В тени Холокоста. Дневник Рении

8 декабря 1940 г., среда^[39]

Внезапно – я люблю его безумно. Только подумай, все вроде бы утихло, а сегодня вдруг ожило. Ничего не случилось, а при этом случилось так много! Он играл с моим капюшоном, погладил его, подошел ближе! Но я гордая. Я обдумываю тысячу планов. Тра-та-та-та-та! Замечательный Зигу, замечательный, такой чудесный!!! Вот что я однажды написала:

 
Выпьем, давай, вина —
До самого дна.
А как покончим с вином,
Станем пить кровь.
Волнение,
Ожидание
Разжигают огонь —
И пусть он горит,
Пусть по венам бежит.
Только
Ты
Помни
О пламени этом
Внутри.
Волнение,
Ожидание
Разжигают огонь —
И пусть он горит.
Губы твои – красные, как вино.
И ты живи свою жизнь,
Пока сердце в огне – живи,
Пока оно жаждет любви —
Помни
О пламени этом внутри.
 
 
Что такое романтика?
Это лошадь, бегущая по степи,
Это облако в утренних небесах:
Золотым сияньем окружено,
Это белый лебедь плывет в туман,
Это тот, кто любит, стоит на краю,
Над холодной пропастью, а в руках,
 

У него букет из багровых роз.

 

Дети – машины

Среди грохота станков
И скрежета шестеренок,
В шуме гудящих цехов,
Душных и пыльных
Растем мы – дети рабочих,
Люди – машины,
С обугленной кожей
И обожженной надеждой.
 
 
В ревущем огне кузниц,
В раскаленных плавильнях,
В металлических формах
Мы были отлиты – стальные люди.
Стальные жилы в наших руках —
Больших и грубых,
И наши сердца – раскаленные угли,
И сила наша – неистребима.
Мы рабочие. Дети машин.
 

9 декабря 1940 г.

Я люблю, я желаю, я с ума схожу по Зигу!!!

10 декабря 1940 г.

Сегодня пошла на третий этаж. Зигу сказал: «Как дела, милая» или что-то в этом роде и потянул меня за волосы. Знаешь, в последнее время я, когда его вижу, у меня такое блаженное, приятное чувство, и в то же время неприятное. Меня как бы парализует. Вот дурак. Если бы он только знал, как сильно я его люблю. Нас соединяет какая-то невидимая нить. Она может порваться, но нет… Если бы мы могли действительно быть вместе, это было бы замечательно и в то же время ужасно! «Бывает, что коробка конфет пуста, а на губах сладко». Не знаю. Понятия не имею, что со мной происходит.

 
Время пришло – любить из последних сил,
Нового чувства радостная эпоха,
С этой любви, как с самого первого вздоха,
И начинается жизнь.
 
 
Ночи бессонные тянутся без конца,
Мысли тревожные в яростной лихорадке,
Только с рассветом можно вздремнуть украдкой,
Снова мечтая о нем.
 

11 декабря 1940 г.

Сегодня я осталась дома. Надо писать работу. На конкурс. Потому что Крела сказала, что ожидает от меня чего-то значительного. Что писать?

 

Мороз

Стало ветрено и туманно…
Небо серое в декабре.
Воробьи нахохлились – мерзнут,
Замерзают в моем дворе.
 
 
Тихий, медленный, невесомый,
Сонный снег —
На застывший след.
И плывут облака на север —
Дым невидимых сигарет.
 

 

Гейне^[40]

Leise zieht durch mein Gemüt
Liebliches Geläute,
Klinge, kleines Frühlingslied,
Kling hinaus ins Weite.
 
 
Kling hinaus bis an das Haus,
Wo die Blumen sprießen, W
Wenn du eine Rose schaust,
Sag, ich laß sie grüßen.
 
 
Slowly cutting through my musings
This lovely, this tinkling sound
Jingle, spring song, chime your music
And travel far off, be unbound.
 
 
Fly all the way to the house
Dozing among pretty flowers
And when you see a rose there
Give my greetings to her.
 

 

Гейне

Томный звон в груди моей
Внятен мне всё боле.
Взвейся, песенка весны,
Прозвени на воле!
 
