Buch lesen: «Четыре угла», Seite 5
Глава 5
В тот день никто не заметил пропажу препаратов со стеллажей в служебном помещении. Все были заняты предстоящим ремонтом, и медперсонал искал углы для больных на то время, пока будут вестись работы.
Рабочая группа дала знать еще утром, что из-за проблем с предыдущим объектом опоздает. Герману Рицу оставалось только ждать. Он сидел в своем кабинете, поставив перед собой кисти пирамидой, и слушал голоса за дверью.
Тем временем стали открываться двери комнат больных. Один замок снимался с петлей за другим. Молча, бесшумно. Никто не должен был об этом догадаться.
Пробило полдень. Часы тяжелыми стуками отражались в голове главврача психиатрической больницы на юге города.
Тик-так, тик-так. Бац. Шум. Поднялись страшные крики и вопли. Кто-то на первом этаже разбил что-то стеклянное, уронив железный поднос.
– Герман Риц! – раздались голоса.
Герман, выбежал из кабинета и оторопел.
Поднялся бунт. Все больные лечебницы выбрались из своих камер с желанием выплеснуть свои эмоции и свою энергию. Все бушевали. Раздавались крики работников, страшные невнятные речи больных, звуки тресканья черепов. Главврач побежал в поиске работников с целью немедленной эвакуации.
Спустившись на первый этаж, Герман Риц поскользнулся на луже крови и упал лицом вниз, разбив себе лоб об черно-белую плитку. Открыв глаза после удара, он увидел искаженное от страха мертвое лицо. Шея Маргерет была сломана голыми руками больных, уже успевших вымазать их в крови кого-то другого.
Было ясно. Воцарилась анархия, власть больных. Появились жертвы.
Встав с холодного пола, Герман немедленно закричал: «Эвакуация! Немедленно покиньте больницу!». Но толпа просила больше крови.
Волнами безумия тела душевно больных мчались по коридорам больницы в поиске жертв.
– Нельзя упустить! Нельзя оставить! Дайте нам сыра! Кто мой дантист?
Пока эти волны надвигались на Германа, выживший персонал мчался мимо своего главврача к свободе. Но вот поворот и из-за него появились люди, чья жизнь последние годы полностью зависела от препаратов, врачей и семей, сбагривших их в эту больницу. Они мчались с невероятной скоростью. И даже те, кто еще вчера лежал в постели и думал о том, как бы было здорово не чувствовать страх за свою жизнь каждые миллисекунды, сносили людей со своего пути.
Герман осознал в этот самый момент, что больных невозможно остановить словами, а медперсонал все еще сбегался с разных углов больницы. Риц должен был остановить толпу. Он схватил с пола листы бумаги, поджег их и бросил прямо на пол. Моментально вспыхнуло пламя, что огненным хвостом протянулось до служебного помещения, из которого тек рекой первоклассный медицинский спирт. Больные оказались отрезанными от Рица и быстро сбегающегося персонала.
Но этого было явно мало. Герман Риц принял решение броситься всем своим хрупким телом высшей интеллигенции на пациентов, чтобы дать шанс спастись большему числу работников.
В тот же миг, когда он бросился в «объятья» знакомых лиц, он был поглощен, как тонущий корабль морем.
Глава 6
А дальше лишь свет. Яркий ослепительный свет из окна и белые стены. Это была обычная палата в обычной больнице, куда доставляли граждан в тяжелом или среднем состоянии. Приподнявшись на кровати с металлическим каркасом, Герман закричал, ощущая боль по всему телу, что было полностью забинтовано.
– Эй! Здравствуйте! Здесь кто-нибудь есть?
На крики отозвалась медсестра, быстро вбежавшая в его палату.
– Как хорошо, что вы очнулись и именно сейчас. Заходите, прошу! – обратилась она к кому-то за дверью. А затем сказала уже больному – К вам пришли из милиции.
И она удалилась.
Не успел молодой человек полноценно придти в себя, как на пороге появились люди в форме. Один из них был врач, который сразу удалился, остальные двое – милицейские. Их лица не демонстрировали абсолютно никаких эмоций. «Зачем они тут? Я что-то натворил?» – задумался Герман Риц.
