Buch lesen: «Слуги этого мира», Seite 23

33

Ти-Цэ показался на поверхности, когда лучи старой звезды уже легли на вершину скалы.

Оставшийся до цели путь он преодолел без приключений, только руки подвели еще несколько раз, и ему приходилось проползать одно и то же место снова и снова. Последние дюймы до поверхности Ти-Цэ, невзирая на боль и смертельную усталость, карабкался на одном дыхании. Он вынырнул из тумана, катнул вперед разящую чашу и перевалился через край расщелины с таким же мучением, с каким ребенок покидает материнское чрево. Наставник не дал ему ни разлечься, ни отдышаться: в мгновение ока он оказался рядом, схватил его за руку и рывком поставил на ноги.

– Ти-Цэ, – опознал он ученика. – Хорошо. Отлично. Ты ранен?

– Вроде нет, – тупо моргнул Ти-Цэ, но вдруг вспомнил, что несколько раз вражеские когти до него, все же, долетали. Но где его кровь, а где кровь имэн – поди разбери. Может, ориентиром и могла бы послужить боль, если бы у него не болело все. – Где-то… куда-то попали.

Наставник понимающе кивнул.

– Присядь к остальным и хорошо себя осмотри. Подлатаю, как найдешь раны. Но в любом случае ты, кажется, в порядке.

– Я прошел? – удивился Ти-Цэ. Почему-то мысль о том, что только что он оставил позади двадцать два года учебы и обряд инициации, посетила его только сейчас.

– Молодец, – хлопнул его по спине Наставник. – Тебе надо отойти. Двигай к остальным.

– Наставник, я видел Ку-Ро, – спохватился он, когда учитель мягко, но настойчиво подтолкнул его в нужном направлении. – Он…

– Ку-Ро жив?

– Да, но…

Наставник оборвал его на полуслове, подняв ладонь.

– Тогда ждем. Это все, что мне надо знать. А ты – береги силы. Обряд еще не окончен.

Ти-Цэ не стал задавать вопросов и просто кивнул. Пошатываясь от усталости, двинулся к группе товарищей из одиннадцати йакитов, которые, по всей видимости, тоже покинули пропасть совсем недавно. Кто-то был не в силах держать голову и поддерживал подбородок обеими руками, кто-то почти невидящим взглядом выискивал у себя увечья, а кто-то, сжав зубы, держался за уже залатанные Наставником места.

Ти-Цэ взглянул на товарища с самым искаженным выражением лица и увидел повязку, которая так глубоко уходила в мясо, что сомнений не оставалось: имэн сумел отнять у Си-Тэ кусок икорной мышцы.

Ти-Цэ присел к товарищам, рассеянно кивнул в ответ на слабые приветствия, больше похожие на стоны, откинулся на валун и закрыл глаза. Он провалился в некрепкий сон, и сквозь хрупкую пелену забытья то и дело слышал прибывающих и присаживающихся рядом сородичей. Он не знал, сколько йакитов уже было на поверхности, но с восходом старой звезды, пускай каждый в своем темпе, но к Наставнику должны были ринуться все. Если, конечно, выжили.

Ти-Цэ очнулся от тревожного сна чуть менее, чем через час, и открыл глаза в заметно разросшейся компании. Некоторые, как он, ушли от реальности в дремоту, некоторые шипели от боли и принимали из рук Наставника чашу с пахучим отваром. У самого Ти-Цэ от боли сводило каждую мускулу, а голова трещала так, будто весь этот час его по затылку били камнем.

Ти-Цэ, да и не только он, совсем не так представлял себе мгновение победы. Никто не мог сейчас осмелиться взглянуть в глаза будущему. Возможно, все придет со временем, а к старости он и вовсе позабудет все пережитые в расщелине ужасы. Но Ти-Цэ не хотел отдавать забытью эти воспоминая. Он хотел всегда помнить, чем и кому был обязан каждому последующему вдоху.

Наставник переходил от одного ученика к другому и время от времени оглядывался на ущелье. Вот-вот очередь должна была дойти до Ти-Цэ, и он наспех себя осмотрел. Йакит нашел на обеих руках глубокие порезы и следы зубов на ноге, но и те легко терялись в густой шерсти. Более серьезных повреждений он не получил.

