Buch lesen: «Я рожден в Советском Союзе»

© Сергей Смирнов, 2023

ISBN 978-5-0056-3252-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Эта книжка – осколки памяти. Память – это не хроника каких-то событий. Она выхватывает из лабиринта мозговых извилин секунды и минуты жизни, которые разделяют годы. Время. Оно качается, как огромный маятник – туда и обратно. То медленнее, то быстрее. Но возвращается – не всё!

Память – это картинки из прошлого. Иногда, вроде бы, не самые яркие, не самые важные, а вот – зацепились занозой в мозгу, и не вытащишь! Память – это наша жизнь.

Часть этой жизни прошла в стране, которой уже нет.

В СССР мы постоянно говорили о том, что нам чего-то не хватает. И не ценили того, чего было в избытке

Однажды металлурги из Магнитогорска были приглашены в США. Когда товарищи вернулись домой, им пришлось отвечать на одни и те же вопросы: «Ну, как там?» и «Кто живет лучше?». Металлурги дружно заявили, что живется рабочим Америки нелегко, и мы, конечно же, живём лучше, сто пудов! Магнитогорцы привели журналистам два примера. Первый: рабочие в США живут в коттеджах, больших и светлых, но платят за них кредиты по многу лет. В кабалу банкам попадают. А мы получаем жилье бесплатно! Второй: в США металлургические заводы расположены вдали от городов, поэтому рабочие, чтобы ездить на работу, вынуждены покупать автомобили. А мы живем рядом с ММК (дым и копоть не в счет!) и добираемся на работу на трамвае за 3 копейки. Вот так!

Мы, прочитав эту статью в газете «Магнитогорский рабочий», как говориться, кое-что прикинули к носу. Что получалось? А получалось, что наши металлурги ждали двух или трехкомнатные квартиры по многу лет. Стоя в очереди на жилье, они не могли уволиться с предприятия. Пока ты ждешь квартиру, годы идут, а в это время твой брат по угнетенному классу в Америке живет, как на курорте. Но вот, наконец, жилье есть, но уже подросли и повзрослели дети, нужно делить просторные квартиры на «мелочевку», или уплотняться. Снова проблема! А машина? Квалифицированный рабочий ММК мог бы купить машину, но их не было! Нужно было снова занимать очередь в профкоме, а пока ездить на трамвае.

Мы, конечно, завидовали капиталистам. И даже тем, что жил в странах соцлагеря. Они могли запросто покупать виски, жевательную резинку, носить джинсы и слушать музыку из фирменных магнитофонов. За границей мужики могли пить баночное пиво! (Когда японцы впервые дали мне банку пива, я не знал, как её открыть). Но потом, когда мы это всё получили в своей стране, эйфория потихоньку сошла на нет. И кое-кто опять затосковал по стране, которую мы потеряли безвозвратно.

Почитайте эти заметки о прошлой жизни. Они написаны не со зла. Это было прекрасное время. А если нам что-то и не хватало, то не факт, что сейчас мы приобрели лучшее.

«Жигулевское» пиво варили по рецептам «Венского»

Каждый напиток достоин своей посуды. Вино разливали в бутылки ёмкостью 0,75, коньяк и водка занимали тару поменьше – 0,5 (сейчас все так и осталось), а вот чудесную золотистую жидкость чаще продавали на разлив, и цедили в трехлитровые банки. Полиэтиленовых «сосок» еще не было, зато были полиэтиленовые пакеты, в которых в очереди за разливным пивом стояли люди, чьи жены использовали весь запас банок под засолку огурцов или помидоров (мировой закусон!). Иногда такой пакет оказывался дырявым, и пиво приходилось пить по дороге домой – через дырочку. (Бегом!). Пакеты уже мало кто помнит, а вот стеклянная посуда еще в ходу. В челябинской Лаборатории живого пива время от времени торгуют пивом в старой, проверенной таре – в трехлитровых банках, к которым прилагаются сетки-авоськи. Ностальгия!

