деталью, но некоторый обретенный капитал придавал мне уверенности и в этом, практически маскарадном, костюме, во всяком случае, полицейские, случайно попавшиеся навстречу, смотрели на меня с достаточной долей уважения.

Зайдя в непонятно по какой причине открывшуюся в столь ранний час антикварную лавку, купил с целью какой-то мальчишеской бравады изящную ручную гильотинку для сигар, хотя страстным курильщиком никогда не был. В своем хаотичном блуждании я, сам того не желая, оказался на Виноградах и уж подумывал о том, чтобы вернуться к приятелю и, по крайней мере, переодеться.

– Прекрасный пан!

Только этого не хватало – это была Катарина, судя по двум корзинкам с продуктами, возвращающаяся с рынка. «Помоги мне», – сказала она как-то бесцеремонно вручая мне одну из корзинок, но в голосе не было ни обиды, ни неприязни. По дороге она что-то ненавязчиво щебетала про растущие цены и пару раз беззлобно прошлась по моему одеянию.

– Есть хочешь?

Это было вместо благодарности за услуги носильщика. Предложение было как нельзя кстати, и скоро кухня наполнилась запахом яичницы с беконом, к которой помимо кофе была придана бутылка моравского. Она наполнила два бокала, мы молча чокнулись, пока я ел, она сидела с ничего не выражающим лицом.

– Забери меня отсюда, – она выпалила это вот так, без всякой подготовки, что я чуть не подавился.

– Если бы ты знал, как я это все ненавижу!

Тут в стенку полетела и с грохотом разнеслась на осколки глиняная тарелка. Я, помня вчерашнее утро, с неким беспокойством оглянулся на предмет ножей в сфере ее досягаемости.

– Эти тарелки, – еще одна отправилась вдогонку – мерзкие рожи, грязь эта постоянная, которую нужно оттирать, я же не вижу ничего вокруг, даже когда иду по улице, ты же умный, чуткий, забери меня, поедем отсюда, поедем в Париж, в Америку, куда хочешь, я подарю тебе себя, рожу тебе сына, буду твоей рабыней, все, что захочешь, только забери.

Хлынули слезы, истерика приближалась к кульминации. Надеюсь, это не симптомы психического расстройства. Она налила себе еще стакан, выпила залпом.

– Прости, – молча поднялась и оставила меня одного…

Произошедшее требовало от меня, вроде, неких действий, хотя бы нейтральных слов утешения, но ни малейшего желания заниматься этим не было. Она вернулась минут через двадцать, без следов слез, умытая и переодевшаяся, от нее даже пахло недорогими, но подходящими ей духами. В руках был довольно объемистый дорожный саквояж.

– Забери, если что-то тут осталось твоего, мы уходим.

– ?

– Давай быстро, здесь больше нечего делать, я взяла деньги и документы.

Голос столь решительно контрастировал с недавней истерикой, что я еще раз вернулся к мысли о психической болезни. Я был практически уверен, что ничего моего в этом доме не осталось, но поддался посылу и поднялся на второй этаж, в некоем отрешенном состоянии толкнул одну из дверей, это оказалась вчерашняя спальня, о, черт! Вся кровать, пол и одна из стен были забрызганы кровью!!! На грязной тарелке на столе лежала отрезанная мужская голова…

– Ты долго там? Заблудился что ль?

По лестнице я спускался даже не на ватных, а на каких-то текучих ногах, как не рухнул со ступенек – непонятно, возможно организм стал адаптироваться к этому бесконечному калейдоскопу ужаса.

– А, я ж говорю, заблудился, – голос Катарины стал уже какой-то мурлыкающий, в руках была старая керосиновая лампа, из которой она решительно разбрызгивала горючее по комнате.

– Да и муженек тоже… заблудился, я ж не ждала его вчера, а он заявился, а у меня постель не стираная, ну, где мы с тобой кувыркались, ну он в раж, с кулаками набросился, а я ж говорю – не нарывайся, плохо закончится, – она непристойно рассмеялась, широко раскрыв рот, – вот он и потерял голову от горя, у тебя есть спички? – это тоже без всякого перехода, – нет, ну и ладно, свои имеются, – это она уже как-бы себе.

Когда я выскочил на улицу, из окна кухни уже валил дым…

VI

Пробежав почти пару кварталов, я понял, что цилиндр мой остался в пожаре, но, да ладно, надеюсь, приятель простит. Успокоившись, я поймал такси и указал запомнившийся адрес фестиваля воздухоплавания, очень уж захотелось оторваться от земли. Доехали довольно быстро, картина, открывшаяся с возвышенности, поражала яркостью: пара десятков различных летательных аппаратов, окрашенных в радужные цвета воздушных шаров, мерцающие сталью цепеллины и небольшие аэропланы, были окружены толпой празднично одетых горожан, в руках у детей были столь же пестрые шарики. Как вскоре выяснилось, мероприятие было приурочено к открытию воздухоплавательного сообщения Прага – Берлин, и основным объектом притяжения любопытствующих был гигантский серебристый челнок – чудо немецкого дирижаблестроения. Он легко покачивался на стальных тросах, отливая металлическим боком, на фоне какого-то совершенно пронзительно-синего неба. Легкий аэроплан с привязанными разноцветными лентами кружил вокруг этой махины, давая представление о масштабе конструкции.