 
Мчися в дом, где под окном
Дышат незабудки;
Если розу встретишь там,
Поклонись малютке.
 

20 декабря 1940 г.

Ну и что, я умею писать милые стихи и могу сказать, что я… ну, сам посмотри (я приклею фото), и куплеты мои такие веселые, что их распевает вся школа, что девочки и мальчики меня любят, а я не довольна своей жизнью в школе.

Яра – о! я всегда желаю ей всего самого лучшего. Однажды я даже решила попытаться убедить ее заниматься (чтобы стать пианисткой). Но иногда, почти всегда, она меня обескураживает. Она флиртует с моими друзьями. По правде говоря, она хитроумная, умеет завоевывать симпатию. У нее очень доброе сердце, но не кристальная личность. Она очень талантлива в музыке, в актерстве, но не очень умна, у нее нет этой, какой-то природной… И она женщина, о, настоящая, ужасная женщина, как тетя Гела, – немного… А ты ведь знаешь, какая я. Мама и ты – вы двое знаете! Я не умею бороться, потому что у меня нет уверенности в себе ни для борьбы, ни для жизни. До сих пор путь мне пробивали мои способности, а теперь эта жуткая возможность, что мы, две бедные, одинокие души, разойдемся. Господи! Ревность – нет, я не хочу, ты слышишь меня, я не хочу этого, я хочу ее любить без тени неприязни, я этого хочу, я люблю свою единственную сестренку!!! Но она, она… Нет, не могу. Она осознает свои успехи и начала говорить со мной с какой-то полуулыбкой, с иронией. Она рада, что может пойти с Зигу, она хочет таким образом произвести на меня впечатление, а когда я ее окликну, делает вид, что не слышит. Однажды она мне сказала: «Все-таки я выйду замуж раньше тебя!» Но я не из-за этого. Господи, Ты разлучил меня с матерью, не разлучай меня с сестрой!!!

25 декабря 1940 г.

Сегодня твой день рождения, Булуш. Это твой второй день рождения, который мы проводим врозь. Когда, наконец, закончится эта пытка, когда?! Моя тоска все сильнее, мне все хуже и хуже. Иногда так жутко, я ощущаю такую пустоту, как будто моя жизнь уже почти закончилась, – хотя на самом деле моя жизнь только начинается. Ничего не вижу впереди. Ничего, только страдание и борьба, а закончится все это поражением. Днем я смеюсь, но это просто маска, это как небытие (люди не любят слез), но теперь я думаю, что ты, моя мама, так далеко, что ты живешь в гетто, что ты несчастна и что я не могу тебе помочь, потому что сама не готова для жизни. Так говорит Крела.

Сегодня у Ирки репетировали концерт. Я написала куплеты. Я тоже участвую. Крела так много знает, она знает всю Европу, говорит на стольких языках. Она очень умная, образованная и стильная. Она сказала мальчикам, что они не готовы к жизни, а потом сказала и про девочек тоже. Иркина мама говорит, что Ирка с жизнью вполне справится. Ирка такая умная! Крела сказала, что самая очаровательная девочка в школе – Марышка Филагрович. Я ее едва знаю. А самый умный и начитанный мальчик – это Зигу! Снова он. Всегда так – я могу думать, что он для меня ничего на значит, но он исподтишка снова появляется на моем пути, и я опять схожу по нему с ума. Я ужасно страдаю. Все время плачу, потому что я влюблена.

Ох, Мацек постоянно мне делает комплименты и говорит много чего еще (он это говорит всем), но это совсем другое. И Валдек – это совсем другая история. Когда дело доходит до этого, мне нет дела ни до каких мальчиков, и я остаюсь с Зигу… Снова он… «Надо терпеливо ждать, Бог даст, встретитесь». Да, но когда? Господи, почему не сейчас? Если Ты хочешь свести нас вместе, долго еще ждать? Наши сердца, полные горечи, сожалений и тоски, это переживут? А что, если одно из них разобьется? Тогда и другое не переживет этого. Господи Боже, прошу, помоги!!!