– Здравствуйте, Герман. Я думаю, вы знаете, по какой причине мы здесь.
– Здравствуйте, уважаемые. К моему удивлению, я как раз таки не могу понять, чем могу помочь? – болезненно произнес молодой человек.
– Мы думаем, что у вас есть много интересной информации о случившемся в городской Психиатрической больнице №1, где вы, сэр, являетесь или являлись главным врачом.
– Являлся? Случившемся? – И Герман Риц вспомнил. Всё и сразу. Как бы ни пыталось его бессознательное огородить его от тревожных воспоминаний, они все равно проявились. – Ох! Ох! Верно. Абсолютно точно… – продолжил Риц.
От удивления и выраженной на лице врача боли, служителям правопорядка стало не по себе.
– И так. Вы расскажете, что произошло?
И Герман Риц рассказал. Рассказал про бунт, про пожар, про попытку остановить гибель работников.
– А остановить гибель пациентов вы пытались? Или они для вас уже не люди? – Задал вопрос один из милицейских.
– Я пытался. Пытался! Но это было бесполезно. Они буквально разрывали людей на куски!
– К сожалению, но из-за пожара, устроенного вашими же руками, мы не можем установить правдивость ваших слов, так как всё здание сгорело. И все тела внутри него, тоже. Это, знаете ли, усложняет не только нам работу, но и жизни родственников погибших…
На этом милицейские закрыли папки, в которых изредка делали пометки и удалились, ничего не сказав.
Прошло около трех дней. И в дверь палаты Германа Рица постучалась рука знакомого человека. Это был тот самый Луи Мюзх – корреспондент, автор статей желтой прессы и главный ужас печатного мира тех времен.
Герман Риц, прибывая уже в полном здравии и в ожидании выписки, кивнул головой гостю.
– Здравствуйте, Герман. Мне сказали, что вы способны ответить мне на пару вопросов, конечно, если вы согласитесь. – Вежливым тоном заговорил Мюзх.
– Добрый день, Луи. Я способен немного поговорить с вами. И я так понимаю, мне следует ожидать вопросов по случившемуся пожару и бунту.
– Да. Вы правы. Эта тема – сейчас главный источник вдохновения многих писателей нашего города. И не только нашего. Мне бы хотелось узнать всё от первоисточника.
– Луи. Я думаю, вы уже все узнали и без меня. Были в милицейском участке, в больнице. Были у семей пострадавших и погибших. Чего же вам надо от меня конкретно?
– Я рад, что вы не только сказали истину, но и не ходите вокруг, да около. Конкретно, Герман, хочу знать, как долго вы вынашивали этот план? Как давно вы рассчитывали все переменные и постоянные, чтобы ваши пациенты погибли, тем самым излечившись, а вы остались героем?
– Что? Что вы такое говорите?! – Разразился гром в голове бедного Германа. Он не мог поверить своим ушам… Он… планы… убийство? – Мюзх, вы ужасный человек. Я ничего не планировал. Я пытался спасти людей. Никого не убивал. Уйдите!
– Герман, Герман. Ваша реакция говорит об обратном. Не стоит так волноваться человеку, уверенному в своей невиновности.
И на этих самых словах в Луи Мюзха полетела подушка шокированного Германа Рица.
Мир, казалось, сошел с ума. Или же это был как раз не мир? Герман, ты в порядке? В твоей голове не играет воображение?
Да куда уж там. Боль, ожоги, чувство стыда, страха и предвкушение ужасного не могут быть плодом воображения. По крайней мере, столь разумного молодого и физически развитого человека.
Наступил день выписки. Герман Риц был выпущен на волю.
На улице стояла ужасная погода. Холод, дожди, серые тучи. Не было понятно, раскрашен ли этот мир хоть какими-то цветами, кроме серого и белого.
До дома Риц шел пешком, но не долго. За углом больницы, в которой он пролежал немало времени, и казалось всю жизнь, стоял киоск с газетами. Из изданного было много занимательного. Но было и не меньше поразительного в отрицательном смысле.
