Жена, любовница и муза,
Там места не было другим,
И лишь от этого союза
Рождался вдохновенный гимн.
То гимн домашнему уюту,
Куда всегда неслась душа,
Поэт и представлял-то смутно,
Как без нее он мог дышать.
И было пусто, было страшно,
В уютной комнате в тиши,
Он был лишь с ней таким домашним,
В ее объятия спешил.
И все, что после написалось,
Что проявилось и сбылось
Там, на страницах книг осталось,
Другим там места не нашлось,
Она любила и парила,
И берегла уют и свет.
И эта радостная сила
Дарила нам в тот миг поэта.
Мы все восторженно молчали
Пред этой нежностью любви,
И забывали все печали,
Надежда грезила вдали.
И на Тверской и на Ордынке,
На сломе судеб и эпох,
В том побеждая поединке,
Лишь он сберечь легенду смог
Для нас, и счастье излучая,
Писал как жил, и видел свет,
Она, жена, там расцветая,
Была виновницей побед…
Она была, мечтой, салютом,,
Там места не нашлось другим,
Когда домашнею уюту,
Он пел свой вдохновенный гимн
И если через сотни лет,
Придет отряд раскапывать наш город,
То я хотел бы, чтоб меня нашли —
Оставшимся навек в твоих объятьях
И. Бродский
В твоих объятьях через сотню лет
Меня найдут, раскапывая город,
И мы опять увидим этот свет,
И я услышу снова дивный голос.
Как будто бы заснули на заре,
И вот теперь пришлось нам пробудиться,
Когда фонарь последний догорел.
Я знаю, что уже не разлучиться,
В твоих объятьях и никто другой
Не будет ревновать, лишь мы с тобою
Получим в дар ту вечную любовь,
Ту страсть и нежность, что зовут судьбой.
Тогда нам будет нечего делить,
Никто не уведет тебя, я знаю.
И лишь звезда нас сможет осветить
У бездны ада или двери рая,
Ночь сменит день и снова будет тьма,
Но так же крепко тело обнимая,
Я вдруг пойму, что целый мир-тюрьма,
И лишь в твоих объятьях оживая,
Мы в чистом поле рядом, вместе вновь,
Сам Велес к нам опять спешит на встречу,
И остается в душах лишь любовь.
Когда погаснут звезды, словно свечи.
И мы опять увидим этот свет,
И я услышу снова этот голос.
В твоих объятьях через сотню лет
Меня найдут, раскапывая город
Я слушаю симфонию дождя
Спустился Моцарт к нам с небес высоких,
И окрыленно над землей паря,
Он музыку нам дарит грез далеких.
Она летит в порывах немоты,
Танцуют капли, веселится ветер,
И мокрые июньские холсты
Вдруг первый солнца луч теперь осветит.
Его не зря назвали мы слепым,
Хотя Перун там все еще в ударе,
И тех костров затых едкий дым
Разносится над миром, Бог нам дарит
Прозрение и нежность, даль светла,
И старый сад опять благоухает.
Я точно знаю, что я здесь жила,
И тьма не вечна, дождь уже стихает.
И мечутся по полю птицы вновь.
И музыка волшебная в тумане,
Симфония дождя несет любовь,
И в эту бездну грез нас снова манит.
И пианистка дивно хороша,
И совершенна музыка экстаза,
В тумане грез беспечная душа
Танцует, веселится, в каждой фразе
Есть чары древних ведьм и тишина,
О как в тот миг природа дышит вольно,
Прощается без трепета весна,
И ей лишь грустно, но совсем не больно
Богу понадобилась помощь Моцарта, чтобы сойти в мир
П. Шеффер
Моцарт явился, чтоб бог разговаривал с нами,
И прикоснулся к любому в той музыке дивной,
Между реальностью, сказкой и вещими снами
Жизнь остается в какой-то сонате старинной.
В солнечном блеске, в восторге и сказке забытой,
Он проступает —мелодии дивные звуки,
И за чертой остаются, печали, событья,
Есть только музыка —вестница встреч и разлуки.
Есть только мир, переполненный той красотою.
Морок июня и августа грозная сила.
Моцарт явился, чтоб Бог говорил и с тобою.
Чтобы в туман твое Вдохновенье парило.
Но из толпы вырывается снова Сальери,
Все понимает, смириться не может, не хочет,
В поле бескрайнем прекрасные роза алели,
Капелькой крови остался забытый цветочек.
И опоздала к Адонису вновь Афродита,
И никого не осталось за этой чертою.
Моцарт уходит, но музыка в небе разлита,
Там, где русалки кружились опять в хороводе.
Моцарт звездою на небе и в Пекле Сальери,
Реквием где-то теряется, тише и тише,
Только симфония радости торжествовала,
И просыпаясь мы Моцарта снова услышим.
Век Моцарта короче, чем Сальери,
Его на небо быстро заберут.
И музыка звучит в небесной сфере,
И души наши в небеса влекут
Тех звуков совершенство и отрада,
И с завистью взираем в этот миг
На небосвод, и радоваться надо,
Что он был с нами пусть и краткий миг.
