Buch lesen: «Концертмейстер. Роман в форме «Гольдберг-вариаций»», Seite 10

Сразу дозвониться не получилось, а когда получилось – ничего не получилось, ибо свободных машин на пять тридцать не было. Нужно было ехать заранее, что было невозможно. Народным любимцам четыре часа ждать в аэропорту? Нет, это решительно невозможно! Мы были озадачены. Но Оля нашла блестящий ход. После долгих, но безуспешных уговоров, она, вдруг сказала диспетчеру прямо:

– У меня тут в гостях Штирлиц и Мюллер. Их завтра отправить нужно обязательно, а вы говорите «нет машин». Я Мюллера сейчас позову, а он уж Вам все объяснит – по-гестаповски!

Эсэсовец с готовность взял трубку и с неподражаемой интонацией произнес: «Хайт Гитлер. Мюллер слушает». Что было на другом конце провода, не знаю, но вскоре гестаповец с усмешкой передал трубку Оле со словами, – «Телефонистка Кэт хочет поговорить с Вами».

Оля схватила трубку, и вскоре ее лицо осветилось блаженной улыбкой. Стало ясно: все разрешилось, и машина будет!

Игра закончилась как-то «сама собою». Подвели итоги, и Мюллер приказал – «auflegen, schlafen!»⁴². Оля, засуетившись, быстро всех устроила. Дом погрузился во мрак и тишину. Не ложился только Сережа. Он подошел к окну и стал сосредоточенно вглядываться в освещенный краешком Луны сад. Шок от перенесенного потрясения еще долго не позволял хозяину заснуть…

Проснулся последним. Все были уже на ногах, заканчивая утренний туалет. Мюллер, увидев меня нечесаным, небритым, зевающим – приободрил бендеровской фразой: «поторопитесь мой юный друг – Вас ждут великие дела!»⁴³. И он был прав – мне предстояло нести чемоданы.

В положенное время за воротами раздался сигнал. Мы вышли всей компанией грузить вещи. То, что увидели, впечатлило: на узенькой дачной дорожке стоял «весь таксопарк», сияя в утреннем солнечном свете чистотой автомобилей. Побритые, отглаженные таксисты выстроились вряд. Водитель второй машины по-адъютантски распахнул дверь. Поприветствовав строй весьма кислыми улыбками людей, избалованных общественным вниманием, эсэсовцы быстро распрощались, с хозяевами (за завтраком все уже было сказано) и разместились на заднем сидении автомобиля. И мы … – то что случилось потом нельзя назвать «поехали», нет, это было торжественное шествии победителей-триумфаторов. Покинув «дачный район», машины выстроились в три ряда, окружив нас со всех сторон, и покатили по проспекту в сторону аэропорта.

Я вертел головой, упиваясь красотой «шествия». Светофоры еще не включили. Мигал лишь желтый, а у нас – «главная дорога». Катили-плыли в чуть озвученной работой двигателей тишине, не переключая передачу, не меняя скорость. Солнце то скрывалось за домами, то выливалось на нас золотым потоком. В приоткрытую форточку проникал чистый утренний воздух, напоенный речной прохладой. Я торжествовал, народные артисты устало дремали. Лицо Мюллера чем-то напоминало маску ужаса с картины «Крик».

Наконец добрались. Перед аэропортом машины выстроились в один ряд и «причалили» к стоянке. Наш шофер снова подсуетился – подскочил к двери и распахнул. Мюллер понуро выполз из автомобиля, казалось, растерялся, оказавшись в незнакомой обстановке. Водители опять выстроились вдоль тротуара, отделив артистов от проезжей части. Эсэсовцы вяло попрощались – сделав лишь общий приветственный жест. Советский разведчик Исаев быстро сориентировался на местности и на удивление бодро, чуть согнувшись и прикрыв лицо воротником легкой серенькой куртки, дабы не привлекать внимание публики, быстро пошел в нужном направлении – в зал для народных депутатов. Мюллер устало последовал за ним. О чемоданах они не беспокоились, полностью доверившись сопровождающему – мне. Обретя «на миг свободу», оказался в обществе ребят-таксистов, которые продолжали стоять в ряд, но уже «вольно», и как-то смущенно улыбались. Попрощался с каждым в отдельности и каждого поблагодарил, а в заключение обратился ко всем:

– Спасибо, мужики! Понимаю, что старались не для меня, но получилось – для меня! Это было восхитительно, это были самые счастливые полчаса в моей жизни. Простите, нужно бежать, а то «народные» заволнуются. Молодцы, спасибо!