Первая полоса газетенки, огромный снимок Германа Рица и сгоревшей психиатрической больницы. А на заголовке ложь: «Раскрыт план врача-убийцы сгоревшей психбольницы»… Автор: Луи Мюзх…
Герман схватил одну из газет и тут же прочитал всё, что этот мерзкий маленький человечек с камнем вместо сердца и с пепельницей вместо мозга написал. Статья прекрасным художественным языком расписала «всё» по мелочам: план Германа Рица, его предрасположенность к насилию, бедных пациентов, невинных жертв рук главврача, мучения сотрудников…
Душа упала в пятки. А земля ушла из под ног. И эти же самые ноги перешли в бег. В воздухе разлетелись листки газеты, а пятки убегающего человека сверкали ярче спрятавшегося за тучами солнца.
Ноги быстро принесли Германа к его квартире. Но вот и остановка. Конец пути. Дверь опечатана. Вещи на лестничной площадке. А на вещах письмо. И в письме строчка: «Приказывается явиться в суд» и дата.
Герман был лишён всего, чем дорожил. Из-за открывшегося следствия по факту гибели множества людей его уволили, у него отобрали квартиру и любимую, хотя и разваливающуюся машину.
Глава 7
На носу судебное заседание. И уверенности в положительном его исходе у молодого человека не было. Дни летели. Не ощущались границы между сутками. Ночи и дни слились. Теперь есть просто жизнь, а точнее то, что от нее осталось.
День заседания. Вокруг здания главного суда города столпилось множество зевак. Все держали в руках тяжелые предметы и газету, где на первой полосе была нашумевшая статья Луи Мюзха. Все кричали проклятия в адрес Рица, оскорбления, угрозы… Кто-то рыдал, кто-то готовил топор…
Германа Рица доставили на автомобиле милиции. Это была вынужденная мера, с целью сохранения жизни обвиняемого. Его вывели из машины учтиво, но, не забывая подтолкнуть, намекая, что нужно было бы поторопиться.
Град из тухлых овощей, камней и прочего мусора посыпался на головы приехавших милицейских и Германа Рица.
– Успокоились! Иначе сейчас с ним под одну статью попадете! – заорали в один голос сразу четыре милицейских.
Но град не прекратился, а только усилился. И тогда Герман побежал. Опять бежал. В последнее время его жизнь – это постоянное бегство. Он бежал от себя, от людей, от прошлого. Но куда? В суд.
Суд располагался в старинном классическом здании. Там и здесь виднелись колонны, украшающие фасад. А на окнах размашистой элегантностью расположились украшенные наличники. В помещениях были огромные высокие потолки, ковры на полах, деревянные стулья для присутствующих газетчиков и граждан. Для обвиняемых были отведены неудобные стулья, стоявшие перед самой трибуной самого судьи.
Судья восседал на высоком «троне» за массивной деревянной трибуной, идущей от одного конца помещения до другого и имеющей форму дуги.
Судебное заседание началось. Все встали, вошел судья. Это был носатый старый мужчина, со злыми и острыми чертами лица. Он презрительным взглядом наделил всех присутствующих и сел на свой «трон». Царь местных заседаний. Гроза «района». Опасный тип….
По всем присутствующим людям, которых было около ста пятидесяти, пробежала волна бледного испуга. Такого тяжелого взгляда может пережить не каждый.
Первым свидетелем был вызван Луи Мюзх. Он поклялся своей жизнью, что будет говорить правду и только правду.
– Вы знаете этого человека? – И судья указал на Германа.
– Да. Этот человек – Герман Риц.
– Вы были знакомы до пожара в Психиатрической больнице №1?
–Да, судья, были. Я брал у этого ужасного человека интервью. Во время которого, он показался мне нервным и скрытным человеком. Таким невозможно доверять. Тогда он как раз посматривал своими хитрыми зенками на мои записи, в которых на тот момент были материалы про убийцу соседнего города. Видимо, ему понравилось содержимое, ведь вскоре он повторил подвиг его кумира.
– Вы утверждаете, что Герман Риц повторил действия уже осужденного убийцы?
– Да, судья. Я это утверждаю. – И в этот момент, можно поклясться, Луи Мюзх насмехался мелкой улыбкой над Германом.
– Позже, вы встречались вновь. Как вел себя Риц?
