Buch lesen: «Легенда о Гулае», Seite 3

Schriftart:

– Куда пойдёшь ты, девица?

– Не знаю, путей много, какой-нибудь выберу. Ты свой путь как выбрал?

– Не велика задача, – пожал плечами Гулай. – Посмотрел на четыре стороны и пошёл, куда душа велит.

– Куда же идти мне дальше?

– Куда хочешь, туда и иди, а если пока не знаешь, оставайся со мной.


Так и осталась Заря жить у Гулая. Вставала рано, уходила в поля коз пасти, а после возвращалась домой уставшая. И Гулаю не мешала. Лишь вечерами встречались. Весело текли вечера, тепло ей было с ним рядом, словно родной он. А Гулай хмурый, но как улыбнётся, рассмешит шуткою – и зажурчит жизнь по венам, кровью нальются щёки девушки, губы алые. Только он всё об одном, да об одном – ходит на берег моря и сидит там, словно забыл что-то, да вспомнить не в силах. Смотрит на воду, окунает пальцы в искрящийся песок, а в глазах тоска. И день – не день, и ночь – не ночь, когда не помнишь ничего.

Просыпался юноша утром, и казалось, припоминал то, что вчера было. Смутно из забытья искрили тонкие паутинки воспоминаний: слова сказанные, взгляды брошенные, дела сделанные. Вот только в полную картину никак не складывались, мигали образами.

Коснётся Гулай дерева, проведёт пальцами по шершавой коре, и вспоминает, как срубы вязать. Возьмёт в руки леску, и привидится в тот же миг, как сеть плести. Но стоит выпустить нить, и растворяется видение, заволакивает память густым туманом, тряси не тряси головой – не поможет. А без памяти пуст дом, и душа пуста, как колодец без воды.

А Заря проведёт рукой по грубой рубашке, скрипнет ткань, и вновь тянется к нему из забытья тонкая ниточка воспоминаний, словно это раньше уже случалось: и вечер тёплый под огнём свечи, и дева черноглазая рядом и руки касание. И загорается тоненький огонёк мысли в его глазах: ведь это же Заря, как мог забыть он её, случайно встреченную, да рядом прижившуюся. И улыбается девица, кивает в ответ.

– Заря я, твоя Заря. И никого другого здесь нет, только ты, да я.

И вспоминает Гулай, как по воду вместе ходили, как споткнулся он о камень, да опрокинул ведро, и как смеялись они весь вечер, на ручей у камня глядя, а после шли к дому рука об руку, родные души, словно никогда не расставались.



А на утро всё повторяется вновь: кто он и где не помнит. Заволокло память туманом не пробиться, не прорвать, и медленно плетутся новые ниточки воспоминаний. Вот уже и дом не чужой, уюта полон, и ручей знаком, что за углом путь ведёт. И море… море шумит рядом. Беспокойное море.

А стоит выйти Гулаю на его берег, вступить в тёмную воду, и покой как рукой снимает, тяжко на душе становится, тревожно, хочется найти то, что потеряно, да не вспомнить никак, что же это. И сидит юноша часами, на воду глядя, песок пальцами рассыпая.

А память Гулая, как пряжи клубок, что вчера было, а что сегодня, не разобрать, лишь сильнее путаются нити воспоминаний. Заря ещё рядом вьётся, сосредоточиться не даёт, голос как вода журчит, сон наводит.

Не может ведь он один на целом свете быть. Вот и у Зари родители были, да умерли. Значит, и его родители живут где-то, и сына непутёвого, в неведомых краях сгинувшего, со слезами вспоминают.

И решил Гулай: стоит спать лечь и опять забуду, о чем только что думал, и сколько ещё времени в беспамятстве пройдёт не ясно. Схватил суму, да и пошёл прочь от дома шагами быстрыми.



Заря лишь успела выкрикнуть вслед:

– Куда ты, родненький?

А он лишь ответить успел:

– Дом и родных искать.

А сам на Зарю не смотрит, знает, что навеки прощается.

И чем дальше от хижины уходит, тем память тоньше, рвётся как паутинка на ветру. И вот последняя ниточка осталась, тянется за ним. И день и ночь смешались, не отличить без Зари – сплошная пелена.