Buch lesen: «Кордон. Повесть и рассказы», Seite 2

5

Кажется, в ту ночь я так и не смог заснуть. Будильник, поставленный на половину шестого утра, выдернул меня из какого-то полузабытья, в котором смешались боль, тревога, шум стихии и гипнотическое очарование моей собеседницы. К счастью, многолетняя привычка к раннему подъёму победила, не то я легко мог бы проспать. Спустился вниз (моя комната располагается на втором этаже), стараясь не шуметь, но гости уже не спали: из комнат слышался шум и голоса – очевидно, они собирали вещи. К половине седьмого завтрак, как и было условлено, стоял на столе. Ребята тоже появились минута в минуту. Казалось, от вчерашнего напряжения не осталось следа. Все они уже умылись и выглядели столь же весело и беззаботно, как и в первую минуту на пороге моего жилища.

– Светает около восьми, – сказал я. – Сегодня погода вроде потише.

– Мы выйдем в четверть восьмого, – ответил Марк.

Они быстро ели.

– Вам чай или кофе? – спросил я.

– Странно, что вы предлагаете кофе, хотя не предлагаете вино, – сказала Ксения. – Кофеин настолько же вреден перед восхождением, как и алкоголь.

– Вы предпочли бы апельсиновый сок? К сожалению, у меня только из пакета. Апельсины нынче не завезли. Ещё есть минеральная вода.

– Да, это лучше.

Я открыл то и другое, кажется, они их смешали.

– Не забыли воду? – напомнил я, когда скромная трапеза подошла к концу.

– Сейчас наберём, – спохватился Марк. – Ребята, у каждого из вас по две двухлитровые бутылки, – обратился он к своим спутникам. – Наполните их, пожалуйста, целиком.

Ксения только пожала плечами. Было ясно, что она считает такой запас излишним, но спорить не стала. Они набрали восемь бутылок и уложили их в подвалы своих уже собранных рюкзаков, стоявших в гостиной. Потом вышли в прихожую и стали одеваться. Марк облачился в свой сине-оранжевый костюм, затем подал Ксении огненно-красную куртку. Павел надел куртку тёмно-зелёного цвета и подал Лизе её светло-голубую. Потом они стали шнуровать ботинки. Стараясь как-то унять нарастающее беспокойство, я отметил про себя, что в части одежды и обуви они экипированы как полагается. Шапки, перчатки, треккинговые палки, светозащитные маски, налобные фонари – всё было на месте. Оставалось надеяться, что внутри рюкзаков у них не бесполезный хлам, а действительно необходимые тёплые спальники, палатки, горелки, посуда… Объём рюкзаков оставлял надежду, что всё нужное могло там поместиться. У Лизы рюкзак был чуть меньше остальных, и это тоже почему-то успокаивало.

– Фото на память? – спросил я.

– Отчего же нет, – согласился Марк.

– А разве это не дурная примета? – забеспокоилась Лиза.

– Ну, у нас же не полёт, – возразил Павел рассеянно, по-прежнему глядя куда-то вдаль. – И вообще, всё это – вздор.

Я притащил фотоаппарат, они выстроились в ряд, обняв друг друга за плечи. Часы над дверью в гостиную показывали пять минут восьмого. Я нажал на кнопку.

– Мы даже чуть раньше времени, – заметила Лиза. Было видно, что она волнуется больше других.

Потом они натянули перчатки и шапки, надели и включили фонари. Я открыл дверь. На улице было ещё совершенно темно, только справа на фоне горы небо, казалось, начало немного светлеть. Ветер будто бы слегка утих, дождь тоже прекратился, но звёзд не было видно. Они уже спустились с крыльца, когда Ксения вдруг обернулась.

– А с вершины вниз есть какой-то другой путь? – неожиданно спросила она.

Я успел заметить, что Марк посмотрел на неё с тревогой и удивлением.