Схватив чемоданы, уже устремился было в здание аэропорта, но меня окликнул водитель, который нас вез:

– Парень, я тебя дождусь, доставлю с ветерком, ты – человек!

– Не надо, отдыхайте, работайте! Я буду долго. Нужно будет проводить до трапа, а потом еще ручкой махать на прощание. Езжайте – у меня и так сегодня счастья было много-много!

Эсэсовцев нашел в депутатской комнате. Подремывая, они лениво похлебывали пивцо. Посадку уже объявили. Автобус загрузился пассажирами и покатил к трапу самолета. Потом, когда все пассажиры заняли свои места, за народными любимцами приехала «Волга». Через пару минут они, пожав мне руку, дежурно поблагодарив «младшего собрата», поднялись на борт. Стюардесса, проверившая билеты, сопроводила меня назад в здание аэровокзала…

Возвращаясь домой в троллейбусе, заняв место у окна – самое высокое, с хорошим обзором, и еще раз, не торопясь, переживая недавно случившееся, наслаждаясь воспоминаниями, с остановочками «поплелся» восвояси… Упоительная получасовая поездка по утреннему городу стала незабываемым воспоминанием на всю жизнь.

… … …

Genuine free creativity can only be anonymous!

Glenn Gould⁴⁴

В августе, в конце отпуска, Оля пригласила нас в гости – всей семьей. Подумал, что на пир по случаю сбора «рекордного урожая», но не угадал, что, впрочем, выяснилось не сразу. Сначала все пошло по обычному сценарию. Женщины занялись любимым занятием, развлекаясь с малышкой. Мы с Сережей сходили в сад – посмотрели, поговорили, покурили, а когда вернулись, дочь уже спала, а стол был накрыт – ждал. Хозяин для начала устроил презентацию молодых ягодных вин. Женщины были в восторге. Особенно понравилось вино из красной смородины, из белой – понравилось меньше. А потом был обед, который не отменил алкоголь, но расширил ассортимент напитков.

Через часик-полтора, когда Сережа, серьезно охмелев, торжественно объявил о том, что пить прекращает: «Я свою норму знаю!», Оля отвлекла меня от стола, пригласив в кабинет «для серьезного разговора». Ни о чем не догадываясь, пошел, напевая мелодию романса Чайковского «Нет, только тот кто знал…», восприняв слова хозяйки как шутку. Она плотно закрыла двери, предложила присесть, сама расположилась напротив и «взяла паузу», дав почувствовать серьезность момента.

– Я решила завершить карьеру, – певица начала без предисловий с главного, – хватит, голос теряю. Слава Богу, что он так долго прослужил. Не отговаривай, я решила твердо.

Лицо солистки было незнакомым, совсем не таким, к которому я привык. Понял, что она всегда играла – и в жизни, и на сцене. Но сегодня – не играет. Совершая главный поступок своей жизни, она «сбросила маски».

Хотел было сказать, что подумываю тоже сделать перерыв, но промолчал и, как выяснилось потом, правильно сделал.

А Оля продолжила говорить наверно давно и тщательно подготовленные слова: «Мне не с кем так хорошо не пелось как с тобой. Спасибо, благодаря тебе мне не стыдно за свой последний сценический год – ухожу на пике. Администрация в курсе дела. Конечно, отговаривали, конечно, врали. Говорили комплименты…. Да, о тебе позаботилась. Тебя ценят. Сказали, что без концертов не оставят, создадут условия – лишь бы не уходил».

Хотел поблагодарить. Но нужных слов не нашел. Да и за что? Так и промолчал весь разговор. Сказав главное, солистка опять расслабилась, вернулась в привычную артистическую ипостась – пустила слезу. Потом заулыбалась, была грустна, но счастлива, как человек, который завершил неприятное, но необходимое дело. А через пару минут перевоплотилась опять в гостеприимную хозяйку.