Наставник подошел к Ти-Цэ, чтобы помочь, но тот лишь принял от него повязки и покачал головой, дав понять, что справится сам. Наставник посмотрел на него с сомнением, но настаивать не стал, а только толкнул ему в руки чашу с целебной настойкой из каких-то корней и велел искупать в них ободранные пальцы. Первую секунду ему казалось, что он держит руки в горячем масле, но на вторую – едва не отключился от облегчения. Он буквально чувствовал, как заживает каждая кровоточащая ранка.

Ти-Цэ не особенно горел желанием отказываться от заботы Наставника, но с другой стороны понимал, что с минуты на минуту мог вернуться Ку-Ро. А когда это произойдет, помощь учителя явно понадобится ему куда больше. Ти-Цэ хотел, чтобы руки Наставника были в этот момент свободны.

И пусть не сразу, но его ожидания оправдались.

Из пропасти на поверхность выбралось в общей сложности двадцать семь йакитов, и каждый получил помощь. Старая звезда была высоко в небе, все, кто забылся дремотой, уже проснулись. Они тревожно обсуждали между собой отсутствие Ку-Ро. Ти-Цэ в разговоре старался не участвовать: что-то в нем бережно хранило подробности их с Ку-Ро встречи в тайне. Он смотрел на Наставника, который неподвижно сидел на валуне со скрещенными ногами и глядел на край равнины.

И вот, когда время уже приближалось к обеду, пыхтя и отдуваясь на поверхности показался изрядно потрепанный Ку-Ро.

Наставник спрыгнул с наблюдательного поста и рванул к ученику, но не посмел притронуться к нему, пока он самостоятельно не перевалился через край. Другие сорвались со своих мест и подбежали, прихрамывая, к ним. Они обменялись облегченными улыбками, но Ти-Цэ был больше склонен разделять беспокойство Наставника. Он тревожно вытягивал шею, чтобы скорее увидеть, в каком состоянии Ку-Ро.

Вид у него был, прямо сказать, паршивый. Искалеченная рука Ку-Ро болталась плетью. Бивни были запачканы кровью, которая беспрерывно сочилась у него из губы. Шерсть в области пресса была сбита комками, и одним звездам было известно, как ему удалось оставить кишки при себе. А когда Наставник склонился над его левой ногой, у Ти-Цэ не осталось сомнений, что именно она приняла на себя удар того безрассудного прыжка.

Наставник хотел было оттащить Ку-Ро от края, но тот покачал головой. Швырнул подальше разящую чашу, крякнул что-то невнятное, сделал чудовищный рывок и поднялся на ноги сам. Учитель перекинул его руку через плечо и повел к валуну. Ку-Ро не стал отвергать помощь в этот раз: он болезненно морщился, когда шаг приходился на поврежденную ногу.

Наставник усадил Ку-Ро повыше и стал осматривать его ранения более детально. Ученики столпились вокруг. Настроение у них заметно поднялось, когда они еще раз пересчитали присутствующих. Двадцать восемь. Ни один товарищ не остался на дне равнины и не встретил в этот день свою смерть.

– Такое ощущение, что тебя пережевали и отрыгнули, – проворчал Наставник и потянулся за инструментами.

Он взял моток медицинской лески, но выронил ее. Шепотом ругнулся, затоптал ее в землю и вытащил новый. Пока вставлял в иглу, приказал близстоящему открыть рану на руке Ку-Ро шире. Этим счастливцем оказался Ти-Цэ.

Ученики отошли, чтобы не мешать, и стали бодрее зализывать раны. Пару раз из их компании доносились даже смешки. Ти-Цэ же остался помогать, и как мог аккуратно раздвинул ошметки шкуры Ку-Ро. Йакит не издал ни звука, но Ти-Цэ знал, что тот сжимает зубы изо всех сил. От боли Ку-Ро пробила дрожь.

Наставник распорядился открыть рану еще шире и принялся сшивать его порванные сухожилия.

– Хорошо потрепало тебя, а? – сказал Наставник. Ку-Ро хмуро смотрел перед собой. – Язык тебе тоже вырвали? Отвечай, когда спрашивают. Как умудрился так влипнуть?

