Buch lesen: «Выкуп», Seite 10

Schriftart:

– Кто эти люди? – спрашиваю я.

– Кто? – удивляется хозяин. – Какое это имеет значение? Шофёр, чиновник, есть даже известный спортсмен…

– Но ведь у них семьи, близкие…

– Бросьте, Дима, не притворяйтесь более гуманистом, чем вы есть на самом деле. Ведь вас, как и меня, интересует только возможность взять эту жизнь за горло. И как можно плотнее взять, чтобы продиктовать ей свои условия. Не так ли?

Мы снова смотрим в упор один на другого. Глаза у Генерального белёсые, глубокие, и какая-то чертовщинка плещётся в них.

– Я предлагаю вам союз, Дима, – тихо говорит Генеральный. – Мы с вами дополняем друг друга. Я основоположник этой душеведческой науки, я знаю всё, а вы – практическое подтверждение. И вы прекрасный прикладной инструмент. Мы перевернём этот мир.

– Вдвоём? – говорю я.

– Почти, – подтверждает Генеральный.

– А как же полковник? – спрашиваю я. – А эти люди, а всё это?

Я обвожу взглядом зал.

– Это всё – мои инструменты по переустройству мира, – говорит Генеральный и возвращает панели в исходное состояние. – И полковник тоже.

– Вот как? – говорю я. – А мне вы предлагаете быть союзником?

– Поначалу – младшим, – говорит Генеральный. – Я должен убедиться в вашей лояльности.

Он делает знак, и мы идём обратно.

Там Генеральный садится и на несколько минут впадает в задумчивость. А затем начинает рассказ о своём духовном преображении.

Итак, в 90-годы двадцатого века с Генеральным произошла полная духовная метаморфоза. Никогда не интересовавшийся политикой, он вник во все её тонкости и даже выработал некий подход, который оформился в виде набора постулатов – то есть, в теорию.

Эту теорию разделяет определённый круг людей в Москве. И не только в Москве. Единомышленники Генерального есть и в политических, и в бизнес-кругах, и даже среди писателей-публицистов у него немало сторонников. Впрочем, эти сторонники, как правило, о Генеральном и не подозревают.... Но идеи – обсуждаются в элитных сообществах, в узких кругах власть предержащих. Завоёвывают умы.

Словом, сложился такой проект будущего устройства России, в соответствие с которым всё население будет состоять из двух неравных по численности групп. Первые принимают решения и несут за них ответственность. Вторые решений не принимают и никакой ответственности не несут. Они просто живут и потребляют материальные и культурные ценности.

Вы скажите, ещё одна теория сегрегации? Новое рабство?

Отнюдь. Парадокс в том, что те, кто принимают решения и несут ответственность, в материальном смысле живут хуже, нежели безответственное большинство.

Вы можете возразить: опыт человеческих цивилизаций доказывает обратное – у кого власть, кто принимает решения, тот и распределяет материальные ресурсы, не забывая себя, любимого.

Да, мировой опыт таков. Он доказывает лишь то, что человеческая природа проста и незатейлива, и все попытки решать социальные вопросы, опираясь на массы, – не имеют смысла.

Дай горстке людей полную власть – и тоталитарный режим заведёт общество в социальный и экономический тупик.

Дай власть большинству – и демократия превращает общество в потребительскую толпу с деградирующей культурой.

Необходимо дать каждому то, чего он хочет.

Меньшинству – право творить культуру, науку и социальную действительность. Этому созидающему меньшинству не нужны миллиарды, не нужны яхты и дворцы. Они хотят лишь созидать…

Ну а большинство пусть потребляет в неограниченных масштабах. Их ведь больше ничего и не интересует…

И если удастся создать подобный социально-политический механизм, который будет устойчиво функционировать, это будет новый этап в человеческой истории.

Есть возражения?

Генеральный вопросительно смотрит на меня.

– А вот как раз по поводу устойчивости, – осторожно говорю я. – Вам не кажется, что те, кто принимает решения, в конце концов, захотят абсолютную власть. В истории мало примеров, когда правители были бессребрениками, идеалистами.

– Вы правы… отчасти, – соглашается Генеральный. – Поэтому нужен контроль. Высшая сила, которая будет обеспечивать равновесие.

– Вот как, – замечаю я. – Теперь становится понятнее. Высшая сила. Например, партия. Или хунта.

– Или выборный ареопаг, – добавляет Генеральный. – Лучшие люди общества. И от меньшинства, и от большинства. Арбитры и законодатели.

