Buch lesen: «Слуги этого мира», Seite 12

Часть вторая

Естественный отбор
1

Ни у кого из них не было имени. Они едва могли вспомнить тепло материнской груди, запах молока и события вчерашнего дня – вот и все, из чего складывалось их мироощущение. До тех пор, пока утром не приходил Он.

Малыши спали тревожным сном. Их руки и ноги подергивались в предчувствии рассвета. В амбаре, где их запирали на ночь, дети спали друг на друге. Самым слабым – тем, кто не был готов к дракам за лучшее место, – всегда доставалась участь спать в самом низу.

Был среди них мальчик, который не только инстинктивно, но и как будто осознанно боролся за место сверху. Он вообще считал, что осознал себя как обособленное «я» слишком рано. Проще было бы жить в неведении, без чувства страха, боли и времени – того, как оно тянулось день ото дня. Может, он и обманывался, когда думал, что один такой в своем роде, но о себе, существе мыслящем, он думал, как об Осознающем.

Свет ударил по глазам, распахнувшиеся двери амбара ударились об стены с такой силой, что с потолка посыпалась пыль и щепа. Малыши подскочили как от пушечного выстрела.

На пороге возник тот самый Он – здоровенный йакит с грязной комковатой шерстью, с совершенно дикими, первобытными глазами, которые оглядывали мальчишек в амбаре. Еще толком не проснувшиеся дети спешили выбраться наружу, пока их не начали доставать силой.

Осознающий проскочил между ног йакита, осторожно, чтобы у Здоровяка не возникло желания дать ему пинка. Но обошлось. Дикарь был занят: разглядывал тех, кто остался в амбаре.

Мальчишки сбились в кучу. Они наблюдали за тем, как вылетают из дверного проема неподвижные тельца, облепленные выделениями живых и мертвых. Они отскакивали от земли, прокатывались несколько футов и застывали у ног выживших ребят в неестественных позах.

С громким фырканьем из амбара вышел и сам Здоровяк. Он подталкивал ногами еще три изуродованных тельца, а одно держал в руке, за раздавленную голову. Пальчики малыша подергивались в агонии, но он был уже все равно, что мертв.

Йакит нагнулся, сгреб мертвецов в кучу и зашвырнул по одному в кусты за амбаром. Из густой листвы поднялась стая испуганных птиц, но как только последнее тело ударилось об обглоданные кости, падальщики вернулись на место кормежки.

Здоровяк повернулся к мальчикам, громко рявкнул и угрожающе шагнул вперед. Дети бросились наутек – этот сигнал они заучили в первую очередь. Беги, или окажешься под тяжелой стопой.

Они были вынуждены бежать, едва научившись ходить. Малыши неслись прочь от преследователя по серо-зеленым джунглям, перепрыгивали толстые корни, взбирались на пригорки, выкарабкивались из ям. Накопленные за ночь силы к вечеру испарялись без следа: погоня продолжалась весь день с двумя перерывами на прием пищи. Если это можно было так назвать.

Йакит пропадал из вида на несколько минут, а затем преграждал им дорогу с изрядно потрепанной тушей в руках. Он отрывал лучший кусок зубами и швырял оставшееся в гущу голодных и обессиленных мальчиков. Но мясо было слишком жестким, чтобы кто-либо из них мог хотя бы оторвать лоскут от кости. Прошло не мало дней, прежде чем из истерзанных десен прорезались зубы, и они перестали довольствоваться кровью.

После обеда, во время которого кто-нибудь да погибал в давке, безумная погоня начиналась снова. Йакит гнал их через джунгли и давил ногами тех, кто спотыкался и падал от изнеможения. А однажды и Осознающий едва не погиб под его чудовищной лапой.

В тот раз он чувствовал, что не в силах больше бежать, и сильно отстал от своих собратьев. Осознающий вот-вот должен был поравняться с последним в веренице бегущих – с мальцом, что едва волочил ноги. И поравнялся бы, если бы мальчик в конце концов не распластался на земле. Он ухватил Осознающего за ноги, ни то моля о помощи, ни то желая утянуть за собой, и тот упал тоже.