28 декабря 1940 г., воскресенье^[41]

Я грешница? Да! Потому что даже когда я вроде бы близко от чего-то, моя натура вмешивается и не дает мне туда идти и… вот и все… Так получается – лучше быть не могло. Зигу собирается участвовать в концерте! И вообще, мы с ним будем в одной сцене. Это было так здорово! Когда Крела сказала: «Шпигель и Шварцер подойдут лучше всех» и… (какое мне дело до остальных). Итак, мы читаем с одного листа. Ирка говорит, он слушал с восхищением, когда я пела куплеты (я-то думала наоборот, ну да ладно!).

Потом мы пошли в школу. Так получилось, что Лушка его потянула, но Ирка оказалась смышленее, и в результате мы шли с ним, держась за руки. Сначала он ждал, что я возьму его за руку, но я была слишком смущена, и тогда он сам взял меня за руку, ах! Мне казалось, что это была не совсем моя рука. Или нет, она была моя, но ощущения в ней были совсем не такие, как в другой руке. По ней бежала какая-то дрожь, такая приятная, что ах…! До этого, когда он читал свою роль, я глаз не могла оторвать от его прекрасных алых губ, стыдно признаться.

В школе он предложил, чтобы я села с ним, и это было бы здорово! Если только… Если бы только не произошло то, что произошло сегодня. Потому что сегодня, черт побери, я так краснею. (Черт! К черту эту натуру!) Потом он сел со мной, что-то пробормотаял и сказал Лушке, что он ее знать не знает и что мы вместе выступаем. А я, какая идиотка, все испортила, потому что я пересела. Я его разозлила, заставила его начать разговаривать с Лушкой назло мне. Да еще он пригрозил, что не будет выступать: «Слышишь, Рена?» А я сказала, что мне все равно! Что поделать, такая я глупая!!!

29 декабря 1940 г.

Сегодня опять! Только что была на репетиции. Он был великолепен. Сказал, что никто так не поет куплеты, как я, и что он и не знал, что я такая талантливая. Он был такой очаровательный и милый. Мой изумительный Зигу!

31 декабря 1940 г.

Новогодний вечер! Мы показали представление. Я имела огромный успех у публики. За кулисами Зигу снял с меня капюшон и распустил мне волосы. Когда начались танцы, я быстро ушла. Они все правда хотели, чтобы я осталась. Польдек, Рысек, Юлек и Тусек. Но мне не хотелось оставаться, вот и все. Зигу такой замечательный, изумительный, такой очаровательный. Это было так восхитительно. Я все рассказала Норке. Но у них с Мацеком уже все не так хорошо, и она мне завидует. Мне ее жаль. Ничего удивительного, и я ее понимаю. Помнишь, как мне было ужасно плохо по той же причине? Теперь у нее так. Она даже плакала, бедная киска. Я бы, может, и осталась подольше, посмотреть, что будет, но я ушла из-за нее.

Когда я уже собралась уходить, ко мне подбежал Зигу и спросил, пойду ли я с ним завтра на вечеринку. Я сказала, что не танцую, он что-то говорил о приглашении, а Яра сказал: «Нет, нет, она танцует». Так что я иду. Иду, а почему бы и нет, в конце концов, я же ему сказала, что, возможно, не буду танцевать. Ага! Я «відміннa»^[42]. У меня у одной есть все, и т. д. То-то!

Что еще? Сегодня последний день 1940 года. Завтра начнется новый год, который принесет новые сожаления, новый смех (возможно), новые волнения, новые борения. Моя заветная мечта – чтобы бедная любимая мама вернулась. Желаю еще, чтобы были хорошие политические отношения и «кое-что» с Зигу. Пусть будет так, как я описала в финале нашего представления:

 
Уходите от нас печали, слезы,
Приходите к нам, спокойствие и надежда.
Доброй ночи мир, и пусть зима будет доброй —
Это все, о чем я прошу.
 
 
И не надо сомнений, не надо нам черных мыслей,
Новый год начнем с радости мы и смеха.
Будем петь, танцевать и улыбаться друг другу.
Сделай же первый шаг.
 

Хочу, чтобы этот новый год был радостным и счастливым. Добрым ко всем в мире и ко мне тоже.