– Это теоретическая конструкция, – говорю я. – Может быть, она и вполне устойчива, вполне прогрессивна и полезна, но как это проверить?

– На практике, – парирует Генеральный. – Мы собираемся это сделать. Это и есть наш большой проект.

– И для этого вам нужен я? – спрашиваю я.

– Да, – кивает Генеральный. – Для выполнения главной задачи нам нужен такой эластичный инструмент, каким являетесь вы, Дима.

– Хорошо сказано – инструмент, – невольно усмехаюсь я.

Генеральный морщится, машет рукой.

– Не берите в голову, – говорит он. – Это всего лишь профессиональный жаргон. Главное – вы исполняете важную функцию. Самую важную функцию! И вправе требовать самую высокую награду… Вы понимаете, о чём я говорю?

– Ареопаг? – говорю я. – Так ведь он выборный?

– Но сначала надо провести что-то вроде учредительного собрания.. – улыбается Генеральный. – И его кто-то должен будет готовить…

– Ага… отцы-основатели, – догадываюсь я.

– Именно так! – подтверждает Генеральный. – Я не ошибся в вас. Так что думайте, Дима. У вас есть сутки.

Катя. Ожидание

Сижу перед компьютером, смотрю в экран. А толку – никакого. Как говорится, смотрю в книгу, а вижу фигу.

Марь Пална ходит за моей спиной и мучается. Она чувствует себя виноватой, чудачка. Она думает, что виновата передо мной в том, что подтолкнула меня к Димке. И вот теперь – пожалуйста…

Когда Дима не приехал, я, конечно, забеспокоилась. Это очень мягко сказано. Сидела здесь, в редакции, звонила. А номер – недоступен. Сидела час, два, три. Номер недоступен по-прежнему. Я – к нему домой.

Захожу в подъезд. Из дворницкой Нурали выглядывает. Я смотрю на него. А он вздыхает и говорит:

«Нет Дмитрия Анатольевича. Как уехал часа в три, так с тех пор и…»

Вроде всё ясно, а мне так уходить не хочется, что я ему: мол, поднимусь в квартиру, там посижу.

Он кивает: конечно, конечно…

Наверху меня встречает сосед с тем же выражением на лице, что и у Нурали.

«А мобила-то не отвечает?» – спрашивает он и тоже вздыхает.

Я зашла в квартиру. Там было тихо и висел какой-то странный табачный запах. Дима такие сигареты не курит.

Снова звонила. Недоступен.

И такая меня тоска-пустота взяла, что ничего не оставалось, как лечь и уснуть. Я только маме позвонила: говорю, у Димы переночую.

И заснула.

Просыпаюсь среди ночи – набираю номер. Недоступен.

Чувствую – есть хочу. Пошла на кухню. Пожевала сыра, съела яблоко.

Голова – пустая, ноги ватные. И такое состояние – как будто на краю, как будто до ужаса осталось всего ничего.

Доплелась до кровати – спать.

И вот пошли третьи сутки, а всё – по-прежнему.

Я боюсь звонить Наталье Николавне. Что я ей скажу? Что я скажу Лёльке? Как посмотрю им в глаза?

Марь Палне пришлось рассказать – она же видит меня, такую, не скроешь.

Потом Марь Палну вызывали к Главному. Я догадалась – зачем. В редакции уже знают про нашу поездку в Шарм. И вообще – знают.

А что она могла сказать? Недоступен.

Марь Пална снова проходит у меня за спиной и, наконец, тихо говорит:

– Надо в милицию заявлять, Кать… Главный тоже так считает.

Я сижу какое-то время, молчу, потом говорю:

– Он вернётся. Вот увидите, он вернётся.

Марь Пална вздыхает и обнимает меня за плечи:

– Господи, Катя, я тоже в это верю… Но надо сообщать.

– Вы думаете, я должна? – спрашиваю я.

– Да нет, что ты! – говорит Марь Пална. – Я пойду к Главному, мы сами… А ты… тебе придётся маме сказать.

Я киваю и с ужасом думаю о том, что меня ждёт вечером.

Журналист. Крик души

Это какой-то кошмар.

Кто бы мог подумать, что нахождение в ограниченном пространстве доставляет столько неудобств. Нет, не то слово. Страданий – вот правильное слово. Оказывается, естественное состояние души – движение, полёт.

А как же – в теле?

Да, с телом душа живёт в каком-то органическом единстве: спит, сидит, стоит, бежит, ест, совокупляется – делает всё, что захочет, и ощущает полную гармонию.