– Не было желания ждать, пока имэн вылезут, – пробубнил Ку-Ро. – В гнездо полез. Их там семеро оказалось. Один успел-таки дотянуться до руки. И вот.

Наставник хмыкнул.

– Вроде кнутом старался по голове не попадать, а все одно – мозги тебе напрочь отшиб, бестолочь ты этакая.

По велению Наставника Ти-Цэ убрал руки от раны Ку-Ро. Мужчина вынул из своего мешка колбочку с каким-то растительным концентрированным соком и плеснул содержимое на рану. Ку-Ро вскрикнул: его сшитые сухожилия, совершенно до этого неподвижные, стали судорожно сокращаться. Его рука ходила ходуном, а когда успокоилась, Ку-Ро осторожно согнул и разогнул вновь подчинившуюся ему руку, а затем и пальцы. Вряд ли он надеялся снова когда-либо воспользоваться мелкой моторикой, а теперь осматривал руку с вежливым удивлением, как смотрел бы на пташку, которая показалась ему сначала мертвой, и вдруг встала на тонкие ножки, как ни в чем не бывало.

– Ты что, – заговорил Наставник снова, не слишком, как показалось Ти-Цэ, скрывая любопытство, – так на двух конечностях и карабкался?

– Нет. То есть, сначала на трех, потом отбил ногу и… да, на двух. – Он покорно подал руку, чтобы Наставник наложил на рану швы. – Уже на полпути к вершине еще один имэн нарисовался. Я решил проводить его до дна. Подмял под себя, понятное дело, но ногой все равно хорошо приложился.

– А там, внизу? Как воспользовался щитом одной рукой?

– Не смог. Пришлось вскрывать грудную клетку.

Наставник наградил два сердца у него на поясе секундным взглядом.

– Понятно.

Теперь, когда учитель мог ясно себе представить, как в кости его левой ноги нарисовалась трещина, он мог решить, как действовать. Наставник покончил с приведением в относительный порядок руки Ку-Ро и сразу склонился к ноге. Он крепко перевязал ее, так, чтобы расщелина срослась, а сам йакит мог свободно ходить, а в случае необходимости – бегать.

Наставник приказал ученикам хорошенько, насколько это было возможно, отдохнуть, а сам спустился обратно в джунгли. Подопечные не сговариваясь разбили лагерь подальше от ущелья и стали делиться друг с другом воспоминаниями и впечатлениями о пережитой ночи. Но цельного рассказа не получилось ни у кого: один перебивал другого, чтобы поддакнуть или по-другому обрисовать случившееся. Как оказалось, то, как сражался Ти-Цэ, видели мельком по крайней мере двое, но не стали окликать его по понятным причинам. Самому Ти-Цэ тоже определенно было, что рассказать, но он воздержался от пересказа их с Ку-Ро разговора, как себе и обещал. Ку-Ро же предпочел только слушать; сказал он лишь пару слов, то и дело разминая руку или прихлебывая бодрящий травяной отвар Наставника.

Он не услышал похвалы отца. А винил ли в этом Ти-Цэ, который в очередной раз оказался рядом в самый неподходящий момент, или нет, оставалось для последнего загадкой.

Вернулся Наставник часом позже с двумя крупными, обезглавленными тушами на обоих плечах, которых хватило бы, чтобы дважды утолить аппетиты группы, вдвое превосходящей их по численности. Только когда учитель сложил их перед подопечными и занялся костром, Ти-Цэ ощутил, как успел оголодать. Товарищи его в этом поддержали, и даже мрачный по обыкновению Ку-Ро оживился при виде еды.

– Ну и как оно? – спросил Наставник. Он сел к ним в круг и бодро хлопнул себя по коленям. – Может, еще разок?

– Ни за что! – воскликнули они в голос и расхохотались.

– Набирайтесь сил, они вам ох как понадобятся, – сказал учитель, и криво улыбнулся, когда на него обратилось двадцать восемь пар испуганных глаз. – А что? Я же сказал: обряд еще не окончен.

– Если скажете, что последнее испытание – сразиться с вами, то я, пожалуй, действительно вернусь в ущелье, – устало вздохнул Ти-Цэ.