Цены на билеты на первый рейс были поистине заоблачные, но, тем не менее, несколько человек под одобрительно-раздраженные взгляды зевак стояли в очереди в кассу. «Только первый класс!», – зазывала реклама на щите, – «Шампанское без ограничений всю дорогу!», «Оцените немецкое качество!». Я не совсем понял, как оказался в очереди следом за дамой в белом, до пола расшитом какими-то блестками, платье и шляпке. Вероятно, следовало убедиться в наличии необходимого количества купюр (а гораздо разумнее, посмотрев для вида на часы, которых тоже не было, и вздохнув от скуки, отправиться дальше изучать выставку), но она, повернувшись вполоборота ко мне, спросила: «Вы не помните, сколько лететь? Три часа или больше?». В общем, я не мог поступить, как жалкий обыватель. «Мне кажется, чуть дольше», – и моя рука протянула в кассу не пересчитанную пачку. «Увидимся на борту», – я был одарен достаточно искренней, встречающейся у людей обеспеченных, но не испорченных, улыбкой.

До старта оставалось еще полчаса, и я решил пройтись среди экспонатов. Запах авиационного бензина смешивался с дымом от жарившихся сосисок, играл военный оркестр. Воздух был душен, от не по сезону палящего солнца захотелось укрыться в одном из павильонов. Здесь демонстрировались грозные вестники будущих войн – новые бипланы с пулеметами и подвесками под бомбы. Машины выглядели совершенно новыми, но на борту одной, возможно для большего антуража, было изображено с дюжину черных черепов в знак победы над реальными или вымышленными врагами.

Между тем, некто в парадном белом кителе начал вещать в рупор о начале посадки для уважаемой публики, намерившейся отправиться в комфортабельное путешествие на самом современном средстве передвижения, которым обладает человечество на сей час! Оркестр заиграл что-то уж совсем бравурное, в воздух было выпущено несколько ракет, а маленький аэроплан под бурные овации совершил петлю вокруг цепеллина, едва не коснувшись крылом одного из тросов. Пассажиры, числом не более двадцати, начали подниматься по украшенной красным бархатом и позолоченными канатными поручнями лестнице к крошечной черной дверке салона, только теперь стал по-настоящему понятен масштаб наполненного легким газом монстра. Публика была самая светская, речь звучала в основном немецкая. Матрос, проверяющий билеты, посмотрел на меня с известной долей подозрения, но, внимательно изучив билет, одарил приветственным «Гутен таг» и белозубой арийской улыбкой.

Салон, в котором сначала после ослепительного солнца решительно ничего было не разглядеть, поразил какой-то дворцовой роскошью – красное дерево, белый рояль в центре зала, резная бронза на иллюминаторах. Цена билета отсекала неспособных это оценить с должным спокойствием, как само собой разумеющееся. Варианты рассадки были довольно свободные – можно было занять место у иллюминатора, чем я не преминул воспользоваться, выдав в себе, безусловно, человека не искушенного, в баре, куда немедля направилась группа молодежи, у фоно или даже рядом с карточным столом – это место пока было вакантно. Довольно скоро я заметил и спутницу по очереди – она слегка кивнула мне головой и отправилась в дальний конец салона.

Реклама, скорее всего, утверждала правду – рядом со мной оказался еще один носитель белого кителя с подносом, наполненным бокалами с игристым напитком. Старт был действительно торжественным: в баре раздался залп из пробок, на улице пальнула пушка, оркестр решил превзойти в грохоте самого себя и заодно уже разогретую пивом со сливовицей толпу. В воздух полетели шапки и детские шарики. Тросы, видимо, как-то неравномерно стали отпускать, пол слегка накренился, поднос с шампанским рискнул потерять часть бокалов, но все выровнялось, стало видно, как земля подалась вниз, моторы дирижабля загудели низко, легкая дрожь прошла по корпусу – в небо!

Шампанское оказалось превосходным, земля удалялась, открывая все шире горизонт, пианист ненавязчиво заиграл неизвестный мне вальс, утро стало растворяться в тумане памяти… Внизу, впрочем, тоже появилась легкая дымка, а на горизонте даже как-то помрачнело. В рубке, куда вела дверь из салона, заработал, насколько я понял по характерному стуку, телеграф, вскоре оттуда спустился человек и, пригнувшись, с лентой в руках подбежал к паре высоких офицерских чинов, на которых я ранее не обратил внимания. Выражение их лиц исказила гримаса раздражения, они что-то тихо, но резко сказали гонцу и он, так же сгорбившись, удалился наверх. Вскоре из рубки спустился офицер, командир судна или помощник, этого я не понял, они заговорили вполголоса, так что невозможно было разобрать деталей, но видно было, что спор довольно острый, потом, дабы не мешать пассажирам, компания поднялась в рубку, закрыв за собой дверь.