Buch lesen: «Российские истории. Служение. Любовь. Рыцарство», Seite 2
Но Императрица умрет 6 ноября 1796 г.
А вскоре, 8 декабря, сражённый апоплексическим ударом «к сожалению целого отечества, генерал-фельдмаршал граф Пётр Александрович Румянцев-Задунайский в вечность преселился». Его похоронят в Киево-Печерской лавре.
Император Павел I повелел наложить военный траур на три дня, объявив при этом: «Румянцев во время царствования отца и матери моей прославился в России более чем Тюренн во Франции… за что и воздаю такую честь его памяти, какой еще ни один полководец не имел в моем Отечестве».
Значение Румянцева будет оценено и потомками.
Д. Ф. Масловский, русский военный историк и генерал-майор, в книге «Записки по истории военного искусства в России», вышедшей в 1894 году, напишет:
«Краткий перечень и общая характеристика деятельности фельдмаршала гр. Румянцева-Задунайского ближе всего выясняют выдающееся ею значение в иcтopии военного искусства в России… В этом смысле Румянцев был самым видным полководцем после Петра Великого, не имеющим себе равного и до позднейшего времени»…
В феврале 1798 г. Павел I повелит отпустить 82 441 рубль на сооружение на площади между Летним садом и Ломбардом обелиска в память побед генерал-фельдмаршала Румянцева-Задунайского. Составить проект памятника будет поручено архитектору Винченцо Бренна.
В начале 1799 г. обелиск «Румянцова победам» будет установлен на Марсовом поле, близ реки Мойки, напротив дома, пожалованного полководцу Екатериной II. Высота памятника составит 21,3 метра.
Но в 1801 г., когда рядом с ним поставят памятник Суворову, обелиск «Румянцова победам» перенесут на противоположный конец Марсова поля.
В 1818 г. по инициативе архитектора Карла Росси памятник снова сменит своё место. На этот раз его установят на плацу между зданиями Академии художеств и Первого кадетского корпуса (Меншиковский дворец), в котором, хоть и не очень долго, учился будущий фельдмаршал, «дабы юные питомцы сего училища… созерцали монумент его славы».
Позже вокруг памятника будет разбит сад.
Сейчас величественный обелиск, увенчанный золочёным бронзовым орлом с победно поднятыми крыльями, стоит в окружении высоких деревьев. И даже не очень заметен издали. Скромно стоит. Но ведь скромность была присуща и самому великому полководцу.
Когда Екатерина II пожелала, чтобы Румянцев-Задунайский, по примеру римских полководцев, «имел въезд в Москву на триумфальной колеснице сквозь торжественные ворота», то он решительно отказался от таких почестей.
Алехан из рода Орловых
или авантюризм и победоносность Чесменского героя
«Плохой тот солдат, который не думает быть генералом,
а еще плоше тот, который слишком думает, что с ним будет».
А. Ф. Погосский. «Солдатские заметки»
Городок Вильфранш-сюр-Мер, уютно расположившийся на побережье Средиземного моря, – один из многочисленных курортов Лазурного Берега.
Но это не совсем обычный курорт.
Набережную его глубоководной бухты украшают бюсты трех российских героев – Фёдора Ушакова (флотоводец, адмирал, святой Русской православной церкви) и братьев Орловых – Алексея и Фёдора.
Кстати и сама бухта Вильфранш ранее называлась бухтой Орловых.
Братья прославились во время войны с Турцией в 1768—1774 гг., по завершению которой в состав Российской империи вошли Новороссия и Северный Кавказ, а Крымское ханство перешло под её протекторат.
Одной из самых значительных побед в этой войне станет разгром Турецкого флота в Чесменском сражении. Соотношение потерь – 1: 1000. Турки потеряли около 10 тысяч матросов и офицеров. Русские – всего 11 человек.
В современной России «День победы русского флота в Чесменском сражении (7 июля 1770 г.)» входит в число 17-ти Дней воинской славы, которые сыграли решающую роль в отечественной истории.