Новый взрыв смеха взлетел к небу, и на сей раз свою лепту внес и Наставник, и даже Ку-Ро. Кусок недожаренного мяса во рту показался вдруг Ти-Цэ необыкновенно вкусным.

– На самом деле это можно устроить, – сказал учитель, когда все успокоились. – Во времена, когда наши древние песни еще свободно переводились, обряды инициации были жестче. Наставники за жизнь воспитывали всего одно поколение, потому что к выпуску их убивали ученики.

Ти-Цэ перестал жевать. Он уставился на Наставника, который помешивал в костре угли.

– Да, – сказал он просто. – Традиция была такая. После того, как ученики сокращали численность имэн, они должны были доказать, что превзошли учителя, и бились с ним насмерть. Спустя века эту традицию все же сделали сугубо по желанию. Так что, – выпрямился он и обвел группу смеющимися глазами, – если есть желающие…

– Нет! – снова в раз воскликнули они, жарче, чем прежде.

Наставник лишь пожал плечами: как, мол, хотите.

***

Когда они покончили с обедом, Наставник картинно удивился, что сидит в окружении мужчин, а пряди по центру у них как у мальчишек – до сих пор длинные. Учитель встал, но прежде, чем поманил учеников за собой, велел избавиться от еще одного детского атрибута.

Они встали в линейку на краю пропасти, откуда не так давно и не надеялись выбраться, и по сигналу Наставника бросили в ущелье свои набедренные повязки. Ти-Цэ завороженно наблюдал, как тяжелую ткань с самодельными поясами поглощает туман. Наставник сказал, что детство навсегда должно остаться здесь, как и напоминание имэн о существах, которые этой ночью вырезали значительную часть их рода. Запах каждого из них останется здесь, и, если имэн почуют его, когда соберутся поживиться в долине плотью, вспомнят йакитов и подумают еще раз.

– А может и нет, – сказал Наставник, – но мне всегда нравился этот священный обряд оголения крепких мужских задниц.

Ти-Цэ не помнил, хохотал ли когда-нибудь так, как хохотал сейчас. Он шатался из стороны в сторону, искал, за что ухватиться, чтобы не рухнуть, и положил руку на лицо. Оно оказалось мокрым от слез.

Группа взволнованных йакитов под предводительством матерого самца спустилась со скалы. Ти-Цэ постарался представить, будет ли выглядеть с короткой центральной прядью волос так же мужественно, как Наставник, но решил, что лучше будет увидеть все собственными глазами, нежели давать волю фантазии. Когда еще реальность будет настолько удивительнее грез?

Они сошли в джунгли, отошли на несколько миль южнее и оказались на берегу, у большого источника. При виде кристального блеска воды у Ти-Цэ вырвался стон облегчения. Все они были с ног до головы вымазаны в грязи и крови, и все, чего йакиты желали сейчас – как следует вымыться.

Но Наставник попросил их еще немного с этим повременить. По одному он подзывал их к себе.

Наставник вынул из мешка ножны, а из них – ритуальный кинжал с расписной рукоятью; удобно вложил его себе в правую руку, острием вниз, и торжественным кивком пригласил первого в очереди опуститься на колени. Это был красивый момент. И Ти-Цэ знал, что воспоминание о нем пройдет через всю его жизнь.

Старая звезда любовалась своим отражением в воде, рыхлый песок отливал медью. Ти-Цэ встал на колени у ног Наставника, спиной к нему, и склонил голову. Твердая рука неясно бормочущего учителя опустилась ему на затылок и захватила центральную прядь. Наставник оттянул ее и запрокинул голову ученика к небу.

– Ты доказал мне свое право жить и право носить данное тебе родителями имя. Прицел смерти сбит с твоего храброго сердца. Здесь и сейчас, данной мне властью твоего Наставника, я рапортую перед твоими предками, что их потомок стал мужчиной. Веди достойную жизнь и всегда помни уроки своего учителя. Ступай в мир с силой, достоинством и честью, Ти-Цэ.

И он провел острием кинжала по его волосам. Грязная, перепачканная в крови прядь осталась у него в руке, и Ти-Цэ почувствовал, как шейного позвонка коснулся ровный срез локона. Давление спало, голову Ти-Цэ бросило вперед, и он почувствовал, как вместе с напряжением уходят все тяготы его прошлого.

