В тени Холокоста. Дневник Рении

21 августа 1940 г.

И? Конечно, я поехала, навестила тетю в Городенке, а потом проделала весь путь сюда, в Заболотов^[29]. В общем, столько всего произошло, что трудно пересказать. Поэтому начну с начала. Предполагалось, что туда меня отвезет тетя Люся, так планировалось, пока не наступил один очень важный вечер. В этот наиважнейший вечер она должна была нас туда везти, и вдруг нет! Бабушка решила, что она сама нас отвезет. Бабушка, бедная бабушка, она так ужасно страдала в пути, у нее обгорело лицо, а потом она уехала обратно. Жаль, что она уехала, мы хотя бы не были так одиноки. Так одиноки у своего собственного отца.

Но начну с начала! Мы провели три дня в Городенке, Лила была так рада нас видеть! Бедная лапушка. Подумай только, она приходит к каким-то посторонним людям и видит свою мебель… Ту, которой она касалась столько лет, которая стала частью ее и дома. Она возвращается в свою крошечную комнатку, полную остатков от прошлой жизни, ей видятся… теплые, милые, уютные комнаты, зеркало над раковиной, голова задумавшейся девочки на главной полке старого буфета, кусок соли (на дождь и хорошую погоду) и сияющие декоративные подушки (которые сегодня украшаю комнаты каких-то чужих людей). Она все это видит и думает: «О Боже, больше никогда». Да, вот что чувствует Лила, но она ни с кем не будет об этом говорить, кроме меня.

Тициу приехал, чтобы забрать нас из Городенки. Пришлось четыре часа ехать на конной телеге. Я так по нему скучала. Не просто скучала – тосковала. Мне очень был нужен кто-то близкий, о да! Я поглощена этой странной нежностью, когда вижу Тициу, сейчас и всегда. Вообще, я разрываюсь между двумя чувствами. Приехала сюда, и меня сразу охватило другое чувство – какое-то странное отношение мое и Тициу к этому дому и хозяйки дома – к Тициу. И так получилось, что вечером Лила подумала то же самое, и мы стали с ней говорить о том, что здесь что-то не так. Внимание! Если два человека замечают одно и то же, значит, это точно не просто заблуждение или ослышка. О нет! Хозяйка дома очень старается быть вежливой, но у нее ничего не получается. Она точно знает, сколько лет Булчик^[30], она обращается с Тусио, как какая-то феодальная королева со своим самым нищим вассалом.

Тицио купил какую-то ткань, а теперь не может ее найти; да еще какой-то «струмент» плюс наш хохот и ее дурь – в общем, мы решили совершить побег. Да, только так это можно назвать. У нас есть деньги, мы покупаем билеты и едем обратно к тете. Но мне все равно жалко Тициу, моего бедного Тициу, но при этом… что? А мне уже 16, ха-ха-ха! Нет, это забавно! И в таких обстоятельствах этот семейный дом, о котором столько мечталось, эта красная бархатная скатерть, шкаф и маленькие занавесочки с узором из кукол, и все это – Господи, больше никогда. Да, но мне хочется кому-нибудь об этом рассказать. Только тебе… и Лиле… и мамочке. О, мамочка! Мамочка! Мамочка! Выручай!

22 августа 1940 г.

Проплакала полночи. Решила ехать. Жаль Тициу, хотя он все весело насвистывает, но… что? Дети бегут от него, как будто… Я буду чувствовать себя отвратительно. Я ему сказала, чуть не плача: «Я знаю, Тициу, что ты мечтал о лучшем, но это не твой дом». А ночью мне пришло вот что:

 
Безыскусные мои юные сны,
Вы исчезнете так же,
Как мечтания детства?
Бесследно прольетесь слезами?
А ты, нежное солнце
Моих разноцветных надежд —
Нырнешь в темноту?
Что же, если и так.
Плакать не нужно.
Пусть мечты улетают.
В смерти есть своя красота.
 