 
Я бы целый мир обняла,
Каждого, как лучшего друга.
Пусть же все они станут счастливыми
И с улыбкой войдут в грядущее,
И шаги их будут легки.
Пусть и мне любовью откликнется
Этот мир. И мечта исполнится —
Та мечта, что дороже золота.
 

Последний день 1940 года. Последняя страница в дневнике. Встречу новый год на новой странице.

1941

1 января 1941 г., среда

Я пошла на вечеринку. Она прошла так замечательно, кажется, лучше и быть не могло. Я танцевала со всеми. Больше всего с Польдеком и Зигу! Ты слышишь? Надеюсь, весь будущий год будет таким же хорошим, как сегодняшний вечер! Зигу столько болтал, он был такой очаровательный. Мы не слишком хорошо танцевали, но было так приятно. «Виноват», «Я знал, что ты придешь», «Жалко, свет такой яркий» и т. д. А когда Ирка под конец сказала, что она охрипла, он объявил: «Рена тоже охрипла». Ура! «Первый шаг всегда самый важный». Теперь я буду ходить на вечеринки.

3 января 1941 г., пятница

Это было только позавчера! А я с ума схожу, как будто не видела его целый год. Чем ближе мы становимся, тем больше я чувствую, как его люблю. Например, сегодня меня с утра трясет. Как только подумаю об этом вечере, меня охватывает что-то, чего я раньше никогда не испытывала.

Итак, как прошла вечеринка? Все было мило. Какой был самый важный момент? Когда он говорил со мной во время танца? Или когда он меня обхватил рукой, когда я споткнулась во время вальса? Или когда он замечательно улыбнулся и спросил: «Рена, почему ты от меня бегаешь?» Или когда он осторожно вел меня под руку после каждого танца? От него исходил такой удивительный аромат! А когда он дотрагивался до меня… бррр… ах… так здорово! Так приятно, так хорошо! Мы сидели и болтали. Что за вечер.

А Польдеку я тоже нравлюсь? Но я не знала, что я ему так сильно нравлюсь. Он настойчиво добивался, чтобы мы встретились сегодня, он постоянно провожает меня домой, раздражает. Вообще, я ни с кем не попрощалась, а Зигу специально подошел попрощаться. Еле сдерживаюсь.

Сегодня была ужасная метель, снег шел весь день. Но с ним я бы прошла сквозь любую метель, пургу, ураган, ливень – лишь бы с ним вместе. Мой замечательный, мой золотой мальчик, мой возлюбленный. Надо закончить работу, завтра сдавать, а я хочу только видеть Зигу. Я схожу с ума. И при этом я не хочу его видеть, потому что очень боюсь, что что-то пойдет не так и испортит эти прекрасные, сладкие, восхитительные воспоминания.

5 января 1941 г., воскресенье

И? Разве я не говорила, что лучше его не видеть? Я так раскаивалась, но упрямилась. Так всегда бывает – если любишь кого-то, его и дразнишь. Мило поздоровались, а потом он со мной не танцевал, сидел, злился, в плохом настроении, жесткий, в конце концов (О, Боже) любовь тоже может (то есть должна!!!) хандрить.

Сегодня я в постели, нездоровится. О, я так надеюсь, что все сложится хорошо!!! Прошу, Великий Боже! Я вижу, что нравлюсь ему, даже когда он злится.

 

Шестнадцатилетняя

Когда тебе шестнадцать лет,
Ты любишь в людях нежный свет,
 
 
Смеешься, шутишь и поёшь,
Твой мир – на сказочный похож;
 
 
Дневник свой, как скрижаль хранишь,
А мама спросит – ты молчишь.
 
 
Но ей известно наперед,
Что все придет и все пройдет.
 

8 января 1941 г., среда

Снова все хорошо или даже лучше. Ирка уверяет, что Зигу в меня влюблен. Он сказал, что будет из-за меня драться на дуэли с Польдеком. Потому что Польдек влюблен в меня по уши. Он однажды заходил, когда я болела.