– Теоретически там много тропинок, – ответил я. – В летнее время можно спуститься с плато прямо в посёлок. Есть пути и на восточный склон. Но все они более крутые и опасные, чем традиционный маршрут. В это время года я бы не советовал…

Она махнула рукой, давая понять, что продолжать мне не следует.

– В конце концов, если вы стремитесь избежать встречи со мной, то всегда можете просто пройти мимо. Хотя был бы признателен, если бы вы дали знать, что благополучно спустились вниз.

– Я не это имела в виду, не обижайтесь.

– Меня не так легко обидеть. В добрый час.

Нестройный хор ответил мне. Ещё несколько минут, стоя на пороге и постепенно замерзая, я наблюдал, как их яркие фигуры растворяются в темноте. Вскоре пятна фонариков заплясали на первых камнях подъёма. Убедившись, что более ничем не могу им помочь, я вернулся в дом.

6

Первым делом я постарался уничтожить следы их присутствия. Вид грязных тарелок, хлебных крошек, стаканов с остатками сока и минералки причинял почти физическую боль. Казалось, я могу разглядеть отпечатки пальцев и следы помады на стаканах девушек. Никакого рационального объяснения моему беспокойству не было, с ними определённо ничего ещё не случилось, но мне казалось, что я роюсь в вещах покойников. Тяжёлое чувство надвигающейся беды не рассеялось и после того, как кухня была практически стерилизована, все поверхности протёрты, а посуда дважды перемыта. Чтобы окончательно замести следы, я ещё пропылесосил пол, стараясь собрать невидимые волоски и частички их кожи. Я понимал, что мной овладело какое-то непонятное помешательство, но ничего не мог с собой поделать. Потом, преодолевая внутренний ужас, я прокрался в спальни.

Начал с комнаты Павла и Лизы. Они спали на первых ярусах двух разных кроватей. Я собрал всё постельное бельё, халаты, полотенца и затолкал в стиральную машину. Потом зашёл в спальню Марка и Ксении. Они спали друг над другом, и по длинным волосам, оставленным на подушке, можно было легко догадаться, кто спал наверху. Дрожащими руками я принялся стаскивать пододеяльник, всё ещё ощущая её присутствие так, будто она стояла за дверью. Когда принялся за наволочку, под подушкой внезапно обнаружился обрывок ярко-красной материи. Помню, что уставился на него, как смотрит убийца на кровавое пятно, понимая, что теперь невозможно избавиться от улик и что на сей раз всё пропало. По-видимому, это была часть её ночной рубашки, что-то гладкое, изысканное, похожее на атлас, впрочем, я не слишком разбираюсь в тканях. Материя в полной мере сохранила её запах. Но как это понимать? Если бы она просто забыла под подушкой свою ночную рубашку, это могла быть случайность. Но что означает этот фрагмент? Кто и зачем оторвал его? С какой целью оставил мне? Рассудок мутился. Я спрятал лоскут в карман домашних брюк и поспешил продолжить уборку. Через какое-то время всё, что возможно, было отправлено в стирку, волосы собраны, а обе спальни проветрены и пропылесошены. Это принесло облегчение, но красный лоскут торчал из кармана, подобно роковой улике. Я зачем-то убрал его в шкаф в гостиной, подальше с глаз, но и оттуда он будто бы продолжал кричать о себе.

Тем временем рассвело. Я высунулся наружу, чтобы взглянуть на склон, в надежде увидеть их на подъёме, но склона не было: почти от самого подножья гору укрыли густые облака. Сверху опять посыпалось – то ли ещё дождь, то ли уже снег. Лужи перед крыльцом подёрнулись тонкой коркой льда – очевидно, температура колебалась около нуля. Ветер вновь усиливался. Я с ожесточением захлопнул дверь.