Это я теперь очень хорошо понимаю. Раньше – не сознавал до такой степени, а теперь – до дрожи, до ужаса, до кошмара.

Нахождение здесь, в этой замкнутой сфере – это какое-то издевательство.

Зачем он это делает? Он не может не знать, что мы чувствуем.

Значит – это наказание?

За что?

…

Выпустите меня, пожалуйста. Я вас очень прошу.

Я не хочу здесь находиться!

Я живая душа, я должна быть в своём теле!

Почему вы это делаете? Почему я должен быть здесь, в этой грёбаной сфере, а не в своём собственном теле, которое рядом?

Господи, ну почему, почему я встретил этого человека? Почему именно я? Разве я такой грешник, что заслужил ад при жизни?

Выпусти меня, сукин сын, негодяй, мерзавец, проклятый фашист!

…

Я делал всё, что мог, – всё, что в моих душевных силах.

Я сосредотачивался, как мог, и пытался проскочить границу сферы – как это легко удаётся нам на свободе, где мы проникаем сквозь стекло, бетон, камень, воду и любое другое материальное препятствие.

Я пытался – но непонятный барьер мягко отбрасывал меня назад.

Я обследовал каждый миллиметр поверхности сферы.

Я научился раскручиваться вдоль сферы, увеличивая обороты, – а потом с разгону бил в точку – никакого эффекта.

Ничего не помогает.

Я не нахожу себе места – в буквальном смысле…

…

Выпустите меня отсюда.

Мне ничего не нужно.

Мне не нужны полёты, деньги, власть и ненасытные бабы.

Я хочу получить своё тело. И не покидать его до самой смерти.

Я хочу своё тело, вы понимаете? Я хочу получить своё не такое уж молодое тело и прожить с ним столько, сколько мне суждено. И жить с девушкой по имени Катя, и заботиться о своей дочке и матери, и быть обычным человеком.

Вы слышите меня?

Это слишком большое требование для обыкновенного человека?

Что вы молчите?

Или это – то самое, о чём говорил голос на Синайской горе?

За всё надо платить?

Господи, неужели я заслужил такое наказание?

Неужели ты наказываешь меня руками этого сумасшедшего конструктора?

Почему?

Почему??

Почему???

…

Выпустите меня отсюда.

Я не знаю, чьё орудие этот генеральный псих, мне всё равно.

Я хочу одного – отпустите меня, дайте мне покою.

Я готов умереть, исчезнуть без следа, не трогайте только моих женщин.

…

Ты слышишь меня? Ты, грёбаный конструктор с замашками вселенского фюрера!..

Ты уже научился расшифровывать вопли душ в твоей ловушке?

Ну, так слушай, ты, наместник дьявола на земле.

Ты не обнаружил бога. Нигде, ни на земле, ни на небе.

Тебе не повезло.

Но наступит и твой час.

И твоя душа будет так же метаться, не находя пристанища.

Да, я грешил, да блудил, да, шантажировал.

Но не загонял слабые души в капканы, не доводил их до белого каления!

Будь ты проклят, ты, изувер, вышедший за пределы природного и человеческого!

Будь ты проклят на веки вечные!

…

Выпустите меня!

Выпустите меня!!

Выпустите меня!!!

Полковник. Душа обязана трудиться

Когда мы собрали журналиста воедино, он выглядел неважно. Я бы даже сказал: отвратительно выглядел. Выходит, прав наш гениальный ГК: тела стареют гораздо быстрее, когда живут порознь со своей личностью.

Но это не мои заботы. У меня хватает своих, под самую завязку.

– Ну, как? – спросил ГК.

А журналюга так сверкнул на него глазами, что даже мне на секунду стало не по себе. Что же он там такое пережил, в этом своём шаре?

Он тяжело выдохнул воздух и как-то так потянулся, словно хотел расправить тело.

– Знаете что, соратники хреновы, – сказал, – так с коллегой не обращаются.

И снова посмотрел на нас недобрым взглядом.

– Это вынужденная мера предосторожности, Дима, – объяснил ГК. – Вы взрослый человек, вы должны понимать. Мы не можем допустить даже вероятность ошибки.

– Пока мы не уверены в тебе, – добавил я, – ты не сможешь свободно летать. И местонахождение этой базы останется для тебя неизвестным. Понял?

Журналист не дурак, он всё понял. Но смирился ли он с этим – я не уверен. Вообще я гораздо меньший энтузиаст по его поводу, чем ГК.