 
Ветер, хватит трепать мои лепестки.
Разве не видишь, что мне и так нелегко?
Не качай меня, не клони к земле —
Знаю и без того, что такое боль.
Из других материй
Мой тонкий ствол,
Серебристые мои лепестки.
Сердце хрупкое закалилось в огне,
Как стальной, я один стою на ветру —
Непохожий на нежных моих сестер
И на братьев – из теплых летних полей.
Надо мной судьба пошутила – и вот
Темнота вокруг, пустота.
Я расту, как могу, я дрежусь-не гнусь,
Необласканный сирота.
 

10 сентября 1940 г.

Ох! Столько воды утекло в реку Прут в Заболотове. А я должна здесь спокойно сидеть и ходить в школу. У нас учитель математики – красавец Мирус Мох, а я дрожу перед ним, как чучело гороховое. У нас все новые учителя. У нас еще новая одноклассница, Лушка Фишер. Она присоединилась к нашей тройке, которую в классе называют «аристократическая троица». Ее зовут четвертой, для связи. Есть один мальчик, который мне нравится, и Норе он тоже нравится. Хотим пойти на вечер, отчасти чтобы сблизиться с этим миром, – и мы уже сделали один шаг в этом направлении, а отчасти потому, что Ирка не хочет, чтобы мы шли. Посмотрим…

21 сентября 1940 г.

Мы не пошли на вечер, потому что его не было. Но! Но! Мы сделали большой, огромный шаг вперед. В классе спокойно. Но! Что мне до класса, когда мы собираемся создать настоящую команду с мальчиками! Мой такой замечательный! Замечательный! Замечательный! Мой, совсем мой Зиго С. Вместе мы ЗСР^[31] Я его уже сегодня видела! Нора признала, что он ей очень нравится, но она понимает, что это мой тип, она отступилась. У Норы есть симпатичный, милый Натек, а у Ирки Мацек. И? Не знаю, как это пойдет, и на самом деле я не очень уверена в себе.

30 сентября 1940 г.

Кажется, команды у нас в конце концов не получится. Я была ужасно апатична, а теперь каким-то образом возвращается энергия, хотя и медленно. Все это очень странно. Я с ним знакома, но он даже не здоровается. Ирка не хочет. Нора не хочет иметь ничего общего с Иркой. С Норой тоже что-то не так…

В понедельник он ей улыбнулся, и теперь ей не нужен никто другой. Или что-то еще, не знаю. Иногда я чувствую себя ужасно. Ни у одной из нас нет ничего, было больше у меня, а теперь, вроде, у Норы. Она говорит, чтобы я оставила его, потому что он деревенщина… Деревенщина, он, он, он. А Натек – игрок. Эх, жизнь омерзительна! Может она стать лучше? Мамочки здесь нет. Если бы только она здесь была, у меня не было бы столько проблем.

6 октября 1940 г.

Еще шаг вперед. И опять ничего. Перед подъемом на вершину начинает болеть сердце, надо переждать.

12 октября 1940 г.

Сегодня Йом-Киппур, День искупления. Вчера все ушли из дома, я была одна с горящими свечами в огромном бронзовом подсвечнике на столе. Ах, единственный момент уединения. Вернулись все воспоминания, а потом я смогла подумать обо всем, что забывается в повседневной суете, в грохоте, рокоте, плеске проходящей жизни.

Снова я задаю все тот же вопрос, который задавала в прошлом году: мама, когда я тебя снова увижу? Когда я обниму тебя и расскажу обо всем и расскажу тебе, Булуш, как мне жутко?! А ты мне скажешь: «Не волнуйся, Ренушка!» Только ты произносишь мое имя так тепло, так нежно.

Мамочка, я теряю надежду. Сколько еще? Я всматривалась в эти горящие свечи – мама, что ты там делаешь? Ты о нас тоже думаешь, о наших разорванных сердцах?