– Опять хороший вопрос. Очень подозрительно. Он очень нервничал. Все время отводил глаза. Он скрытный.
– Спасибо, мистер Мюзх. Следующим свидетелем выступает секретарь мистера Германа Рица.
Адвокат Германа, как это полагается в случаях, когда обвиняемый не имеет средств нанять частного, был государственным и носил сугубо фактический характер. Он не влиял и не хотел влиять на происходящее.
Секретарша Германа, та самая особа, черты которой невозможно уловить, заявила, что Герман Риц осознавал, что делал. И он полностью виноват в случившемся. Ее сторону поддержали все в зале суда бурными овациями.
По сути, Германа Рица обвиняли как в бунте, так и в гибели людей во время этого бунта. И у всех сложилось такое впечатление и мнение, что он специально развел огонь, чтобы убрать следы своей вины.
Остался последний свидетель, спустя получаса от начала заседания. И этим свидетелем был Савелий Оснач.
– Вы знаете этого человека? – начал судья.
–Да. Он мне хорошо знаком. Это Герман Риц. Хороший человек, трудолюбивый специалист и замечательный собеседник.
– Разве хороший человек может быть главным подозреваемым в убийстве людей? – Раздался грозный и тяжелый голос судьи.
– Может, если это ошибка.
– Или ошибка то, что Герман Риц – хороший человек. Как Герман Риц получил свое место главврача в столь юном возрасте?
– Талант и усердие. – Твердо заявил Оснач. И в этот момент, опустившаяся голова Германа приподнялась, и Савелий увидел грустные, почти опустевшие эмоционально глаза некогда живого и яркого человека.
– Или угрозы и шантаж? Савелий Оснач, вы в суде. Вы не можете лгать. Скажите, вы, будучи талантливым и умным, могли стать главврачом такого серьезного учреждения в возрасте до сорока лет?
– Нет. Не мог. – Со вздохом сказал Осноч, чувствуя свое поражение.
– То есть, вы допускаете, что Герман Риц манипулирует людьми в собственных интересах. Значит, он способен на корысть, вред и порчу. Спасибо, Савелий Оснач.
И единственный заступник Германа был подавлен «железной» логикой судьи, явно не желавшего отпускать Рица на свободу.
Вердикт был ожидаем. Германа Рица приговорили к пожизненному заключению в тюрьме.
Глава 8
После оглашения вердикта, Германа Рица силой затолкали в заранее подготовленный автомобиль милиции. Машина тронулась с громким и ядовито-серым выхлопом, и отправилась туда, где даже волки бояться жить и умереть от голода.
Толпа звереющих лиц накинулась на машину милиции в тот самый миг, когда колеса сорвали автомобиль с места и пустили его в совсем невеселое путешествие.
Герман Риц, брошенный судьбой в автомобиль, раскачивался из стороны в сторону. Причиной этому было резкое снижение температуры и каждая кочка, пойманная водителем, кажется, нарочно.
Не зная, сколько времени прошло с момента начала пути, Герман пытался осознать, что происходит. Потеря во времени, пространстве и даже в собственном разуме не давали сосредоточиться. «Что есть? Где есть то, что есть я? Что за чушь?! Не это важно! Соберись! Куда меня везут?»
И пока температура падала все ниже, а дорога становилась все неровнее и неровнне, мысли Германа вихрем уносили его в далекие полки своего разума.
«Так, если меня направили в тюрьму для пожизненного наказания, то мне стоит готовиться к худшему соседству в моей жизни»…
Герман Риц был прав. Ему была уготована особая компания. Особая комната и особые условия.
Наконец, автомобиль стал останавливаться. Колеса замедлились и в какой-то момент резко встали. Риц ударился головой об стену автомобиля со внутренней стороны.
«Не мешок с картошкой везете!» – подумал свежеиспеченный заключенный.
Раздались мужские и серьезные голоса. Было плохо слышно, о чем говорили там, на воле. Из машины Риц слышал лишь отрывки. Часто слышались слова «мать», «хвать его за ногу», «не гони» и «не работа, а жуть»… Правда, есть подозрения, что некоторые слова были искажены Германом в его сознании, и они носили явно более агрессивно окрашенный характер.