Он привстал на локтях, обернулся, и его сердце подскочило к горлу: Здоровяк уже поставил грязную стопу на спину выбившемуся из сил малышу. Глаза несчастного полезли из орбит, изо рта полилась кровь. Осознающий отвернулся, заскреб землю когтями и побежал во весь дух, а вдогонку ему раздался хруст, с каким ломались об колено сухие ветки.

Несколько раз Осознающий падал, но всегда поднимался вновь. С каждым рывком его тело и мышцы становились все сильнее и крепче, но Преследователь изо дня в день ускорялся в такт его преображению.

Так продолжалось все время, в дождь и в зной. Продолжались погони, продолжались давки, продолжалась кормежка, продолжалась борьба. Каждый прожитый день походил на ад в самом его пекле. Но Осознающий верил, что однажды все закончится. Просто обязано было закончиться.

Потому что жизнь не стояла на месте.

Осознающий понимал это по звездам. Каждый раз, когда вглядывался в темнеющее небо через прозрачные веки, он замечал, что небесные тела движутся, и сегодня уже находятся не там, где были вчера. А еще замечал, что иногда за небом следит и Здоровяк, и когда изменения в местоположении звезд были особенно заметными, в их рационе что-то менялось. Еды становилось больше, преследования и погони – жестче. Осознающий не сомневался, что все это было между собой связано, и когда-нибудь придет день, когда звезды велят ему остановиться, больше малышей не истязать. Только звезд Он, похоже, и слушался.

Каждый день Осознающий просил их плыть по небу скорее, отдать Здоровяку приказ, и умолял дать ему дожить до этого счастливого дня.

Только бы дожить!

2

Маленьких йакитов становилось все меньше. Выжившие росли, занимали в амбаре больше места. Все чаще мальчики погибали в давках, все злее становились драки за спальное место. А иногда – все хитрее. Осознающий прижимался к стене и выжидал, пока уснут соседи, и ложился на забывшихся собратьев сверху, там, где не было давки и где не так сильно бил в нос запах гниющих экскрементов. Пусть он терял около часа драгоценного сна, но хотя бы был уверен, что утром проснется. А такая привилегия доставалась не всем.

Однажды, когда у выживших мальчиков прорезались маленькие, чуть загнутые в разные стороны бивни из скул, Осознающий заметил особенно долгий взгляд Мучителя на небо. Он даже отвлекся от погони, пока опускающаяся за горизонт старая звезда не скрылась совсем.

Пожалуйста, прикажите ему, – горячо молился звездам Осознающий.

И они отдали приказ. Но совсем не тот, о котором так просил мальчик.

Еды на следующий день они получили куда меньше, чем обычно, и намного позже. Еще через сутки повторилось то же самое, и на следующие за ними – опять. С каждым разом Осознающий наедался все меньше, и чувствовал, как силы и здоровье, добытые немыслимым трудом, его покидают.

На малышей обрушилась суровая действительность: еды больше не хватит на всех. Отныне они должны будут сражаться за каждый кусок, если хотят выжить.

Поначалу Осознающий не мог заставить себя отбирать еду у собратьев, но быстро понял, что его жалость не заразила больше никого. Пришло время, когда голод стал невыносимым, и животная воля к жизни одолела его. Осознающий дрался, вырывал лоскуты мяса прямо из ртов и сам глотал то, что добыл, не жуя: только так можно было уберечь еду от таких же воров. После он мучился болями в животе от грубой пищи, но по-прежнему жил, в то время как другие умирали. И только это имело для него значение.