 
Тот, кого ты замучила, задушила,
Обретает свободу навеки.
Но зачем же ты убиваешь
Так невыносимо жестоко?
Для чего тебе океаны крови
И гнев возмездия?
В твоём списке – имена погибших
В бессчетных войнах,
И в глазах твоих – вечная жажда
Новой крови.
«Больше! Больше! – ты вопишь,
Насылаешь голод, чуму, несчастья,
А у ног твоих сгрудились
Раненые тобою насмерть.
Если кто и выжил случайно,
То остался с разбитым сердцем.
И гора мертвецов растет,
Доставая до неба.
Но и этого мало тебе —
Говоришь:
«Я умоюсь людскою кровью!»
 

Мы видим мальчиков в городе, мы рядом, мы видим Мацека почти каждый день. Только Зиго^[32] и Натек такие далекие. Зигу сегодня шел с нами из школы. Он смотрел прямо на меня. У него такой властный взгляд, я покраснела и ничего не сказала. О, к черту этот характер! Он флиртует с Ишкой, или, может быть, я это придумываю. Во всяком случае, что, если он будет флиртовать со мной? Не знаю. Мы собираемся скоро пойти на вечеринку – мне там будет весело? Скорее Норе, чем мне, поскольку в нее кто-то влюблен. А я ни во что не верю? Разве что, может, Булчик приедет?

19 октября 1940 г.

На этой неделе мы сидели напротив друг друга в Русском клубе. Он уставился на меня, я уставилась на него. Когда я отвела глаза, чувствовала на себе его взгляд. Потом, когда он сказал мне пару слов, я стала сходить с ума, полная надежд. Я почувствовала, как будто сбывается сон, как будто тот кубок был прямо у моих губ.

Но пока что кубок еще далеко. Многое может случиться до того, как губы коснутся губ. Столько может произойти, что не даст им соприкоснуться. Я никогда еще не была так близко к ощущению настоящей любви, потому что моя жертва в самом деле смотрит на меня и говорит пару слов, а потом обнимает Ишку. (Между прочим, Голендер женится!! Ну и ну!! Он меня больше не интересует. И никогда не интересовал.)

Сегодня в историческом клубе Норин Натек все время с ней болтал, смеялся и был очень учтив. Ох! Ей гораздо лучше, чем мне! Я завидую Норке! Я имею в виду, что хочу, чтобы таким же был Зиго. Дай Бог! Мама! У меня сложился такой алгоритм:

 
Любишь ты или нет —
Горестей не избежать,
Слез тебе не сдержать —
Любишь ты или нет.
Будет тебе и дом,
Будет тебе и даль,
И большая любовь,
И большая печаль.
 
 
Любишь ты или нет —
Горестей не избежать.
 

Сегодня я написала много приятного в Норкин дневник.

Сегодня в школе объявили конкурс на тему «Неучебный день». Мой дорогой Дневник, я так хочу выиграть. Пожалуйста, помоги мне. Попробую разные варианты.

 
Неприметный, неяркий – их тысячи было.
Этот день начался с предрассветного неба.
А потом просветлел, засиял понемногу —
Бирюзовым и персиковым цветами.
На восток и на запад, на юг и на север —
Побежал этот день по дорогам и скверам,
Только в школу никак не хотел торопиться
И, как птица, летал перед окнами класса —
День смеющийся шуткам и плачущий горько
Над тетрадкой, в которой огромная двойка,
День бегущий за поездом в город красивый,
День в работе без продыха, без перерыва,
То спешит – раскраснелся от края до края,
То на время посмотрит, минуты считая,
На заводе – стрелой пролетает, а в школе
Проползает улиткой – быстрее бы, что ли!
То он с нищим смеется – «Да ну их, печали!»,
То он с парочкой в тёмном сидит кинозале,
То разложит коллекцию марок почтовых,
То к поклонникам выйдет в ботиночках новых.
Он в зените: за ним побегут без оглядки,
Только юный позабросит тетрадки,
И наступит на пятки —
Ему —
Обычному уходящему дню…
 

Попробую по-другому. Может, выиграю.