Снаружи загремел замок, и лучи тусклого и печального света ворвались в тьмой осажденное пространство автомобиля. Герман был немного ослеплен, но быстро пришел в себя, когда его нежное лицо соприкоснулось с разрывающим своим холодом кожу снегом.
Тюрьма. Здание, я вам скажу, совсем неприглядное. Это старинное, пошарпанное здание с деревянными окнами и железными решетками. Имело оно неправильную форму, как-то забавно возвышалось по середине и достаточно типично спадало к краям. Каждое боковое крыло состояла из трех этажей, а центральный корпус из шести. На самой крыше установлен источник дополнительного освещения. А где-то на заднем дворе лаяли собаки.
За спиной Германа Рица осталась свобода и забор с колючей проволокой, не очень-то и скромно намекающий о вечной боли.
Германа толкнули, и он пошел. Уверенно, с поднятой головой. Нет смысла сейчас испытывать страх. Ведь, что произошло и что решено – не изменить. В этом случае точно.
Войдя в здание, Риц не был охвачен взглядами заключенных или охраны. В зале, куда он вступил, никого не было. Совсем никого, кроме, если только, одной женщины в форме, стоящей за стойкой и прямо по центру.
– Кто в этот раз? – громко задала вопрос эта дама.
– Поджигатель-убийца. Имя – Герман Риц. Вам должны были доложить
– Ах вот значит как в наше время выглядит псих-убийца. Н-да… Мельчает нынче криминалитет. – И исказив свой рот улыбкой, явно насмешливой и совсем не радушной, она указала на левую дверь за своей спиной.
Германа тут же толкнули и повели в назначенную дверь.
За дверью его ждали камеры. Множество камер, установленных в коридоре по всем стенам. В них, то там, то тут сидели люди. И сидели – в двух смыслах. Они презрительно, из подо лбов оглядели новенького, не издав ни звука. Все их мысли не должны были коснуться ушей охраны.
Но Рица вели дальше. Они с охранником прошли весь коридор, но так и не выделили новенькому комнату. Закончились камеры, и показалась дверь. Ее открыл один из охранников, легким ударом ноги. И судя по черной размазанной грязи на ней, он не первый, кто проделывает данный трюк.
За дверью показался стул с завязками на подлокотниках. Герман начал ощущать легкое дуновение холодных неприятностей. Новенького усадили на стул, ему завязали руки и приказали молчать. Охранники ушли, и на их место, через минут пятнадцать мучительного томления Рица, появилась какая-то совсем незнакомая особа женского пола в медицинском халате. Своими сильными рука, полностью отработанными липидами, она раскрыла рот заключенного, осмотрела его голову, его руки и ноги. После чего спокойно удалилась.
Прошло еще минут двадцать, и в комнату, полностью обделанной белой старой плиткой, зашел мужчина в халате. В руках он держал нож.
Герман испугался. Что за незнакомец, да еще и с ножом?
Не успев закричать от страха, Герман почувствовал, как холодное лезвие ножа незнакомца разрезает всю его одежду. Оставшись совершенно голым, привязанным к стулу, Герман продолжал ждать дальнейших действий. Мужчина в халате положил нож и взял в руку специально подготовленное лезвие, мыло и мокрое полотенце. Через пару минут и несколько десятков легких движений, Герман Риц остался без волос. Совершенно. Ни одна часть его тела больше не знала, что такое защищенность.
Казалось, хуже не будет. Но будет… Германа Рица окатили холодной водой, прямо из таза. Было ощущение, что это даже не вода, а растопленный снег. Мокрому Рицу дали одежду и голым его отправили в камеру, что должна была стать для него домом на всю оставшуюся, возможно не долгую, жизнь.
«И разве это камера?» – подумал Герман Риц, осмотрев практически полностью лишенное света помещение квадратной формы. Сырость, темнота, холод. Везде были отпечатки прежних жильцов. Из всей мебели в камере было две койки, подвешенные на железных цепях, железная раковина с краном и дырка в полу, для понятных нам с вами вещей.