Осознающий продолжал следить за движением звезд, но тех, кто подобно ему верил в их милость, было не много. Очень скоро собратья стали помещаться в амбар без давки, потому что обитателей в нем становилось все меньше. Тот, кто терял волю утром, обычно расставался с жизнью уже к вечеру, раньше, чем мог хотя бы дать себе второй шанс. Так, какое-то время спустя, Осознающий мог не только улечься в такую позу, какую хотел, но и выбрать себе наиболее удобный угол. Только птицы, увы, уже не справлялись с пищей – ее оказалось слишком много даже для прожорливых брюх падальщиков. Уснуть отныне мешал не только запах экскрементов, но и смрад гниющих останков за амбаром.

3

Звезды на небе складывались в одни и те же картинки по второму, третьему кругу. И вот, когда мальчики выросли Здоровяку до середины бедра, их бивни удлинились, а еще несколько маленьких клыков прорезалось на подбородке, настал тот день, когда малыши получили еду утром, прямо у порога амбара.

Уже много дней подряд никто не умирал ни в толкотне, ни в борьбе за еду, но они по привычке разорвали пищу и разбрелись по кустам каждый со своим сочащимся кровью куском. Мальчики спешили наесться, пока не вернулся Здоровяк.

Его отсутствие поразило маленьких йакитов не меньше, чем обед до погони, но пока дают – жуй и не задавай вопросов. Любопытные здесь жили куда меньше сытых.

Йакит, известный также как беспощадный Здоровяк и проклятый Мучитель, спустя некоторое время все же объявился, но на сей раз он вышел из джунглей не один. Его сопровождало трое габаритных и совсем не похожих на Здоровяка самцов.

Мальчики попятились от пришельцев, но те не были похожи на новое опасное испытание: мужчины остановились на примирительном расстоянии и показали им поднятые ладонями вверх руки. В отличие от Здоровяка, которого они боялись всю свою недолгую жизнь, эти йакиты были другими. Размахом плеч они превосходили Мучителя, их шерсть была чистой и гладкой, и носили они набедренные повязки и плащи до самой земли. Их габариты были куда более впечатляющими, но вместо неисчерпаемой злости и жестокости на их лицах было другое, незнакомое им, но привлекательное выражение.

Более того, запах одного из самцов показался ребятам знакомым, а одному малышу – идентичным своему собственному. Сын узнал отца, а отец – сына, и маленький йакит кинулся на источник родного аромата с объятиями. Мужчина расхохотался и подхватил грязное чадо на руки.

Смех они слышали впервые, и этот громкий, лающий звук совершенно обезоружил маленьких дикарей. Осознающий точно знал, что последует за этими незнакомцами туда, куда они скажут, и не задаст ни единого вопроса. Их пришли спасти. Бугрящиеся мышцами руки, которые с такой – невероятно! – любовью подбрасывали визжащего от восторга собрата, не могли причинить им новую боль. Самцы в мантиях и набедренных повязках были теми самыми существами, которые сидели на звездах и слушали его молитвы все три цикла небесных тел.

Трое мужчин подбадривающе махнули детям, и они бегом последовали за ними. Осознающий боялся оборачиваться. Шерсть на его тонкой шее стояла дыбом: он как будто чувствовал тянущиеся к нему руки, которые вот-вот затащат его обратно в амбар…

Но шагов преследования слышно не было. Когда они отошли достаточно далеко, Осознающий все же глянул через плечо, и увидел далеко позади ненавистного Убийцу. Он так и остался неподвижно стоять там, где его оставили.

Осознающий надеялся, что видит его в последний раз, и призрак Здоровяка не доберется даже до его сновидений. Его место – здесь, в серо-зеленых джунглях. Пускай в них и сгинет навсегда.

Мальчик отвернулся и больше уже не оборачивался.

4

Все, что произошло дальше, было похоже на первый в жизни маленьких йакитов приятный сон. Они не могли поверить, что дожили до дня, когда закончились их кошмары наяву.

Трое пахнущих здоровьем тела и разума самцов вывели их из хитросплетений папоротников и лиан и усадили в деревянные телеги, в которые были запряжены крупные толстокожие звери с круглыми головами. От изначального количества мальчиков осталось около трети, поэтому они без труда уместились в трех телегах, по восемнадцать в каждой. Вернее, в одной из них детей было семнадцать: сын никак не желал покидать рук отца, и тот усадил его себе на плечи.

