Buch lesen: «В СВОЁ ВРЕМЯ. Воспоминания о современниках»

Schriftart:

ISBN 978-5-0053-2979-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Семь строф о честном человеке

Ни дней, а лет немало я в пути.
Ещё с двадцатого покинул дом я века.
Поверишь ли, но хочется найти
Советского простого человека.

Того, что жил единою страной
И не ввозил, но сеял хлеб насущный.
Сегодня он, как говорится, штучный —
Тот человек, тот труженик земной.

Простой, как говорится, без замашек,
Рабочий парень с правильным лицом,
В отглаженной, по случаю, рубашке
Да с крепенько прилаженным словцом.

Простой, как говорится, без прищура
Мужик-сельчанин в тельнике своём,
Солдатским перехваченном ремнём,
Сующий за ухо погашенный окурок.

Простой, как говорится, без налёта,
Учёный-праведник с портфелем и в очках,
Что лезет вовсе не под дурачка,
Под пули критиканских пулемётов.

Простой, как говорится, без надлома,
Обыкновеннейший во всём интеллигент,
Руководящий кафедрой доцент,
На перекус несущий чай из дома.

Простой, как говорится, без петличек,
Перемахнувший в двадцать первый век
На запасном стоящей электричке,
Забытый всеми… честный человек!

2 февраля 2018

Памяти Евгения Евтушенко

Да, это так! И небо стало ниже,
И звезды потускнели, стали тише
Их невозможно длинные лучи…
Да, это так, когда поэт… молчит.

«Молчит поэт» – без воли сочетанье
Двух непересекающихся слов!
Молчит поэт – секунда наказанья
Оставшихся без пастыря миров.

Молчит поэт… Уж день, как сердце встало,
И вечность, как ни слова, ни словца.
Нет у эпохи более лица —
Своё лицо эпоха потеряла.

Поэт молчит, а надо бы сказать,
Не дать расставить точки замиранью,
Но высечь, выбить на листе названье,
Не позволяющее слову умирать,

Хватающее прямо за грудки…
Поэтам же дано такое право!
Гудит апрель, под скорбные гудки
Рождается оно: «Поэту – Слава!»

2 апреля 2017

Мастерство, подаренное свыше

А началось все ещё в давние школьные годы. Мы с Валерой учились в одном классе и дружили, что называется, от души. И действительно, многое нас объединяло: оба были выдумщиками и фантазёрами, оба что-то коллекционировали, экспериментировали, оставаясь в хорошем смысле чудаками. Обычно такие дети, не имея явных материальных возможностей, создают свои миры самостоятельно, делая их, что называется, на пустом месте, и подолгу живут созданным, постоянно развивая и расширяя его, внося особые, ведомые только им и их близким, уточнения. Так вот, «пустым местом» в тот весенний майский денёк оказался самый обычный лист бумаги, а точнее, не лист, а школьная тетрадь в двенадцать листов, которую Валера и предъявил для ознакомления, стоило мне только появиться у него в дверях. Содержимое тетради скорее поразило, чем просто удивило, потому как всё, из чего оно состояло, соответствовало книге – книге со всеми полагающимися для этого дополнениями: титульным листом, обращением к читателям и даже иллюстрациями. Да, мой школьный друг написал и самостоятельно издал книгу – тиражом в один экземпляр! И пусть это была просто тетрадь, но какова сама идея! Помнится, как он читал мне своё творение на кухне, а я с нескрываемым интересом и даже волнением слушал повествование о приключениях нашего общего знакомого, что придавало написанному ещё большую непостижимость. И хотя всё было вполне естественным для талантливых ребят, но событие даром не прошло, не исчезло в толще задорных юношеских лет, а вылилось в необычное продолжение.

Дело в том, что, издавая свою первую книгу (это случилось спустя почти четверть века) я вдруг совершенно неожиданно вспомнил о том замечательном случае. Уходя воспоминаниями в подробности происходящего на кухне, я вдруг понял, что увидел тогда Валеру писателем – да, именно самым настоящим писателем, что, собственно, и поразило меня больше всего. Не знаю, косвенно или напрямую, но таким образом Валера стал моим первым вдохновителем при проникновении в мир литературы. Дело в том, что пару лет спустя, учась в восьмом классе, я тоже начал писать нечто подобное и выпускать забавные «тетрадные» книги. Сегодня, когда у меня написано, издано и переведено на иностранные языки немало книг, я с удовольствием работаю с перспективными авторами, стремясь помочь им выпустить в свет свои произведения, при этом нередко вспоминая тот удивительный случай в нашей с Валерой дружбе.