Руки Рица потянулись к лицу, дабы закрыть искривленные его черты, омытые слезами. Его одолевало мерзкое чувство беспомощности, слабости и безвыходности. Вдруг страшное чучело вылезло из темноты и холода дальнего угла. Охрипшим голосом утопленника попыталось оно заговорить, но выдало лишь жалкие звуки: – Агрххх. Агркххх.
Риц, услышав эти стоны рожающего слона, выглянул из-за ладоней своих. Перед ним стоял человек, искривлённый телом и заросший грязными коричневыми волосами. Его лицо было покрыто еще не совсем длинной бородой и присохшей парашей. А голова этого человека дёргалась непроизвольно, как будто пыталась сбросить всё лишнее с себя.
Тело незнакомца было почти нагое. Лишь серая тряпка, некогда служившей рубахой, была повязана на поясе и скрывала все совсем уже не интересные места.
– Кто вы?! – почти на срыве, но не на амфетамине, закричал Риц. Бедный молодой человек был на грани. – Не смейте ко мне приближаться! Я еще не успел пасть на моральное дно. Не нужно пытаться надругаться надо мной!
– Ха. – Тошнотворная мерзкая озвучка. Кто догадался найти труп и дать ему слово? Иначе невозможно объяснить этот голос. – Не уж то ты думаешь, что я хотел тебя тронуть? Накой мне ты сдался? Что?! Боишься?
Герман прижался к стене еще сильнее. Сердце его сначала остановилось, а потом резко принялось биться всё быстрее и быстрее, тяжелыми ударами пульса ударяя по голове.
– Бойся! Все правильно. Ведь только страх в этом месте поможет тебе смериться с неизбежным.
– С чем же? – сухо спросил Риц.
Но незнакомец не ответил. Лишь перекосил свой рот в нечто похожее на жалкую усмешку.
– Отвечать, я так понял, здесь не принято. Только и можно, что запугивать…. Кто ты?
– А с какого дьявольского котла, я должен тебе отвечать? А?! Щенок. Я… я твой любимый сосед по койке, ДОРОГУША.
Незнакомец вернулся в свой угол и сел на пол. Он раздвинул ноги начал царапать чем-то острым напольные камни. Всё время его рот двигался, голова дергалась, а волосы разлетались в разные стороны. Герману Рицу стало интересно, что этот человек может «писать» или «изображать» таким образом.
Интерес обуял Рица, и он смог на миг забыться.
– Что ты делаешь? – спросил Риц.
Незнакомец резко взглянул на Германа обезумевшими голодными глазами.
– Ты! Ты… – и он задумался. Этот почти голый, грязный тип всё еще мог думать. Поразительно. – Я пытаюсь сломать пол и сбежать. Но… – тут он замолчал и переглянулся, пытаясь увидеть кого-то по сторонам. Но лучше, конечно, не увидеть. – Это секрет. И если ты о нем расскажешь хоть кому-нибудь, я отрежу тебе язык этим камнем. – И он вытянул вперед руку, в которой был заостренный каменный обломок.
– Я не расскажу. – «Мне и не кому». – И как твои успехи?
– Взгляни сам!
Риц встал с пола и подошел в угол к незнакомцу. Под его ногами оказалось два серьезно расшатанных камня, один полностью изъятый и куча других, лежавших неприступной основой.
– Понятно. – И Риц отошел. Он сел на свою койку и продолжал смотреть. В нем играл настоящий интерес. Интерес как для психиатра, так и для заключенного, желающего сбежать из этого места. – Я, кстати, Герман. Теперь мы хоть что-то знаем друг о друге.
– Герман? Герман… – и нагой прищурился. – Это имя не подходит для тюрьмы. Заведи новое. Только «крыса» уже занято.
– Тобой?
– Да.
«Замечательно. Живу теперь с крысой».
– И кто тебя так обозвал? – заинтересовался Герман.
– Я сам. Мне другие не нужны, чтобы знать, кто я. – Крыса не отвлекся от своего дела, когда отвечал без охоты Герману.
Вот только Герман заметил на теле Крысы татуировку, с изображением животного, в честь которого был назван.
– А ты тут давно? – Риц предполагал, каков может быть ответ. Этому человеку точно дали не два месяца за «украденную» девственность дочери прокурора….
