Ничего, что нет матрасов. Главное – можно, лёжа, прокантоваться ночь, а там…
Прохладное утро в Минводах. Очередь у кассы автовокзала. Билеты до Теберды…
Пялимся по сторонам. Импрессионизм в чистом виде. Мартирос Сарьян. перемешанный с Рокуэллом Кентом, пёстрый пейзаж с отчётливым южным гортанным акцентом.
Теберда. Экзотика на фоне снежных вершин, но озираться некогда. Бортовой газик до "Алибека" вот-вот тронется в путь…
.....................................
Сначала несколько пояснений.
"Алибек" и Теберда – альпинистский лагерь и город в Карачаево-Черкессии, Западный Кавказ.
Белалакая – вершина Большого Кавказа, 3861 м.
Карабин – пружинная застёжка для страховочной верёвки.
Акья – носилки-волокуши.
Ну как, просветились?.. Тогда, погнали…
Светлой памяти не вернувшихся с маршрута
"Алибек" вскарабкался на двухкилометровую верхотуру, и там обустроился: возвёл однокомнатные коттеджи-апартаменты для инструкторов, распланировал жилой массив из брезентовых армейских палаток для участников. Зелёные шатры, высокие и просторные, подравнялись у кромки главной лагерной площадки…
В качестве вишенки на торте – самый высокогорный в Европе бассейн на зависть франциям и швейцариям плещет под горним небом голубой ледниковой водой. На отшлифованных временем и прикосновениями бортиках в свободные часы подставляются под солнечные лучи белокожие участницы, и проходящие мимо загорелые и мужественные инструктора бросают на них неравнодушные взгляды.
В сентябре месяце в горах затишье. Сложные маршруты закрыты, а в отделениях – сплошь значкисты, лелеющие почти несбыточное по осени – набрать зачётных вершин.
.........................
Дорога из Теберды, прорезала серпантином крутые склоны предгорий Большого Кавказа. Старенький грузовичок, нещадно тарахтя и выплёвывая из утомлённых недр своих клубы гари, старательно укачивал на многочисленных ухабах пассажиров, угнездившихся на прибортовых скамейках, без конца перетряхивал груду рюкзаков, лежащих на дне кузова у ног хозяев.
А вокруг такие красоты. Глядеть – не наглядеться. Эх, кабы ещё и не трясло… Но…
Не доехав до лагеря, рыдван остановился. Шофёр вылез из кабины:
– "Слезайте, граждане. Приехали. Конец" – и нам пришлось спешиться и продолжить путь на своих двоих. А грузовик чихнул, зарычал и укатил в лагерь. Благо, рюкзаки увёз.
Через час хода налегке по каменным ступеням горной тропы среди высоких остроконечных елей возник альплагерь.
Разместились по палаткам… Выползли наружу… Осмотрелись…
Хмурые лица, отрывистые разговоры. Что-то происходило…
И вот утреннее построение. Начуч немногословен:
– Над Белалакаёй – красная ракета. Группа москвичей попала в непогоду, и потерпела аварию. Двое пострадавших. На месте работают спасатели. Нужна помощь. Добровольцы?
Вот так, совершенно необычно отобранная группа, минуя обязательный-преобязательный для участников медосмотр, отправилась прямиком на склад за снаряжением, затребованными продуктами и железом, и чуть не бегом, пустилась, сопровождаемая инструктором, по крутой горной тропе в направлении Медвежьей Поляны.
Для справки, Медвежья Поляна это давным-давно освоенная стартовая площадка для выходящих на маршруты групп. На "медвежке" перед выходом участники переупаковывают рюкзаки, там последняя тёплая ночёвка на траве.
А дальше?.. Дальше каменные загривки морен, снег, льды…
Сегодня всё по-другому. Нет мирной суеты, не слышно шуток и смеха. Инструктор, чуть пришли, сразу собрался вверх. Последние указания. Группе – переночевать и ждать команды сверху, а нашей с третьеразрядником Володей Погосовым связке рано утром выйти на маршрут.
