Берегите душу города

Часть 1. ИНТЕРНАТ

Глава 1. Инцидент в лифте

Ухо горело. Костику пришлось крепко зажмуриться, чтобы удержать предательски выползающую слезинку. Реветь перед этой грымзой он не собирался. Не дождётся.

– Нахал бессовестный, – сердито приговаривала Елизавета Андреевна. – В интернате о нём заботятся, кормят, поят, одевают, знания дают. А он…, – и она снова дёрнула Костика за ухо, да так, что ему пришлось вцепиться в собственную губу, лишь бы не вскрикнуть. – Бестолочь неблагодарная… Как будто Святославу Семёновичу заняться больше нечем, только ваши стычки разбирать. Он тебя жалеет, заботится, а ты… В карцер тебя надо. Нахал бессовестный.

Костику так и хотелось съязвить, что она повторяется, но тогда стокилограммовая русичка запросто дёрнет ещё разок, и посильнее, ухо-то может и не выдержать. Пришлось промолчать.

Путь до кабинета директора интерната был неблизкий: спуститься по лестнице с третьего этажа, накинуть куртку, дошагать до соседнего здания, потом подняться на второй и пройти до конца коридора. Все ученики прекрасно знали, что Елизавета любила всхлипывания, мольбу и причитания, тогда она обязательно проявляла снисходительность и перехватывала нашкодившего ученика за руку. Но Костик реветь и молить о пощаде не собирался, а уж обещать, что больше так не будет, и вовсе не мог, поэтому терпел. А на счёт Святослава Семёновича – может он его и жалел, но сейчас в кабинете даже и внимания не обратит на малиновое распухшее ухо. Он вообще в последнее время ходит задумчивый и погруженный в собственные мысли, ничего вокруг не замечает.

Пока русичка, а по совместительству воспитатель среднего звена, чинно отбивала ритм квадратными каблучищами по асфальтовой дорожке и тащила Костика за собой, он вспоминал события последнего часа. И не только. Он уже всю голову сломал, пытаясь сообразить, чем же так насолил Илье Клюеву или попросту Жмоту, что тот просто жить не даёт спокойно. Возможно их взаимоотношения испортились ещё в прошлом, но воспоминания Костика ограничивались лишь событиями последних восьми месяцев, остальное затерялось где-то в отдалённых глубинах памяти. Доктор назвал это явление посттравматической амнезией, которая была связана с аварией в Научном Центре и с гибелью родителей. В последнее время Костика не отпускали бесплодные попытки откопать в голове хоть какие-то намёки на произошедшее. Но в том-то и дело, что бесплодные.

Вот и сейчас мысли попытались переметнуться в эту область, но тут перед внутренним взором нарисовалось лицо Жмота в тот самый момент, когда кровь тонкой струйкой побежала у него из носа. И Костик улыбнулся. Нагловатый и самодовольный Жмот вмиг превратился в растерянного и напуганного мальчишку. Дылда-девятиклассник, почти дядя с тонкой тёмной полоской усиков над верхней губой, скривив рот, разглядывал алые пятна на ладони и на полу, готовый вот-вот разреветься прямо на глазах у своих дружков. Ему повезло, что вовремя появилась Елизавета Андреевна, раскудахталась как наседка и спасла от позора. Вообще-то, в какой-то момент, Костика даже пробило на жалость, но если бы потребовалось врезать ещё раз, он бы врезал.

В школьные будни Жмот доставал Костика на переменах. Закидывал тетради на шкаф, ставил подножки, надевал на голову мокрую меловую тряпку, по осени даже лягушек не поленился наловить и напихать в портфель. Одноклассники иногда за Костика заступались, но как-то вяло, никому не хотелось связываться с противным Жмотом. Первый раз они сцепились ещё в октябре, тогда Жмот назвал Костиного отца чокнутым учёным. В тот раз их быстро растащили ребята. Следующая драка случилась на новогоднем утреннике, когда Костик получил подарок якобы от родителей, которые на тот момент уже четыре месяца считались погибшими. Тут их уже разнимали воспитатели. Вот только Святослав Семёнович оба раза наказывал одного Жмота, наверно именно в этом проявлялась его жалость к Костику.