То, о чём пойдёт речь дальше, случилось несколько лет назад. В один из летних дней, заехав ко мне в гости на дачу, Валерий неожиданно познакомил меня со своими размышлениями, взглядами и переживаниями, собранными им в весьма объёмном дневнике. Признаюсь, я был поражён тонкостью и немалым своеобразием сотворённого моим другом. Мне открылись самобытные, талантливые мысли-находки мастеровитого писателя, способные заинтересовать многих. Тогда и было решено приступить к подготовке выпуска в свет созданного Валерой. Дело, замечу, ответственное и очень непростое. Показав рукопись своим знакомым, весьма именитым литераторам, и получив одобрение, я включил написанное в свой издательский план: таким образом мне посчастливилось поучаствовать в литературной жизни не просто моего друга, но и человека, который, по сути, когда-то стал, сам того не подозревая, невольным провозвестником всей моей дальнейшей писательской судьбы, возбудив во мне интерес к сочинительству.

Теперь несколько слов о содержании этой книги. Известно, что самую короткую рецензию на своё произведение получил французский писатель Виктор Гюго: на его запрос в издательство с текстом, состоящий из одного лишь знака вопроса, пришёл не менее лаконичный ответ – один восклицательный знак. Когда в книге нравится всё, лишние слова не требуются. Когда же в ней есть спорные моменты, прописные истины или новое и пугающее, нужно нечто большее, чем «палочка с точкой». Не один год знакомясь с трудами Валерия Киселевского, я неизменно приходил к выводу, что в них мне нравится почти всё. Особенно бросалась в глаза некая не то что новизна, а скорее самобытность его литературного почерка. Сам автор называл свои краткострочия виршами, что, надо отметить, весьма им подходит. Синтез афоризма, притчи, пословицы, пропущенных сквозь оттенки суфийских воззрений, вполне вмещался в это общее понятие – вирши, с разницей в том, что были они не религиозно-поэтическими, а несколько иными, как бы стоящими на грани между опусом и стихом в его древнем понимании. Верлибр, растворенный автором в лаконично построенных фразах и украшенный многочисленными словесными находками, преображался талантом Киселевского в нечто новое, что безусловно вызывало и вызывает интерес.

Несправедливо обвинять
в заимствовании того,
кто, увидев полёт птицы,
придумал, как взлететь самому.

Давно подметил, что авторы, которые работают интуитивно, отталкиваясь лишь от собственного воображения, не следят за мимолётной конъюнктурой мира искусств, а потому при определении жанра их творений нередко возникают затруднения в их литературной идентификации. Сами того не ведая, и не проникая в пласты созданного их предшественниками, эти люди совершенно странным образом создают нечто новое, выходя на собственную дорогу и до конца оставаясь на ней со своим неподражаемым и весьма самобытным видением. Думаю, что таким образом и появляются своеобразные законодатели почерков и стилей. Знакомясь с рукописями Валерия Киселевского, я совершенно не сомневался, что в моих руках труды именно такого человека. В какой-то момент я привлёк к работе над подготовкой к изданию его книги ряд литераторов, в том числе и писательницу Ирину Михайловну Соловьёву, обладающую особым чутьём и немалыми знаниями в области необычных литературных находок. Проведя вместе не один вечер за изучением записей Валерия Михайловича, мы окончательно убедились в новизне открытого им жанра. Пройдёт время и, вне всякого сомнения, данная манера найдёт место в рядах отечественной, а то и мировой афористики. У книги появятся свои исследователи, рецензенты, почитатели, а мой друг станет основоположником нового направления, когда писательская мысль, соединяясь с авторским экспериментом, перерастает в изящную афористическую вязь, как нередко называет свои работы сам Валерий Киселевский, более известный в творческих кругах как Лера Серебро.

Действительно – примадонна!

Творчество Аллы Пугачёвой я открывал для себя не одно десятилетие: видимо так, как открывают искусство даже не великих, а величайших мастеров. Первым, кто преподнёс мне её работы с некой предысторией, был мой одноклассник Сергей Арцимович, который ещё в 80-е годы собирал диски с её песнями, что меня, тогдашнего рокера, крайне удивляло. Откровенно говоря, ничто из того, что предлагал послушать Сергей, мне не нравилось, и так продолжалось почти до конца 90-х. Сохранилось воспоминание моей мамы из того времени, когда она работала в Московском областном суде.