Пиво было живым. Без «консервов»! Пиво, если его не успели заранее разбодяжить, было классное! «Жигулевское», которое, как выяснилось позже, в Куйбышеве (Самара) варили по дореволюционным рецептам «венского», вкусно пахло хлебной корочкой… Вот, правда, сортов в СССР было немного – «Жигулевское», «Ячменное», «Колос», «Славянское», «Бархатное». Больше не помню. В московском театре я как-то пил «Бадаевское» в бутылках, кажется, по 300 мл, но это было пиво для богемы. К сожалению, живое пиво быстро портилось, и содержимое булок на пятый день уже начинало подкисать. Пива не хватало, и, в то же время, нередко пиво продавалось «позавчерашнее» – парадокс.

Пиво пили так: на края толстой, граненой кружки сыпали соль. Когда соль падало в кружку, пиво пенилось. Разливное пиво «выбрасывали» в забегаловках, в частности, в пельменных. Алкаши добавляли в пиво водку, получалась жуткая смесь под названием «ёрш». На весь Магнитогорск был один пивной бар (потом появились и другие). На две кружки пива нужно было обязательно взять закуску. В бар всегда была очередь. Иногда светлого пива не было, и народу приходилось давиться «Бархатным» – темное пиво было не в почете.

У нас было свое понятие о жизни. Например, что такое счастье? Это свобода. А что такое свобода? Это возможность выпить в любое время суток. Мало того, что в винных магазинах был дефицит «горючего» для уставшего за день организма, так еще и работали они строго по графику – с 11 утра до 7 часов вечера. Счастья не бывает много. За всю жизнь в СССР по настоящему я испытывал счастье целых три раза, и всегда – за пределами России.

– Дают!

Этот клич поднимал в атаку многочисленные батальоны борцов с трезвостью. Никто не спрашивал, что дают, и так было ясно – пиво! Какое пиво – тоже мало интересовало, тут главное – сколько дают в одни руки, и хватит ли напитка на всех жаждущих.

Итак, впервые я испытал радостный миг счастья, находясь в отпуске в городе-герое Киеве. Здесь, на Крещатике я увидел симпатичную «стекляшку» с надписью «Струнок», и что подсказало мне, что здесь есть Оно! Так и есть! «Струнок» оказался пивнушкой, в которой работали автоматы с пивом. Бросаешь две монеты по 20 копеек, и получаешь кружку. Без давки, без очереди! А на закуску можно взять экзотическую штуку – щупальца кальмара. И пей, сколько хочешь. Вторично я был счастлив в Эстонии, где кроме пива было завались сухих вин. А в третий – в Абхазии. Было раннее утро, на веранде кафе сидели вальяжные абхазские мужчины, наслаждались шашлыками и запивали их (с утра!) крепленым красным вином. Только что вышел указ о борьбе с пьянством и алкоголизмом, и на мой вопрос: а как же решение правительства? С утра пить запрещено! Можно начинать только с 11 часов! Они налили мне полстакана и сказали:

– Указ действует на равнине. А здесь, в горах, он не имеет юридической силы. Будь здоров, дорогой!

С другом детства Женькой

Эпоха продуктовых талонов: народ презирал «гнилой» рокфор, морскую капусту и желтые огурцы, зато бился за водку, молоко и кетчуп

Было время, когда водку давали по талонам. Честно говоря, не помню, сколько бутылок давали на человека – одну или две в месяц? Можно сказать, что две бутылки в месяц в одно горло хватит. А если к тебе приехали гости? Или… да мало ли поводов! Бывало так, что месяц идет к концу, а водку в магазин, к которому ты прикреплен, не завозят. В наличие есть только горькая настойка крепостью 27 градусов. И за те же талоны! Что делать? Во-первых, выпить хочется сейчас. А во-вторых, есть риск, что талоны пропадут… Короче, без бутылки не разберешься. Надо брать!

К спиртному отношусь нормально. Но без фанатизма. Возможно, поэтому и не разделил участь некоторых моих сверстников. В годы водочного дефицита (опилок, что ли, для спирта не хватало?) в магазин очереди стояли, как в мавзолей. Чтобы купить бутылку водки, надо было сдать две пустые – с тарой тоже были проблемы. Три моих товарища (святое число, как у Ремарка) стояли в очереди. Одному стало плохо с сердцем. Они сказали:

– Коля, держись, полежи тут, на газоне, очередь уже подходит!

