Buch lesen: «Мир православный (национальная идея многовекового развития России)», Seite 27
Что касается частных предприятий. Всё до банальности просто. Национальная экономика с точки зрения государства – это одна семья. Если бестолковому сыну или дочке необходимо отдавать долги и в случае их невозврата собственность семьи (неважно, кто в какой квартире живет) будет потеряна навсегда, то очевидно, что глава семьи, если не даст ребенку взаймы, окажется полным идиотом. Также будет логичным, если после предоставления займа отец потребует переписать квартиру на себя (для исключения повторения аналогичной ситуации) и, кроме этого, попросит маму следить за этой квартирой (сделает дубликат ключей), чтобы в ней дружки-алкоголики не собирались. Очевидно, что государство может привлечь заём по более низкой ставке, чем бестолковые «дети» (в нашем случае коммерческие предприятия вне зависимости доли государства в их акционерном капитале). В этом случае идет явная экономия бюджета семьи. Всё достаточно логично. В экономике аргументов для воплощения в жизнь данной схемы гораздо больше – рабочие места и общее развитие страны. Если компания становится банкротом: люди на улице, пособие по безработице, депрессия, снижение выпуска продукции… революция. Я умышленно перескочил через некоторые причинно-следственные связи, но в конечном итоге дело может закончиться подобным образом. Это с позиции государства. С точки зрения частного предпринимателя, который не имеет отношения к данной истории, всё, естественно, неправильно. Можно рассуждать дальше. Экспортеру сырья это на руку, так как сложившаяся ситуация приведет к существенной девальвации рубля. Издержки уменьшаются, а выручка не изменяется (при прочих равных условиях). Импортер будет явно на стороне государства, так как девальвация и безработица будут снижать его прибыль (уменьшение доходов (безработица) и рост цен на продукцию). Одним словом, таких категорий множество. Именно поэтому я искренне убежден, что российская экономика обречена на развитие в рамках государственного капитализма. Я всё чаще думаю о руководителях СССР (до Горбачева), которые держали экономику закрытой. Одна из причин – невозможность в долгосрочном плане обеспечить население импортом. Пример очень простой. Импорт товаров в 2007–2008 годах – 230–290 млрд долл. Понятно, что процентов 30 % – лжеимпорт, но всё же. Добавляем сюда услуги – 59–76 млрд долл., где, по моим оценкам, также присутствуют незаконно выведенные средства. Получаем по итогам 2007 года не менее 190 млрд долл. и 240 млрд долл. в 2008 году. А какой же был экспорт в СССР до 1974 года? Не более 21 млрд долл.; в 1980 году – 50 млрд долл.; в 1990-м – 90 млрд долл. До 2003 года объём товарного экспорта не превышал 110 млрд долл. Сюда также необходимо добавить внешние займы (их надо обслуживать), и получится вообще удивительная картина. До Горбачева долги были незначительными, а в 1998 году внешний долг насчитывал около 140 млрд долл. В настоящий же момент – 540 млрд долл. Даже если учитывать инфляцию, то очевидно, что российская экономика не могла себе позволить импорт в принципе. Отсюда и закрытость. Выводы делайте сами. Очевидно, что мир изменился и полностью держать экономику страны закрытой – полная глупость. Соответственно, нужны базовые решения, позволяющие пользоваться благами глобализации (они очевидны), но при этом не делать системных ошибок, которые в конечном итоге обходятся очень дорого государству в целом.
– Да, всё не так хорошо, как думалось. Какой выход?
– Создание Национального экономического совета. В этом случае нельзя будет всё списывать на «неуловимого» Джона и происки врагов, которые, между прочим, находятся в том числе и на территории страны.
– Из приведенных данных отчетливо видно, что экономическая политика последних десятилетий не совсем верная.
– Это мягко сказать. Я не могу ответить на вопрос, почему руководители страны не пытались изменить ситуацию. Вопросов очень много, и наиболее серьезные – к М. С. Горбачеву и В. В. Путину. К первому – зачем отдал валютные потоки в частные руки и при этом частично открыл границы? К В. В. Путину – почему не воспользовался благоприятной ситуацией, когда всё, о чём я говорил выше, можно было осуществить в спокойной обстановке, особенно во второй срок правления? В настоящий момент есть шанс двум политикам войти в историю в качестве великих реформаторов. Классическая связка: плохой – хороший полицейский. Кто время упустил – тот, естественно, плохой. На ком текущая ответственность – тот хороший. Есть уникальная возможность изменить ход событий на ближайшие пятьдесят лет и вывести российскую экономику на соответствующий уровень. Конечно, для этого необходимы кардинальные решения, особенно в области валютной политики.