Мы приобщились к празднику и свету,
Остался след невидимый в душе,
Остались и сонаты и сонеты,
И мы другие, мы не те уже…
Ночную мглу звезда его осветит,
И станет чуть светлее на земле,
И песню унесет к созвездьям ветер.
Счастливыми проснемся на заре.
Нас окрыляют музыка и слово,
Июньский день и дождь слепой с утра,
Бродяга, Ангел и Скрипачка снова
Усядутся с ним рядом у костра.
И эта полуночная пирушка
Нас уведет в те дивные миры,
Пусть он споет, мы еще послушаем.
Так хороши русалки и костры..
Так хороши закаты и рассветы,
Когда звучат любимые стихи,
Забриты только лучшие в поэты,
И потому, как ангелы легки.
– Ты был, ты говорил с ним, знаю.
И что же он, скажи, мой друг, скорей.
– Беспечен, как всегда у двери рая.
И усмехнулся горестно Сальери.
А черный человек молчал устало,
Он плохо понимал, а в чем там суть,
Но исполнял он то, тогда сначала,
Хотелось одного – свечу задуть.
Сальери спать не мог, писать не смея,
Молчал и спорил сам с собой тогда.
И угасал там музыкант Сальери,
И черная случилась с ним беда.
Чего ему хотелось? Только смерти.
Нет, не своей, пусть Моцарт там уйдет.
Ему в ответ пропел ту песню ветер,
– Он нас убьет, он всех тогда убьет.
О чем он говорил, пока не ясно,
Но созревал его коварный план,
К роялю он бросался зло и яростно,
И смерть за ним шагала по пятам.
Он потянулся к яду, отшатнулся,
И снова посмотрел на тот огонь
А Черный за спиною улыбнулся
И словно говорил: – Я здесь с тобой.
Бессонной ночью он о чем-то плакал.
И вспоминая гения опять.
Ему казалось, сам он шел на плаху.
И Реквием в ночной тиши звучал.
– Я не могу, убей его скорее,
Пока еще рассудка не лишен.
И к эшафоту молча шел Сальери,
И убивал себя покорно он.
Что занесло сюда его, не знаю.
Зачем он шел, забыв про все дела,
Толкала в спину вдруг старуха злая,
И Моцарта к Сальери привела.
Он был беспечен как всегда в тот вечер,
Он видел звезды, как ясна луна,
Но почему-то гасли, гасли свечи,
Когда осталась там совсем одна,
Сальери ненароком удалился,
Вернулся и бокал ему подал:
– Давай-ка выпьем, что-то притомился.
И в тонких пальцах дрогнул вдруг бокал.
И Моцарт подхватил его небрежно,
И улыбнулся, веря только в свет,
И растворился лучезарно-нежный,
– Ну, все, свершилось, как багрян рассвет…
Сальери рухнул и заснул спокойно,
И к полдню не хотел еще вставать,
Когда явился Черный, он не понял,
Сон или явь, о чем с ним толковать?
Тот бросил ноты и растаял снова,
И был ли он, и будет ли опять?
Но где-то в небесах терялось Слово,
И только Реквием там мог звучать.
И задышал тогда Сальери вольно,
И зазвучала музыка во мгле,
Похоронили Моцарта, довольно.
Таким нет места больше на земле…
Пусть в небесах звучат его сонаты,
Нам здесь страдать, трудиться, умирать,
За гениальность есть всегда расплата,
Он это знает, нет, он должен знать.
Мелькает черный человек,
Там, за распятием окна,
И время усмиряет бег.
Да, жизнь одна и смерть одна.
Но должен кто-то на пути
Пророка призрачного встать,
И чтобы Моцарта спасти,
И чтоб Сальери наказать.
Не верит в свет творец теней,
Не верит в тень хранитель света,
И все мы чувствуем – за ней,
За той звездой летит комета,
Сюда, на землю в этот миг,
Не веривший, увидит чудо.
Сальери – сгорбленный старик.
Он сеет зло свое повсюду.
В поэте воплотится свет,
И музыка иных столетий,
Да, кажется, что силы нет,
Что только Моцарт путь осветит.
Елена примирилась с тем,
Но появляется Ирина,
И в свете всех его поэм,
Она прекрасна и невинна
Не ведьма, а богиня вновь,
Познав и счастье и удачу,
Она несет с собой любовь.
Она не может жить иначе.
Измучен и едва дыша,
Откроет Моцарт мир прекрасный,
И не Вергилия душа,
А Беатриче свет тот ясный
Ведет туда в порыв стихий,
Что движет солнце и светила,
И голос тот :– Ирина, ты ль?
О, милая, ты не забыла.
И Данте больше не в аду,
И Моцарт к свету привыкает.
Огонь любви. Его ведут
К прозренью, к счастью, и сияет
Звезда любви в ночной тиши,
Она сильнее смерти, вижу,
Он говорит мне: – Ты пиши.
И звезды в самом деле ближе,
Чем вам там кажется с земли.
Уж ты поверь мне. И я верю.