Он был свободен.

Ти-Цэ встал, повернулся к Наставнику лицом и приклонил колено, вложив в этот жест всю душу, свою безмерную благодарность и уважение. У него не было слов, чтобы высказать вслух все, что он чувствовал, но этого и не требовалось. Наставник всегда славился своей проницательностью, и в этот раз прекрасно понял его тоже. Он кивнул выпускнику с сияющей улыбкой на лице.

Ти-Цэ молча зашел в мягкую, обволакивающую воду, и принялся смывать с себя следы крови и юношества. Он одухотворенно улыбался своему отражению в помутневшей воде. Ти-Цэ смог. Он выжил. Он повзрослел. И короткая центральная прядь была тому неоспоримым подтверждением.

Йакит был очень рад вновь увидеть свою шерсть в белой палитре. Он собрал все три пряди в конский хвост одной рукой, чтобы свободной как следует вычистить шею… и увидел краем глаза подплывающий к нему, покачивающийся на волнах нежно-розовый лепесток.

Ти-Цэ медленно подчерпнул воду вместе с ним обеими руками. Он еще не решался поверить, но сердце уже пустилось в галоп. Ти-Цэ нерешительно повернулся к горизонту и увидел, что все до единого собратья смотрят в ту же сторону.

Не несколько лепестков, а целый остров, подгоняемый ветром и приливом, приближался к ним. Мягкий и бархатный, он несся к йакитам, пока не заполнил собою все вокруг. Ти-Цэ не верил своим глазам: к его торсу прибивались и прилипали лепесточки цветов с персиковых древ, опавших в Плодородной долине. Йакиты охали, загребали их руками, разбрасывали вместе со сверкающими капельками воды и восторженно вдыхали аромат, который они с собой принесли: сладкий запах невинных девушек, которые только-только сменили тусклую шерсть на покладистую, тающую в руках шерстку.

– Я же говорил, – подал голос Наставник с берега, – что силы вам еще понадобятся. – Он добродушно рассмеялся и кивнул на гору аккуратно сложенных щитов. – Я наведу порядок, подвезу что надо в город. А вас ждут. Ступайте домой.

Повторять дважды опьяненным йакитам не требовалось. Сверкая улыбками, новоиспеченные мужчины, не чуя под собой ног, выскочили из воды и понеслись к горизонту, туда, где прямо вниз по холму распростерлась их родная Плодородная долина.

Ти-Цэ больше не чувствовал ни усталости, ни боли, ни тревог – все осталось позади. В животе порхали бабочки, да в таких количествах, что собственные крылья, чтобы взлететь, ему бы сейчас не понадобились. Йакиты бежали вперед, ускорялись еще и еще, чтобы как можно быстрее отыскать среди сотен свой сладостный запах.

Они уже отбежали на достаточно большое расстояние, но все же Ти-Цэ обернулся. Вдалеке, у берега, он увидел две фигуры – Наставника и задержавшегося Ку-Ро. Он видел, как они приближаются друг к другу. И видел, как две тени становятся одной.

Ти-Цэ искренне улыбнулся. Он любил Наставника и многое бы отдал за его похвалу и родственные объятия, но как же он был рад, что все это досталось тому, кто как никто другой этого заслуживал. Ти-Цэ никогда не забудет ничего из того, что сделал для него Наставник, и будет оберегать память о нем до конца своей жизни.

Но здесь и сейчас его ждала долина, будущая супруга, дети – семья. Ти-Цэ вновь бросился вперед, нагонять товарищей, чтобы найти в конце концов древо, на нижней ветви которого он займет предначертанное ему в жизни место.

Ты – больше, чем моя судьба.

Ты – мой осознанный выбор.

Ат-Гир, из автобиографии, своей супруге

Часть третья

1

Ти-Цэ и Помона провели в пути уже семь долгих дней, когда рассказ йакита подошел к концу.

Слова у Ти-Цэ иссякли на очередном привале, когда опустилась ночь. Помона прислушивалась к тишине с первобытным интересом. Большую часть времени в ушах у нее свистел ветер, а в часы обеда и перед сном, вплоть до того момента, как смежались веки, она слушала рассказ провожатого. И даже во сне не было ее голове ни покоя, ни отдыху: мозг придавал рассказу Ти-Цэ цвет и форму, так что ночи напролет она рассекала джунгли вместе с молодыми йакитами.