 
Школьный выходной
Из предрассветных сумерек
Опустился на землю —
Звонкий, щебечущий,
Радостный
Крылатый день…
В каждом окне и в каждом взгляде
Засияло раннее солнце.
Но миг – и погасло.
И только волнение и усталость,
Только тень от него осталась.
Был этот день или приснился мне?
 

23 октября 1940 г.

Неделя конкурса, так что я о нем думаю больше, чем о Зиго. Натек добивается Норы. Мне с ним не очень повезло, но если провалится все остальное, у меня всегда будешь ты!

 
Девушка смотрит в зеркало,
Вздыхает и говорит:
«Мне бы губы поменьше,
Глаза побольше —
И нос другого размера!»
Глупенькая, ну что ты,
Разве не понимаешь:
Хоть ты богиней греческой
Станешь, а не изменишь
Путь, и судьба останется.
Жизни твоей плевать
На пухлые губы, на маленькие глаза
И на нелепый нос!
 
 
«Свет мой, зеркальце, скажи,
Да всю правду расскажи…»
 

24 октября 1940 г.

 
Почему же мы так торопимся
И отсчитываем недели —
От субботы к субботе —
Дождь ли, засуха или метели —
Все быстрее, быстрее.
Позади остаются счастье и слёзы,
И минуты безделия, и работа.
За субботой – суббота, суббота.
Ну куда же мы так торопимся,
Что мы ищем, будто слепые,
У предела последнего,
В тумане грядущего —
Не мечту ли, давно позабытую,
Несбыточную,
Шестнадцатилетнюю?
Мы бежим – убегаем,
Спасаясь от призраков ночи,
Дни короче становятся,
И недели – короче,
Мы бросаем их в черную бездну
Равнодушно, не глядя,
Остановка для нас – бесполезна,
Передышки не надо,
Мы боимся, что если встанем,
То незаметно, незримо,
Жизнь без нас пронесется —
Мимо, мимо.
 

6 ноября 1940 г.

Что за день сегодня – не знаю, смеяться, или плакать, или кричать, правда, не знаю. Больше хочется плакать… Этого бы не случилось, если бы я с тобой встретилась три часа назад и все бы тебе рассказала, как я уже все решила. «Сегодня иду на вечер (была не была), знаю, что не буду танцевать, и знаю, не буду пользоваться успехом, а Нора, возможно, будет, но это меня нисколько не волнует». Должна была тебе об этом рассказать, но нет, не рассказала. Когда я ушла с вечера, готова была расплакаться.

Но da capo^[33], внимание! Я пошла на вечер, и – сюрприз, сюрприз – прямо перед ним я узнала, что заняла первое место в конкурсе и что я получу сочинения Мицкевича! Моя изумительная мечта! Дорогой Дневник, это ты помог мне. Мой один-единственный и всегда такой преданный!

Итак, я прихожу на вечер, и Мачек говорит мне об этом по секрету. Зигу меня поздравил и говорил со мной и только со мной. Потом нежданно-негаданно меня награждают за оценки, за выпуск газеты и за стопроцентную посещаемость.

Зигу просто красавец. Во мне снова всколыхнулись все мои надежды. Потом директор особо торжественно объявил победителя конкурса. Мне хлопают, меня поздравляют. Крела отправит заметку в Киев, в «Glos Radziecki»^[34], она еще напишет в школьную газету. И она, Крела, которая всегда всем недовольна, даже она меня похвалила. О, вот это триумф.

Потом я пошла на этот злосчастный вечер. Меня пригласил Цукерман, а я сказала, что не танцую, он извинился. Потом Майор, мне не хотелось, так что я стояла там одна, а Норка танцевала. Я ушла. Я шла по мокрым улицам, стараясь не разрыдаться. Я думала: «Сегодня вечером я выиграла на духовном уровне, но проиграла в жизни». Поклялась никогда больше не ходить на вечера. Так нет, я пойду! Так или иначе. Мне надо победить и на этом, другом поле. Даже если моя душа проиграет, пусть победит жизнь!!! Поверь, это будет трудно и безрадостно. И снова, в сотый раз я думаю, что мне надо пропеть про себя эту грустную песню о моем бедном, осиротевшем сердце.