Сегодняшний инцидент случился во время дежурства. Про сложные взаимоотношения Костика, а также ещё семерых ребят, осиротевших после аварии в Научном Центре, знали все учителя и воспитатели. Поэтому их старались ставить дежурить либо с одноклассниками, либо друг с другом. Но в этот раз кто-то что-то напутал, и когда Костик подошёл к спальному корпусу, его поджидал неприятный сюрприз.

– Вот это встреча! – расплылся в приторной улыбке Жмот.

– Илюх, – встал между ними один из его дружков, Иванов вроде. – Давай просто отдежурим. Если тебе надо в карцер, то потом сцепитесь.

– А с чего это ты взял, что я с ним махаться собираюсь? Я так. Шутю. – И Жмот снова изобразил мерзкую улыбочку.

Четверым дежурным предстояло вымыть полы в коридорах и спальнях и заменить постельное бельё у среднего звена. Работы на пару часов, но только не в такой компании. Костик вздохнул и шагнул к комнате с инвентарём.

Пока складывали всё необходимое в тележку, Жмот не переставал лыбиться. Костик каждой клеточкой чувствовал, что добром это совместное дежурство не закончится, но продолжал молча и методично работать, стараясь не обращать внимания на эту мерзкую противную рожу. И думал, как у такого замечательного человека, каким был по отзывам и взрослых, и детей отец Клюева, начальника жилищно-коммунального хозяйства Кольцовска, мог вырасти такой сыночек. Клюев-старший делал для города всё мыслимое и немыслимое, стараясь создать для жителей благоустроенную чистую и комфортную городскую среду. Клюев-младший же не просто так получил кличку Жмот: он никогда ни с кем ничем не делился, никому не помогал, про него шутили, что зимой снега не выпросишь. А он лишь ухмылялся, и говорил, что снега может папаша отсыпать, всё равно после уборки девать некуда.

– Блин, лучше бы папаня какую-нибудь дворничиху сюда отправил, – с отвращением пробурчал Жмот, поднимая из ведра серую измочаленную тряпку двумя пальцами. – Чё это мы должны грязь месить руками?

– Семёныч считает, что труд делает из нас человеков, – развёл руками второй дружок Жмота, Караваев.

– Вот пускай Семёныч берёт эту рвань и сам полы надраивает.

Жмот швырнул тряпку обратно в ведро и врезал по нему со всей силы ногой. Звонко загрохотав, ведро свалилось на бок и покатилось прямо к Костику. Он молча поднял его, уложил обратно выпавшую тряпку и поставил в тележку.

– Вот из кого выйдет замечательная уборщица, вон какой аккуратненький и с тележечкой. Аж стошнит щас. Пойдёшь к моему папаше урны трясти, а, Мирских?

– Отвяжись, – коротко бросил Костик и покатил тележку к лифту.

Лифт. Это было одно из любимых мест Костика в интернате. Жаль только не всегда получалось пробраться сюда, чтобы покататься: решётчатые двери в коридоре открывали в основном для дежурных, чтобы не таскать инвентарь и комплекты постельного белья по лестнице. Но когда Костик попадал-таки в лифт, он испытывал прилив небывалой радости и на некоторое время становился абсолютно свободным от грустных мыслей и житейских проблем. Он закрывал глаза и ждал, когда лифт тронется, чтобы успеть поймать мгновение невесомости, а после услышать размеренный гул и почувствовать лёгкую вибрацию пола. В такие моменты иногда представлялось, будто лифт не остановится на третьем этаже, а уползёт сквозь пространства к неведомым мирам.

Такие мысли приходили в другие дни, но не сегодня. Костик толкал тележку, прислушиваясь к перешёптыванию и хихиканью троицы, и спиной чувствовал сверлящий взгляд Жмота. Но обернуться не решался. Возле самых дверей лифта в спину что-то прилетело и с мелким стуком осыпалось на пол, ребята заржали. Костик и на это никак не отреагировал. В лифте он чуть отвернулся, облокотившись плечом о стенку, дождался пока двери со стуком соприкоснутся и закроются, а потом привычно зажмурился, дожидаясь толчка и невесомости. Но тут словно гром среди ясного неба, раздался наигранно-плаксивый голос Жмота:

– Мирских, ну ты смотри в штанишки не наделай. Лифт-то надёжный, не пострянет.