Потянулись мучительные часы ожидания. Разумеется, не в первый, а, может, и не в тысячный раз я провожал людей на маршрут. Естественно, не впервые это случалось ранней весной или поздней осенью, не в первый раз сопровождалось плохой погодой, когда мне казалось, что лучше остаться внизу. Нередко группы выглядели недостаточно подготовленными к восхождению и слишком легкомысленными, хотя и для них обычно всё заканчивалось благополучно. Далеко не впервые я испытывал симпатию к моим гостям, хотя и стремился не привязываться к ним чрезмерно, учитывая заведомо мимолётный характер нашей встречи. Конечно, все они нравились мне: молодые, смешливые, сильные, в своих новых, ярких, хорошо подогнанных костюмах, купленных в модных спортивных магазинах. Я понимал, что, как вампир, в каком-то смысле живу за счёт их молодости, яркости и смеха, впрочем, не слишком обкрадывая каждого. Да, временами случались разные происшествия, несколько раз люди пропадали и даже гибли, и спасатели действительно вытаптывали весь дом и съедали все припасы, хотя, вопреки сказанному Ксении, я нисколько не переживал по такому поводу, стараясь во всём поддерживать этих отважных и бескорыстных людей.

Но никогда за двадцать лет знакомства с горой и за тринадцать лет постоянного проживания на кордоне я не чувствовал столь сильного беспокойства, чувства неизбежного несчастья, и вместе с тем столь прочной, неразрывной связи с ними (или только с ней?), будто бы это я сам впервые за столько лет, не взирая на холод и снег, карабкаюсь к вершине.

Хуже всего было то, что мою тревогу не с кем было разделить. Конечно, в посёлке у меня было несколько знакомых, хотя бы тот же Степаныч, но ни телефонный разговор, ни чат не могли бы меня успокоить. Оставлять же дом я теперь не мог, ведь они могли вернуться в любой момент. Разумеется, я нисколько не верил, что они за один день смогут добраться до вершины и спуститься обратно. Но что если плато завалило настолько, что путь дальше сделается невозможен, и они вернутся раньше времени? Вызывать же знакомых сюда, наверх, казалось каким-то ребячеством. Разве что наврать фельдшеру, будто я совсем не могу ходить, и заставить его ехать ко мне? Но вдруг в посёлке кому-то потребуется настоящая помощь? Не слишком ли эгоистично отрывать его от работы из-за моих причуд?

В довершение ко всему погода ухудшалась: ветер выл всё сильнее, пошёл настоящий снег, крупные пушистые хлопья укрывали землю, казалось, уже смирившуюся с неизбежным. Какое-то время тепла земли ещё хватало, чтобы обращать их в воду, но вскоре оно иссякло. К началу сумерек всё пространство вокруг дома оказалось застелено плотным снежным одеялом. Перед наступлением темноты немного развиднелось, так что можно было разглядеть, что склон тоже изрядно побелел. После пяти стало темнеть. Ожидание сделалось невыносимым. Читать не получалось. Я достал из шкафа красный лоскут, то прижимал его к лицу – он надёжно хранил запах, – то неотрывно смотрел на него. Но от этого становилось только хуже. Когда окончательно стемнело и стало ясно, что сегодня они не вернутся, я кинулся в гараж, вывел оттуда свой заслуженный внедорожник и поспешил вниз, к людям. Проехав пару сотен метров, вдруг понял, что надо оставить им хоть какое-то послание. Сдал назад. Вернулся в дом, нацарапал на клочке бумаги записку, что уехал в посёлок и вернусь вечером, что дом полностью в их распоряжении. Положил посреди прихожей, прижал каким-то ботинком. Дверь прикрыл, не запирая на замок. И, наконец, помчался вниз.

7

Как только из приёмника донеслись звуки радио, я слегка успокоился. Далёкий голос незнакомого ведущего казался голосом давнего друга, говорящего лично со мной. Потом запели что-то о любви, и это оказалось ещё лучше. Конечно, в доме был телевизор, да и интернет тоже, но я стремился вырваться из порочного круга этого беспомощного ожидания, бесполезного вглядывания в темноту. На въезде в посёлок, где сотовая связь уже работала, позвонил Степанычу. Снега тут ещё не было, и Степаныч мог быть свободен, чтобы посидеть со мной в одном из кафе. К счастью, он легко согласился, и уже через четверть часа мы сидели за столиком. Кафе пустовало, так что ужин и чай нам принесли быстро. От алкоголя оба отказались – мне предстояло возвращаться на машине наверх, а Степаныч ждал вызова в ночную смену.