.............................
Утро следующего дня. Ранний подъём и выход. Тяжелый путь к стене Белалакаи. Пот и сорванное дыханье. Сказывается отсутствие акклиматизации в разреженной атмосфере высокогорья. Наконец – стена… Вверх уходит веревка навешенных спасателями перил.
Щёлкнули карабины.
Вова идёт первым. Я с разрывом с десяток метров – за ним. Пот заливает глаза. Рюкзаки оттягивают плечи. А скалы не шуточные. Базальты Белалакаи не паркетный салон для светских раутов.
Метр за метром мы все дальше от подножья. Вниз лучше не смотреть. Это потом, походив по маршрутам, немного привыкаешь к высоте. А пока…
Сначала мы услышали голоса наверху. И вот она – полочка, по которой прохаживается начспас района.
Володя уже преодолел последние метры и сидит, свесив ноги.
Я лезу оставшиеся метры. Тяжело.
– Михал Михалыч, – это я к начспасу, – можно я отстегнусь от перил и пройду правее? Там, вроде поположе. Устал…
Начспас отмахнулся: – Отстёгивайся…
И продолжил свой променад.
Погос вытаращил глаза:
– Тёма, не отстёгивайся…
А я уже уходил вправо от перил, и через мгновенье пристроился рядом с ним. И глянул вниз… За перегибом скалы разверзлась пустота. Под ней, где-то там, метров на триста ниже, проблескивало солнечными зайчиками ледниковое плато.
Ах, какой же узенькой вдруг стала наша полочка…
И я инстинктивно сдвинулся поглубже, подальше от пустоты и ледника. И неловко навалился на сидящего парня в пуховике. И услышал стон.
.........................
Меня прицепили к концу тонюсенького стального троса, намотанного бухтой на катушку, на закорки усадили того самого парня, который стонал на полочке, и дюжий спасатель в красивой пуховке скомандовал, давай, мол, двигайся на край скалы, и вытягивай весом трос.
– Ни фига себе, турпоходик!
И я выпросил разрешение двигаться к пропасти на четвереньках. Вроде бы, не так страшно.
– Ну, что же, валяй, коли силов хватит, – осклабилась красивая пуховка.
Я смог. Мы повисли над пропастью. Какая-то сила покручивала трос, и перед глазами проплывала картина сначала стены, а потом она плавно перетекала в завораживающую панораму Кавказа с вершинами на горизонте, а потом снова наплывала стена…
Медленно-медленно, лёгкими толчками, мы продвигались вниз, пока не достигли скальной площадки, где нас уже ожидали спасатели из "Красной Звездочки". Сноровистые, они бережно сняли с меня мычащего от боли раненого, уложили его на носилки. Тут же вкололи что-то, а параллельно в раскрытый рот из тюбика (впервые видел такое чудо!) выдавили шоколадную гусеницу.
Дальнейшего я не увидел, ибо пришлось снова карабкаться вверх.
А Вова к этому времени успел побывать на полке, которая стала последним приютом второго в пострадавшей связке.
Его звали Борис В. Сейчас он, плотно упакованный, лежал в алюминиевой акье. Четвёрка альпинистов, впряжённых в скорбную ношу, изготовилась. Вперёд уже выбежали разведчики, призванные торить путь. Вот ведущая пара вышла на лёд, а следом на натянутых постромках застучала по льду акья, и наконец арьергард, слегка натянув верёвки, сдерживая бег, выскочил на покатую поверхность ледника. Транспортировка началась.
Разведчики далеко впереди. Вот один из них предупреждающе вскинул руку: трещина!
Не мешкая, нашли удобное для перехода сужение, перепрыгнули. И побежали дальше. А двойка с разбега перескочила ощеренный зев ледяной бездны, сзади, ударяясь о края, громыхнула акья. За ней следом порхнули замыкающие.
