Buch lesen: «Парадная на улице Гоголя», Seite 2
Есть под Петербургом место с экзотичным названием, от которого веет волнующим ароматом древней истории, – Пелла. Аналогичное имя носила столица древней Македонии, в которой родился покоритель мира Александр Македонский. Пеллу на берегах Невы затеяла в XVIII веке построить Екатерина II с дальним прицелом. Во внуке Александре (будущем императоре Александре I) хотела видеть государя аналогично победного кроя, как Александр Македонский. Возможно, императрица полагала, северная Пелла мистическим образом повлияет на судьбу любимого внука – он станет не менее велик, чем тёзка Македонский.
В красивейшем месте, где Нева на своём пути из Ладоги в Финский залив делает крутой поворот и преодолевает пороги, Екатерина II принялась энергично возводить величественный дворец, о котором говорила: все остальные будут хижинами по сравнению с ним. Царица начала с размахом строить загородную резиденцию, да не довела дело до победного конца.
Знала ли о планах Екатерины Великой Ариадна Арнольдовна, автору неизвестно, однако она выбрала Пеллу под коттедж, решив, где, как ни здесь, возводить дом. Пусть не столь грандиозный, как екатерининский, зато, в отличие от императрицы, свой непременно сдаст под ключ. Известно, что Екатерина II приостановила бурное строительство с началом Русско-турецкой войны. Сначала возникли финансовые затруднения, а потом ещё более радикальные – умерла императрица.
После смерти матушки Павел I не подхватил эстафету Пеллы, проект не вдохновил его, более того, приказал разобрать построенные здания и пустить высвободившийся строительный материал под строительство Михайловского замка.
У Ариадны Арнольдовны финансовых проблем не наблюдалось. Тоже парадокс, никто из не чеховских трёх сестёр не работал. Бизнес по торговле ташкентскими товарами после смерти прокурора Светлана свернула. «Откуда деньги, Зин?» выяснила Додониха. Субсидировал «женский железный батальон» загадочный глава семейства, безвылазно проживающий в далёком Ташкенте. Причём, как опять же установила Додониха, давал только наличкой. За ней время от времени, примерно раз в два-три месяца, совершала авиавояжи Ариадна Арнольдовна. На ташкентские транши члены «женского батальона» безбедно жили, растили и учили двоих детей, а Ариадна Арнольдовна ударными темпами строила коттедж. «Большущий, – рассказывала Додониха, она видела фотосессию строящегося объекта, – из кирпича, а какая терраса, хоть в догоняшки по ней бегай».
Светлана через какое-то время возобновила занятия бизнесом, но не куплей-продажей, открыла юридическую фирму в Петербурге. Надо понимать, стартовые деньги тоже имели ташкентские корни. Каждое утро за Светланой заезжала красивая машина, а вечером она же привозила бывшую прокуроршу обратно. Додониха разузнала, что автомобиль принадлежит Светлане, водителя наняла. Сама не водила. Невозможно поверить в то, что такая женщина, опасаясь руля, побоялась пойти на курсы вождения. Скорее всего, не могла выкроить время в своём напряжённом графике, чтобы получить права и научиться самолично водить авто. Оно и понятно, жизнь развивалась стремительно и непредсказуемо, только успевай поворачиваться.
Можно предположить, что русская кровь, которая считается медленной, под узбекским солнцем обретает завидный скоростной потенциал. В нужный момент он начинает, действовать и тогда не удержать. Судите сами: жила не тужила Светлана под крылом у прокурора. Упакована полностью – авто у мужа личное, авто служебное, зарплата достойная. Вдруг всё разом рушится: ни крыла, ни прокурора, ни мужа. Для Светланы это не стало вселенской катастрофой.