Но теперь он замолчал, и Помона, которой последнюю неделю редко удавалось вставить слово, обнаружила, что сказать или добавить ей нечего.

Ти-Цэ ссутулился, будто сдулся, когда высказал все, что было у него на уме, и отстраненно уставился на огонь. Его уста еще хранили тепло поведанной истории, но быстро остывали, а воспоминания – возвращались в затворки его памяти.

– Мы ведь уже близко, да? – спросила Помона после долгого молчания. – Ти-Цэ?

Его ресницы дрогнули; из глаз ускользнула тень мысли.

– Недалеко, – ответил он.

– Не терпится увидеть долину, – сказала Помона и искоса поглядела на него. – Ты говорил, что дорога займет неделю.

– При условии, что привалы будут кратковременными, – в свою защиту ответил он. – Мы отдыхали ровно столько, сколько требовалось, но вам, а не, простите, мне. Если говорить в рамках вашего темпа, то через три дня мы наверняка доберемся.

– Пусть так. – Помона воздержалась от напоминаний о том, что отмерять время привала всегда позволяла ему, и молча приняла из рук Ти-Цэ глиняную тарелку с тыквенной кашей. Она покосилась на мешок с провизией. Теперь он был больше похож на тряпку. – Нам не хватит запасов. Ты решил, как быть? А то я сомневаюсь, что мой желудок перенесет встречу с мясом зверей, которые обитают в этих местах…

– Разумеется. Я и не стану охотиться, здесь в основном водятся только маралы, а их мы стараемся не трогать. Завтрашний привал придется на заправочную станцию, так что вам беспокоиться не о чем.

– Заправочная станция?

– Вы не помните? Недалеко от долины нас поджидает один из Стражей, которого мы заслали раньше, на опережение. Ему мы отдадим лишние вещи и в долину прибудем полностью оснащенные всем необходимым.

Помона встрепенулась: наконец хоть какое-то движение вперед. Преодолели они уже много миль, но пока вылазка за пределы Пэчра не была похожа ни на одну красочную фантазию из тех, что она вынашивала и копила на протяжении всей жизни. Путешествие по большей части состояло из прогулки по воспоминаниям Ти-Цэ. Они были интересными, но Помоне хотелось пережить свой собственный опыт.

Йакит подбросил в костер веток и поморщился от снопа искр. Помона смотрела на него, проделавшего такой сложный путь, чтобы заслужить свою жизнь и право зваться мужчиной. Сейчас она не решалась обсуждать с ним все, что услышала, прямо как он ни разу не обсуждал с ней то, что увидел на стенах ее спальни. Им обоим нужно было время, чтобы привести мысли в порядок.

И все-таки, пускай на сей раз Ти-Цэ о Ми-Кель, своей супруге, не сказал ни слова, Помона подумала, что разговоры о самке не табу: именно о ней было первое откровение Ти-Цэ.

– Давно вы с Ми-Кель вместе? – спросила Помона.

– Уже шесть межслужебных лет, – сказал Ти-Цэ. – С вами, получается, возвращаюсь к ней седьмой раз. Но вряд ли это можно считать.

– Значит, вы с Ми-Кель уже… Подожди, я запуталась. Сколько тебе лет?

– А сколько дадите? – спросил Ти-Цэ.

– Немного сложно, если понимаешь…

– Судить о возрасте не людей?

Помона виновато кивнула.

– Я вас понял.

– Ну так сколько?

Он улыбнулся, склонив голову на бок.

– Ти-Цэ!

– Почему для вас это так важно? А в прочем… да как угодно. Мне нынче пятьдесят три.

Глаза Помоны вылезли из орбит, так что Ти-Цэ мог бы даже задаться вопросом, как те поместились в ее узкий разрез век. Ее щеки пытали, на устах – ни капли влаги. Йакит оказался всего на год младше родителей Помоны.