И заржал. Жмотовские дружки тоже заржали. Костик вдруг представил, что пытается вот этим объяснить про невесомость, про полёт к неизвестным мирам, про секунды счастья. Представил, и со вздохом произнёс:

– Идиот…

– А чего это ты старшим-то дерзишь? А, Мирских? Может по роже хочешь? – глаза Жмота хищно сузились.

Костик старался выглядеть расслабленным, но внутри у него будто натянулась стальная пружина.

– А сам не хочешь?

В этот миг лифт мягко затормозил и раскрыл двери. Не дожидаясь, пока Жмот ответит на вопрос, Костик выкатил тележку и быстро зашагал по коридору третьего этажа.

– Нарываешься, Мирских? – крикнул вслед Жмот.

– Сам первый начал, – не поворачиваясь ответил Костик, вытащил из тележки комплект белья для своей спальни и скрылся за дверью.

В каждой спальной комнате ночевали по девять-десять ребят из одного класса. И только мальчишки, осиротевшие после аварии, жили вместе, так распорядился Святослав Семёнович. До нового года ученики могли уходить домой каждые выходные, но многих постоянно отлавливали полицейские в районе сектора, где произошла авария. Тогда директор распорядился отпускать из интерната только на каникулы, и чуть ли не под расписку от родителей, что будут неделю сидеть в квартире или гулять в сопровождении одного из взрослых. А Костик, и семь его сотоварищей, не покидали территорию интерната с самого начала учебного года, жили здесь на постоянной основе, ведь детского дома в Кольцовске попросту не существовало.

Костик научился менять постельное бельё аккуратно и быстро: ловко заворачивал простынь под матрац, надевал наволочку, придерживая за уголки и выворачивая её прямо на подушку, вставлял одеяло в четыре уголка и встряхивал, мигом расправляя его в пододеяльнике. Буквально за пятнадцать минут он застелил восемь кроватей, а грязное бельё собрал в большой чёрный пакет.

Когда он вышел в коридор, то из соседней спальни пятиклассников вылетела наволочка и, врезавшись в стену, сползла на пол. На ней отчётливо выделялся грязный след кроссовочной подошвы. И кто только мог догадаться доверить этим чудилам заправлять кровати. Они там, судя по грохоту и скрипу, одновременно орудовали швабрами, скакали по кроватям и дрались подушками. Неудивительно, если они чистыми пододеяльниками по мокрым лужам проедутся, не себе же меняют. Точно идиоты. Костик вздохнул, налил во второе ведро воды в умывальнике и начисто вымыл пол. Потом взял ещё комплект белья и пошёл в следующую спальню.

А потом в следующую.

Всё это время Жмот с дружками веселились у пятиклассников. Когда Костик, закончив дежурство практически в одиночку, вернулся с пустым ведром к тележке, Жмот неожиданно вырулил из его спальни с таким видом, будто сотворил самую великую пакость на свете. Внутри у Костика мигом забурлила злость, он с грохотом поставил ведро на пол и буквально влетел в комнату, едва не сбив Жмота с ног. Из коридора тут же послышалось конское ржание. А Костик, сжимая кулаки, смотрел на кучу грязного промокшего белья, сваленного на его кровать, и на чёрный грязный кроссовочный след на подушке.

Мигом злость достигла точки кипения, превратившись в ярость. Молнией вылетев в коридор, Костик с ходу врезал Жмоту по носу. Клюев сжал кулаки, приготовившись дать сдачи, но неожиданно замер – на белоснежный носок его кроссовка приземлилась алая капля, за ней ещё одна, и ещё. Он поднял голову, и подставляя ладонь под нос, растерянно заморгал.

– Мирских, ты совсем что ли рехнулся! – прогремел от лестничной клетки голос Елизаветы Андреевны. – Вам не надоело ещё, а?

Тут она заметила кровь и понеслось:

– Клюев, ну как же так… Хороший ты мой… Больно?

Тот неопределённо мотнул головой. А Елизавета уже принялась командовать дальше:

– Караваев, срочно веди его в медпункт, пусть полотенце к носу прижмёт, а то перемажет здесь всё. Иванов, убрать всё быстро до конца! А ты, Мирских, со мной к директору, может хоть в этот раз тебя в карцер посадят, а то совсем от рук отбился!