– Три камня уже. Три. – и Крыса почесал свою бороду. – Но ничего. Скоро выйду.
– А тебе не страшно, что тебя поймают?
Крысе не понравилась эта мысль. Он тут же вскочил и направил свое «оружие» на Германа: – Ты что-то знаешь?! Отвечай! Отвечай…
– Нет! нет, нет! Я просто спросил! Опусти эту штуку! – закричал Герман, подняв руки.
– Страшно? Страх всегда и везде. Тем более здесь. Но по сути от страха нет ничего, что могло бы жить без человека. Нет человека – нет страха. Искусственно выработанная параша нашего сознания, вот что это. А ты?! Ты думаешь, что боишься тюрьмы. Но нет! Ты боишься, что тебя убьют в тюрьме. Или, боишься темноты? Испытываешь жуткий страх при виде темного коридора? Но нет! Ты боишься не темноты, а той кошмарной твари, что схватит тебя, пользуясь темнотой, и убьет тебя. В конечном счете, всё подводит к тому, что мы боимся смерти. И страх – это не страх чего-то, это страх смерти. Всегда. Ты вот боишься смерти… И правильно делаешь.
Герман был шокирован. Откровения заключенного, пытающегося по камню разобрать тюрьму, одновременно впечатлили его и напугали. Особенно напугал тот двусмысленный взгляд в конце речи.
Наступила ночь. Охрана снаружи приказала заключенным забросить свои туши на койки и лечь спать.
Спать в таком месте Герману показалось весьма любезным жестом со стороны охраны и «друзей по камере». К тому же, вместо чистого кипяченного белья укрываться пришлось разрезанным пополам старым льняным мешком из под картошки, очистки которой в здешних краях заливают кипятком и называют супом.
Герману удалось заснуть в самый разгар ночи. Луна стояла высоко над тюрьмой, собаки за стенами смолкли, а охранник захрапел пуще прежнего.
Вдруг, Риц проснулся от боли в ногах. Он раскрыл глаза и тут же вскричал, вопя во все горло. Крыса, обезумев и совершенно потеряв человеческое лицо, пытался отгрызть ногу Германа. Он зубами вцепился в лодыжку, а руками пытался оторвать её.
– Охрана! Охрана! – завопил Риц. Одновременно с этим, он пытался другой ногой отбиться от «соседа», нанося удары ему пяткой по носу и по лбу.
В конечном счете, Крыса со сломанным носом отпустил лодыжку Германа и в миг удрал к себе на койку.
Охрана пришла. Но было поздно. Герман лежал на койке и истекал кровью. Крыса всё-таки успел откусить крупный кусок своим ртом. Но он тоже лежал и истекал носом кровью, а в зубах держал «трофей».
Герман еще не осознавал, но где-то в глубине души понимал, что чувствовал боль совсем иначе. Видел он перед собой откусанный кусок плоти – а боль чувствовал, как будто порезал палец.
Рицу кинули в камеру чистую тряпку и воду с небольшим флаконом водки. Вместо бинта предложили перевязать больной участок собственной одеждой. Объяснили это тем, что врача не будет до самого утра.
– Тебе еще повезло, что проснулся. Эта тварь уже троим не только ноги пооткусывала. У него, кажись, слюна то, ядовитая… никто ничего не чувствовал раньше. Везунчик.
Герман обработал рану, часть водки вылили на ногу, а другую на печень через рот. Больше глаз он не смыкал.
«Больше не буду спать. Ночью уж точно».
– Теперь понятно, почему ты назвал себя Крысой! Тебя травить надо! Если ты ко мне еще раз подойдешь, я сделаю так, что ты больше не сможешь ходить. И вынесут тебя отсюда ногами вперед! – Герман был зол. Он понимал, что если проявит сейчас слабость, то проиграет не бой, а жизнь. Он решил бороться.
Утро наступило так, будто и не хотело наступать. Риц уснул и тут же был разбужен охранной. Начался день, когда порядки диктует охрана и есть четкий распорядок дня.
Следующую ночь Герман пытался не спать. Он всматривался в своего безумного соседа с дьявольским голосом умирающего трупа.