– Нам объявили штормовое, – сказал он. – Идёт циклон, обещают до двадцати сантиметров снега в ближайшие сутки. Придётся разгребать. Как-то рано в этом году.

Я нехорошо выругался.

– Ты чего? – удивился он. – Ну, засыплет тебя, в первый раз что ли? Разгребём как-нибудь. Продукты я тебе недавно привёз, протянешь.

– У меня группа на маршруте, – сознался я, как будто лично снарядил их в горы.

– Чего?! – густые брови Степаныча взлетели вверх. – Они что, прогноз не смотрят? Интернетом пользоваться не умеют? Предупреждений не читают?

– Не знаю, Саша, что они там читают, – честно сказал я, – но сегодня утром они ушли наверх.

Он о чём-то задумался.

– А почему ты здесь? – спросил он с каким-то недоверием, словно подозревал меня во вранье. – Почему не ждёшь их там?

– Я ждал до темноты. Вряд ли они спустятся среди ночи.

– Ну, почему… Поднимутся на плато, поймут, что дело швах…

– Нет, Саша. Они пойдут до конца.

– Это ещё почему?

– Не могу объяснить.

– Николай Михалыч, ты мне сегодня не нравишься. – Степаныч хотя и был на десять лет старше, всегда звал меня по имени-отчеству. – Свалился вот, как снег на голову, теперь говоришь загадками… Объясняй давай по порядку.

– Девчонка у них там упорная… – неопределённо начал я.

– Ааа, – протянул он, – понимаю…

– Ни черта ты не понимаешь!

– Ну, так объясни нормально! – я не мог понять, то ли он изображает злость, то ли вправду злится. Степаныч был мужик простоватый, но добрый и злился редко. – А то давай, дуй в МЧС. Мои полномочия заканчиваются на твоей поляне. Дальше при всём желании…

– Я знаю.

– Так в чём дело? В МЧС тебя знают и любят. Ты у них как внештатный сотрудник…

– Ну, с ребятами вроде бы ничего не случилось пока.

– Будешь ждать, пока случится?

– Они сказали, что максимум три дня…

– Через три дня в такой холод спасать уже может быть некого.

– У них палатки, еда, вода, топливо. Они вроде подготовились.

– Если подготовились, то чего переживаешь?

Я понимал, что веду себя непоследовательно, но ничего не мог с собой поделать. Мы немного помолчали.

– Связи у них нет, конечно? – спросил Степаныч после паузы.

– Нет.

– А говоришь, подготовились. Кто же так готовится! Снять их, и всё тут, – он рубанул по столу ребром ладони, посуда на столе жалобно звякнула. – Не хватает нам ещё трупов под конец сезона!

– Как их снимешь? Вертолёт не полетит по такой погоде.

– Ну, это уже не нашего ума дело. Полетит или не полетит – это не нам решать. Наше дело – сообщить.

– Подождём, Саша, – неуверенно сказал я.

– Ну, подождём так подождём. Тебе виднее. Я их не знаю. Иные и в январе ходят, и ничего, возвращаются.

Снова повисла пауза. Мы доели ужин.

– Не знаешь, кто нынче за фельдшера? – спросил я, наконец.

– Тебе зачем? – Степаныч, кажется, всё ещё злился.

– Нога опять разболелась.

– Надежда Семёновна вчера была. Сегодня не знаю. Может, опять она. Не пойму, какой у них график.

– Опять обезболивающее пропишет.

– А ты что хотел бы?

– Не знаю, только уже не помогает.