На вопрос: «А где же происходила эта знаменательная битва?», обычно отвечают: «Конечно же, на Чёрном море! Ведь с Турцией тогда воевали».
Но Россия не имела в то время на Чёрном море своего военного флота, поэтому сражение произошло в Эгейском море.
Отправка российских кораблей из Кронштадта в Средиземноморье была воспринята и союзниками России (Англией и Австрией) и её противниками (Францией и Турцией) как абсолютно нелепая, а скорей даже просто безумная затея.
Но… «Сказочный русский морской поход, который, по предсказаниям чуть ли не всей Европы, мог кончиться страшной катастрофой, завершился блистательной победой» (Е. В. Тарле).
Да, это была явная и очень рискованная авантюра, и поэтому её осуществление Екатерина II поручила Алексею Орлову.
Ему только 34 года, у него нет боевого опыта, да и от морского дела он весьма далёк. Но именно его императрица считала «самым бесстрашным и предусмотрительным» из всех своих поданных и всецело доверяла этому богатырю.
Физическая сила Алексея была просто неимоверной. Он гнул подковы; завивал, как верёвочку, кочергу; между пальцев сплющивал серебряный рубль; ударом палаша отрубал голову быку и одной рукой останавливал за колесо карету, запряжённую шестериком.
Он вызывал на кулачный бой десяток гренадёров, и бился до тех пор, пока не укладывал их одного за другим.
А главное, именно он сыграл решающую роль в государственном перевороте, возведшем на престол Екатерину…
За полгода до этого события в ничем не примечательный вечер на Миллионной улице в доме виноторговца Юберкампфа четверо братьев Орловых с нетерпением ожидали Григория, который позвал их для обсуждения какого-то очень важного дела.
Алексей, или как его почтительно называли братья – Алехан, сидел, безмятежно поглядывая по сторонам, и лишь изредка поглаживал ладонью шрам на лице.
– Все ещё болит? – сочувственно спросил Фёдор, непосредственный участник трагических событий, разыгравшихся именно здесь три года тому назад.
Как не сильны были Фёдор и Алехан, но с лейб-кампанейцем Александром Шванвичем, ни тот, ни другой справиться не могли. А потому, чтобы каждый раз не лезть понапрасну в драку, они заключили с ним договор. Если, в каком заведении пирует один из братьев, то он уступает первенство Шванвичу, но если братья вдвоём, то уже он должен уступить им и бильярд, и вино, и женщин.
В тот день Фёдор был один, а потому, увидев входящего в зал Шванвича, он тут же направился искать другой кабачок. Вскоре он встретил Алексея, и они решили вернуться в покинутое Фёдором заведение. Но Шванвич почему-то не захотел следовать условиям договора. И тогда братья просто выпихнули его вон. Когда же, навеселившись, они выходили на улицу, то Алексей, шедший первым, получил удар палашом по лицу.
Шванвич был сильно пьян, и только поэтому удар не оказался смертельным.
Алексея тотчас отнесли к жившему вблизи лейб-медику, и тот мастерски зашил щеку. Рана успешно зажила, но остался шрам, благодаря которому Алексей Орлов получил прозвание – «помеченный шрамом» (le Balafre (фр.)).
Отличавшиеся добродушием братья не стали мстит Шванвичу – Бог да простит кающихся! — и продолжили привычную жизнь, основной целью которой было стремление раздобыть как можно больше денег для безмятежного времяпрепровождения.
Вот, кстати, и сейчас братьев все больше и больше начинало беспокоить, что уже вскоре им нечем будет расплачиваться.
– Скорей бы Гриц появился.
– Вроде он сейчас все чаще и чаще при деньгах бывает.
– Тогда бы и позвал, чтоб угостить, а то какая-то тайна.
– Так этих тайн у него…
– Ладно, не будем называть имена.
А тем временем Григорий уже повернул с Дворцовой площади на Миллионную, раскланиваясь налево и направо со всеми встречающимися знакомыми. А таких у овеянного славой участника войны с Пруссией было не мало.