Тут она мёртвой хваткой вцепилась в ухо Костика и потащила его в кабинет Святослава Семёновича.

Глава 2. Неожиданная новость

Директор интерната всех встречал ободряющей улыбкой. Он всегда улыбался ровно до того момента, пока не выяснялись истинные причины хулиганской выходки ученика. Тогда лицо директора приобретало строгость, во взгляде появлялось осуждение и порицание, он снимал очки и некоторое время молчал, будто собираясь с мыслями.

Но сегодня с порога затараторила Елизавета Андреевна, не выпуская Костиково ухо:

– Святослав Семёнович, да сколько можно! Мирских совсем от рук отбился. Как петух на Клюева налетел и разбил ему нос. До крови, между прочим. А если отец его узнает, это же прямо позорище! А…

– Я всё понял, Елизавета Андреевна, – выставив вперёд ладонь, прервал её директор. – Отпустите уже ухо и идите, мы разберёмся.

– Святослав Семёнович, хватит его жалеть… – Снова начала воспитательница, нехотя отпуская Костика.

Директор поднялся, опёрся ладонями о край стола, и тихо, но настойчиво повторил:

– Я вас услышал, Елизавета Андреевна, ступайте.

Она недовольно хмыкнула, и вышла, громко хлопнув дверью.

– Значит опять, – печально вздохнул директор.

Костик едва заметно кивнул. На самом деле ему было немного стыдно, потому что в последнюю их встречу, после новогоднего утренника, Костик пообещал больше не драться с Клюевым. И теперь выходило, что слово не сдержал.

Директор как обычно снял очки и задумался. Костик молча ждал, стоя посреди кабинета и разглядывая носки своих кроссовок. Вот интересно, думал он, в обычной жизни обувь и не очень-то интересует, но стоит лишь чего-нибудь натворить, и любые башмаки сразу становятся объектом внимательного изучения, как будто пристальный взгляд может активизировать в них какую-то защитно-спасительную функцию от наказания. У его кроссовок носки давно ободрались и затёрлись, но это и неудивительно, ведь он носил их в качестве сменной обуви с сентября месяца, а иногда зимой и по снегу добегал от спального корпуса до учебного. Но новых Костик не хотел, привык к этим, да и функцию талисмана они исправно выполняли, защищая его от карцера.

За окном слышались весёлые голоса мальчишек и звонкие удары ног по тугому мячу: после уроков младшеклассники гурьбой носились по стадиону. За зиму и холодный март они насиделись в душных помещениях, и теперь всё свободное время проводили во дворе интерната. Костик бы тоже с удовольствием пошёл на улицу. Носиться он не любил, зато ему очень нравилось сидеть на лавочке под старой липой, читать книжку или просто думать.

– Садись, поговорим, – наконец произнёс Святослав Семёнович и Костик даже вздрогнул от неожиданности, настолько погрузился в размышления.

Он послушно сел, но взгляда от кроссовок не оторвал.

– Костя, просто скажи: за что ты ударил Клюева? Давай только без дежурной фразы «я не ябеда». Понимаю, у вас там свои неписанные законы, и в целом я их принимаю, потому что так всегда было заведено, да и сам я не сразу взрослым родился. Знаю, что зачинщик он, в этом у меня сомнений нет. Хоть ты и не помнишь ничего, но ты всегда был честным, справедливым и совершенно спокойным мальчишкой. Что-что, а характер не поменяешь. Я просто хочу услышать правду от тебя, потому что Клюев всё переврёт как обычно.

Костик шмыгнул носом. Эту фразу он произносил и после «чокнутого учёного», и после новогоднего подарка. Но там ребята всё рассказали, а некоторые учителя потом начали шептаться за спиной: ах, бедный мальчик, и так без родителей остался, а ещё провалы в памяти, травля в школе, как же ему тяжело, ах, ах! И не только про него шептали, но и про его товарищей, правда у них с памятью всё было в порядке. Только им на эту жалость было по фигу, а Костика тошнило, что с неё проку, одно нытьё. Да и сидела в нём какая-то упрямая уверенность, что надо самому разбираться с проблемами, ведь дальше в жизни их никто за него решать не станет.