Зигу не захотел идти в кино, когда узнал, что я не иду. А сегодня он сказал, что пойдет, и я пойду, так что, может быть, пойдем вместе? Я собиралась пойти на матч (потому что Зигу играет и пригласил меня через Ирку). Я договорилась с Иркой, но когда возвращалась с почты, обернулась и кто-то сказал: «Рена, где ты была? Тебе не стыдно болеть? У тебя высокие резиновые сапоги, а ты все-таки простудилась? Пошли со мной на матч». Пошли и пошли. А я не могла пойти, потому что, черт побери, договорилась с Иркой. Он говорил еще о том о сём, был милый и чудный.

Зигу выиграл матч, я его поздравила. Не могла сдержать беспокойство из-за того, что он может пойти в армию. А Зигу? Зигу был очень этому рад. Потом мы гуляли, шутили, дразнили друг друга, как это делают влюбленные (или так мне кажется). А завтра? Я увижу его на матче! Расскажу тебе еще.

9 января 1941 г., четверг

Сегодня… О, боюсь даже сказать – я ходила на матч. Ничего особенного не было. (Просто один раз мяч попал моему прекрасному, дорогому Зигу в челюсть; так сильно, что он согнулся от боли. Бедный мой, дорогой. Я очень волновалась.) Но после матча! Ох! Мы шли вместе, и я ему сказала, что во время матча очень расстроилась. Он спросил: «Почему?» Я говорю: «Потому». Он настаивает: «Ну почему?» Я говорю: «Просто расстроилась. Оставь меня в покое». «Говори прямо». Он просто хотел, чтобы я сказала: «Потому что ты играл».

Ирка шла впереди нас с Генеком, но Зигу так устроил, что мы отделились. Наконец-то одни! Что нам готовила судьба? Судьба пожелала, чтобы мы увидели Арианку на катке. Мы спустились к катку, а эта малявка решила присоединиться к нам. Но Зигу ничего не сказал. Он был в приподнятом настроении, что-то бормотал на идиш и спрашивал, почему он меня не видел в прошлом году. Еще он спрашивал, когда мы пойдем в кино, и то да сё. В городе меня увидела Гиза и состроила глупейшую физиономию. Потом нас увидел Польдек и, разумеется, не отстал.

Зигу собирается изучать медицину, он сказал: «Рена, что мы будем делать в будущем году? Ты приедешь во Львов, и мы будем вместе учиться». Ура! Ура! Зигу – отличный парень и говорит такие приятные вещи! Если бы только здесь была мамочка – я бы вполне могла считать эти дни самыми счастливыми на сегодня. (Только он немножко озорной, не как другие мальчики – они грубые.)

10 января 1941 г., пятница

Я его люблю, схожу по нему с ума! Сегодня весь день его не видела. Это меня бесит. Если он пойдет завтра в Социалистический клуб, я тоже пойду.

Ирка подарила мне слоника. Она подула на него на удачу мне и Зигу.

10 января 1941 г., воскресенье

Что тебе рассказать? Такое странное чувство, все так тяжело и так отвратительно… Как будто вокруг нас снуют пешки, как будто в темноте светится пара черных глаз.

Видела его сегодня, мы даже погуляли по городу, но это все Ирка, это она устроила. Потом он проводил меня домой, вроде бы по собственному желанию, но опять-таки благодаря Ирке мы остались наедине. Мы оба чувствовали себя разбитыми. Он был вполне вежлив, но чувствовалось, что хотел остаться с Иркой.

Да, сейчас я в таком состоянии, что еле могу держать ручку. Не понимаю, что мне говорят, все забываю, не пишу, а ночью просто ложусь в постель с широко открытыми глазами и думаю… думаю… Мама, как бы я хотела выплакать все глаза с тобой. Мама! Мама! Приезжай!

 
Сетка ворот на широком поле.
Резкий свисток.
Мяч летит, а за ним
Руки тянутся вверх.
Загудели трибуны,
Затряслись цветастые флаги,
Недовольные крики полетели в судью.
Снова – свисток.
Мяч подпрыгивает,
И – гол!!!
 

Я не могу даже говорить о Зигу. Становится дурно, это так ужасно… Мама! Помоги мне!