– Затерялся Б. Н. Ельцин.
– Никуда он не затерялся. Он уже в истории. Практически мало кто понимает его историческую миссию.
– И какова же была его миссия?
– Избежать крови при переходе от одной системы к другой. При этом сохранить целостность страны. Он с данной задачей справился на 100 %. С точки зрения экономики у него не было возможностей что-то кардинально поменять. После смерти первого президента России я дал оценку его деятельности в одном из номеров журнала. Несмотря на различные нюансы, у него не было стратегических ошибок.
– В журнале опубликованы ваши письма руководителям страны, в которых вы предупреждали о грядущих экономических сложностях, с которыми страна столкнется в последнее время. Была ли реакция со стороны адресатов? С вами кто-то связывался для более подробного изучения вопроса, касающегося в конечном итоге безопасности государства?
– На мое первое письмо (отправленное 27 адресатам) я получил три официальных ответа. Отозвались Счетная палата, Совет Федерации и Комитет Государственной Думы по безопасности. Мог быть еще один ответ из ФСБ, но на вопрос, нужен ли мне официальный ответ, я сказал, что не нужен. Более объемный ответ был получен из Государственной Думы (переправили ответ ЦБ РФ [направили им запрос]). Мне бы не хотелось в очередной раз ставить в неловкое положение руководство ЦБ (ответ опубликован), так как всё, что хотел сказать, я им сообщил. Самый лучший рефери – это время. Я говорил: вы допускаете стратегические ошибки, они говорили, что всё нормально, тем самым вводя в заблуждение руководство страны. Сейчас всё встало на свои места. Вывод может сделать каждый. Для меня до сих пор загадка, почему они не видели того, что было очевидным? Думаю, что фразой «экономическая близорукость» вряд ли можно объяснить их полное бездействие.
Что касается Совета Федерации и Счетной палаты, то, судя по ответам, они полностью разделяли мою озабоченность.
– У вас было еще одно любопытное письмо, адресованное Владимиру Рудольфовичу Соловьеву. С его стороны была ли реакция? Он его получил?
– Не знаю. Письмо было отправлено на его личную электронную почту. Справляться о получении я не стал, так как посчитал это не совсем корректным. Основная цель письма была не в ответе конкретно Владимиру Соловьеву и не в доказывании того, что, прежде чем говорить в прямом эфире о наличии ученой степени, необходимо изучить некоторые финансовые вопросы более пристально. Мне хотелось еще раз поднять вопрос о проблеме внешнего долга страны, который просто чудовищный. А по словам Владимира Рудольфовича, «несущественный». Кроме этого, указать на то, в какой последовательности будет происходить ухудшение экономической ситуации в России (так всё и произошло). С моей стороны это была очередная попытка донести до людей, которые отвечают за решения, что необходимо в срочном порядке принимать экстренные меры. Я до сих пор не могу понять, почему наверху не видели простых вещей.
– Почему вы с иронией относитесь к людям, которые кичатся своими заслугами, в данном случае наличием ученой степени? Сами-то вы тоже к. э. н.