В сражении при Цорндорфе (одно из самых кровопролитных сражений не только той войны, но и всех других войн второй половины XVIII века), капитан армейского полка Григорий Орлов получил три раны, но не покинул поля боя. Стойкостью русской пехоты, которую не смог сломить ураганный натиск неприятельской конницей, был поражён даже Фридрих II, сказавший, что «русских мало было убить, нужно было ещё и повалить».
Весной 1759 г. Григорий прибудет в Петербург, сопровождая пленённого в том сражении графа Шверина, генерал-адъютанта Фридриха II.
Здесь Орлов продолжит службу в одном из артиллерийских полков.
Он сразу прославится в офицерской среде не только, как военный герой, но и благодаря своим кутежам и рискованным любовным похождениям. Особенно когда, став адъютантом генерал-фельдцейхмейстера графа П. И. Шувалова, закрутит роман с его возлюбленной – княгиней Куракиной…
Но вот, наконец, Григорий появился в зале и, весело выпалив: – Заказывайте все. Гуляем до утра! – шумно устроился за столом.
– Что? Так долго не отпускала?
В ответ Гриц только развёл руками.
– Богатая? – поинтересовался Фёдор.
– Богатая… Но может быть ещё богаче… Правда, с нашей помощью.
– А мы что получим тогда?
– Иван, а что у нас сейчас есть? – повернулся Григорий к «старинушке», так они уважительно звали старшего из братьев.
– После отца осталось 2000 душ на всех.
– А будет столько, что и не снилось!
– Из грязи, да в князи? – усмехнулся Алексей.
– Не улыбайся, Алехан. Все будет так, как говорю.
– Тогда, мне больше нравится быть не князем, а графом. Граф Орлов. Звучит!
– Я тоже, пожалуй, соглашусь на графское звание, – кивнул Фёдор. – только, что же от нас-то для этого потребуется?
Вскоре братья поняли, что именно потребуется, и что закончиться все это может отнюдь не радостно.
Разговор стал более тихим.
– Ну, её-то в крепость посадят, или в монастырь сошлют, а вот для нас всех дорожка будет одна – на эшафот!
– Зато, если мы её на трон посадим, то…
И знал бы кто тогда, что разговор этот повлияет на весь ход Российской истории.
Что рядом с деяниями Орловых – их лихостью, отвагой и дерзостью – все будущие героические приключения из «Трёх мушкетёров» Дюма будут казаться простой детской шалостью.
И что, в награду за свою рискованность, они, получат от щедрот императрицы 45 000 душ крестьян и 17 миллионов деньгами…
После переворота многие будут приписывать его успех именно себе.
И Никита Иванович Панин, который рассказывал всем, как беспокойно он спал в решающую ночь. Правда он был уверен, что императором станет его воспитанник – 7-летний Павел, а вот Екатерина, окажется только регентшей при нем. Даже был написан соответствующий текст манифеста, который планировалось размножить в тайной типографии.
И Екатерина Дашкова, считала, что главенствующая роль принадлежала ей. Она тоже провела очень беспокойную ночь. Зато несколько следующих дней просто не отходила от Екатерины II ни на шаг.
«Я ехала возле императрицы, участвуя в благословениях революции, не запятнанной ни одной каплей крови. Вместе с тем, об руку со мной была не только добрая монархиня, но и первый мой друг, которому я содействовала ценой жизни освободиться от гибельной неволи и взойти на престол возлюбленной Родины».
Кстати сама Екатерина II относилась к ней несколько иначе: «…княгиня Дашкова… хотя и желает приписать себе всю честь, так как была знакома с некоторыми из главарей, не была в чести по причине своего родства и своего девятнадцатилетнего возраста, и не внушала никому доверия… хотя она уверяет, что всё ко мне проходило через её руки, однако все лица [бывшие в заговоре] имели сношения со мною в течение шести месяцев прежде, чем она узнала только их имена…»
А вот что писала Екатерина о братьях Орловых: «У них много здравого смысла, благородного мужества. Они патриоты до энтузиазма и очень честные люди, страстно привязанные к моей особе, и друзья, какими никогда ещё не были никакие братья; их пятеро, но только трое было здесь… Умы гвардейцев были подготовлены, и под конец в тайну было посвящено от 30 до 40 офицеров и около 10,000 нижних чинов… а главная тайна находилась в руках этих троих братьев; Панин хотел, чтоб это совершилось в пользу моего сына, но они ни за что не хотели согласиться на это»…
25 декабря 1761 умирает Елизавета Петровна.