Итак, трое йакитов оседлали каждый своего зверя и тронулись в путь.

Осознающий неотрывно следил за тем, как удаляются джунгли. И все-таки он выжил, не остался там, в кустах за амбаром. Он поднял голову: звезд на светлом полуденном небе видно не было, но они были где-то там, никуда не пропали. Все до одной на своем месте. Осознающий мысленно поблагодарил их за самый мудрый приказ из когда-либо отданных Здоровяку.

Мужчины то и дело перебрасывались между собой словами и косились на малышей. У Осознающего было только смутное представление о родном языке: Мучитель в основном хранил угрожающее безмолвие. Поэтому он не понимал, о чем разговаривают их спасители, но они казались расстроенными, когда натыкались взглядом на пробелы между мальчиками. Наверное, надеялись увезти с собой куда больше детей.

Как бы там ни было, Осознающий ехал с выжившими, и только это было ему интересно. Ему было все равно, куда его везут, в следующий адский круг или прямиком к звездам. Лишь бы подальше от этого места. И только вперед.

Осознающий прилег, отвернулся к пахнувшей древесиной стенке и под стук колес сладко зевнул.

5

Два дня спустя они добрались до дома. И это был самый счастливый день в жизни маленьких йакитов.

Они не помнили Плодородную долину, в которой были рождены, но признали открывшийся им край родным с первых запахов, звуков и взглядов. Огромные древа с ветвями до земли манили их прикорнуть в тени розовых цветов, в безопасности, уюте и тепле. Здесь не было удушливого духа экскрементов и мертвечины – только ароматы цветущей, текущей и приумножающейся жизни со всех сторон.

С приездом малышей вся Плодородная долина наполнилась суетой и шумом: подбегали мужчины, выныривали из гнезд женщины – все облепили телеги. Мальчики во все глаза взирали на чудесных взрослых.

Один за другим маленькие йакиты вскакивали на ноги и исчезали в горячих объятиях отыскавших их матерей и отцов. Осознающий впитывал взглядом окружающий мир, следил за полетом осыпающихся с древ цветов и вертел головой: найдется ли пара из самца и самки и для него?

Он видел мужчин и женщин, счастливых и несчастных. Счастливые подхватывали свое дитя на руки и уносили подальше от суеты, а другие, по три раза осмотрев все телеги, падали на колени. Женщины немедленно поднимали жалобный рев под виноватыми взглядами тех, для кого этот день стал поводом для праздника. Мужчины прижимали плачущих самок к себе и уговаривали успокоиться, хотя и сами, наверное, держались из последних сил.

Еще одна несостоявшаяся мать рухнула под колеса телеги и залилась слезами. У Осознающего увлажнились глаза. Но грусть длилась лишь до тех пор, пока его самого не охватила долгожданная радость: мальчик учуял запахи отца и матери и начисто оглох к чужим причитаниям.

Они пробились к нему и, сияя от счастья, вытянули из телеги. Осознающий восхищенно рассматривал их лица, огромные, полные любви глаза матери, и теплую, широкую улыбку отца. Они были божествами, которым Осознающий уже сейчас мечтал уподобиться.

Маленький йакит с удовольствием вверил себя в их руки и прижался щекой к шее папы.

– Добро пожаловать домой, Ти-Цэ, – сказал он и нежно обнял сына. – Ты молодец. Теперь все закончилось.

Глаза заслезились второй раз. А когда на руки его взяла мать и прижала к полной груди, по щекам покатились слезы. От нее пахло молоком. У мальчика давно уже были зубы, но он не сумел удержаться: подхватил ее сосок языком и вытянул несколько сладких жирных капель.

Он был кому-то очень, очень нужен, и на руках его несли не куда-нибудь, а домой. Туда, где он будет есть и спасть в объятиях родителей, а колыбельной ему будет служить не предсмертный хрип уставшего бороться за жизнь ребенка, а сердцебиение этих чудесных-пречудесных взрослых.