Как-то раз Герман решил схитрить. Он прикрыл глаза и наблюдал, как поведет себя Крыса. Риц сидел, притворившись спящим, недолго, и вот Крыса вскочил и, используя сразу все четыре конечности, пополз бегом к своей жертве. Какой шок был в его глазах, когда подкравшись к жертве, он получил быстрый и болезненный удар по самой челюсти. «Черный экран» в глазах ослепил Крысу. В это время Риц нанес еще пару ударов, повалив врага и избивая уже того ногами.
– Я же сказал! Не подходи! – И Герман быстро остановился. Он понял, что с ним начинают происходить страшные вещи.
Последующие ночи не задались тоже. Герман, сменивший свою политику поведения, попытался, как врач, понять своего соседа.
– Крыса, что тебе от меня надо?! Скажи! Что?
Но Крыса не отвечал. Он лишь смотрел. Молча. Его рот лишь иногда искажался для выражения презрительной улыбки.
– Я хочу понять, кто ты, почему ты здесь, и что тебе от меня надо?!
Молчание. Лишь тишина. И храп охранника.
Так прошло еще пару ночей. А Герман уставал. Все больше и больше. Бессонные ночи начали сказываться на его сознании. Теперь у него были искусанные руки собственными зубами, как напоминание о попытках не спать. Синяки под глазами. Смертельное желание спать. Раздражительность. Он устал, был напуган и совсем один против всех. На лице Германа стали выступать слезы. Слезы от нежелания жить при страхе, уничтожающим его сильного и рождающего его слабого.
Наступила ночь, ставшая началом решения.
Герман уснул. Его силы закончились. Глаза были не в силах терпеть нагрузку бессонных суток, а то уже и недель. Крыса пронюхал, что его цель стала слаба. И он вышел на охоту.
Крыса около часа кружил над Германом, пытаясь понять, уловка ли это в очередной раз или нет. Поняв, что всё чисто, он набросился на Рица в попытке задушить его голыми руками. Риц «очнулся» и увидел над собой грязное, вымазанное в застывшей крови и свежей слюне лицо. Лицо искаженное самой смертью… Это был не человек, это был сам кошмар.
Риц стал руками и ногами отталкивать Крысу, в надежде, что хоть кто-то услышит звуки борьбы и придет на помощь. Но никто не шёл. Тогда Герман нащупал кусок картофельного мешка и, намотав его на горло врага, стал в ответ душить его. Крыса, почувствовав слабость в теле и силу в своих планах, отпустил Германа.
Риц был напуган сильнее прежнего. Теперь образ Крысы пропитал все нервы нашего молодого психиатра. Герман понимал, что превращается в психически больного человека. Начались галлюцинации. Часто он слышал, как кто-то его зовет, протяжно и с отвращением. Но когда он смотрел туда, откуда, по его мнению, шли звуки, то никого не наблюдал. Образ Крысы виделся повсюду: на стуле вместо охранника, в соседних камерах, в коридоре с напряженным взглядом напротив решётки. Каждый шорох и звук были для Германа предвестниками смерти.
Герман стал опускать руки. По ночам, чтобы не спать, он начал биться головой о стену, истекать кровью, чтобы чувствовать боль и знать, что не спит. Он готов был сдаться. Ему так хотелось просто лечь, закрыть глаза и спать. Без образов, без страха, без голосов. Только он, койка, мешок из под картошки и тишина. Ему так мало стало нужно для счастья.
Крыса был рад. По его лицу было видно, что он ждет триумфа.
Неужели Герман уйдет? Уйдет по своей воле в мир мертвых?
«Я так хочу спать. Я так хочу, чтобы весь этот кошмар закончился. Почему? Почему это происходит?» И Риц начал пытаться найти ответ.
Находясь в поисках ответов, невозможно просто спросить человека или группу незнакомых лиц о том, были ли они в твоей ситуации, особенно, если ситуация непростая и даже граничащая с мистикой. Эти взгляды, расспросы, чрезмерное стремление помочь делают только хуже, нагоняя страх за собственный рассудок. Отвращение, навязывание докторов и препаратов, специалистов с дорог и витрин, газетных хитрецов – всё это приводит к тупику и пониманию, что в данной ситуации ты один. И никакого прямого контакта с людьми быть не может.