Императором становится Пётр III, который тут же пообещал «во всем следовать стопам премудрого государя, деда нашего императора Петра Великого».
Первые манифесты – «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству» (18 февраля) и «Об уничтожении Тайной розыскной канцелярии» (21 февраля). Когда он сообщил в Сенате, о намерении освободить дворян от обязательной государственной службы, то слова его были встречены с ликованием. На следующий день генерал-прокурор А. И. Глебов предложил Сенату от имени благодарного дворянства воздвигнуть золотую статую императора, но Пётр III посчитал, что: «Сенат может дать золоту лучшее назначение, а я своим царствованием надеюсь воздвигнуть более долговечный памятник в сердцах моих подданных».
Правда, царствование Петра III не продлилось и шести месяцев, за которые он успел настроить против себя и духовенство, и гвардию, и часть высшей знати.
Одно дело кривляться и строить рожи священникам во время службы, а другое требовать, чтоб в церквях оставлены были только иконы Спасителя и Богородицы, и чтоб священники обрили бороды и заменили поповские рясы на пасторские сюртуки. Издаётся указ о запрещении домовых церквей.
Император выказывает просто непомерную приверженность и любовь к Фридриху II. Он приказывает тотчас сделать себе мундир, как у пруссаков и вводит в армии жёсткую муштру и прусскую форму одежды.
Распускается Лейб-кампания, по сути, личная гвардия императрицы, созданная Елизаветой Петровной, «в которой капитанское место мы, Императорское Величество, соизволяем сами содержать и оною командовать».
Далее планирует упразднить и гвардию – этих, по словам Петра III, «янычар».
При этом государь все чаще и чаще уже до обеда выпивший несколько бутылок английского пива, до которого он был превеликий охотник, «говаривал такой вздор и такие нескладицы, что при слушании оных обливалось даже сердце кровью от стыда пред иностранными министрами, видящими и слышащими то и, бессомненно, смеющимися внутренно».
Высшее чиновничество не скрывало своего недовольство тем, что государь отдал власть клике советников, большей частью составленной из его немецких родственников.
Заключается неожиданный мир с Пруссией. Что абсолютно непонятно. Ведь в Семилетней войне был одержан ряд побед над прусскими войсками и даже захват, хоть и на несколько дней Берлина. Уже всем ясно, что совсем скоро Пруссия перестанет существовать как самостоятельное государство, и Фридриху II придётся сдаться на милость победителей. Чтобы избежать плена он носит с собой яд.
И тут Пётр III возвращает Пруссии все завоёванные территории и даже текст мирного договора составляется под диктовку Фридриха II.
Зато теперь, ради интересов Голштинии, откуда Пётр III был родом, и уже в союзе с Пруссией готовится война против Дании.
Во время празднования мирного договора государь «в энтузиазме своём к королю прусскому дошёл даже до такого… что публично, при всем великом множестве придворных и других знатных особ, и при всех иностранных министрах, стал пред портретом короля прусского на колени…
Молва о том на другой же день разнеслась по всему Петербургу и произвела в сердцах всех россиян и во всем народе крайне неприятные впечатления».
Так что недовольных Петром III было много. Но,… вон сколько недовольных было при Петре I, что, впрочем, нисколько не мешало ему править так, как он считал нужным.
Но Пётр III осмелился бросить вызов женщине, которая хорошо изучила Российскую историю, и прекрасно помнила, как Пётр Великий приказал заключить в монастырь свою первую жену, Евдокию Лопухину, чтобы она не мешала ему жить с любовницей Анной Монс.