– Тебе бы обследоваться, – Степаныч, наконец, помягчел. – Может, наросло там у тебя что. С тех пор, как Таня тебя бросила, ты совсем за собой не следишь.

Таня – моя бывшая жена. Тринадцать лет назад мы вместе с ней поселились на кордоне. Около восьми лет назад, вскоре после того происшествия на вершине, она вернулась жить в город. А я остался.

– Надо. Вот, сезон закроем…

– Ты так каждый год говоришь. Только у тебя сначала сезон, а потом не выбраться. Потом раскопаешь тебя, а ты ещё что-нибудь придумаешь. В том году приблудившихся зайцев кормил. И как тебя заставишь?

Я не ответил, но почувствовал, что от этого разговора всё же сделалось легче. Даже нога как будто болела меньше. Теперь, пожалуй, я смогу заснуть.

– Спасибо, Степаныч, – сказал я искренне. – Ты мне очень помог.

– Да чем?! – он всё не мог успокоиться.

Мы расплатились, каждый за себя. Вышли, он проводил меня до машины. Городок сонно и уютно моргал вечерними огнями.

– Сегодня четырнадцатое, – сказал я серьёзно. – Если до вечера шестнадцатого они не объявятся, вызову МЧС.

– Хорошо. Только не дури.

– Не буду, – пообещал я, садясь в машину.

Обратно я ехал почему-то в приподнятом настроении, хотя явных причин для этого не было. Снег усиливался, ветер не утихал, ближе к кордону дорогу уже изрядно занесло, но старенький внедорожник пока справлялся. «Может быть, всё это наваждение, бред, – думал я. – И Ксения ни при чём, и нет никакой связи. Может быть, мне просто не хватает общения, обыкновенного человеческого тепла? Шутка ли – тринадцать лет на выселках, среди бесчисленного множества случайных, мимолётных знакомств? И восемь из этих тринадцати – в одиночестве. А как же привязанность? Какое-никакое постоянство? Продать к чертям дом, вернуться в город, найти себе новую семью, раз с прежней не вышло? А здесь – пусть живёт кто-нибудь помоложе. Живая легенда, видите ли!» Радио продолжало петь что-то о любви, впрочем, по мере удаления от посёлка сигнал ослабевал, перемежаясь хрипами и свистом. Наконец, показалась поляна.

Загнав машину в гараж, я поднялся на крыльцо. Крошечная надежда, что они вернулись, растаяла: дом был пуст, а записка лежала нетронутой там, где я её и оставил. Умывшись, я переоделся в пижаму, потом достал из шкафа всё тот же красный лоскуток и на несколько секунд прижал к лицу, подобно кислородной маске. Затем убрал его на место и отправился спать.

8

Следующие два дня пролетели как в тумане – в нарастающей тревоге и беспомощном ожидании. Пятнадцатого погода была сносной, осадки на время прекратились, и даже склон иногда открывался, но на нём по-прежнему не было видно никаких признаков жизни. Зато шестнадцатого октября стихия, словно набравшись сил, заново обрушилась на нашу бедную местность. Пожалуй, в октябре никогда на моей памяти не бывало таких снегопадов. Снежный покров рос стремительно, так же стремительно росло и моё беспокойство. Проехать в посёлок стало, по всей видимости, уже невозможно. Днём Степаныч написал, что весь посёлок замело, так что сегодня он вряд ли успеет до меня добраться, но чтобы я не отчаивался и держал его в курсе насчёт ребят. При таком снегопаде было невозможно понять, когда начались сумерки. С каждой минутой сугробы росли, а надежда таяла. Наконец, я дал себе слово, что в шесть вечера, если ребята не появятся, сообщу в МЧС. Но без двадцати шесть внезапно вырубился свет, а вместе с ним не стало телефона и интернета. Кратковременные отключения случались время от времени, поэтому вначале я надеялся, что это сбой на подстанции и электричество скоро дадут. Но время шло, и становилось похоже, что повредился кабель. На всём восьмикилометровом участке до посёлка электрический кабель, как и интернет, висели на столбах. Вероятно, какое-то дерево не выдержало снежной массы и рухнуло, разорвав тонкую нить, соединяющую меня с миром. Проблему с электричеством решить было несложно: в гараже для таких случаев был припасён дизель-генератор, а с ним и запас топлива на несколько дней. Но вот проблему связи это решить никак не помогало. Мой дом был подобен крепости, приготовленной к осаде, в нём всего было в достатке. Но как быть с ними, застрявшими на высоте?