– Вероятнее всего, здесь нет ничего личного. Это общая позиция по отношению к людям, имеющим ученую степень, но не занимающимся научной деятельностью. Возможно, это связано с девальвацией данного звания. Если быть откровенным, то я себя не могу назвать полноценным ученым. Всё относительно. Возможно, мне есть с чем сравнивать. Мне довелось общаться с настоящими учеными, которые посвятили жизнь изучению того или иного вопроса. Глубина знаний предмета исследования у них настолько велика, что ты рядом с ними просто пионер. При том что в моей диссертации были новые идеи, которые прошли апробирование на практике. Одним словом, была новизна в предмете исследования. Помню забавный случай, связанный с данным вопросом, который серьезно повлиял на мое отношение к ученым степеням. После присвоения ВАК звания к. э. н. (в 32 года) я решил форсировать события. В течение следующих двух лет выйти на защиту докторской. Когда я поделился своими планами с серьезными учеными, то был издевательски осмеян. Фразу, которая была произнесена, я запомнил на всю жизнь. «Сынок, если ты не хочешь, чтобы над тобой смеялись настоящие ученые, то раньше 45 лет даже не думай выходить на защиту ученой степени доктора экономических наук. Существует лишь несколько предметов исследования, в которых человек может претендовать на столь высокое звание в столь юном возрасте: физика, математика и химия. Всё остальное это "дешевые понты", которые ничего не стоят». Считаю, что эти слова совершенно правильные. После того случая на людей, которые по нескольку раз в течение короткого промежутка времени напоминают всем, что они имеют ученую степень, я смотрю с усмешкой. Быть ученым – это большой труд, за которым стоят годы исследований, на которые тратятся не менее 7–10 часов ежедневно. Всё остальное – пижонство и тщеславие.
– Если я вас правильно поняла, то до докторской еще далеко?
– Да, вы всё правильно поняли, но если будет время, то постараюсь выйти на защиту докторской в 2010 году. Где-то в 38 лет. Причина одна: есть что предложить, особенно с учетом сложившейся экономической ситуации в стране. Но всегда необходимо помнить народную мудрость: мы предполагаем, а Бог располагает. Время покажет.
– Предлагаю на время отвлечься от макроэкономики. Что можно сказать о журнале «Портфельный инвестор» как о проекте в целом? С точки зрения рентабельности насколько журнал эффективен? Текущее состояние дел находится в рамках прогноза?
– Если говорить о проекте в целом, но в настоящий момент мы находимся на первом этапе. Причина одна – недостаточный платежеспособный спрос, который позволял бы развивать издание. Другими словами, расходы превышают доходы, так что с точки зрения рентабельности выпуск журнала является убыточным мероприятием (при существующих издержках). В настоящий момент работаем в направлении изменения издателя журнала. Если нам это удастся, то экономия на расходах может составить до 80 000 долл. Сейчас для нас главное – чтобы журнал выходил.
– Текущее состояние дел – это ошибка менеджмента? Или продукт не востребован? Или какие-то другие причины?
– Основная причина всё же в недостаточной востребованности журнала в том виде, в котором он существует. Всё идет именно от этого. Есть два основных направления развития печатного СМИ. Первый – значительные деньги и «ширпотребовская» тема. После раскрутки журнала появляется тираж (рекламные площади), который продается рекламодателям. В нашем случае бюджет должен был составлять не менее 5 млн долл. в течение трех лет. Этого достаточно для реализации 4050 тыс. экземпляров в месяц. Второй путь несколько проще, он менее рискованный. Есть пул рекламодателей, готовых платить за конкретную аудиторию конкретные деньги. Расчет идет от дохода, который известен. Все остальные варианты являются сверхрискованными и состояться могут в основном за счет уникальности продукта.
Запуская проект с бюджетом в 1 млн долл., я рассчитывал именно на уникальность продукта. Кроме этого, у меня был козырь. Я знал, что будет с финансовой ситуацией, и в течение последних двух лет предупреждал об этом. Когда вокруг говорили, что всё будет хорошо, я придерживался совершенно другой позиции. Я предполагал, что, когда жизнь докажет мою правоту, люди начнут более активно спрашивать именно наш продукт. Мне казалось, что это логично. Однако в настоящий момент это практически не ощущается.
Сегодня я могу сделать окончательный вывод: мне не удалось убедить читателя, что журнал нужен именно ему, что внимательное изучение статей позволяет решать ряд стратегических задач: получение достоверной отфильтрованной информации; альтернативное мнение по широкому спектру вопросов; повышение финансовой грамотности и др.
Основной аргумент читателей, которые, как правило, не погружаются в материал, – журнал очень сложен для восприятия. Много цифр, таблиц, графиков. Нужны готовые решения. Естественно, я с этим не могу согласиться, так как готов обосновать каждую страницу размещенного текста. Прочтение журнала требует определенных умственных усилий, это действительно так. Если мы хотим, чтобы у нас начались перемены к лучшему (в семье, стране, компании), то нам надо больше знать, соответственно, усиленно «работать головой».