 
Мама, почему ты не рядом?
Так много дорог между нами,
Так много дней.
Ты тоже плачешь. Я знаю.
 
 
Почему так случилось?
Для чего мне так много слез?
Я вспоминаю прошлое, мама.
Твои нежные руки.
 

Мамочка! Почему тебя нет здесь сегодня со мной, ты могла бы увидеть мои успехи и порадоваться за меня (я знаю, как бы ты была рада). Почему я не могу выплакать свое сердце в твоих объятиях?

Я написала стих для классной газеты, почему бы и нет?

 
Кровь стучит в висках,
Марш идет —
Раз – два!
Красные знамена впереди.
Шагают люди радостно
По площадям и улицам,
Все новые и новые —
Все больше, больше их.
Лавине путь
Не преградить
И не остановить.
Не устоит привычный мир,
И рухнет он со стоном.
А марш идёт, а марш несет
Багряные знамена.
 

7 ноября 1940 г.

Послушай, ты не знаешь, это хорошо – иметь любовника? Что ты думаешь. Мне сегодня пришла эта мысль! Знаешь, терпеть не могу, когда говорят о своем будущем.

 
Лавине путь
Не преградить
И не остановить.
Не устоит привычный мир,
И рухнет он со стоном.
А марш идёт, а марш несет
Багряные знамена.
 
 
Я не хочу утешать больных
Или обиженных —
Мне и самой не просто.
Вот бы и не было вовсе
Всех этих горестей,
Трудных вопросов.
Пусть бы заботились матери
О младенцах,
Пусть бы вещали министры
В министерствах,
 
 
Пусть бы летали летчики
И плавали моряки —
В мире, где нет войны,
Где радостны и легки
Люди.
И пусть я буду
Счастлива и любима.
Пусть вечно
Пишу стихи.
 

9 ноября 1940 г.

Я пошла гулять с Зигу. Конечно, не одна, была целая компания. Могла бы пойти на Иркину вечеринку. Зигу там будет. Танцевать не буду, но пойду.

12 ноября 1940 г.

Только несколько слов, потому что уже поздно. Я получила приз, ура! Ура! «Дети» Яна Бжозы^[35]. Я почувствовала себя такой важной, было так приятно. Жалко, Булуш этого не видела. Я должна сделать по книге доклад 24 декабря. Мамин день рождения… Ты будешь здесь со мной, мама? Меня еще отобрали в комитет по вечеру, посвященному Мицкевичу. Потом о нем расскажу. Зигу иногда меня поддразнивает, но сегодня он очень мил. В субботу иду на вечеринку к Ирке. Он там будет! Если я не хожу по вечеринкам, я и не хожу! Там он будет, вот в чем дело!!!

18 ноября 1940 г.

Сегодня я зачарована фильмом. Может быть, потому что я довольно давно не была в кино, а может быть, потому что я как-то погрузилась в эти образы, людей, виды, события. Да, в нем я увидела некоторые свои мечты и именно поэтому мне понравился фильм «Молодой Пушкин»^[36]. Я очень люблю Пушкина, он – мой герой. Достать бы где-нибудь его фото^[37]. Потому что, знаешь, я меняю весь план и начинаю думать, что в конце концов, может, лучше быть знаменитой, чем счастливой. Быть поэтом, как (не Конопницкая), а… как Пушкин!!! Теперь я могу сравнить его юность со своей. Ясно, что ему не везло с женщинами. Жаль, что он умер, – я бы пожала ему руку.

Когда Пушкин был в лицее, он вообще не занимался. Он ходил на свидания, с другими ребятами ходил на прогулки при луне благоухающими (даже в фильме) ночами, рвал белые водяные лилии для своей возлюбленной. Он томился, мечтал, любил… Разве мир не был к нему расположен, и мог ли он не стать романтиком? Прекрасно, прекрасно – уродливая обезьяна! Пушкин! А имя! Его произносят с благоговением.