Как-то раз в коридоре к ней подошла Алла Пугачёва – она была свидетелем по какому-то делу – и о чём-то спросила. «В тот момент, – вспоминает мама, – передо мной стояла миниатюрная, очень элегантно одетая, милая и скромная женщина… Рядом с нею был высокий, не знакомый мне, безумно красивый мужчина…».

И вдруг случилось чудо! То ли я повзрослел, то ли Пугачёва вышла из советской и постсоветской тени, но я вдруг осознал: то, как она запела, было не просто явлением, а явлением потрясающим. Одна за другой стали появляться песни настолько мастерские и по текстам, и по аранжировке, и по звукорежиссуре, да и по эстетической наполненности, что не полюбить их было просто невозможно. Безусловно, все они стали шедеврами отечественной эстрады, и Алла Пугачёва заняла законное и неоспоримое место примадонны – в том числе и для меня. Это сложилось не сразу, но сложилось абсолютно честно и естественно. И до сегодняшних дней в России она – вне конкуренции, видимо потому, что по каким-то неведомым причинам Алла Борисовна всегда умела и могла выбирать и строить свой репертуар: по сути у неё нет (почти нет) провальных песен. Она всегда была в авангарде эстрады, и даже сегодня искусство большинства молодых певиц просто меркнет в сравнении с тем, что создаёт отечественная прима.

Когда-то, во времена своей принадлежности к хиппи, я любил играть на гитаре её «Бумажного змея», «Журавлика» и «Лето звёздное». Удивило, что слова и музыка последней песни принадлежат самой Алле Борисовне. А цикл песен, исполненных Пугачёвой в фильме «Ирония судьбы…» до сих пор никем не превзойдён. Ни одна кавер-версия не выдерживает никакого сравнения – меркнет пред оригиналом.

Заметил, что самый значимый виток в творчестве Аллы Борисовны произошёл, когда в её жизнь вошёл интеллектуал высшей пробы Максим Галкин. Думаю, что последняя корреляция «женщины, которая действительно поёт» произошла не без его советов и участия. Интеллигент, филолог и лингвист по образованию, ироничный и тонко организованный, он не мог не внести должных уточнений в обрамление высококаратного творчества своей супруги, и это случилось, что позволило её голосу зазвучать окончательно и неоспоримо хорошо.

В наше время много нового в эстраде: например, программа «Голос» демонстрирует порою удивительное умение молодых исполнителей владеть жанром, но то, что делает Алла Борисовна, пока не достижимо, а впрочем, это и не нужно. Что касается искусства примадонны, то дело, видимо, в глубине её души, в невероятном чутье и силе таланта, в его способности видеть и нести подлинную культуру исполнителя. Сегодня Пугачёва – это априори всегда хорошо! Постепенно и у меня сложилась своя подборка любимых песен в исполнении певицы, среди которых «Мне нравится…», «Опять метель», «Будь или не будь», «Этот мир придуман не мною», «Дай нам Боже», «Любовь, как состояние» и «Ты там, я там».

Как-то раз я целый вечер посвятил её творчеству: на очень хорошей аппаратуре я слушал песни в исполнении Аллы Борисовны разных лет и окончательно убедился, что среди женщин на эстраде ей равных нет и долго ещё не будет. Таких, как Алла Борисовна, время выращивает десятилетиями, и дело даже не в голосе, а в смелости, правде и убедительности её души, её творческой природы.

Памяти Дмитрия Хворостовского

Осенним днём слетались птицы,
Летели стаями на юг…
Вставляла новые страницы
Жизнь в книгу вечную свою

И на страницах продолжалась.
И то не важно, что свеча,
О невозвратности крича,
Задутой в этот раз осталась.

Но вслед за ночью шёл рассвет,
И был он необыкновенным:
Певца в свои объятья Свет
Брал, в скорби преклонив колено.

Не часовые, но часы
Стояли на часах, и ноты
Теперь уже своей заботой
Равняли времени весы.

Не просто голос – русский голос!
Не просто русский, а с душой!
На поле жатвы вызрел колос
Седоволосо-золотой —
Любви, до святости простой.

22 ноября 2017

Нравственно-публицистический роман Ирины Соловьёвой

Иногда, размышляя над бесконечным пространством литературы, задумываешься над тем, а каким должен и может быть современный роман. Имеет ли он право выходить за рамки привычной, свойственной ему художественности и вбирать в себя сухой, но не менее утончённый привкус документальности, в результате становясь чем-то иным, не потеряв при этом свойственного ему лица. Именно роман, в сравнении с другими литературными жанрами, наиболее полно выражает философско-этические искания современного человека, противоречия действительности, порой передавая их трагический характер.