В манифесте о восшествии Петра III на престол ни имя Екатерины, ни имя Павла названо не было. Я сам назначу себе наследника.
Пётр III стал открыто жить с Елизаветой Воронцовой, поселив жену в другом конце Зимнего дворца, при этом ходили упорные слухи, что он собирается развестись с Екатериной, жениться на любовнице и отречься от Павла.
«Уведите эту дуру в крепость!» – выкрикнутое спьяну, могло стать страшной действительностью.
Екатерина надеется только на помощь братьев Орловых, которые «блистали своим искусством управлять умами, осторожною смелостью в больших и мелких подробностях, присутствием духа и авторитетом…»
Правда, иногда, вербовка сторонников находилась на грани провала.
Вот, как вспоминает те дни флигель-адъютант генерал-полицмейстера Н. А. Корфа – Андрей Болотов, которого неоднократно зазывал к себе Григорий Орлов для серьёзного, но так и не состоявшегося разговора:
«…сие отважное предприятие сопряжено было с явною и наивеличайшею опасностию, и всякому, воспринимающему в заговоре том соучастие, надлежало тогда, властно как на карту, становить не только все своё благоденствие, но и жизнь самую… и восхотел ли б я тогда… несть голову свою на плаху… Нет! нет! никогда бы и никак я на то не согласился, и как бы г. Орлов ни стал меня уговаривать, но я верно бы его не послушался… А не могло ль бы… узнание такого страшного дела, при всем нехотении вступить в такой опасный заговор, подвергнуть меня в наимучительнейшую нерешительность… что мне тогда делать, и молчать ли о том, или довесть где надлежало? …He стал ли б тогда меня самый долг присяге побуждать открыть толь страшный заговор самому государю?..»
Хотя сам Корф встал на сторону императрицы в первый же день переворота…
12 июня, после 3-х дневного празднование мира с Пруссией, двор во главе с императором выехал за город, в Ораниенбаум.
17 июня Екатерина приехала в Петергоф, где заняла павильон Монплезир. Там её несколько раз навещает Алехан, чтобы обсудить подробности переворота.
Есть несколько самых разнообразных планов по пленению и даже устранению Петра III. Но все заговорщики в ожидании, которое могло бы ещё длиться, длиться и длиться.
27 июня до самого вечера Екатерина провела в хлопотах по подготовке праздника в честь святых апостолов Петра и Павла, на который вместе со всей свитой должен был приехать из Ораниенбаума Пётр III. Она и представить не могла, что это были уже напрасные хлопоты.
В тот вечер по подозрению в неблагонадёжности будет арестован один из основных участников заговора, капитан Преображенского полка Пётр Пассек. Донесение о нем отправляется в Ораниенбаум. Медлить больше нельзя и Орловы начинают действовать…
Ранним утром в спальню Екатерины вошёл Алехан. Шум шагов разбудил женщину. Она увидела склоняющегося над ней человека.
– Пора вам вставать; все готово для того, чтобы вас провозгласить.
– Как?.. Что?..
– Пассек арестован.
Екатерина посмотрела на часы. Было 6 утра. Она уже больше ничего не спрашивала, поспешно оделась и вышла в парк. Горничная Шаргородская и лакей Шкурин следовали за ней. У ворот стояла карета. Алексей сидел на козлах.
– Я даже не успела причесаться.
– Садись скорей.
– А где Григорий?
– Он и Фёдор оповещают остальных…
Карета помчалась по дороге.
Екатерина казалась спокойной. И только снова и снова, смеясь, обращалась к Шаргородской: «Ну, как же так! Великий день, а я такая растрёпанная».
И вдруг просто гомерический смех женщин заставил Орлова повернуться к ним.
– Ты только посмотри, кто идёт к нам навстречу!
Это был Мишель, французский парикмахер, который как раз направлялся в Петергоф, чтобы сделать утреннею причёску Екатерине.
Его захватили с собой.