– Ну чего ты молчишь? – спросил Святослав Семёнович. – Ведь и так ясно: раз ты ударил Клюева, значит между вами произошла ссора. На него многие зуб точат, но ведь не каждый с кулаками кидается и нос разбивает. Просто назови предмет ссоры, можно без подробностей.

– Можете меня в карцер, – тихо проговорил Костик.

– Да не хочу я тебя сажать в карцер, – Святослав Семёнович резко поднялся, проскрежетав стулом по полу. – У меня и без тебя очередь из страждущих поразмышлять над собственным поведением. Жаль они только этого не делают. Я бы вообще карцеры отменил, будь моя воля, ни при царе Горохе живём, но не я это придумал. Только ты пойми, я разобраться хочу, чего вы с Клюевым поделить не можете. Вы же предыдущие пять лет жили спокойно, а тут как с цепи сорвались оба.

«Сам бы хотел понять», – пронеслось в голове у Костика, но он промолчал.

Святослав Семёнович подошёл к окну. Прямо рядом с рамой стукнул о стенку мяч и отскочил обратно, сопровождаемый ахнувшим хором голосов. Директор погрозил кулаком в окно. На стадионе заливисто расхохотались, и игра продолжилась.

На улицу захотелось ещё сильнее, подальше от всех, посидеть в одиночестве и совершить очередную попытку расшевелить свою память.

– Грязной кроссовкой на подушку наступил, – выдавил из себя Костик хриплым шёпотом. – На чистую.

– Вот как, – повернулся Святослав Семёнович. – Это вполне в духе Клюева. Я даже предполагаю, что во время дежурства не только твоей подушке досталось, и вообще не только подушке.

Костик передёрнул плечами.

– Клюев в этом году вообще переходит рамки дозволенного. Если уж совсем честно, я бы в твоём возрасте за такое тоже врезал. Но это строго между нами.

Костик улыбнулся и кивнул. Святослав Семёнович тоже улыбнулся и вернулся за стол.

– Вообще за подобное деяние мне следует Клюева привлечь к ответственности. Как считаешь? – Спросил он уже серьёзно.

Костик почесал пальцем кончик носа и помотал головой.

– За мою подушку с него и носа хватит, – произнёс он вслух, а про себя добавил: «И того позорного вида, когда реветь собирался.»

– Справедливо, – кивнул директор. – Но за порчу казённого имущества наказать всё же придётся, и кто только догадался его на дежурство по спальням поставить? Придётся тоже выговор выписать.

Костик снова пожал плечами, ему хотелось поскорее уйти.

– Послушай, – Святослав Семёнович снова снял очки и потёр переносицу. – Я просто ещё раз спрошу. Не удалось ничего вспомнить? Может какое-то наиболее яркое событие из жизни?

Директор водрузил очки обратно и внимательно посмотрел на воспитанника.

– Неа, – коротко ответил Костик.

Он всеми силами пытался вспомнить хоть что-то, но перед внутренним взором мелькали лишь отдельные образы: яркие вспышки света, смутные очертания зданий, непроходимые заросли то ли крапивы, то ли какого-то колючего кустарника. И ещё почти каждую ночь во сне он падал в бесконечную чёрную бездну. Поначалу эти сны пугали. Костик просыпался, вскакивал и шарил вокруг руками, пытаясь убедиться, что пол, стены и кровать находятся на своих местах. Позже страх пропал: дна-то он всё равно ни разу не достиг, и пришло какое-то чувство умиротворения что ли. Теперь такие сны, наоборот, дарили чувство спокойствия.

– Ох, Костя, как бы мы хотели разобраться, что же на самом деле произошло в Научном Центре, – Святослав Семёнович принялся барабанить кончиками пальцев по столу. – Что за авария? Что стало её причиной? Почему вы ничего не помните со Светой Наумовой столько времени? Как вы вообще на улице оказались ночью, ещё до начала пожара в доме?

– Не знаю, – снова вздохнул Костик. – Одни обрывки в голове, но никакой аварии я не помню. И Свету не помню. А может нам с ней встретиться? Может это поможет?

– Я думал об этом, но доктор не разрешает. У Светы всё сложнее, чем у тебя. Ты хотя бы как-то с мальчишками контактируешь, а у неё и с этим трудности. Плачет и плачет, а почему – не может объяснить.

– Переживает, наверно, из-за родителей, – предположил Костик, и в груди кольнула противная иголочка. – Об этом же ей известно.