– Пусть вас это не смущает, – сказал Ти-Цэ. – Йакиты, скажем прямо, живут чуть дольше людей. Ну хорошо, намного дольше. Если бы я был человеком, думаю, мы с вами были бы ровесниками.

Помона неуверенно покосилась на него.

– А может, я бы пришелся вам даже младше года на два-три, – успокоил он ее, и на мгновение из его глаз на Помону взглянул юношеский задор, – так что не стесняйтесь дальше командовать, и конечно, обращаться на «ты».

Она сдалась и улыбнулась тоже.

– Что ж. Ти-Цэ, это значит, что вы с Ми-Кель знакомы уже… двадцать семь лет! Это потрясающе. Ты, наверное, очень ждешь встречи с ней?

На его лицо легла тень, как если бы он повернулся спиной к костру. Улыбка мгновенно сошла с лица Помоны. Сказала все-таки что-то не к месту, хотя всеми силами пыталась этого избежать. Но отступать было некуда. И она решилась сделать ему навстречу отчаянный шаг:

– У вас с Ми-Кель все хорошо?

– Я скучаю по ней, – медленно проговорил Ти-Цэ, тщательно взвешивая каждое слово, – но думаю, что мое появление на год раньше… ее очень взволнует.

– Может быть, но разве она не будет приятно потрясена?

Ти-Цэ уклончиво пожал плечами.

Помона перестала истязать его вопросами. Она уже имела некоторое представление о том, каким сложным характером наделила их женщин природа, и могла понять, почему Ти-Цэ не особо хотел углубляться в тему.

Йакит зевнул, не то чтобы искренне, и Помона избавила его от необходимости дальше гнуть этот разговор. Она тут же предложила ему укладываться спать, и тот вызвался принести спальный мешок с плохо скрываемой благодарностью.

Помона сложила руки под щекой, отвернулась от огня к высоким кедрам и закрыла глаза. В складках мантии, где-то под грудью, хрустнул сложенный в несколько раз рисунок Иды.

***

Иритт замедлил бег еще задолго до того, как старая звезда успела проплыть половину небосвода. Помона отняла щеку от покрытой шрамами спины Ти-Цэ и попыталась вынырнуть из-под его плаща, но ветер влепил ей крепкую пощечину, и она юркнула обратно. Пока окончательно не остановятся, ей разглядеть что-либо не удастся.

Наконец, она ощутила, как ее собственная мантия перестала бить по бокам, а после и вовсе мягко опустилась на спину. Ти-Цэ вынул пальцы из жабр иритта и поднял над головой кулак, костяшками от себя. Помона решилась выглянуть снова и увидела впереди йакита, который сигнализировал Ти-Цэ в ответ. Его иритт спал на боку и не обращал никакого внимания на наездника, который сидел прямо на нем, скрестив ноги. Он поднимался и опускался в такт его дыханию, и держал вскинутый кулак до тех пор, пока путники не остановились в двух шагах от него.

– Посредник! – Йакит спрыгнул со своего иритта, отвесил Помоне поклон и подал руку. Она воспользовалась его помощью и осторожно, почти элегантно (под стать ухаживаниям) скатилась по толстокожему боку зверя. С Ти-Цэ же джентльмен обменялся короткими кивками.

– Порядок? – осведомился Страж.

– Все в норме.

– Хорошо, а то я начал беспокоиться. – Страж подошел к своему спящему иритту и сдернул с него увесистый мешок с провизией, одеждой и другими необходимыми вещами. Помоне оставалось только пожалеть плечи своего провожатого. – Я думал, что вы прибудете еще дня полтора назад.

– Надеюсь, у тебя самого из-за этого не возникло проблем? – спросила Помона. Страшно подумать, как долго для него тянулись последние тридцать шесть часов.

Но он лишь переглянулся с Ти-Цэ, и по тому, как сузились его глаза в прорезях намордника, Помона поняла, что Страж улыбается.

– Не занимайте голову напрасным беспокойством, – сказал он. – По долгу службы приходилось сталкиваться с ситуациями куда более худшими. Если уж на то пошло, я неплохо провел время под лучами старой звезды, хоть и загар, как вы понимаете, на меня не ложится.

Помоне йакит нравился все больше.

– Вы ведь сделаете привал перед тем, как вновь тронуться в путь? – спросил Страж.