От быстрой езды лошади стали выбиваться из сил. Одна из них уже просто не могла идти дальше. И тут Орлов увидел мужика с возом сена. Но тот отказался поменяться лошадьми и тогда Орлов просто сбил его на землю.
– Я оставляю тебе эту лошадь. Только дай ей отдохнуть. А кличка у неё… – он усмехнулся. – Растрёпанная!
Карета поехала дальше, но медленней, чем хотелось.
– Ничего, – успокаивал Алексей Екатерину, – осталось всего 5 вёрст и нас уже должны встречать. Да вот, наверно, и они.
Это были Григорий Орлов и младший князь Барятинский. Екатерина пересела в их экипаж, и уже вскоре прибыла в казармы Измайловского полка.
«Таким образом, чтобы сделаться самодержавной властительницей самого обширного государства в мире, прибыла Екатерина между семью и восемью часами: она отправилась в дорогу, поверив на слово солдату, везли её крестьяне, сопровождал любовник, и сзади следовали горничная и парикмахер» (Клод Рюльер).
Из казарм Екатерина проследовала к Казанской церкви. Алексей Орлов, подъехавший туда ранее, провозгласил перед собравшейся толпой молодую государыню самодержавной императрицей. Духовенство во главе с архиепископом Дмитрием приветствовало её уже как Императрицу Всероссийскую…
Вечером в Зимнем дворце Екатерина со своими друзьями решала, что делать дальше. Около 10 часов она облеклась в гвардейский мундир, приказала объявить себя полковником, села верхом; и выступила во главе войск, в Петергоф.
Шли всю ночь. Настроение у всех было приподнятое, хотя было абсолютно не ясно, что ждет впереди…
Ведь рядом с императором был генерал-фельдмаршал Бурхард Кристоф фон Миних, привыкший подавать войскам пример личной храбрости и просто великолепно знавший как устраиваются дворцовые перевороты. Он смог свергнуть Бирона, но был предан суду с воцарением Елизаветы Петровны. Из 20-летней ссылки его вернул Пётр III.
Узнав о бегстве Екатерины из Петергофа, он советует императору немедленно отправиться в Кронштадт. Но Пётр III не стал торопиться, а когда он вечером, подплыл к крепости, то её гарнизон уже успел присягнуть Екатерине. Тогда Миних предлагает доехать до Ревеля и отправиться в Померанию, чтобы принять там командование армией. Тогда через неделю с бунтовщиками будет покончено.
Но все происходящее повергло Петра III в неописуемый страх и ужас. Ночью ему несколько раз делается дурно, и он посылает за священником. У него нет сил для борьбы. Он согласен даже на отречение.
Фридрих II язвительно скажет: «Он дал прогнать себя с престола, как мальчик, которого отсылают спать». Хотя ещё совсем недавно в письмах к Петру III, называл его «искренним другом, дарованным мне небом» и добавлял, что «я воздвиг бы храмы и алтари Вашему императорскому Величеству, как существу божественному».
Отрёкшегося от власти императора отвозят в Ропшу.
Его сопровождают капитан Алексей Орлов, четыре офицера и 100 гвардейцев. Они уверены, что едут всего на несколько дней, поскольку планируется перевезти Петра III в Шлиссельбург. И даже есть вариант отправки его вместе c фаворитами в такую любимую им Голштинию, настолько его личность была уже малоопасной.
Сопровождающим даются приказания сделать его жизнь насколько можно приятной и доставить ему для развлечения все, что он захочет.
По просьбе Петра III ему доставят любимую кровать, скрипку, мопса, негра, и вдоволь бургундского, табаку и трубок, то есть все, кроме любовницы.
Для того, чтобы подготовить подходящее помещение в Шлиссельбурге, 29 июня отдаётся приказ срочно вывезти Иоанна Антоновича из крепости и доставить в Кексгольм (ныне Приозерск). Но 1-го июля во время шторма на Ладоге чуть не гибнут и узник, и его конвоиры. На просьбу прислать новое судно, приходит неожиданный приказ, вернуть узника в крепость. Обстановка резко изменилась, так как не стало Петра III.