Считать это ошибкой я, естественно, не могу, так как уверен, что нужно делать только первоклассные продукты, которые позволяют индивидууму развиваться (в широком плане). Если вернуться на несколько лет назад, то, хотя мной потрачены существенные финансовые средства, я бы в основном делал всё то же самое. Единственное, больше рассчитывал бы на свои силы, а не на пустые обещания помощи.
– Всё же перспективы у журнала имеются?
– Конечно имеются. По большому счету, при определенном стечении обстоятельств, это второй «Форбс» и первоклассный бренд. А весь проект в целом – это новый финансовый холдинг, включающий в себя издательский дом (журнал, газета (электронная), книги, диски, выход англоязычной версии журнала и др.); образовательный центр; управляющую компанию; клуб и др. Возможно, для сохранения журнала придется продать проект в целом. Главное – чтобы люди, которым это необходимо, могли получать информацию. Уже сейчас мы ведем переговоры с издательством о выпуске серии книг под общим названием «Библиотека журнала "Портфельный инвестор"». По моим прикидкам, под данным брендом может выйти не менее 50 книг. Первые семь готовятся на основе публикаций в журнале.
– Если это настолько перспективно, то не проще ли привлечь финансирование?
– Привлекая финансирование со стороны, ты берешь на себя определенные обязательства. В настоящий момент я считаю нецелесообразным принимать на себя риски в размере нескольких миллионов долларов. Это может себе позволить инвестор, для которого данная сумма является венчурным финансированием, с одной стороны. А с другой стороны, он должен внутренне понимать необходимость повышения финансовой грамотности российского населения. Мало того, он должен понимать, за что в конечном счете он платит.
– А вы понимаете, за что?
– Думаю, что очень близок к пониманию. Если брать меня, то это отдельная история, которая выходит далеко за рамки создания журнала. Слишком много было факторов и фактов, которые подвигли меня на создание и выпуск журнала именно в этот период времени. Порой даже мистические.
Возможно, всё дело в том, что до 90 % денег я заработал на фондовом рынке. У меня по этому вопросу сформировался некий комплекс. Конечно, нельзя считать доходы, полученные за счет операций с акциями, деньгами, заработанными неэтичным способом, но сомнения у меня были. Поэтому деньги, потраченные на проект, – есть некая оплата неких счетов. В настоящий же момент я полностью убежден, что ничего никому не должен. Как смог, я донес до широких слоев населения алгоритм получения прибыли на фондовом рынке, предложил путь развития для страны (в области экономической политики), предупредил за год, что, вероятнее всего, произойдет на финансовых рынках. Кто-то воспользовался, кто-то нет, но это уже не мои проблемы. Я сказал, как, что, где и когда. Потратил личные деньги, чтобы донести информацию до максимального количества народа. Всё остальное – это проблемы другого порядка, на которые я не могу повлиять в принципе.
– В вашей биографии есть момент перемещения из одной точки страны в другую. Объясните, пожалуйста, какой был смысл ехать учиться в мореходное училище во Владивостоке, когда вы жили в Крыму? Неужели в Крыму не было мореходных училищ? Или это романтика?
– Действительно, на первый взгляд очень странно, проживая в Крыму, ехать за 10 000 км во Владивостокское мореходное училище. Но есть маленькая деталь – полное название училища, которое звучит так: Владивостокское мореходное училище для моряков загранплавания. Но если серьезно, то причин было несколько. Первая – осуществление безрисковой сделки. Поступление в училище являлось второй попыткой. Первая закончилась неудачно, когда я пытался поступать в Ростовское мореходное училище (двойка за диктант). Если я не ошибаюсь, то конкурс был в районе 4–5 человек на место. Владивосток – это вторая попытка стать моряком. Всё дело в том, что на специальность «механик» принимали без экзаменов, если в аттестате нет троек. Поэтому для меня это была безрисковая сделка.
– Вы ведь закончили по специальности «радиотехник»? При чём тут специальность механика?
– Всё очень просто. Для гарантированного попадания в училище документы были поданы на специальность «механик». В дальнейшем, разобравшись с ситуацией на месте, я забрал документы с одного факультета и направил их на другой (радиотехнический). Первоначальный замысел был именно такой, но предполагалось, что я это осуществлю уже во время учебы.