Они выстояли и вернулись с победой, а Коля наш уже не дышит. Было ему сорок два, или сорок три года…

Стыдно за товарищей. Но еще хуже было стоять в очереди за молоком. Занимали в шесть часов утра. Стояли молодые мамашки и папашки – это те, кто начинал работать не особенно рано. Другие присылали за молоком для детей дедок и бабок. Когда магазин открывался, толпа врывалась внутрь, никакого порядка уже не было. К старикам почтения не было, да и они вели себя нельзя сказать, чтобы почтительно. Нужно было успеть схватить какое-то количество бутылок молока и кефира (не помню этой нормы!), вот тут и начинались битвы – на всех ведь могло и не хватить. Интеллигентам и другим, порядочным, нередко приходилось возвращаться домой с пустыми руками. Жуть. Вот этот факт, почему-то, многие забыли. И бьют себя в грудь коленом: «Не было такого!». Было. А вот в магазинах ничего не было.

В магазинах была в продаже только водоросли «морская капуста» на развес и желтые огурцы в трехлитровых банках по 1рублю 80 копеек. Здоровые огурцы, складывалось впечатление, что их в банки ногами утаптывали! Случалась килька за 27 копеек, жарили с картошкой. Иногда каким-то образом в магазины попадал дефицит. Был свидетелем скандала в продуктовом подвальчике:

– Обнаглели! Сыр с плесенью привезли!»

Продавщицы (толстые пальцы в золоте!) не знают, что и ответить:

– Да говорят, что сыр такой…

Смотрю и глазам не верю рокфор! Не берут! А вот из-за болгарского кетчупа устроили драку. В большом магазине весь пол был красный от пролитого соуса из разбитых бутылок. Как кровь. Кстати, слово «кетчуп» граждане долго не могли выучить. Называли его «кетчуч» и как-то еще. Не помню.

На Новый год хоть тресни, но достань бутылку шампанского, банку растворимого кофе и банку зеленого горошка. Иначе нет праздника! Но где все это взять? Кофе в нашей стране не растет, горошек-то куда делся? Ну не мог же ЦК нашей партии для улучшения работы мозгов весь мозговой горошек в стране съесть?

Счастливые дни в лесу и на рыбалке!

Партийные чиновники ели в одно горло. Куда девались все продукты?

Принято считать, что партийная номенклатура в СССР ела в три горла. И не что-нибудь там, а кое-что! Сейчас, сравнивая стол партийного чиновника и среднего человека с неплохой, скажем так, зарплатой, коммунистов можно только пожалеть. Я тоже в одно время входил в эту номенклатуру и был прикреплен к одному из буфетов обкома КПСС. И что? Раз в месяц шофер привозил мне картонный ящик с набором дефицита и счет за продукты. Ничего особенного мне не запомнилось. Был там карбонат, сервелат и одна красная рыбка – чавыча или горбуша. (Интересно, куда девалась вся красная рыба?). А, да – пачка индийского чая.

В обкомовской столовой для рядовых сотрудников и обслуги самым лакомым блюдом были бычьи хвосты. Порция стоила дорого – 38 копеек. Но мяса на костях было много. Был и другой зал – для секретарей, членов бюро и еще каких-то начальников. Я туда ходить не любил. Мне было чуть за 30, и на меня смотрели косо: что это за пацан такой подозрительный? Здесь был полный коммунизм. Пообедав, каждый сам подсчитывал, сколько он должен, клал деньги в специальную коробочку и брал сдачу.

Я помню Магнитку в 60-е годы, где в продуктовых магазинах было все и навалом. Плитки шоколада были выложены «лестницей», в бумажных коробках лежали шоколадные конфеты. Банки со сгущенный молоком, кофе и какао стояли пирамидками. В Магнитке я увидел супер толстую колбасу (кажется, её брали плохо) и дорогие (3 рубля 80 копеек) копчёные охотничьи колбаски. На прилавках молочных отделов лежали огромные кубы масла – сливочного и шоколадного. Магнитка, как город металлургов, снабжалась по первой категории. Потом это как-то плавно сошло на нет.