Ти-Цэ. Так вот как его на самом деле зовут.

Основы воспитания
6

Ти-Цэ чувствовал себя так, словно ему воздалось разом за все пережитые мучения, и вместе с именем он получил билет в вечное блаженство. У него появилось сразу два покровителя, неизлечимо больных и заразных любовью. Появился свой собственный теплый и безопасный дом с целой кучей родни в придачу. Появилось много легкодоступной пищи, за которую никто друг с другом не дрался.

Родители помогли Ти-Цэ забраться на древо, их сладко пахнущую цветущими плодами ветвь, и сорвали ему самый большой персик из всех, что росли поблизости. Он долго любовался фруктом, подобных которому никогда не видел в джунглях. Персик не пах кровью и вообще ничем не напоминал мясо, но все равно выглядел очень аппетитно.

Ти-Цэ сосредоточенно жевал мякоть, лопавшуюся кожицу, и не заметил, как вымазался в липком соке. Родители добродушно переглянулись. Ти-Цэ к грязи было не привыкать: он облизнул ладони и покончил на этом с наведением красоты. Мальчик обглодал кость от сладких волокон и уже замахнулся, чтобы ее выбросить, но отец покачал головой и протянул руку. Он послушно вложил косточку в его ладонь, а тот передал ее матери. Самка тут же положила ее на язык и легко перемолола своими маленькими, но очень крепкими зубками. Ти-Цэ изумленно заглядывал ей в рот, недоверчиво смотрел на то, как мать обсасывает темно-коричневую крошку. У него самого косточка такого аппетита не вызывала.

Ти-Цэ разморило. Все, о чем он мечтал – как можно скорее бухнуться спать, но отец подхватил на руки и понес недовольного сына к воде. Здоровяк никогда не отводил их к водоемам после погони, лишь иногда загонял в лужи после обеда, когда они ходили бурыми от крови с ног до головы. Но в этом крае были другие правила. Ти-Цэ придется это запомнить, если он хочет в следующий раз забраться в гнездо и прикорнуть сразу после обеда. Это он уяснил особенно твердо, когда отец долго и нудно вымывал из его подшерстка въевшуюся грязь и кусочки фрукта.

Чистый как никогда прежде Ти-Цэ прекрасно выспался в гнезде, каждый дюйм которого насквозь пропах убаюкивающим запахом родителей. Этот аромат как кровь циркулировал в его теле и очищал от скверны: никогда до этого дня он не спал так спокойно.

7

Как только бодрость полностью вытеснила из маленького йакита усталость, Ти-Цэ стал постепенно знакомиться со всеми обитателями древа. Первого родственника он увидел сразу, как выполз из гнезда: мать поднесла к нему девочку меньше года отроду, которую качала на руках. У малышки еще не было зубов, и именно у нее Ти-Цэ украл несколько капель молока часа четыре назад. Он с интересом дотронулся до девочки с разрешения самки, но она особого внимания на него не обратила: слишком была занята истощением материнской груди.

Ти-Цэ наблюдал за девочкой, но вскоре почувствовал шкурой, что за ним самим кто-то пристально наблюдает.

Он оглянулся. На краю ветви сидел йакит, который был гораздо старше Ти-Цэ, но намного младше отца. Подросток, догадался он. Его жилистое, вытянувшееся за короткий промежуток времени тело только начинало обрастать мышцами. Три белых локона, два по бокам и один – по центру, опускались ему до плеч. Его бедра стягивала коричневая набедренная повязка, что показалась Ти-Цэ уж совсем неестественным: насколько он мог видеть, в Плодородной долине все ходили нагишом.

Подросток покачивал свисающими вниз ногами, разыгрывая непринужденность, которой явно не ощущал, и наблюдал за новоприбывшим младшим братом. В его глазах Ти-Цэ не увидел мудрости, удовлетворения и гармонии, как у взрослых, не увидел детской наивности и любопытства. Невозможно было вообще понять, о чем он думает и что чувствует.