– При смене факультета вам всё же пришлось сдавать экзамены?
– Нет, экзамены я не сдавал, так как при переходе на другую специальность я приемной комиссии предложил использовать аттестат за девять классов, в котором средний бал составлял 4,85 (считается отличник). Мнение членов комиссии разделилось, но, учитывая нюансы (товарищ прилетел за 10 000 км поступать именно в данное училище плюс различные спортивные достижения: разряды, первые места на соревнованиях и т. д.), решили сделать исключение.
– Хитро, конечно.
– Я бы назвал это реализацией сильного желания поступить в мореходное училище на конкретный факультет и умением договариваться (в хорошем смысле слова). Именно из-за этого умения в те годы мне часто приходилось быть переговорщиком по улаживанию различных ситуаций.
Вторым важным моментом был комплекс ребенка родителя, занимающего определенный пост. Дело в том, что в школе у меня было своеобразное поведение. Учителям я говорил всё, что думал. Заступался за тех, кого незаслуженно могли оскорбить, как правило, это были ребята, которые не очень хорошо учились, но при этом вполне приличные подростки. Многие преподаватели закрывали глаза на то, что я читал художественную литературу на уроках, естественно, не слушая объяснений учителя. Когда меня спрашивали, почему я не слушаю преподавателя, я отвечал, что уже знаю это. Конечно, меня вызывали к доске и просили рассказать, что учитель объяснял. И мне приходилось доказывать, что я это уже действительно знаю.
– Откуда вы это знали? Были второгодником?
– Ирония здесь неуместна. Как откуда? Из учебника, естественно. У меня была особенность приблизительно на четверть вперед изучать предмет, как правило, это были математика, физика, история, география, труд (шутка). Я искренне не понимал, зачем пол-урока рассказывать то, что подробно написано в учебниках. Вполне логично было бы сказать ученикам: прочитайте страницы такие-то, завтра, в случае если что-то будет непонятно, обсудим. У меня даже был период, когда я всерьез задумывался окончить школу на пару лет раньше. Но разум восторжествовал. Я решил, что лучше будет, если я спокойно, никого не раздражая, буду читать художественную литературу, сидя на задней парте. Бывали, правда, дурацкие ситуации, когда во время урока я не мог сдерживать смех, читая некоторые эпизоды. Мне делали замечания. Я искренне считал, что это нормально.
– Получается, что вы были одаренным ребенком?
– Абсолютно нет. Вполне обыкновенным ребенком со средними способностями. Память так себе. Скорее всего, система образования была рассчитана на средний уровень, с учетом возможных пропусков занятий (по болезни, это частая причина, особенно в Москве – сужу по своей старшей дочери), а я не болел, уроки не прогуливал, читал очень много, поэтому учеба давалась мне достаточно легко. Вместе с тем были предметы, которые мне не нравились в принципе: химия, биология, русский язык. С русским языком у меня вообще проблемы. Я бы сказал, что-то противоположное врожденной грамотности. Вероятнее всего, это нелюбовь к деталям, мелочам.
Вернемся ко второй причине моего перемещения на столь дальнее расстояние. Я жил не тужил. В один прекрасный момент (точно не помню причину, возможно, кто-то сказал) мне показалось, что отношение ко мне – это отношение к должности моего отца (последние несколько лет до пенсии – старший следователь по особо важным делам Крымской области с еженедельным пятнадцатиминутным выступлением по местному телеканалу). Типа, тебе всё можно потому, что твой папа – большой начальник. Немного поразмыслив, я вбил себе в голову, что, наверное, это так и есть. Какой выход? Естественно, уезжать туда, где тебя никто не знает, и добиваться всего самому. Что и было сделано. Одним словом, совместил приятное с полезным.
Заканчивая тему мореходного училища, могу отметить, что лучшей школы жизни придумать невозможно. Если бы у меня был сын, я обязательно отправил бы его учиться за тридевять земель именно в мореходное училище. Конечно, сейчас всё по-другому, но думаю, что базовые вещи остались. Вероятнее всего, со временем напишу книгу об этих незабываемых четырех с половиной годах учебы. Один сплошной анекдот.