В 80-е годы все стало дефицитом. Каждая организация старалась на каких-то основаниях быть закрепленной за предприятиями торговли. Редакция газеты «Магнитогорский рабочий» прикрепилась к пельменной. Там иногда нас подкармливали. Перед Новым годом нам сказали, что по двое, перебежками, нужно бежать, не привлекая внимания, в подвал этого предприятия общепита. Стоим в подвале в очереди, холодно! Вызывают нас по одному, и тетка в белом колпаке вручает праздничный продуктовый набор: пару синих цыплят по 1 руль 75 копеек (пешком из Москвы пришли!), кулек с рисом, кулек с гречкой, банка сайры, две банки кильки (в нагрузку!), и еще что-то. Наш старейший работник Арон Нахманович Хинкис, безукоризненно выбритый, в черном костюме, тоже стоит в очереди. Он хитро улыбается и произносит крамольную фразу:

– Если я, как старый подпольщик, стою здесь, в подвале, в очереди за двумя синюшными цыпочками… (Он делает паузу). Это значит, что с политикой партии на современном этапе (я подчеркиваю, на современном!), твориться явно что-то не то!

Первый секретарь горкома КПСС Петр Семенович Грищенко говорил, что у нас все в стране есть. Просто мы неправильно распределяем! Не всем хватает. А чтобы всем хватало, надо ввести нормы на питание.

Арон Нахманович видел всякие времена. В 30-е годы в газете «Магнитогорский рабочий» была реклама: «Свежие раки! Мясо всех сортов и разрубов!». Потом была война и после войны – тяжелое время. Но чтобы страна на пике развитого социализма, как в войну, перешла на карточную, простите, талонную систему? Этого бы товарищ Сталин руководству партии точно не простил. Как раньше говорила молодежь (то есть мы!), сто пудов!

Примерные пионеры. Юрка (слева) лучший друг детства

В ресторанах воровали шубы и сидели на ящиках

Мы были люди простые, холодильников в квартире не стояло, так что проблемы с сохранностью пищи имело место быть. Голь, как известно, на выдумки хитра. Зимой в форточку вставляли фанерный ящик, в котором была почти уличная температура – вот вам и холодильная камера! Или за окно вывешивали сетки с продуктами, которые самые ловкие «скалолазы» время от времени снимали (но это если у вас был первый или второй этаж). Летом было сложнее. Помню, что какие-то продукты для сохранности ставили в тазик с водой. Родители у меня работали, бабки у меня не было, поэтому в день мне выдавали 50 копеек – на столовку. За полтинник можно было прилично поесть, и кое-что даже оставалось. Это «кое-что» можно было через пару дней потратить на пачку сигарет. «Памир», кажется, стоил 12, а «Прима» – 14 копеек.

Столовок, кафе, а тем более, ресторанов, в Магнитке было мало. Так как население города днем пахало на работе, то в городских точках общественного питания напряга не было. Ну, постоишь в очереди минут 5—10, для тех времен – дело привычное. Готовили вкусно, а в детских кафе – так просто превосходно. Салаты, мороженое, желе, детишкам приносили официанты. Поход в детское кафе «Сказка», я думаю, мои сверстники до сих пор помнят! Да что там кафе! Возле кинотеатра «Комсомолец» стоял киоск, где жарили чебуреки, вкуснее которых я в жизни не едал. 1 чебурек – 17 копеек. Обычно заказывали по паре штук. Дородная тетенька с пухлыми руками бросала чебуреки в кипящее масло, и они почти мгновенно были готовы к употреблению! Это было настоящее мясо. Полноценная порция! Студенты МГМИ во время большой перемены бегали за этими чебуреками. В конце 90-х, или вначале 2000-х, киоск спалили бандиты или конкуренты. У кого поднялась рука на святое?