В иные дни она не ездила в офис своей фирмы, но выскакивала из подъезда к машине, чтобы передать водителю бумаги. Выскакивала в длинном – в пол – бархатном бордовом халате, с небрежно заколотыми на затылке волосами. Эту картину надо было видеть. Шикарная женщина, в самой силе, идеальных объёмов (когда всё есть и всё на месте), в шикарном халате, не в элегантном платье или стильном костюме, именно – халате, придающем неповторимый, со штрихами интима шарм, на какую-то минутку быстрым шагом (это могло быть промозглой осенью, снежной зимой, ветреной весной) выходит из парадной, ударяя полными коленками по полам халата, и отдаёт водителю папку с бумагами. А затем, оставляя после себя шлейф восхитительных запахов, скрывается в подъезде.
Коттедж в Пелле был обречён на победные сроки возведения. Уникальная Ариадна Арнольдовна ждать не могла, не хотела и не умела. Она не чикалась со строителями, пару раз меняла бригады каменщиков. С отделочниками поступила мудрее, их по её требованию прислал таинственный муж из Ташкента. Надо думать, он откупался от супруги всеми способами, только бы не оказаться с «женским железным батальоном» на одном жизненном пространстве. Смерть зятьёв красноречиво свидетельствовала, что женских сил столько собралось в объединённом «железном батальоне», что его присутствие среди них обязательно закончилось бы для него роковым образом. Не желал стать заработком для траурно-шопеновского оркестра Славика-трубача.
Не прошло и года с начала работ на нулевом цикле, как коттедж уже смотрел новенькими окнами в сторону Невы, а весело-голубой металлочерепицей крыши – в небо Пеллы.
Наша парадная навсегда запомнила переезд обитателей «шестнадцатой». Такого ещё не было в истории дома. На грузчиках Ариадна Арнольдовна решила сэкономить. В одно раннее августовское утро, часиков этак в пять, когда самый сон, дом проснулся от невероятного грохота. Как рассказывала жительница восьмой квартиры Галя Сокол (ей и её мужу Васе обязательно посвятим целую главу), подумала – землетрясение.
– Подумала землетрясение! – рассказывала соседкам. – Сердце заколотилась об рёбра – вот-вот выскочит. Для начала сама выскочила на балкон – оглядеться. Вижу, слева от нашего балкона на поломанных кустах сирени и смятых в пыль цветах лежат створки шкафа – полноценного шкафа. А с балкона «шестнадцатой» квартиры на это форменное безобразие смотрит Ариадна Арнольдовна. То есть она бросила дверцу и целится боковую стенку пустить следом, не успела я ей ничего сказать, как из подъезда выскочила Дуся Саморезова.
Саморезовы жили на первом этаже в четвёртой квартире. Дуся была закалённой в житейских битвах. Поспособствовал выковке характера муж Гена. Человек мастеровой и пьющий. «Руки золотые, а горло дырявое» – в полной мере относилось к данному жителю дома. Росли в семье дочки-двойняшки Маша и Наташа. Умненькие и талантливые. В школьные годы учились на круглые пятёрки по общеобразовательным предметам и по классу аккордеона в музыкалке, да и позже в жизни сумели неплохо в Питере устроиться. Гена ими гордился, но пить, к сожалению, от этого меньше не стал. Дуся выросла не в разнеженных жарким солнцем южных широтах, а на просторах Ладоги – в Шлиссельбурге. Волевая, решительная, если Гена вдруг начинал буйствовать, по соседям с истошными криками «убивает» не бегала, разруливала ситуацию сама. Бывало, ночью распоясавшегося Гену забирал видавший дорожные виды милицейский «уазик». А утром Дуся появлялась во дворе со свежим фингалом, но без тени смущения из-за красноречивой отметины под глазом. Наоборот, была преисполнена чувством собственной правоты и гордостью за очередную победу. Это продолжалось до средины девяностых годов, когда Гена совсем слетел с катушек. Дуся выгнала мужа, он умер у родителей, употребив какую-то гадость на спиртовой основе.