– А как вы оказались в Москве?
– Вероятнее всего, это судьба. Когда я был после первого курса в отпуске в Крыму, то встретил девушку из Москвы (14 лет, отдыхала с мамой на море). Через два года она стала моей женой. После окончания училища в 1991 году я вынужден был переехать на постоянное место жительства в Москву.
– Во сколько же лет вы женились?
– Мне было 18 лет, и учился я на третьем курсе. Жена оканчивала среднюю школу. Вообще, это была необычная история, но я не думаю, что она интересна читателям.
– Вы говорите, что были вынуждены переехать жить в Москву. Получается, особого желания перебраться в столицу не испытывали?
– Насколько я помню, нет. Я не понимал, что буду там делать. Ни одного знакомого (кроме жены и ее мамы), бардак в стране и т. д. Основной вариант был – остаться во Владивостоке (товарищи, работа (моряк загранплавания), всё знакомое). Но так как нельзя было маму жены оставлять одну по состоянию здоровья, то пришлось переезжать в Москву.
– Как вы пришли к биржевому делу? Результат образования?
– О рынке ценных бумаг я узнал еще в советское время. Где-то класс 6-7-й (1984–1985 годы). Дело в том, что у нас дома была очень большая библиотека (более 3000 книг). Я не знаю, почему, но меня сильно интересовала Америка. Я откопал в семейной библиотеке шесть или семь книг про США и прочитал их от корки до корки. Мне было очень интересно. После этого об Америке я знал больше всех своих сверстников. Я на память называл все штаты, реки, мог сказать, в каких городах какие размещены заводы, периоды правления президентов и т. д. Я знал поминутную хронологию убийства Кеннеди и много чего еще. Именно в этот период я узнал, что биржа ценных бумаг – это одно из исчадий ада (по мнению авторов). К своему стыду признаюсь, что именно в то время была теоретически разработана модель получения прибыли на фондовом рынке. Кроме того, что стоимость акций зависит от результатов деятельности предприятия, я больше ничего не знал. Схема имела следующий вид. На заводе вечером возникает сильный пожар (короткое замыкание). На следующее утро эта информация попадает в газеты, где высказывается предположение об ужасающих убытках. Инвесторы, узнав столь «радужную» новость, продают акции предприятия. Цена, естественно, падает. Кто-то покупает подешевевшие акции. Через определенное время газеты вновь пишут о данном происшествии, но при этом указывается, что большого ущерба нет. Результат – стоимость акций вновь начинает расти. Акции продаются. Тогда я еще подумал: действительно, исчадие ада, если я в 12 лет додумался, как можно получить на бирже прибыль.
– Ну а как вам схема получения прибыли с позиции опыта и сегодняшнего дня?
– Слишком много изъянов, но в целом неплоха. Чем больше я читал о фондовом рынке, тем сильнее у меня возникало желание узнать о нём больше. Но так как это был СССР, о реальной работе в данном сегменте экономики не могло быть и речи.
В дальнейшем, когда стало очевидным, что с социализмом покончено (1 января 1992 года), необходимо было определяться, как жить дальше. На вопросы знакомых, где бы я хотел работать, я отвечал: на бирже ценных бумаг. В конечном итоге на биржу я попал в 1993 году, но уже после того, как устроился работать в одну из финансовых компаний и поступил учиться в университет. Функции были достаточно просты. Берешь акции в компании (именные) и идешь продавать их населению. На мой вопрос: «Как и где это делать?» мне ответили: «Ты ведь окончил мореходное училище и, вероятнее всего, занимался мелкой фарцовкой, соответственно, прояви смекалку. Деньги за акции вряд ли кто даст, но у людей еще остались ваучеры, которые всё равно что деньги. Одним словом, меняй акции на ваучеры. Ваучеры приноси нам, мы их у тебя по хорошей цене купим». Я поинтересовался, какая у меня будет зарплата, но что мне ответили, что неограниченная, от 5 до 10 % выручки. На мой вопрос, что будет, если я не смогу поменять акции на ваучеры, последовал ответ: прояви смекалку. Через три месяца я стал зарабатывать приличные деньги, в результате чего мне подняли отпускную цену на акции. Но переломным моментом в моей трудовой практике явилось личное присутствие на бирже, где шла активная торговля ваучерами. Там один из сотрудников выдал мне страшную тайну: ваучеры на бирже может продать каждый, купив за 10 рублей входной билет. Естественно, я высказал возмущение своему непосредственному начальнику (парню на несколько лет старше), на что получил ответ: «Я же должен на чём-то зарабатывать». Со словами, что он подлец, я сам пошел на биржу и совершил первую в своей практике биржевую сделку.