В ресторанах (а их в городе было значительно меньше десятка) о кухне не заботились. Помню, что меню начиналось с салатов: 1. Салат из огурцов. 2. Салат из помидоров. 3. Салат из помидоров и огурцов. Далее: щи с капустой или борщ, беф-строганов, бифштекс с яйцом. Качество – как в столовке. Но народ в кабаки валил! В отличие от кафе, здесь можно было выпить и потанцевать. А еда – дело последнее! На входе в ресторан «Чайка», который почему-то позже переименовали в «Березку», стоял швейцар, который за вход брал по рублю. Но кабак-то не резиновый, и, когда он набухал до предела, рубль пропуском уже не служил. Я помню, как какая-то девушка рвалась в ресторан и кричала, что она договорилась с поваром взять тут сметаны (и фамилию повара ведь знала!). Вот край ей нужна была сметана ближе к ночи, и именно, в ресторане!

В «Березках» обычно не хватало стульев. Вернешься после танца, а стул увели! В следующий раз за мебелью охотишься ты – как в «12-ти стульях»! Некоторым официантки приносили ящики, их ставили на попа, так и сидели. В это никто не верит, но так было. И ещё одна фишка: народ стал носить узкие джинсы, и когда бирку от пальто клали в карман, она больно утыкалась в некоторые части тела. Поэтому бирки клали на край стола, а так как люди были под градусом, то, когда шли танцевать, их забывали. Некоторые товарищи бирки собирали, получали одежду в гардеробе (в основном, женские шубы) и смазывали лыжи! Я как-то вечером шел мимо ресторана, и видел, как одного товарища обрабатывают ногами. Не сразу заметил, что лежащий на земле человек прижимает к себе шубу. Тут подъехала милиция, всех загребли, в том числе, и меня. После допроса меня отпустили. И милиционер (следователь?) мне сказал, что это пострадавшие настигли вора. И намекнул, что участникам акции возмездия ничего не будет.

В принципе, поход в ресторан стоил не дорого – пять рублей с копейками. Вот как вспоминает о ресторанах этого времени мой коллега по «Комсомольской правде» Владимир Снегирев:

– Разбирал свои старые бумаги в кладовке и опять мне попались ресторанные меню за конец 60-х годов прошлого века. Было у меня тогда такое хобби – брать на память эти картонки и папиросные бумаги, которые сегодня можно считать раритетами. В основном, свердловские, поскольку учился в Уральском университете. Вот что предлагал ресторан аэропорта Кольцово 1—2 октября 1968 года.

Я предался воспоминаниям и стал сочинять тот обед. Итак, на холодную закусочку берем сардины в масле с лимоном (29 коп.), маслины (16 коп.) и винегрет (6 коп.). На первое пойдет суп-харчо из баранины (45 коп.). Теперь основное блюдо – что бы такое заказать позаковыристее? Есть бифштекс, эскалоп, ромштекс, котлеты, чахохбили, рагу из свинины, печень жареная. Но я, что, нищеброд какой? Гонорар сегодня получил в молодежной газете «На смену», целых 20 рублей, имею право гулять на полную катушку. Берем фирменное блюдо под названием «Уральская поджарка» (1 руб. 36 коп.). Ну, и конечно, водочку «Столичную», для начала триста грамм (обойдется в 3 руб. 57 коп.).

Итого, весь обед будет стоить 5 рублей 89 копеек. Если еще минералкой побаловаться (12 коп.) и кофе выпить (8 коп.), то выйдет дороже. Рубль надо будет дать официанту на чай. В итоге оставим аэропорту Кольцово семь рублей.

Хотя на практике так редко бывало. Подгребали друзья-товарищи, начинался пир. Тот ресторан был хорош тем, что работал круглые сутки. К утру начинали шарить по карманам в поисках мелочи на автобус. Весело было.

Не поспоришь.

Пацаны 50-го квартала Магнитки

Пугачёв: город, где нет дорог и асфальта, но есть много огромных и дешевых раков!