– Дима, мы вас не наказываем, – пытался смягчить ситуацию ГК. – На нашем месте вы поступили бы точно так же… Видите ли, нахождение личности в сфере – дело относительно новое, и каждый ощущает это по-своему. Дискомфорт у всех, но с разной остротой… Значит у вас очень остро?

– Очень, – сказал журналист. – Убил бы любого… если б мог.

Так как он был очень даже не своей тарелке, мы решили, что его субстанция будет храниться в сфере только тогда, когда без этого нельзя обойтись. Например, транспортировка во время операций.

Остальное время он сможет проводить в собранном состоянии в палате для обследования. Эта палата, как и сферы, оборудована защитным экраном.

Кроме того, ГК обещал журналисту провести с ним тренинг: как находить внутри сферы точку покоя. Якобы, в этом случае можно впадать в состояние, близкое ко сну. Близкое. Очень утешительно. Я тогда в очередной раз подумал: каким всё-таки противоестественным делом занимаемся мы с ГК.

Так или иначе, но журналист получил в нашей гостинице лучший номер. Хотя и без окон.

Двое суток мы вели ему промывание мозгов. ГК в этом большой специалист. Он вешал ему на уши свою теорию об управлении обществом, а я помалкивал да пытался понять, сможем ли мы превратить его в наш инструмент. Возможно ли это в принципе. Да, по терминологии ГК, журналист обладает огромной душевной, личностной эластичностью, но при этом он – очень своенравный, энергичный, упрямый, себе на уме. Он их тех, кого трудно завербовать и полностью подчинить. Такие вербуются только на идеологической платформе. Тут, конечно, теория ГК про ведущих и ведомых была к месту, парень ведь жаждал денег и влияния. И, вроде бы, наш Проект способен ему всё эти блага предоставить.

Если он в Проект способен уверовать.

Я же вот – не смог…

ГК, правда, об этом не знает. И пусть так и остаётся. Достаточно того, что я делаю свою часть общего дела. А там будет видно.

На исходе второго дня мы поставили перед журналистом конкретную задачу. Мол, проект проектом, это история не быстрая, – а кушать хочется всегда. Если без шуток, то – нужны деньги, большие деньги, спонсорских не хватает, нам следует и самим о себе позаботиться. Чем больше денег мы заработаем сами, тем более мы независимы, тем более проект независим от внешних влияний. И вот с этой частью нашей идеологической «лапши» я был согласен целиком и полностью. Чем больше денег, за которые не надо отчитываться, – тем дела наши лучше. И мои личные в том числе.

Для пополнения наших авуаров у меня были подготовлены три «экса». Так я назвал наши операции в память о славных деяниях социал-демократов сто лет назад, когда рыцари революции экспроприировали денежные средства у проклятого самодержавия. Да, никуда не выкинешь наше советское прошлое и партийные школы. Даже – работая над Проектом. А может быть, как раз именно поэтому? Что-то мне иногда этот Проект всё-таки напоминает. Но я с ГК обсуждений не завожу. Бесполезно. И бессмысленно.

Надо сказать, что журналист отнёсся с пониманием к «эксам». Мне даже показалось, что он и сам подумывал о чём-то подобном.

Он согласился. И мы, все трое, не произнося этого слова – «проверка» – так и договорились, что первые два «экса» и будут именно ею, проверкой.

Итак, первая операция.

Есть крупная компания. Торговля нефтью. Финансовый директор. Он (вместе с подельниками) держит в сейфовой ячейке крупного банка большие суммы чёрного нала. По нашим сведениям, больше двух лимонов. В американских рублях.

План операции. Наш автомобиль с аппаратом упаковки личности и сферой, где сидит журналистская сущность, подъезжает в определённый час к офису нефтяной компании. Обычный микроавтобус. Таких в Москве тысячи.

И вот подъезжает наш автомобиль к стене офиса. За стеной – кабинет финдиректора. В кабинете – он сам, дремлет в кресле после хорошего обеда.

И вот он спит себе, а мы аппарат включили, прошла одна минута – тело финдиректора вздрогнуло – и дело в шляпе, то есть, личность – в сфере. С другой сферы снимаем защиту – оттуда вылетает личность журналиста и осёдлывает осиротевшее тело.

Спустя несколько минут финдиректор выходит из кабинета, садится в машину, едет в банк. Там он просит открыть ему ячейку, кладёт содержимое ячейки в кейс и при выходе из банка незаметно меняется кейсом со стоящим в фойе человеком.

Приезжает в офис, садится в кресло. Тело вздрагивает, личность – в сфере. Со второй снимаем экран, и воющая от ужаса и непонимания личность финдиректора возвращается в своё любимое тело.