Одной из важнейших задач Ирины Михайловны Соловьёвой, как писателя-публициста является то, чтобы правдиво изображать жизнь общества, жизнь человека, отношения между людьми. Оставаясь беспристрастной, не обходить трагических тем в угоду пуританской морали.

Родилась Ирина Соловьёва 12 ноября 1958 года в городе Ивантеевка Московской области. Окончила психологический факультет Российского Государственного Социального университета в Москве. По окончании занималась изучением вопросов самоактуализации личности, креативности мышления, свойственного творческим людям. Последующие годы посвятила исследованиям психологических основ творчества, уделяя особое внимание в своих трудах литературе, в частности, поэзии. Ряд книг писательницы был посвящён теме человека, его внутреннему становлению и поиску ответов на основные жизненные вопросы о смыслах бытия.

Герой очерков, статей и повестей писательницы – человек, наш современник. Углубляясь в изучение его жизненного пути, его взглядов, знакомясь с фактами и историческими документами, Соловьёва, мастерски владея способностью переплетать сухую аналоговую документалистику с художественной образностью, создаёт для читателя максимальный эффект присутствия. Доминированием нравственно-этических оттенков над простым повествованием пронизано всякое произведение, созданное писательницей. Не составляет исключение и данный труд, вышедший в знакомой многим читателям тональности, которую автор не первый год использует для изложения собственных взглядов.

В своей новой книге «Вся жизнь – служение добру» писательница рассказывает о жизни и судьбе обыкновенного человека, показывая, как из самых простых, доступных каждому радостей, а подчас и печалей, тревог и забот, вырастает плод достойной и счастливой жизни, какой бы сложной она не казалась. Каждой новой страницей автор повествует, а порой и манифестирует о добре, поясняя через жизненную историю своей героини и всей её семьи, что добро не где-то, а в самом человеке. И если оно в человеке побеждает, то такой человек не может не вызывать симпатии.

Глубокий художественный анализ, привнесённый Соловьёвой в собственный роман, ещё и ещё раз убеждает, что человечность и добро даже там, где существует, а порой и торжествует их антипод, – не мечта и не химера. В чём-то и добро, и человечность сродни огню, погребённому под слоем холодного пепла отчуждённости. Но пепел мёртв, а огонь всегда жив. Это наглядно показывает писательница, следуя стезями своих героев: задержанный диверсант, спасённый с оторвавшейся льдины мальчик, распоясавшийся и остановленный во дворе хулиган…

Бескорыстное служение и букве, но прежде всего духу закона, делает публицистический роман Соловьёвой одним из звеньев этической литературы российской современности. Чуткость, такт, благодарность – вот те слова, которыми можно определить жизнеописание главной героини и всей её семьи.

Духовно-нравственный кризис всякого общества непомерной тяжестью обрушивается, прежде всего, на юные души. Прогрессивная гуманистическая литература во все времена противопоставляла этой тенденции другие, подлинные ценности. И в этой борьбе у литературы был и есть могучий союзник – сам человек. Особенно человек молодой, у которого впереди вся жизнь. Такова и героиня книги – Людмила Алексеева, с которой автор проходит вместе всю жизнь, высвечивая счастливые и горькие моменты этого далеко непростого пути.

Большая часть повествования этой книге посвящена детским и юным годам Людмилы, и это замечательно. Юность – прекрасный и окрылённый возраст, когда впереди любовь, дружба, творчество и осуществление смелых мечтаний, созидание того, что издревле называется ёмким словом «счастье».

Вполне допустимо, что нравственно-публицистический роман Соловьёвой – книга, не только излагающая факты исторических реалий, но и своеобразный учебник, пособие в доброделании для молодого поколения.

Для писателей-гуманистов, в ряды которых, вне всякого сомнения, входит Ирина Михайловна Соловьёва, свойственна строка, способная отстаивать святость человеческих привязанностей, внимать голосу совести и утверждать, пусть в малом, справедливость как залог сегодняшнего оптимизма и всякой надежды.

О творчестве Саши Вебер

Неуловимая, изящная, порхающая, как балерина, лишь слегка достающая кончиками своих строк до земли, российская поэтесса Саша Вебер (Александра Цибизова) как бы рождена для этого искусства, искусства словотворчества. В прошлом музыкант, исполнитель классической музыки на гитаре, она все свои нотки и обертона собрала и внесла в переливчатую и непростую гамму языка, создав свою, веберовскую литературную колориатуру.