Детство я провел в городе Пугачев Саратовкой области. В Пугачеве был ресторан. Вечером здесь было жарко, потно и кисло. В зале стоял синий туман, который поднимался от дешевых папирос местной публики. Публика вела себя шумно и пьяно. В ресторане пили водку «под белой головкой» (бутылка запечатана белым сургучём), румынский ром, и ели крабов. Крабы были везде! Из крабов варили суп, их добавляли в салаты, их подавали на гарнир. Каким образом в конце пятидесятых годов этот деликатес попал в общепит дряхлого провинциального городка? А чёрт его знает! (На базе, что ли, залежались?). Крабы были завезены в город в виде консервов, и народ смотрел на них с легким презрением: зачем нам дорогие океанские крабы, когда в речке полно раков? Бесплатно!

Раки в Турции.  Раки в Иргизе были куда больше!

Когда я переехал на Урал, местные раки, по сравнению с приволжскими, казались мелкими тараканами. На реке Большой Иргиз (приток Волги!) попадались не раки, а рачищи. Звери! Ловили их в больших количествах и чрезвычайно просто. Мальчишки брали нитку, к одному концу привязывали раскрытую ракушку, а к другому – спичку. Спичка играла роль поплавка. Ловец раков стоял по пояс в воде, и следил за спичками. Как только рак начинал тащить ракушку, нитка натягивалась и спичка двигалась. В это время нитку подтягивали вверх. Жадный рак держался за свою добычу до последнего, почти до самой кромки воды, и его ловко хватали другой рукой – снизу. Но это так, забава.

Речка Иргиз. Дом на другом берегу, кажется, еще стоит

По-серьёзному членистоногих (как зовут, а?) ловили раколовками. Это была сетка, натянутая на круг, сделанный из проволоки. Эта нехитрая конструкция при помощи веревки прикреплялась к куску доски, который служил поплавком. К сетке привязывали раскрытые ракушки или куски сала и опускали на дно. Поднимали раколовку минут через десять. Усатые товарищи, как правило, уже принимали пищу. Так что наловить ведро раков было, как нефиг делать. Попадались раки и в морды – сплетенные из веток ивы ловушки для рыбы.

Взрослые часто ловили рыбу бреднем. На берег вытаскивали кучу водорослей, среди которых сверкала серебром рыба, ползали раки и прыгали лягушки. Рыбу и раков привозили домой мешками. Вечером во дворе выставляли столы, на столах стояли керосиновые лампы. До поздней ночи пили водку, ели уху, а потом в ведра загружали раков. Когда вода нагревалась, раки стучали клешнями по дну и стенкам ведра – жарко! Красных раков сваливали в оцинкованные корыта. Раков ели корытами, Карл!

Сейчас говорят, что Пугачёв – это город, где нет дорог и асфальта. Тем не менее, многие ездят отдыхать на Чёрное море мимо Пугачёва. Рассказывают, что перед въездом в город вдоль дороги стоят раковарки. Раков продают за копейки. Цену не назову – не поверите.

Мне назвали – я тоже не поверил.

Сомов соблазняли копчёными цыплятами, мелкую рыбу травили кислотой

Весной в Пугачёве смолили лодки. Лодки старались не оставлять на зиму на речке, а увозили домой, и клали кверху пузом во дворах. До начала сезона. Мы, пацаны, любили смотреть на это дело. На доски лодок наносили вар – вид смолы, который разогревали паяльной лампой. Лодки были значительно длиннее, и в средней части чуть шире, судёнышек, которые давали для прогулок на водных станциях. Самый шик – лодка с мотором, или, как её звали, моторка. Подвесных моторов в городе практически не было. Мотор был прикрыт деревянным ящиком, и занимал едва ли не треть лодки. (Что за моторы стояли на этих лодках, не знаю, а спросить не у кого!). Заводился он с пускача (нужно было дернуть за верёвку), тихонько урчал, и неторопливо тянул лодку со скоростью домашней утки.

Как только с реки Большой Иргиз сходил лёд, рыбаки выходили на воду с «пауками». Что это? Это нечто, вроде огромного сачка. Человек, стоящий на лодке, держит в руках шест, к которому прикреплен большой сачок (несколько квадратных метров!). В сачке нет никакой прикормки. Просто опускаешь «паук» в воду, и некоторое время ждешь. Если повезло, когда поднимаешь, в сетке бьется рыба. Так как в то время город, как сейчас, речку еще не засирал, рыба в реке была!