– Только если пообедаешь с нами, – сказала Помона прежде, чем Ти-Цэ успел вставить слово.

Йакит по имени Ол-Ан оказался куда более приветливым и дружелюбным, нежели его брат, который провожал путников из Пэчра. С разрешения Помоны он снял намордник и принялся за еду. Как она и ожидала, лицо его как две капли воды походило на лицо Ти-Цэ, разве что не было отмечено шрамом.

– Раз не было велено, в долину я не заезжал, – рассказывал Ол-Ан, сгрызая между делом второй брусок спрессованного зерна и орехов, – но меня приезжали проведать пару сослуживцев, которые сейчас там.

– До Плодородной долины так близко отсюда? – охнула Помона.

Но, не успел Ол-Ан ответить, как Ти-Цэ перебил его мысль:

– Что говорят? Ничего не слышно об имэн?

– Нет, да и не сезон пока. С чего бы?

– Не скажи. – Ти-Цэ предостерегающе поднял наполовину обглоданный кукурузный початок. – Были уже случаи, когда они и в это время сновали неподалеку. Стоит кому-то на разведку сходить…

– А твоя женщина? – спросила Помона. – Ол-Ан, она к тебе тоже прилетала?

– Нельзя ей, – понурил голову тот, но сразу оживился, – потому что у нас подрастает дочь. Сейчас она слишком мала, только год нынче исполнился, ее ни на минуту нельзя отлучать от матери. Моя Чи-Су все время проводит в гнезде, но через знакомых передала персик с древа.

Ол-Ан гордо извлек из складок набедренной повязки крупную кость плода. Повертел ее так и эдак перед собеседниками и вернул в карман.

– Мы с ней еще так долго не увидимся. Подумать только, два года! – Ол-Ан вздохнул и подмигнул Ти-Цэ. – Ты просто счастливчик. Тебе завидуют даже те, кто и без того проводит этот год в долине. Что уж говорить об остальных рабочих пчелках, вроде меня.

Ти-Цэ пробурчал что-то нечленораздельное и сделал хороший глоток воды из алюминиевой кружки.

– Послушайте. – Ол-Ан наклонился к Помоне. – Вам еще один провожатый не нужен? Я бы…

– Ол-Ан, – одернул его Ти-Цэ и одарил непроницаемым взглядом. – Не вздумай пользоваться добротой Посредника. Ответ: нет.

– Я же пошутил…

– Еще одна такая шутка – и будешь держать ответ перед Старшими, – сказал Ти-Цэ. – Мы на службе, не забывай об этом. Тебя ждут свои обязанности.

Ол-Ан примирительно поднял открытые ладони и уныло улыбнулся. Помона наградила Ти-Цэ осуждающим взглядом, но тот уже не смотрел в ее сторону.

Остаток трапезы они прикончили в молчании. Помона замечала, как Ол-Ан то и дело ощупывает выпирающую под тканью набедренной повязки персиковую кость.

– Счастливо! – махнул путникам Ол-Ан, когда Помона и Ти-Цэ вновь вскарабкались на недовольно хрипящего иритта. – Не слишком экономьте припасы, уже скоро будете на месте, а там не голодают даже ленивые.

– А как близко долина? – спросила Помона снова.

– Дня через три точно будем на месте, – понизил голос Ти-Цэ.

Но Ол-Ан его услышал и вытаращил глаза.

– Да ты что! Если остановитесь теперь только на ночь – самое позднее к вечеру завтрашнего дня будете на месте. И что только с навигацией твоей приключилось, дружище?

– Отправляйся обратно в Пэчр! – рявкнул Ти-Цэ и вцепился в жабры иритта так, что зверь взбрыкнул.

– Разумеется, – насмешливо отдал честь Ол-Ан.

– До свидания! – сказала Помона. – Спасибо тебе, и счастливо!

Ей он отдал честь тоже, улыбнувшись еще шире.

Они тронулись в путь. До того, как ветер успел перехватить дыхание Помоны, она привстала и сказала Ти-Цэ на ухо:

– В следующий раз остановись только на ночь – и довольно. Это приказ.

Йакит сжал жабры иритта сильнее. И закрыл глаза.

– Как прикажете, Посредник.