Поиски и находки – вещи разные. Именно находки делают стихи Вебер зримыми, значимыми, запоминающимися. Верхнеоктавная лирика, прозрачная и независимая, льётся со страниц её поэтических тетрадей.

Мне грезятся те дни, в которых снежный сахар
Растает от тепла настигнувших лучей,
И вспенится вода, и разрезвится птаха
Триолями своих салатовых речей.

Сила такого отзвука не может быть случайной, и поэтесса продолжает:

Пробудит первый лист цветное настроенье,
В восторженных мечтах вернутся журавли.
И разольётся свет сердечного волненья
Во всех, во всех началах Женственной Земли.

Есть в строфах Саши Вебер что-то бесхитростное и важное, и что-то ускользаемое, и недоговорённое. С кончиков пальцев своих утончённых рук и до почти неуловимой, всегда чуть смущённой улыбки эта женщина наполнена талантом поэтического волшебства.

Мне неведомо, как Саша начинала, каков был первый её опыт стихосложения, но в мой литературный цех, или как мы его ещё называем, в «Поэтическую словолабораторию», Саша пришла с немалым литературным опытом. О таких учениках у нас говорят, как о подлинных коллегах. Саша – одна из них. Внимательная, быстро схватывающая суть звучания словесной лиры, верная урокам и делу, она буквально летала, а точнее парила в бездонной глубине поэтического неба. Промчались недели, месяцы, и как-то раз я не увидел в гнезде нашу Сашу. Нет, она не улетела, она сидела рядом и нежно, аккуратно выкладывала пёрышки своих произведений. Тогда я понял, что пришло время появления на свет нового поэта. Так оно и случилось. Сегодня Саша Вебер – известный лирик, она признана, она гастролирует и имеет своего читателя и слушателя. И, как говорится, дай Бог.

Истинных поэтов всегда отличает словесная многозеркальность, прихотливое словесное эхо. Строки Саши Вебер – верное тому подтверждение. Наивная мудрость, собранная в восхитительный и точный лирический мелодизм, следует по всему её творчеству. Предельная импрессионистская ясность и образная краткость, в которой сжато уложено сложно-колеблемое впечатление – это и есть лирика Вебер. Строки её бесшумно легки, воздушны, спаяны крепкой и очень живой рифмой.

Одна из особенностей поэзии Вебер – романтичность изображаемого. Мир, созданный ею, идиллиеоподобен, до невообразимого изящен и при этом реален как ничто другое. Если хотите, это – сказка в миру или миротворчество в сказке.

В картинной жизни февраля,
В пространной галерее стужи
Кружилась снежная Земля.
Зимы серебряные души

Впадали в крайности. Неслись
С потоком ветра в дали мыслей,
То уплывали стройно ввысь,
То, останавливались, висли

В экспромте собственных идей…

Тонкая, трудная и при этом необыкновенно понятная импровизация души… Надо заметить, что Саше Вебер в лучших своих работах удалось избежать манеры стилизации, что нередко свойственно романтическому направлению нашего времени.

В то время, как многих современных художников слова охватывает печаль и резкая, контрактурная, отчасти суровая форма изложения мысли, что, впрочем, и понятно, её поэзия легка и жизнелюбива. Поэтесса, несмотря ни на что, буквально с ласточковой стремительностью покидает туманные низины раздумий и существует, а более того, живёт в лазуревом счастье чистого неба:

И колыбельная мечта,
И тихих радостей услада,
И утро с чистого листа…
А что ещё для счастья надо?

Духовная эмблематика – сквозная и центральная тема во всём творчестве поэтессы последних лет. Молитвенная лирика её иногда сродни псалмам.

Осознанно лишая строфы каких-либо лирических величин, поэтесса таким образом добивается ажурности и прозрачности в изложении ощущаемых ею образов.

Интонационная манера работ последних лет соответствует вольному характеру мастера, её независимости, но при этом – никакой ветрености. Мастер никоим образом не лишает себя скромности, облекая строфы в едва заметную палитру пуританства.

Как считал Блок, слово дано поэту для «испытания сердец». Таким оно даровано и Саше Вебер. Время делает своё дело, и поэтическая лира Вебер звучит сегодня немного иначе, но также светло и с любовью. Однажды она написала: «Если начать делать добрые дела прямо сейчас, даже если в вашей душе пасмурное утро, то вечер обязательно просветлеет, и утро нового дня улыбнётся вам. А дальше вам начнёт улыбаться жизнь! Попробуйте. Я проверила, это – правда!»