Но такой знаменитой я никогда не стану. Я как бездомная уже четыре года. Все, что я вижу, – это серые, битые булыжники и растрескавшиеся иссохшие губы. Я не вижу неба, потому что небо – это заплесневелый пыльный лоскут облаков. Все, что мне видно, это пепел и сажа, которые забивают горло, разъедают глаза, не дают дышать. На улице я вижу людей, похожих на острые камни, которые постоянно крушат кирками и перемалывают в колючую пыль в жестких, огрубевших пальцах. Никакая революция никогда с этим не справится. Ничто не справится… Потому что всегда останутся люди с бархатными голосами и изнеженными руками, те, кто ведет гладкую, как шелк, удобную жизнь, они всегда будут… А мне все равно, ненавижу революцию, я – обычный человек (флегматик) – не выношу неистовую толпу, так что пусть лучше все остается как есть. А ты, Пушкин, чего ты хотел?

 
Видишь – прежнее рушится.
Видишь? Новое смотрит смело.
Только не верю: фальшиво оно —
Красное это. И белое.
 

18 ноября 1940 г.

Кажется, мой роман закончился. Какой глупый, грубый, наглый идиот. Ему нравится играть со мной. И за все это я должна сказать спасибо своему дорогому другу Тусеку. Какая зараза, черт побери! Но знаешь что? Он не заслуживает того, чтоб я о нем писала. Конечно, буду мстить, придумаю как. Будет еще один поэтический вечер, о, я так его жду! Ты мне снова поможешь?

 
Я еду к тебе,
Я в пути!
И поезд по рельсам стучит – стучит,
Ныряет в туннели, бежит по мостам,
Проносится по городам.
Не знает он отдыха – скорость высокая.
И рельсы блестят,
И дорога далекая.
 
 
Зеленый и красный,
Коричневый, синий —
Смешались цвета воедино.
Ночные огни бесконечно горят —
Разбросаны наугад.
Я слышу гудок паровоза победный,
Я еду к тебе —
И я скоро приеду!
 

20 ноября 1940 г.

Сегодня день отмщения. Я написала ему оскорбительный стих. Он разозлился. Теперь оставит меня в покое. Я его не выношу. «Рифмоплет» – вот как он меня сегодня назвал. Теперь будет еще хуже, он… Хорошо бы умереть! Знаешь, иногда все это так глупо, и так важно. У меня всегда будет так: «Я никогда не узнаю, что такое счастье». Боже милостивый, прошу Тебя, пусть это не станет пророчеством. Мне так скверно, так скверно… очень скверно.

24 ноября 1940 г.

Сегодня была в театре. Все сказали, что я умница. Но Зигу там не было. Теперь я проявляю полное безразличие, он удивляется, злится, что-то мне говорит, а я – ничего. (Нора говорит, что это только начало.) А я говорю только: «Кто знает!»

Норин Мацек живет на пятом этаже. Она туда постоянно пялится.

 
Золото рассвета,
Темнота ночная.
Почему целый мир между нами?
Я не знаю.
Почему так опасна и глубока
Разделившая нас река?
 

28 ноября 1940 г., четверг

Завтра открытый урок математики, я безумно боюсь. В последние дни у меня какое-то странное ощущение в отношении Норы. Чувствую жуткую фальшь. Как только она замечает, что З. мне хочет что-то сказать, специально вмешивается. Да, это все из-за Валдека. Вообще, она очень темпераментная и капризная, и я, слава Богу, видимо, больше не отвечаю ее требованиям. Она так радовалась, когда стали говорить, что ей нравится З. Ей это нравилось, хотя она знала, что это не так. Ха, ха, ха!

30 ноября 1940 г.

Урок закончился. Все прошло очень хорошо, я была готова. Я в газете. Начинаю выпадать из любви к Зигу, поскольку от него никаких стимулов. У Норы растяжение в коленке. Я про это написала статью и еще стих. Запишу его для нее. В конце концов, с Норой все не так уж плохо. Я его создала, и я его запишу. Хотелось бы его увидеть в «Мы пишем»^[38]. Что-то со мной не то!