Каждый год в Пугачёве при разливе реки смывало плотину. И город за этим процессом наблюдал. Затем половодье заканчивалось, к Иргизу начинали подходить машины со щебенкой, и плотину вновь восстанавливали. Плотину в городе ждали, потому, что за плотиной был парк, а в парке на стадионе играли в футбол. В Пугачёве, почти как в приличном городе, были «Спартак», «Динамо», «Нефтяник», и прочие команды, всего около десятка (почти все болели за команду учебного вертолётного полка «Звезда», в которой играл свой Яшин). Пока мужская часть города болела футболом, другая часть мужиков стояла с удочками вдоль плотины. Здесь тоже были свои зрители и болельщики. Народ ловил на удочку краснопёрку, окуня, сорожку (чебак), синьгу, подлещика. Здесь ловили рыбку не ради ухи, а так, для забавы.

У дальнего от города берега реки часть воды сбрасывалась через бетонированное отверстие в плотине. Поток воды огибал здание старой, дореволюционной постройки, мельницы. Здесь возникал огромные водоворот, который затягивал в себя массу рыбы. Мальчишки ловили рыбу с мельницы на маленькую, сантиметра три, блесну: окунь хватал её сам, а остальная рыба, так как её там было не меряно, попадалось на крючок за любую часть тела! Дальше, за мельницей, по течению забрасывали удочки на голавля. Эта рыба соблазнялась на кусок мяса из шейки рака. Ловили голавля взрослые пацаны. А всякая там мелочь пузатая, вроде меня, ловила жирных пескарей, которые жили в норках прямо у берега. Даже удочку забрасывать было не нужно: в воду с берега опускали часть лески с грузилом и крючком. Смех смехом, а на сковородку можно было наловить запросто. Вкусненько!

Так ловили рыбу "пауком"

Набор для удочки стоил 24 копейки. Это была леска, крючок, грузило и пластмассовый поплавок. Поплавок был двухцветный – бело-красный, или бело-синий. Несмотря на дешевизну, поплавки старались делать самостоятельно. Самым отстойным был поплавок из винной пробки. Делали поплавок из камыша. А вот самым понтовым был чувствительный к поклёвкам поплавок из гусиного пера. Удилище делали из любой подходящей палки. Писк рыбацкой моды – это, конечно, удилище из бамбука! Особенно, если оно состояло из нескольких разборных секций. Настоящие рыбаки на все эти причуды смотрели с презрением. Они предпочитали ловить рыбу по-крупному, и не мелочиться. Что удочки? – Детская забава.

На нашей улице жил одноногий старик. Он ловил сомов. Я сам не раз видел, как сомы подплывали к местам, где купались люди, и выставляли из-под воды спины. Это было либо в жару, либо во время дождя. Людей в это время рядом не было. Я иногда принимал сомов за автомобильные шины: мне казалось, что они почему-то всплыли со дна. Сомы подпускали меня близко, метра на два. Сомов ловили на цыплят, их как-то коптили, чтобы они сильнее пахли и привлекали речных усачей. Однажды я увидел старика, который возвращался с удачной рыбалки. Он шел на костылях, на его плече лежал сом, а хвост рыбы шлёпал по земле. Как он справился с ним? Просто сюжет для повести «Старик и море». Или, «Старик и река». Настоящие рыбаки ставили сети, прочёсывали речку и пруды бреднями, ставили морды (ловушки) из лозы или металлической сетки. Они не соблюдали правила. В наше время усыпляли рыбу с помощью борной кислоты. Порошок закатывали в хлебный мякиш, или в тесто. Рыба всплывала, и её оставалось только собрать. В домах, где жили рыбаки, хранились целые мешки вяленой рыбы. В детстве меня как-то взяли на рыбалку, где взрослые собирались наловить лещей. Не повезло. Возвращаясь к месту, где был разбит наш лагерь, мы подплывали к лодкам, на которых рыбачили более удачливые люди. Они давали нам по огромному лещу.

Это было негласное правило, которое рыбаки старались соблюдать.