Бегут по леднику альпинисты. Грохочет акья. Завершает своё последнее восхождение наш товарищ…
Внизу на Медвежьей Поляне – столпотворение. Те, кому не довелось выйти на маршрут, сейчас встречают нас, готовясь перехватить траурную эстафету.
А мы шли, усталые, гордые своей принадлежностью к благородному братству горовосходителей. Шли сквозь строй самых близких людей на свете…
ЛЕНИНГРАД – БЕЗЕНГИ – 1968
Зимой одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года по установившейся зловредной привычке бросать всё к чёртовой матери и нестись, куда глаза глядят, я очутился в Ленинграде.
Так сошлось, что переезд стал как никогда возможен, и, не сумняшеся ничтоже, увольняюсь из лаборатории энергии ветра и солнца физико-технического сектора Академии Наук Азербайджана, которую мой друг Юра Горин прозывал не иначе, как лабораторией перевода энергии солнца в энергию ветра. Физики шутят…
Что подумал тогда мой патрон Чэ-Эм – академик Чингиз Мехтиевич Джуварлы, планировавший грядущим летом отправлять своего выдвиженца в новосибирское отделение Академии в целевую аспирантуру, не хочется даже пытаться представить себе.
Так сбылась оказавшая неизгладимое влияние на всю дальнейшую жизнь мечта идиота.
Я в Питере.
Дальше – фантастика чистой воды. Мой добрый знакомый из бакинской жизни усиленно рекомендовал найти в Питере профессора Вулиса. На минуточку, в мегаполисе! Но я нахожу его!
Пригород Питера город Пушкин. Высшее военно-морское инженерное училище. Лаборатория технической теплофизики.
Профессор Лев Абрамович Вулис, один из соредакторов журнала "Магнитная гидродинамика" и по совместительству – куратор почти секретной лаборатории, подбирал сотрудников, руководствуясь нетрадиционной методикой. И, благодаря этой нетрадиционности, я прямо с улицы, после тяжёлой и продолжительной … беседы с мэтром, вписываюсь младшим научным сотрудником в необычный коллектив из нескольких казахов, трёх евреев, троих беспартийных сотрудников невнятного происхождения, одного комсомольца и одного члена вездесущей партии, занимавшего место лаборанта.
Авторитет профессора настолько неуязвим, что никакие попытки повлиять на его кадровую политику не могли оказаться даже мало мальски успешными. И, в неравный обмен на уступки, командование заведения взяло за обычай пасти на ниве лаборатории офицеров из педагогического состава училища, которым силами еврее-казахско-беспартийного микста штамповались диссертации.
Мы не особо скрывали своих истинных чувств к будущим кандидатам наук. И они терпели. До поры…
В один не самый удачный момент жизни, а именно, когда, входя в раж, я травил анекдот из ленинской серии, нещадно картавя и вонзая палец в подмышку… В этот самый момент в лабораторию незаметно вошёл бестолковейшый из обслуживаемого состава капитан третьего ранга Ш.
Хохотать то он хохотал… Но потом накатал докладную в политотдел заведения…
Подвёл итоги: на работе – облом, настроение мерзкое. Пора менять обстановку.
А дело было летом, и заботами моих друзей из бакинского "Спартака" я уже имел на руках путёвку в альплагерь "Безенги". На август месяц.
И я собрал рюкзак, и рейсом Ленинград – Минводы отбыл в горы.
...............................
Это был второй случай в моей альпинистской судьбе, когда долгожданная смена начиналась с беды.
Бакинцы Дроздовский и Терещенко, успешно покорив Шхару по пятёрочному маршруту, возвращались в лагерь победителями. Дроздовский закрывал "Мастера спорта СССР", а Олег Терещенко уже ощущал на груди значок кандидата в мастера…
До лагеря – всего ничего… И тут срыв.
Команда бакинского "Спартака", проводившая в июле-августе сборы на базе лагеря, по тревоге вышла к подножью роковых бараньих лбов. За ночь на предполагаемом месте падения не раз сходили, пусть – небольшие, – лавинки, и предстоял нелёгкий поиск.