Когда дизель затарахтел и свет загорелся вновь, я прошёл в гостиную, растопил камин, уселся в любимое кресло и стал просчитывать варианты. Голос разума требовал ждать, но ждать было невыносимо. Можно было попытаться пробиться в посёлок – скорее, пешком, чем на машине. Но это тоже требовало сил и, главное, времени, а начать можно было не раньше рассвета. К тому же в лесу снега всегда гораздо больше, поскольку деревья задерживают его, тогда как с безлесного склона снег просто сдувает. К восьми вечера у меня будто бы созрел план. Я твёрдо решил утром, если связь не появится, самостоятельно подняться на плато. Это первое решение далось легко – после стольких часов бесплодного вглядывания в темноту любая возможность делать хоть что-нибудь казалась благом. В конце концов, я знал эту гору лучше других, хотя и мог забыть некоторые детали. Нога почти прошла, и я счёл это добрым предзнаменованием. Очевидно, требовалось собрать вещи. С одеждой, обувью и аптечкой я справился без труда. Но, когда дело дошло до снаряжения, я вдруг понял, что никакого конкретного плана у меня нет.

Брать ли спальник, палатку? Еду, топливо, посуду? На что в точности я рассчитываю? Может быть, с ними всё в порядке, и они попросту ожидают на плоскогорье улучшения погоды. В таком случае я легко найду их и, может быть, благодаря хорошему знанию ориентиров, помогу спуститься вниз. Но если они сошли с тропы раньше, чем осознали это? Тогда мы легко можем разминуться. Допустим, а это вполне вероятно, в течение первой половины светового дня я не найду никаких следов. Что тогда? Возвращаться? Ночевать одному на плоскогорье? А если они по каким-то причинам разделились? С учётом всего, что я знал, представить это было нетрудно. Или кто-то пострадал? Вариантов было бесчисленное множество. Может быть, лучше всё же дождаться связи со спасателями? Но через сколько она появится? Допустим, в течение двух-трёх дней кабель восстановят, если метель утихнет и до повреждения удастся добраться. А если нет? Да и через два-три дня не будет ли слишком поздно? Наконец, помогут ли спасатели? При такой облачности их самое эффективное средство – вертолёт – всё равно приковано к земле. Я понял, что всё рассчитать не получится, придётся действовать по обстановке.

После некоторых раздумий я выбрал промежуточный вариант, показавшийся мне оптимальным. В рюкзак полезли коврик, спальник, запас готовой еды и минеральной воды на два дня, а также термос с горячим чаем. Палатка, горелка и топливо остались дома. Я решил, что если до середины светового дня не найду никаких следов группы, то вернусь домой и буду ждать связи со спасателями. Если же я найду кого-то или сразу всех, то, вероятно, возможность воспользоваться палаткой и горелкой у меня будет. Свой план я изложил в новой записке, которую разместил в прихожей, прижав тем же ботинком. Записка предназначалась, очевидно, Степанычу, поскольку я предполагал, что именно он первым раскопает дорогу к кордону. Затем я отправился спать, привычно поставив будильник на половину шестого утра. Уже в кровати вспомнил о куске красной материи. Спустился вниз, достал лоскуток из шкафа и спрятал его в карман рюкзака, где уже лежали складной нож и навигатор. Возможность действовать придала мне сил. В тот вечер я заснул очень быстро и проспал до самого утра без тревог и сновидений.