Мы в детстве носили гимнастёрки и чулки с «лифчиком»

Как и все нормальные дети, я не хотел идти в школу. А когда мать заставила меня надеть короткие вельветовые штаны, застегивающиеся на пуговку чуть ниже колена, орал, как резаный. Какой позор для пацана – носить штаны чуть длиннее бабских рейтуз!

Впрочем, мне еще повезло. Моего друга Вовку нарядили еще хуже. На голове у Вовки болталась бескозырка с надписью «Смелый», сверху одета матроска с отложным воротником, а снизу (какой стыд!) – шорты. Да ладно бы шорты! Несмотря на теплый сентябрь, на ноги моего друга напялили толстые женские чулки, которые крепились на пояс с резинками, который, почему-то, пацаны называли лифчиком. Резинки торчали из-под шорт, и школьники постарше оттягивали их так, чтобы они больно щелками Вовку по жирным ляжкам: «Бабские чулки надел, баба!».

Во втором классе, наконец, ввели единую школьную форму, и мы стали похожими на маленьких солдатиков. Школьник начальных классов носил гимнастерку и брюки мышиного цвета, фуражку с кокардой, и ремень с бляхой. Форма была одинаковой только с виду. Родители побогаче покупали для школяров одежду из сукна, которое хорошо держало форму и отличалось более благородным оттенком. «Кухаркины дети» ходили в форме из какого-то дешевого материала. Он лоснился, скатывался в катышки, и выцветал на солнце. Впрочем, мы на это внимание не обращали. Школьная форма была похожа на солдатскую, чем мы очень гордились, и по примеру старших гладко заправляли гимнастерку под ремень.

Через три года форму сменили. Гимнастерку заменил куцый пиджачок, а фуражку – берет с торчащим на затылке хвостиком – «макарониной». С пиджаками мы постепенно смирились, а «бабские» береты носить отказались, как бы нас не пороли дома и не ругали в школе.

А что носили взрослые? Мои родители после войны жили в Германии. Отец служил помощником коменданта в городе Арнштадт (там родилась моя сестра). На фотографиях моя мать выглядела как светская дама: перчатки до локтей, шляпки с вуалью… Вернувшись на родину, они еще лет 20 донашивали привезенное из Германии барахло. Отец привез два шикарных кожаных пальто до пят. Одно из них я потом обрезал выше колен (длинное было не модно) и носил лет до 25. Из другого пальто я сшил куртку для своего 16-летнего сына. (Вот было качество!).

В основном, народ одевался скромно. По праздникам мужчины носили костюмы из ткани в тонкую полосочку. Ткань была низкого качества, быстро мялась (в первую очередь, брюки), а «наводить стрелки» – проглаживать штаны, стремились только отъявленные модники. На голове мужчины носили фуражку – «восьмиклинку» с матерчатой пуговицей посередине. Форму восьмиугольной фуражки поддерживала картонная вставка, которая быстро изнашивалась, и головной убор превращался в бесформенный блин.

Надо сказать, что выходить на улицу без головного убора было неприлично. Ходили слухи, что западные модники ходят с обнаженной головой даже осенью. На нравы капиталистических извращенцев народ реагировал просто: «Вот дураки!». Кепки носили даже в дикую жару – и дети, и взрослые. Некоторые пацаны так сильно натягивали их на голову, что на затылке протирались волосы, и оставалась жуткая полоска голой кожи.

Без кепки было невозможно представить себе футбольного вратаря. Считалось, что козырек защищает вратарские глаза от солнца. Иногда для шика вратари надевали кепку козырьком назад (вдруг мяч попадет в лоб!), и это, играя в футбол, копировали многие дворовые мальчишки. Позже я читал, что в Москве самые модные кепки – с «искрой», носили игроки «Динамо», которые шили их на заказ у какого-то старого еврея. Начальство же носило фетровые шляпы. Шляпы, надо сказать, были отменные, и пригодились бы в наше время для съемок какого-нибудь фильма о гангстерах, например, «Однажды в Америке». Носить шляпу полагалось в солидном возрасте. Молодой человек, позволивший себя эту вольность, мягко говоря, был бы не понят: «Стиляга!».