Во время обсуждения наших планов я увидел, как сверкнули глаза журналиста, когда он услышал про манипуляции с аппаратом по упаковке личности.

Мы были к этому готовы и объяснили ему, что если он попробует смыться в момент перезагрузки, это – небезопасно, с аппаратом шутки плохи. Лучше расслабиться, хотя и без удовольствия, чем рисковать порчей личности. Кроме того, и это самое главное, душонке-личности посреди Москвы некуда деваться, потому что самостоятельно она дорогу к телу не найдёт. И что с нею будет спустя несколько часов бесполезных поисков – об этом можно только догадываться.

Мне показалось тогда, что журналист всё уразумел и не станет рисковать. Он дерзкий, но – не дурак.

При осуществлении плана произошла заминка. Незаметно поменяться кейсами оказалось невозможно. Фойе – пустое, стеклянное, насквозь просматривается. И журналист показал себя молодцом. Недолго думая, он вышел из банка и прямиком – в соседний ювелирный. Стал там, у витрины, поставил кейс, разглядывает. Выбрал колечко, просит показать. И купил, достав из кейса доллары, которые обменял здесь же. Пока ходили, меняли, заворачивали – обменялись кейсами.

Когда приехали на базу и собрали журналиста воедино, я его спросил:

«Зачем тебе кольцо?»

А он мне: невесте, мол, подарю. Небрежно так говорит, между прочим. Ничего не скажешь, смышлёный парень. И кольцо застолбил, и попытался проверить, что у нас есть на невесту.

Кстати, первый «экс» дал вместо двух лимонов – без малого три. За вычетом затрат на журналистово колечко. Ну и ещё – обещанные лично журналисту десять процентов. Обещанные. Как говорится, обещать – не значит жениться.

Через день мы провели вторую операцию.

План такой. Есть чиновник. Замминистра. И вот этот чиновник покупает себе домик в Испании. Естественно, не на себя, а на тёщу, у которой, видите ли, удачливый сын-предприниматель. Получивший бизнес благодаря родственнику-замминистра. Нам – наплевать, главное – рассчитываться с продавцом они собираются сертификатами Сбербанка на предъявителя. Для проведения сделки сын заезжает за матерью. Сертификаты – в сейфе. Мать – дремлет. Сын будит её, забирает пакет с сертификатами из сейфа, уезжает к нотариусу, а потом – в банк. А там выясняется, что в пакете вместо сертификатов – подделки…

Шум, гам, позор, разборки со службой безопасности.

Никто ничего не понимает.

Ещё бы.

А вообще-то – просто.

Незадолго до приезда сына мамаша – дремала, потом проснулась. Открыла сейф, взяла сертификаты и вынесла их на лестничную площадку, какому-то неизвестному человеку. И получила от него обратно такой же пакет.

А вот интересно, помнит ли она об этом? К сожалению, говорит ГК, мы этого проверить не сможем. А жаль.

Ну а сами сертификаты обменены на доллары в пяти московских отделениях Сбербанка.

Результат – полтора миллиона.

Кстати, журналист был очень доволен, когда узнал, какую именно правительственную персону мы почистили. Не знаю, какие у него счёты с заместителем министра информации, но вот – почему-то радовался он чужому несчастью прямо-таки от всей души, даже тост поднял за ужином. Что-то вроде: за справедливость и равновесие в природе.

При чём тут справедливость? Не говоря уж о равновесии. Всё-таки он слишком эмоционален, наш Дима, недостаёт ему холодного равнодушия и спокойствия.

А сегодня мы должны провести третью операцию. Может быть, самую простую, но по деньгам – самую выгодную.

Операция запланирована на ночное время.

Мы с ГК на связи (я – из дома, он – на базе). Связь – через Интернет, кодированными сообщениями. На базе мы никогда телефонами не пользуемся.

Но тут возникает непредвиденное обстоятельство.

Мне позвонил один генерал, действующий, из конторы. Мы с ним знакомы ещё с советских времён. Он хочет со мной пообедать.

Можно уклониться? – спрашивает ГК.

Можно, – отвечаю я. – Но нужно ли? Не уверен. Если он меня в чём-то подозревает, а я уклоняюсь, – значит, подтверждаются его подозрения.

Операцию отменяем? – спрашивает ГК.

Нельзя, – отвечаю я. – Всё подготовлено. Потеряем деньги. Нет, операцию проводим. Я – у себя. Обедаю с генералом – и снова домой.

Договорились, – отвечает ГК.

Как там журналист? – спрашиваю я.