14 января 1941 г., вторник

Сегодня выступала с докладом. Наконец-то. Всем доклад понравился, в зале было очень тихо, все как зачарованные. Потом Крела что-то сказала, но на самом деле ей нечего было добавить.

С Зигу сегодня все было вполне мило, он меня потом поздравил. Но это не важно, он сказал: «Рена, что ты думаешь? Я получил повестку». Он что-то мне оттуда прочитал, но, поскольку я не поняла, что это, он сказал: «Я женат?» Он рассмеялся, и мы, взявшись за руки, стали подниматься по лестнице. Там меня ждал сюрприз. Они хотели, чтобы я стала президентом литературного клуба. Начали кричать: «Шпигель!» – и по очереди предлагали меня. Зигу тоже назвал меня. Мы проголосовали, и, естественно, я получила большинство голосов. А когда Крела спросила, кого они хотят в президенты, все закричали, что меня. Но это не важно. Зигу был мил, гримасничал, а когда говорила Крела, мы уже почти катались от смеха… И все было бы хорошо, мы бы были наедине и т. д., но, к сожалению, один парень из IXА не оставлял меня в покое. Зигу был в ярости, и я тоже. Зигу вдруг попрощался, что-то пробормотал и ушел… Как обидно! Ну, будем надеяться, что будет еще шанс… нам наконец-то побыть наедине.

17 января 1941 г., суббота^[43]

Я болею уже три дня. Ужасно мучаюсь с этим стихотворением. Ой, какие тяжелые роды, как говорит моя милая мама. У меня есть план, ох! Только что получила два письма от моей дорогой мамочки. Я так счастлива, Господи! Она хочет приехать, моя прекрасная, милая, хорошая мама. Может быть, она приедет. Надеюсь, все сложится.

Сегодня был хороший день. Сегодня Арианка пошла в пятый класс. Письмо от мамы. Кася может вернуться. Что Ирка и Норка скажут о… (о ком?).

21 января 1941 г., среда^[44]

Ах, прекрасная среда! Тогда тоже была среда. Кажется, мне везет по средам.

 
После унылых вторников
Да будут среды веселые!
Да здравствует наша молодость,
А, значит, шутки и смех,
А, значит,
Надежда робкая
На встречу и на свидание,
Прогулки по темным улицам,
И кофе в теплом кафе.
Да здравствует время юное,
Когда на окне заснеженном,
Когда в дневнике исписанном,
Выводишь имя одно —
И носишься с этим именем,
Баюкаешь его бережно,
И с ним по утрам встаешь.
Так здравствуют среды шумные,
И беззаботность крылатая,
И то, что люди, как водится,
Любовью первой зовут.
 

Вечер был в среду и сегодня… Догадайся, потому что у меня перехватило дыхание. Слова готовы выпрыгнуть изо рта. Итак, сегодня… Зигу пришел меня проведать. Он пришел, был мил, очарователен. Он смотрел на меня все время, гипнотизировал взглядом. Я не стала притворяться, что мне плохо. Он провел со мной столько времени и столько сказал. Самое главное, что, когда Мацек спросил: «У кого самые красивые глаза?» Зигу смутился (и я тоже), потом он (мой чудный) покраснел и сказал: «У Рены». Мацек мне подмигнул и наговорил кучу всего о любви. А Зигу был смущен.

Пишется сегодня плохо, потому что у меня краснуха. Вот почему Мацек, Польдек и Зигу зашли. Польдек, я это знаю, очень влюблен в меня. Мацеку, насколько я знаю, я тоже очень нравлюсь, а З. – это загадка, сфинкс.

 
Он подобен Аполлону —
Статный такой,
Благородный,
Он и сфинксу подобен —
Со взглядом первозданным,
С тайной в глазах.
 

Все трое сказали, что, если я не пойду на вечер, то они тоже не пойдут, а я сказала, что хотела бы чувствовать себя лучше и пойти и что они тоже должны пойти.

Они жутко сплетничали про Нору, негодники. Любопытно, что им от нее надо (ногу, чулок, нос). Они какое-то время были в ссоре с Мацеком. Я на него злилась, и сегодня он мне отплатил за этот грех в городе. Мацек добрый, как ангел, мог бы ревновать, но нет.