Есть несколько версий его смерти. Непосредственные участники и свидетели тех событий своих воспоминаний не оставили, поэтому приходится довольствоваться пересказами, слухами и 3-м письмом Алексея Орлова, которое, правда, все чаще называют фальшивкой. Хотя даже его содержание: «…Он заспорил за столом с князем Фёдором, не успели мы разнять, а его уже и не стало…» подходит абсолютно под любую версию – отравление вином, задушен салфеткой после попытки отравления ядом, задушен ремнём от ружья, был заколот вилкой и с ним случился апокалипсический удар.
Как же все это происходило на самом деле?
Для Петра III и его охраны единственным развлечением становятся карты и выпивка. В первый же день Алехан даёт проигравшему императору деньги, и обещает давать столько, сколько потребуется.
И Пётр III начинает играть и пить. Да только вот пить на равных с теми, кто обладал богатырским здоровьем, ему становится все более и более не под силу.
С детских лет он был слабого и хилого сложения. Хорошо знавший его польский посланник Станислав Понятовский, став любовником Екатерины, очень надеялся стать и ее мужем, уверенный, что слабосильный Пётр не жилец на этом свете.
Страх и волнение Пётр III пытается заглушить обильной выпивкой и уже слабо соображает, о чем бормочет и что делает.
Орлов пишет Екатерине: «…только урод наш очень занемог и схватила его нечаянная колика, и я опасен, чтоб он сегодняшнюю ночь не умер… он все вздор говорит и нам это несколько весело…»
И в следующем письме: «…чтоб вы чего на нас неистового подумать не изволили… а он сам теперь так болен, что не думаю, чтоб он дожил до вечера и почти совсем уже в беспамятстве о чем уже и вся команда здешняя знает и молит Бога, чтоб он скорей с наших рук убрался…»
Вскоре Орлов прискачет к Екатерине сам и стремительно ворвётся в её кабинет.
Она прервала разговор с Паниным и повернулась к нему.
– Все кончено, – тяжело дыша, сказал он.
– Кончено? – с удивлением переспросила Екатерина. – Он уехал?
Орлов что-то начал торопливо объяснять, но она уже сама все поняла и без чувств повалилась на пол. Сбежались люди. Опасались, что она не вынесет страшных судорог, сотрясающих её тело… Очнувшись, она горько заплакала. «Я опозорена!» – несколько раз повторила она. – «Потомство никогда не простит мне этого невольного преступления».
Потом она скажет Дашковой: «Вот удар, который роняет меня в грязь». – «Да, мадам, смерть слишком скоропостижна для вашей и моей славы», ответит ей та, что все ещё считала себя главной вдохновительницей дворцового переворота.
Екатерина прикажет проверить, не отравили ли Петра III.
«Я велела его вскрыть, но вполне удостоверено, что не нашли ни малейшего следа [отравы]: он имел совершенно здоровый желудок, но умер он от воспаления в кишках и апоплексического удара. Его сердце было необычайно мало и совсем сморщено..
Издаётся Манифест о смерти императора. Петра III в его любимом прусском мундире хоронят в Александро-Невской лавре… Екатерина же готовится к коронованию и дальнейшему 34-х летнему царствованию.
Все видные участники событий 28 июня щедро вознаграждаются.
Братья Орловы, сыновья Новгородского губернатора Григория Ивановича Орлова, были возведены в графское достоинство.
Иван получил чин капитана Преображенского полка и ежегодную пенсию в 20 тыс. рублей. Он оставит службу и начнёт управлять всеми имениями братьев, подаренных им императрицей.
Григорий – 10 лет будет фаворитом Екатерины.
Фёдор был пожалован в капитаны Семёновского полка, сделан камер-юнкером, а потом камергером. За участие в Турецкой войне был награждён орден св. Георгия 2-й ст. Вышел в отставку с чином генерал-аншефа.