Дуся, увидев непотребную картину с дверцей шкафа, накинула халатик и включила сирену прямо от порога своей квартиры. За пределами парадной крик достиг максимальной мощи. Персидская сирень, которая приняла на свою красоту створку шкафа, была гордостью Саморезовой. Лелеяла не один год, и вдруг нежные ветви грубо используются в качестве амортизирующего материала при транспортировке тяжёлых вещей методом сброса их с четвёртого этажа. Дуся не скупилась в выражениях, орала на Ариадну Арнольдовну, но та и не думала отвечать, вместо этого метнула боковую стенку шкафа. Надо сказать, Ариадна Арнольдовна пускала детали гардероба настолько метко, будто всю жизнь только и делала, что переезжала с верхних этажей без помощи грузчиков. Саморезова едва успела отскочить на безопасное расстояние. Стенка шкафа легла рядом со створками, серьёзно травмировав ещё один куст персидской сирени.
Дусе помогла в словесной баталии Додониха. Тоже женщина не слабого характера.
Напомним, её «двенадцатая» квартира располагалась как раз под нехорошей «шестнадцатой». И эту нехорошесть Додониха ощущала все годы, пока над головой размещался «железный батальон». Её периодически заливали, так как кто-нибудь из сестёр обязательно забывал закрыть воду в ванне, наполненной полоскающимся бельём. Или начинала подтекать труба в туалете. Додониха, как и Саморезова, прожила жизнь не сладкую. К описываемому нами времени с ней в квартире осталась только младшая дочь и старушка свекровь, два сына и старшая дочь уже покинули родное гнездо, муж не был таким запойным, как Гена Саморезов, однако к трезвенникам его никак нельзя было отнести, помотал нервы супруге на этой почве, закаляя её характер. Умер года за два до появления летающих шкафов за окном. Не сахарная жизнь досталась Додонихе.
Поддерживали её в несладком тонусе и женщины «шестнадцатой». Если уж шкафы сбрасывали с балкона, тем более не выносили выбивать во двор огромный палас, который лежал у них в большой комнате. Гигантский, узбекских кровей палас вывешивался на балконе (при этом одним краем он касался перил балкона Додонихи), затем начинались удары палкой по пыльным площадям. Пыль щедро летела во все стороны и прежде всего на балкон Додонихи.
Дарья Степановна зверела от такого обращения с экологией среды её обитания, выскакивала на балкон и материлась во весь свой натренированный на муже и детях голос. Непечатные выражения летели в адрес Ариадны Арнольдовны, Светланы и всего остального «женского батальона», включая овчарку-суку, последней за то, что могла вдруг ни с того ни с сего завыть среди ночи. Собака тоже не могла привыкнуть к европейскому времени.
Что самое обидное во всей этой скандальной ситуации: Додонихе никто не отвечал, даже собака не считала нужной гавкнуть в ответ и поддержать скандал. Лишь удары палкой по паласу становились энергичнее.
Разобранный заранее шкаф, несмотря на все взывания соседок к совести, был-таки по воздуху переправлен на землю. За ним приехал маленький грузовичок. Он несколько дней перевозил вещи из «шестнадцатой». Без всяких грузчиков. Какие-то сумки «железный женский батальон» выносил к машине в руках, но в основном всё преодолевало расстояние до земли в свободном полёте.
Наконец «батальон» покинул «шестнадцатую». Напоследок Ариадна Арнольдовна совершила поступок, которым несколько удивила автора повествования. Ариадна Арнольдовна, в последний раз спускаясь по лестнице с каким-то узлом, вдруг позвонила Додонихе и сказала:
– Ты, Дарья, сердце на нас не держи, девки у меня, конечно, заполошные, не без этого, но не со зла.
Додониха от неожиданности застыла с раскрытым ртом, а потом поспешно заговорила:
– Да ладно, по-соседски чего только не бывает.
Ариадна Арнольдовна вдруг опустила у порога узел, шагнула к Додонихе, крепко обняла, расцеловала и её со словами:
– Вот и хорошо, – подхватила узел и с высоко поднятой головой зашагала вниз по лестнице.
Додониха, вытирая углом фартука враз повлажневшие глаза, пожелала вослед Ариадны Арнольдовны:
– Дай Бог счастья на новом месте.