– Ки-Да!

Подросток мгновенно отозвался на свое имя и поглядел вниз: с охоты вернулся отец. На плече у него лежало тело неизвестного Ти-Цэ грязно-розового зверя, вернее, только его туловище: тут и там виднелись следы от вырванных конечностей.

Ки-Да без лишних вопросов уцепился за цветущие лианы и скользнул к самцу вниз. Ти-Цэ смотрел, как они молча раздирают мясо на части. Отец склонился над туловищем и вонзил в грудную клетку загнутые в разные стороны саблезубы. Немного повозился, подобрал угол и рванул на себя. Ти-Цэ и отсюда услышал хруст выворачиваемых наизнанку ребер.

Отец сунул руку в образовавшуюся дыру, оттолкнул пальцами ошметки мяса и осколки костей и вытащил безжизненное, но свежее сердце. Он протянул его старшему сыну и указал взглядом туда, где сидела мать. Ки-Да принял многокамерную мышцу без всякого выражения. Просто делал, что велено.

Ки-Да взял сердце в зубы и вскарабкался обратно на ветвь. Прошел мимо Ти-Цэ, не удостоив его взглядом, и сел на колени перед матерью. Ее грудь все еще была во власти маленькой девочки.

Мать обратила большие, неподвижные в глазницах глаза к старшему ребенку. Ки-Да протянул ей сердце и поклонился:

– Это тебе, мама. Мне пора уходить.

– Прощай, милый. – Она отложила дар и притянула его голову к себе. Губы нежно коснулись лба подростка. – В следующий раз долина увидит тебя уже мужчиной. Понимаю, тебе будет совсем не до нас… Но, когда это произойдет, пожалуйста, заходи нас проведать.

– Хорошо. Я люблю тебя, мам.

Ки-Да сдержанно поцеловал ее в щеку, провел ладонью по голове сестры и повернулся к Ти-Цэ. Старший брат, с которым он не успел даже познакомиться, почти невесомо прикоснулся к нему, прощально провел рукой вдоль центральной, совсем короткой прядки Ти-Цэ, и ушел, снова соскользнув по ветвям вниз, к отцу.

Мужчина хлопнул старшего сына по спине и повел прочь.

Ти-Цэ не мог понять своих чувств. Некая сила заставила его кинуться вперед, на край ветви, и припасть к ней. Он был не в состоянии отвести от удаляющейся пары взгляд.

Перед тем, как совсем пропасть из виду, Ки-Да обернулся и пригвоздил маленького брата к месту одним только взглядом, даже не адресованным ему конкретно. Подросток впитывал долину, свое древо, свою семью. А на Ти-Цэ взирал с тоской и завистью в глазах.

– Ти-Цэ, – мягко, но до мурашек настойчиво позвала мать, – пойди сюда.

Этот голос соскребал его с места и за шкирку тащил к родителю, но Ти-Цэ вцепился в ветвь мертвой хваткой. Как околдованный он все смотрел и смотрел на старшего брата. Ти-Цэ не имел ни малейшего понятия о том, куда ведет его отец, но в глазах подростка было расчетливое, холодное смирение, словно сам он не рассчитывал вернуться к родному древу снова. Место, куда его вели, должно было навсегда изменить его, и прежним он уже не вернется. Никогда.

Ки-Да отвернулся. Отец подбадривающе ускорил шаг, и юноша покорно ускорился тоже. Глаза Ти-Цэ налились слезами.

Мальчик не мог заглянуть в будущее. Он не знал, что через много лет увидит брата живым и здоровым, что служить они будут на одной точке и что они потеряют друг к другу интерес настолько, что разговаривать будут только по делу, а здороваться – через раз. Здесь и сейчас Ки-Да уходил в неизвестность. А может, даже обратно к убийце в серо-зеленые джунгли.

Ти-Цэ разрыдался. Прошло еще не мало времени, прежде чем он наконец покорился матери и прильнул к ее теплому боку.