Приход на биржу стал ключевым моментом в моей трудовой деятельности, так как отпала необходимость работать на финансовую компанию, которая слишком много на мне зарабатывала. Брать акции на реализацию можно было непосредственно на бирже, что оказалось значительно дешевле. В конечном итоге я перебрался именно туда. Биржа стала моим рабочим местом на ближайшие несколько лет. Таким образом, я превратился из «уличного брокера» в профессионального участника рынка ценных бумаг. В дальнейшем (в 1994 году) получил квалификационный аттестат первой степени, позволяющий осуществлять операции с ценными бумагами.
Так как в 1993 году я поступил учиться в Университет потребительской кооперации (экономическая специальность), то весь практический опыт я получал, проводя торговые операции с различными инструментами торговли (акции, ваучеры).
– У вас последним образованием значится Академия государственной службы при Президенте РФ. Там отлично преподают биржевое дело? Какой смысл был идти учиться именно туда? Вполне логичным было бы получение МВА, например.
– Всё достаточно просто. Случайно попав на работу, связанную с государственными структурами, через определенное время в качестве карьерной цели я поставил задачу – стать премьер-министром. Как можно занимать столь высокий пост, не получив профильного образования?
– Интересно, как можно случайно, после многолетней практики специалиста по ценным бумагам попасть в государственные структуры?
– Совершенно случайно. Несмотря на то что я специализировался на операциях с ценными бумагами, у меня также имелся неплохой опыт работы на производстве (финансовый отдел, расчеты себестоимости, работа с дебиторской задолженностью, проблемы, связанные с получением кредитов и т. д.). У меня был товарищ – советник министра труда и социального развития, который курировал Республиканский фонд социальной поддержки населения. Возглавлял данную организацию Сергей Николаевич Алмазов, бывший директор Федеральной службы налоговой полиции (создал организацию с нуля и возглавляя ее семь лет). У него был зам по финансам, который скоропостижно скончался. Меня предложили в качестве кандидата на данную должность. После нескольких собеседований (министр Александр Петрович Починок, первый замминистра Галина Николаевна Карелова и руководитель фонда Сергей Николаевич Алмазов) я был назначен на эту должность. Вначале в качестве заместителя, впоследствии в качестве первого заместителя руководителя.
– Получается, вас назначали легендарные личности?
– Именно легендарные. Я благодарен судьбе за то, что у меня была возможность общаться со всеми названными людьми, у которых я многому научился. Каждая встреча для меня являлась чем-то вроде образовательного курса. Главным учителем был Сергей Николаевич, с которым была возможность общаться практически каждый рабочий день. Он не просто легендарная личность, он часть эпохи. Я не так много встречал людей, которые искренне переживали за страну и полностью себя отдавали работе, стараясь что-то сделать для успешного развития государства. Возможно, когда-нибудь я напишу об этом.
Именно в тот период, общаясь с людьми, которые в той или иной степени принимали решения в стране, у меня зародилась идея стать премьером. Мне казалось, что у меня есть конкурентное преимущество: родился и жил до 16 лет в Крыму. Было очевидно, что проблемы с Украиной только усилятся, и через 10–15 лет их легче сможет решить человек с местными корнями. Также являлось очевидным, что рано или поздно образуется что-то вроде союзного государства (Россия, Украина, Белоруссия и Казахстан) с единой валютой, где необходимо будет искать компромиссы. Должность премьер-министра – это в большей степени функция. Если брать основную цель работы, она состоит в умении находить компромисс, быть «договороспособным», грамотно осуществлять кадровую политику. И, естественно, видеть картину в целом.
– Как насчет премьерства? Планы не изменились?
– Если я не работаю в государственных структурах, то можно предположить, что изменились.
– То есть вы больше не хотите быть премьер-министром?
– Больше не хочу.