И перекрестила уходящую спину.
В «шестнадцатую» через пару дней вселился Витя-мент.
Витя-мент
Витя-мент служил мелким начальником в ГАИ, вернее – ГИБДД. Вид имел довольно потрёпанный. Опытный глаз сразу делал вывод: попивает товарищ. Возраст за сорок, с брюшком, на голове растительность, кою язык не поворачивается именовать шевелюрой. Потравленный жизнью субъект, тогда как жена Лена необыкновенно приятной внешности. И ослепительно молодая. Дуся Саморезова откуда-то вынюхала – брак у Вити четвёртый, от предыдущих имеются дети, даже взрослые.
Дуся, Додониха, Лида Яркова да и другие женщины парадной жалели нежную Лену и осуждали гаишника.
– Вот же старый пенёк, – ругалась Додониха, – ни стыда, ни совести! Лена ему в дочки годится – персик, ягодка. Охмурил девчонку.
– Ладно бы жила за ним, как куколка, – поддерживала соседку Саморезова, – он других, Лена мне как-то пожаловалась, постоянно зажимает. Ещё тот греховодник. И грубиян, никогда не поздоровается. Идёт и не посмотрит, будто я ему три рубля должна.
Первым, с кем из парадной заговорил Витя-мент, был Славик-трубач. Тот в лёгком подпитии с инструментом, убранным в матерчатый чехол, возвращался с похорон, а Витя-мент курил у парадной.
– Трубачи Первой конной армии, – бросил он, когда Славик поравнялся с ним. – В тубу дудим?
И поверг Славика в шок. Название его инструмента в парадной мало кто знал, хотя он дудел в тубу с пионерского возраста. А уж про картину Грекова, увековечившую мастеров духовой музыки, тем более никто не упоминал в его присутствии из соседей.
– Тоже музыкант? – с надеждой спросил Славик.
– Не, – засмеялся Витя-мент. – У меня первый начальник был, так у него в кабинете висела картина «Трубачи Первой конной армии». Если он, собрав нас на опертивку, говорил: «Ну что, трепачи Первой конной», – значит, настроение хорошее, можно не вибрировать. Когда начинал оперу со слов: «Что, рвачи Первой конной, скажете? Опять поборами занимались!» – прикрывай задницу сковородкой, сейчас начнёт направо налево вставлять дыни. Новичка мог в качестве теста подвести к картине и спросить: «Какие инструменты изображены?» Попробуй не ответь. Потому я твою дудку знаю в лицо. Фамилия у него была Дударев, за глаза его звали Дудкин. Дед у него когда-то играл в оркестре пожарных.
У Вити-мента с Леной долго не было детей. Кирилл родился, когда Витя ушёл со службы или ушли. Та же Дуся Саморезова, у неё была знакомая в милиции Шлиссельбурга, разузнала, что Витя мухлевал с правами, помогал за деньги получить тем, кто не хотел честно учиться в автошколе. Славик-трубач спросил Витю:
– Зачем из ГАИ ушёл?
– Везде есть стукачи Первой конной армии, – ёмко прозвучало в ответ.
Повесив на гвоздик милицейскую форму, он занялся купи-продай бизнесом – покупал в порту подержанные машины с целью ремонта и последующей реализации. Машины нагло ставил во дворе дома, загромождая и без того маленькую стоянку. Часть из них тут же во дворе ремонтировал, производил предпродажную подготовку. Автомобили, как правило, имели заслуженный (в смысле – долго служили прежним хозяевам) вид. Не отличались шикарностью. Витина супруга Лена брала у мужа отремонтированные, но ещё не проданные авто, и гоняла по Городку. Водила она лихо. У автора есть подозрение, на почве лихачества и познакомилась Лена с работником ГИБДД Витей.