Спустились в гостиную. За столом Сережа вел просветительскую беседу – рассказывал жене о секретах виноделия, но не пил («Серж свою норму знает»). Жена наклюкалась изрядно, была весела и сообщила, что из белой смородины вино тоже «весьма симпатичное» – распробовала…

Не откладывая решения вопроса в долгий ящик на следующий день по пути в институт, забежал в филармонию – к Ивану. Тот был как всегда – «в курсе». Без долгих разговоров бросил все дела и повел к директору – «Шеф тебя ждет для серьезного разговора».

Директор был занят, но секретарша доложила, и он оставил все дела. Меня пригласили в кабинет. Начальник принял с уважением, которое ранее при мне никому из артистов не оказывал. Встал, вышел из-за стола, подошел ко мне и долго тряс руку – с чувством. Был серьезен.

– Филармония заинтересована в Вас. Прошу остаться. Прежних условий, как Вы понимаете, пока предложить не можем – нет солиста с соответствующей тарификацией. Мы работаем, ищем. Появилась возможность предоставить новой солистке квартиру. Если удастся найти подходящую кандидатуру, все образуется.

Директор говорил серьезно, не торопясь. Чувствовалось – стремится соответствовать ситуации. Никаких животноводческих словечек и колхозных шуточек, типа, «достойному производителю нужна соответствующая партнерша», в речь не вворачивал:

– Мы готовы предоставить Вам работу и платить в два раза больше, чем сейчас. Но, к сожалению, совмещать ее с институтом будет трудно. Решайте. Пока могу оформить Вам «репетиционный период». Будете получать зарплату пару месяцев. Если подготовите программу, соберемся и тарифицируем как солиста – на одно отделение концерта. Вы достойны, но, сами понимаете, какие фортепианные концерты в наших условиях? Ведь только один приличный рояль на всю область. Решайте сами. Для Вас мы сделаем все, что в наших силах.

В ответ поблагодарил. Сказал, что займусь пока диссертацией, а там уж видно будет. На том и порешили. Прощаясь, начальник опять покинул место за столом, пожал руку и даже проводил. Показалось – был искренним.

Распрощавшись с директором, не без грусти пошел искать Ивана, но он, как объяснили, «выехал на объект» осуществлять контроль за работой артистов, которые могли сачкануть – «не доехать», «не все исполнить» и проч.

Уходить не хотелось, но делать было нечего. Пошел последний раз через главный вход-выход. Ключ Ванька сделал – не обманул. Проходя мимо буфета, вспомнил о Галочке и зашел проститься. В зале, ставшим для меня родным, ребята из вспомогательной службы отмечали день рождения своего начальника – звукорежиссера Олега Евгеньевича. Сидели мирно, улыбались хорошо, были почти трезвы. Олег на правах именинника, старшего по возрасту и служебному положению о чем-то тихим голосом проникновенно вещал. Я попросил у Галины графинчик «беленькой», баночку красной икры – для именинного стола, а сам подошел к ребятам с поздравлениями.

Олег Евгеньевич учил молодежь правильно пить пиво:

«… тридцать граммов холодной водочки, потом отхлебнуть пивца, и напиток приобретет бархатный оттенок».

– Но не закусывать, только пиво! – добавляю к замечательной рекомендации специалиста.

Олег, повернувшись, увидел меня, обрадовался и с энтузиазмом похвалил: «Правильно! Запомните, что он сказал. Я слышал его игру – вкус у парня есть!».

Поздравив именинника, распрощался с ребятами, почти бегом направился к парадным дверям учреждения. И уже почти выскочил из буфета, но услышал брошенный в спину одним из пирующих вопрос, заставивший на секунду остановиться:

– Парень, а как тебя зовут?

Поначалу от неожиданности даже растерялся, но нашелся быстро. Повернувшись к ребятам, весело ответил:

– Концертмейстер!

РS «В заключение определим роль столь скромной темы в грандиозной конструкции «Гольдберг-вариаций». Она радиус вариационного цикла, а вариации представляют окружность, не имеющую ни начала, ни конца; в них нет ни кульминации, ни «разрешения», а единство цикла постигается интуитивно в образе сверхрациональной идеи».

Гленн Херберт Гульд