– Это само собой, не каждый же день родители пропадают в неизвестном направлении. Но всё-таки там дело даже не в этом…, – тут Святослав Семёнович запнулся, потому что Костик смотрел на него громадными удивлёнными глазищами. – Что такое?

– А разве родители… не погибли? – голос у Костика дрогнул.

– Ну у нас нет никаких доказательств, что кто-то погиб. Центр, он же… Подожди… – Тут Святослав Семёнович запнулся. – А тебе что сказали?

– Я не помню, но понял, что Центр взорвался. А после взрыва же никто не выживает… почти.

– Кто сказал, что взорвался?

– Не помню, может мальчишки, может в больнице ещё, – ответил Костик почти шёпотом.

Внутри как будто лопнула натянутая струна, и Костик вдруг разом обмяк на стуле, пытаясь уложить услышанное в голове. С одной стороны, появилась надежда, но что она давала, если уже восемь месяцев прошло, а новостей никаких до сих пор не появилось.

– А у меня ты не мог спросить? – Святослав Семёнович налил в стакан воды и выпил залпом. – Я же ещё в тот день, когда тебя привезли, сказал: будут вопросы или сомнения какие-то, вспомнишь что-то, сразу бегом ко мне. Как же я сплетни-то не люблю. Костя, не было никакого взрыва. Вспышка была, грохот какой-то слышали, пожар случился. А Центр… попросту исчез, испарился, будто никогда и не стояло посреди сектора пятиэтажное здание.

– Как это – исчез? – удивился Костик.

– Ох, Костя… Кольцовск – это город с такой историей, что голову сломать можно. Я бы сам кое-что хотел знать, на многие вопросы хотел бы ответы получить, во многом разобраться, вот только…, – Святослав Семёнович выставил вперёд ладони. – В общем, есть у нас тут о чём поразмышлять, не буду тебя этим грузить. А ребята вообще в курсе произошедшего или тоже какими-нибудь догадками живут?

Костик снова пожал плечами, тему родителей и аварии старались не поднимать. А ребята в комнате уже всё раньше обсудили, ведь он-то появился в интернате только в середине сентября. И когда ребята поняли, что Костик ничего не помнит, то приставать с расспросами сразу перестали.

– Костя, я понимаю, что тебе непросто. Нам всем сейчас нелегко. Но несмотря ни на что я всегда готов поддержать и помочь. Ты приходи, спрашивай, если что, а особенно, если что-то вспомнишь. Ладно, иди, буду думать как с Клюевым быть.

Костик быстро кивнул и, попрощавшись, вышел.

Он неторопливо шагал по коридору и разглядывал высоченные липы за окнами, покрывшиеся тонкой сеточкой нежно-зелёных листиков. Шагал и думал. Вот сейчас Святослав Семёнович сказал, что он может приходить и спрашивать обо всём. Но ведь ещё тогда, в середине сентября, когда из больницы его привезли в интернат, он несколько раз пытался это сделать. Он очень хотел расспросить про Научный Центр, про профессию родителей, он желал попасть в квартиру и забрать личные вещи (это уж позже выяснилось про пожар). Костику очень хотелось хотя бы в сопровождении взрослых съездить в тот сектор, увидеть его своими глазами и попытаться что-нибудь вспомнить. Святослав Семёнович ответил тогда, что идёт расследование и как только появится информация, он сразу же сообщит. Только время шло, а с места в расследовании как будто ничего и не сдвинулось. А тут ещё оказывается, что Кольцовск с какой-то непонятной историей, и Центр исчез. Разве такое бывает?

За углом школы младшие ребята всё с тем же задорным смехом гоняли по стадиону мяч. В четыре у них будет встреча с родителями в актовом зале. Они поговорят, посмеются, пообнимаются, от души налопаются сладостей. А через два месяца начнутся летние каникулы, тогда всех отправят по домам, и многие станут ходить в парк, кататься на каруселях, есть мороженое и сладкую вату. Жизнь войдёт в прежнее русло, и, скорее всего, даже интернет со связью починят. Вот только где же он проведёт это лето? А если родители пропали без вести, есть ли хоть крохотный шанс, что к тому времени их найдут? И если не найдут, то когда их станут считать погибшими?