Владимир был отправлен братьями за границу для учёбы в Лейпцигском университете. По возвращении в Россию назначается директором Академии Наук. Вышел в отставку с чином генерал-поручика.
Алексей – его заслуги были особо оценены Императрицей, и это принесло ему видное положение, почести и чрезмерное богатство…
Так, пожаловав ему в 1767 г. в потомственное и вечное владение подмосковное село Остров, императрица приказывает «сделать золотой кубок тысячи в две с моим медальоном и подписать так, как в старину подписывали, что оной кубок мною пожалован гвардии Преображенского полку графу Алексею Орлову на новоселье в село Остров». И она лично следит за тем «скоро ли поспеет кубок золотой».
О Екатерине будут говорить, что «она рождена быть владычицею народов».
Императрице 33 года – «…черные волосы, восхитительная белизна кожи, большие синие глаза навыкате …очень длинные черные ресницы, острый носик, рот, зовущий к поцелую, руки и плечи совершенной формы…» (С. Понятовский).
Женщина хочет любви, мира и процветания – «все труды и попечение подъемлем для славы и обогащения народа нашего».
Она даже не возобновляет войну с Фридрихом II.
Но сильная Россия не устраивает очень многих. Особенно Францию.
В 1766 году французский министр иностранных дел Шуазель напишет французскому послу в Оттоманской Порте, Верженну «Я с печалью убедился, что север Европы подчиняется все более и более русской императрице… что на севере приготовляется лига, которая станет страшной для Франции. Самое верное средство разрушить этот проект и, может быть, низвергнуть императрицу с захваченного ею трона – это было бы возбудить против неё войну. Только турки в состоянии оказать нам эту услугу. Если Вы это признаете возможным и если Вы надеетесь добиться этого, то Вам будут доставлены все денежные средства, которые Вам будут необходимы».
В сентябре 1768 г. Турция объявляет войну России.
Екатерина в ярости: «Туркам с французами заблагорассудилось разбудить кота, который спал; я сей кот, который им обещает дать себя знать, дабы память не скоро исчезла… надобно было тысячи задабриваний, сделок и пустых глупостей, чтобы не давать туркам кричать. Теперь я развязана, могу делать все, что мне позволяют средства, а у России… средства не маленькие».
Когда началась война, Алексей в сопровождении брата Фёдора находился за границей, для поправки здоровья после тяжёлой болезни.
Вылечить его смог только знахарь Ерофеич, который, первым делом спросил, как тебя лечить будем: по-китайски или по-русски?
Удивился граф сему вопросу и спрашивает: «А что это значит?»
– А, то, мой государь! В Китае ежели не вылечишь, завтра же повесят; а ежели лечить по-русскому, то делать частые приезды и выманивать более денег, а ты человек богатый и от тебя можно поживиться нашему брату лекарю.
– Ты только вылечи – в обиде не будешь.
– Ну, тогда, терпи!
Ерофеич уложил Алехана в кровать, накапал в стаканчик капелек, дал выпить, потом затопил две печи и запер его в комнате заснувшего.
Когда Орлов проснулся, то вся постель была насквозь мокрой от пота. Он встал, посмотрел тотчас в зеркало, и не узнал сам себя, словно переродился весь.
Ерофеич и дальше будет лечить людей, а ещё прославится настойкой из 16 трав, носящей его имя.
Императрица, весьма участливо относившаяся к графу Орлову за время его болезни, приказала выдать ему для заграничного путешествия и на лечение 200 000 рублей.
Вот таким образом братья Орловы, приехавшие в Венецию, оказались в эпицентре всех дальнейших событий.
Алехан видит, что можно развернуть борьбу против Турции с помощью греков, которые готовы к борьбе. Только нужно оружие и поддержка российского флота. И тогда можно будет нанести удар там, где турки менее всего этого опасаются – в Средиземном море.
Он отправляет донесение в Петербург: «Выступайте с одного конца (т. е. в Молдавии и Валахии), а я бы с другого зачал. И захватил бы Константинополь, чтобы „освободить всех православных и благочестивых от ига тяжкого“».