Дуся Саморезова Витю метко охарактеризовала: кручёный мужик. Витя вполне оправдывал Дусино звание. Пройдя этап предпринимательства, связанный с ремонтом и продажей машин, поднялся на ступеньку выше, организовал таксофирму из нескольких авто и сам в ней работал водителем. Фирма просуществовала недолго, на рынок пришли люди с деньгами и мелочёвку вытеснили, Витя-мент на какое-то время стал таксистом. Причём предпочитал ездить ночью. Днём у него без того дел хватало. Повествование наше неторопкое, посему стоит описать эпизод, который характеризует дополнительными чертами Витю-мента, а также вводит в ткань рассказа ещё одного жителя нашей парадной – Агнию Львовну Сокур из «одиннадцатой» квартиры.
Она и её муж к безоговорочным старожилам дома, который открыл свои новенькие двери жильцам в 1965 году, не относились. Путём обмена квартиры переехали в него на двадцать лет позже. Как раз в период расцвета горбачёвской перестройки, если кто помнит этого генсека-говоруна с нехорошей тёмной отметиной на обширной лысине, под которой, к сожалению, особого умища не наблюдалось. Тратить время на воспоминания о нём не будем, а вот дань памяти Гене Саморезову стоит отдать ещё раз – он первым познакомился с семьёй Сокур. Было это так. Новосёлы разбирали только что внесённые в квартиру чемоданы и коробки, вдруг звонок в дверь. Замкнул контакты звонка Гена. Он не относился к праздношатающимся празднословам, которые могут отвлекать по пустякам: здрасьте, пришёл познакомиться. Гена отправился к новосёлам по конкретному делу. Открыл дверь Андрей Павлович, новый хозяин «одиннадцатой». Гена не стал ждать, когда его пригласят в квартиру, сразу перешёл к цели визита:
– Здрасьте, займите, пожалуйста, три рубля.
Мужчины в те времена три рубля занимали исключительно на бутылку.
Хозяин «одиннадцатой», не скрывая удивления, произнёс:
– Слушай, я не знаю ни кто ты, ни где живёшь! И вдруг «дай взаймы».
Гена искренне удивился неосведомлённости соседа.
– Да ты чё, я же из «четвёртой», Гена Саморезов. Пойдём с родителями познакомлю. Дуся, правда, на работе. И это, я тебе скажу, хорошо. Женщина она неплохая, грех напраслину возводить, но когда на работе – это значительно лучше. Пошли!
Приглашал он искренне, настойчиво, едва за рукав не начал тянуть. Что и решило дело.
– Познакомимся, Геннадий, с твоими родителями в другой раз, – сказал сосед, крикнув вглубь квартиры: – Агния, три рубля дай соседу.
Через неделю Гена честно долг вернул. Всем соседям говорил:
– В «одиннадцатой» настоящие интеллигенты поселились. В научно-исследовательском институте работают, другой бы послал на три весёлые буквы и захлопнул дверь: гуляй, Гена, жуй опилки, я – начальник лесопилки. В самом деле, пришёл неизвестно кто и просит дать ему три рубля за здорово живёшь. Этот вежливо выслушал, жене велел выдать необходимую сумму, она с улыбкой вручила. Приятная женщина, сразу видно, человек не с базара, а с высшим образованием. Дескать, пожалуйста, Геннадий Петрович, если у вас острая надобность в деньгах, возьмите и ещё заходите при финансовом затруднении. Даже представить не могу, чтобы моя Дульцинея вот так вот кому-то могла вынести трёшку. Она мозг вынесет, попроси у неё трояк. Нет, сразу видно – интеллигентные люди.
Гена задружил с «одиннадцатой», раза два ремонтировал им стиральную машину и пылесос. Это для него были семечки.
Жизненные интересы Вити-мента и Андрея Павловича не пересекались. Абсолютно. Тогда как Агнии Львовне однажды понадобилось такси. Её питерская подруга предложила съездить в Псково-Печорский монастырь. Паломничество не паломничество, некоторые батюшки с иронией называют такие поездки православным туризмом. Не будем впадать в грех осуждения, скажем, что автобусы стартовали в семь утра из Питера от станции метро «Московская». До этой станции из Городка добрых два часа добираться.