Утром второго августа одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года тело Олега Терещенко извлекли из-под снежного завала. Предстояла транспортировка.
Вот к этому недоброму моменту я и прибыл в лагерь. И был в составе небольшой группы участников послан вверх. В помощь передовому спасотряду.
НА ЛЕДНИКЕ
– Ну, всё, мужики. Аккумулятор разряжен. То есть – совсем. Связи с базой нет. Какие предложения? – руководитель спасработ проследил за дымной траекторией окурка, и добавил: – Время связи прошло. В лагере наверняка тревога. Посылаем гонца.
Мы переглянулись. Не было печали.
– Так, Тёма, пойдёшь ты. Выпрягайся из акьи, и дуй по леднику до лагеря. Там всё начальству разобъяснишь. Время пока ещё светлое. Пойдёшь по серёдке, трещин по пути не наблюдалось. Но будь внимателен. Въехал? Тогда – вперёд… А мы пройдём, сколько сможем, по светлому времени, а там подождём до завтра.
Я выстегнулся из упряжи, поправил рюкзак, и выбрался на середину ледовой реки. Помахал ледорубом, и – в путь.
Иду, сам с собою разговариваю. Вслух. Не так одиноко. А вокруг – никого ни впереди, ни позади. Угрюмое безенгийское небо затянуто тучами. Ледник, однако же, гладкий. Уже хорошо. Правда, из-за вздымающейся над его берегом морены, всё, что по ту сторону не увидать, и с ориентирами бедновато. А ледовая река между тем уходит за недалёкий горный горизонт.
Смеркается. Сколько ещё идти? Украдкой проклёвывается страх, не прозевать бы лагерь…
Уже совсем темно. Невольно сбавляю темп.
И вдруг в тишине улавливаю, что как-то странно глухо звучит под ногами… Мостик** над трещиной? Как быть? Останавливаться нельзя, кто его знает, на чём держится этот самый мостик. Идти вперёд? Эх, была не была…
Вроде бы пронесло. А может, и не было никакого мостика? Просто – нервы…
Сколько же я иду? Ещё с полчаса пути, и наверху над береговой мореной в низких тучах замерцали сполохи. Поворачиваю к берегу.
Впереди ещё одна преграда, прибрежная трещина – бергшрунд… Ползу через торосы. Один, другой… Благополучно миную неширокий провал. Наконец – надёжная каменистая опора. Лезу вверх на карачках. Наверное, смешное зрелище… Э, да кто меня видит?..
И вот я – наверху. Под ногами, с полкилометра по осыпухе, приветливо помаргивает огнями электрических лампочек лагерь. Дома! Бегом скатываюсь вниз…
Меня сразу ведут к руководству. Связи так и не было. И недлинное повествование о положении дел на леднике – самая свежая и важная на этот час новость.
А потом – душ, столовая. И – кровать в комнате нашего коттеджа. Проваливаюсь в глубокий сон.
А спасатели со скорбным грузом своим прибудут лишь ко второй половине следующего дня.
* – бараньи лбы – заглаженные округлые скальные образования.
** мостик – снежный пласт в виде моста через трещину (в леднике).
НЕСПЕТАЯ ПЕСНЯ
БЕЗЕНГИ – 1969
О, горы, горы… Мерцающая череда древних пирамид в густом аквамарине небес. Стада белоснежных облаков мирно пасутся на крутых взлётах заледенелых стен. Где-то там наверху опрокинули золотую купель и льётся, льётся дождь солнечных лучей, и бескрайние снежники разгораются мириадами алмазов.
Тишина. Лишь изредка послышится скрипучий вскрик улара* или заворчит вдали набирающая силу лавина.
Горы, как не любить вас. И мы ступаем в ваши заоблачные чертоги с распахнутой настежь душой.
Добрых вам спутников, романтики гор. Единомышленников и собратьев. Не соперников…