Мы долго с ним к созвездьям шли
Сквозь все прозренья и потери.
Тогда Елена ожила,
И Беатриче нас встречала,
И медленно исчезла мгла,
Она ее не замечала.
И у забытого костра
Не Дьявол -, Михаил* встречает.
И говорит: -Нам всем пора,
Ведь там его звезда сияет
Он Люцифер**, забывший свет,
И в той гармонии далекой
Есть лишь любовь, и смерти нет.
Растает черный в бездне окон.
Жар-птица нам осветит путь,
Пророк помашет обречённо.
И на тропу любви шагнуть
Нам хватит сил той ночью темной.
Нам хватит воли быть собой,
Пора преодолеть весь ужас.
И к звездам нас ведет любовь,
Поэт и Музыка, и Муза…
* Речь об Архангеле Михаиле,
** Люцифер в греческой мифологии – бог утренней звезды, спустившийся в Аид к Персефоне и Аиду
Тревоги и боль отступили внезапно,
И ангел парит над угрюмой землей.
И Демон взирает с тоской и азартом,
А Бог вопрошает: – Да что же с тобой.
О если бы знать, что сегодня творится,
О если бы ведать, что с нами еще
В назначенный час вдруг внезапно случится.
Тоска и надежда, любовь и расчет.
– Ты что-то задумал, к чему тебе это?
А он не ответил, в тумане страстей
Несется над пропастью, словно комета,
И ждет от меня снова скорбных вестей.
Я знаю, что очень устала, хранитель,
И все-таки в час роковой у черты,
Мне снова приснится поэт и учитель,
Его воскресить попытаешься ты,
И вряд ли получится это, я знаю,
Сегодня я старше и даже сильней,
И только шагает по самому краю
Душа среди звезд и стихов и огней.
И то, что никто не вернулся оттуда,
И то, что мы все соберемся туда,
Я знаю, мой ангел, но хочется чуда.
В контакте остаться, и ждать их всегда,
Уходят легко, не желая прощаться,
И Демон взирает с немой высоты,
Мы только цветы запоздалые счастья,
Лишенные почвы, мы только цветы…
Девочка смотрит в небо,
В футляре притихла скрипка,
И свет фонаря так немо
Осветит ее улыбку,
Он снился ей прошлой ночью,
Он снова придет послушать,
И кажется странными очень
Те строчки запавшие в душу…
Да, это был точно Шнитке,
Ей так хотелось в тот вечер,
В чудесной его улыбке
Растаять до новой встречи.
Но ангел сказал, он умер,
Ушел по лунной дорожке,
И вечером или утром,
Ей было грустно немножко.
Он часто потом ей снился,
Во сне она улыбалась,
И с ними был третий —Шнитке,
И нежность тогда рождалась.
Она подарила крылья
Скрипачке и в том отрада,
По лунной дорожке с ними
Шагала она куда-то,
Жила в ожидании встречи,
И те вечера любила,
Играла им каждый вечер,
Земли не касаясь, парила.
И свет фонаря так немо
Осветит ее улыбку,
И Девочка смотрит в небо,
В футляре притихла скрипка.
И музыка Альфреда Шнитке
Пугающе бездонна так…
И. Царев Скрипачка
В той музыке была такая сила,
Такой порыв, такой прорыв внезапный,
Что в мир страстей она нас уносила,
С каким-то демоническим азартом,
Она жила, она существовала,
В порывах ветра, в рокоте волны,
Когда ее скрипачка исполняла,
И видела те радужные сны…
И вдруг все темным стало на закате,
Какая-то немая чернота,
В той музыке, и силы нам не хватит,
Взгляд оторвать от кисти и холста.
И сон, и стон, восторги и проклятья,
Все было там, все таяло вдали.
И разжимались сильные объятья,
Роптали души о земной любви.
И розы, словно слезы Афродиты,
Теряющей Адониса опять.
И были все пути туда закрыты,
Но музыка могла еще звучать.
В единой боли и немом порыве
Среди грозы, и тишины ночной,
Она нас точно делала счастливей,
Желанней в этой суете земной.
Да, в мир страстей она нас уносила,
И оставалась в городе иллюзий,
Где все еще бессильная парила,
И удивляясь, застывали люди.
И ангелы беспечные парили,
И были боги и родней и ближе,
Когда мы в эмпиреи уходили,
И поднимались в небеса все выше
Три поэта на том берегу
Да, только что вышел свежий номер журнала «Дальний Восток», так мы с Царевым там рядом. Как братья.
Михаил Анищенко-Шелехметский 27.10.2012 18:03
И, так печально устроен этот мир, что судьба Поэта, как правило, только и начинается после смерти носителя Дара. И потому именно сейчас так важно каждое слово об Анищенко. Чтобы не дать тьме забвения завалить, затоптать тот свет, который вложил Михаил в свои строки. И.Ц.
Игорь Царев 09.12.2012 00:28 •
Какая компания нынче сошлась за рекою
И. Царев
Да там за рекою сидят у костра и смеются,
И спорят о том, что не сбудется больше у нас,
Стихи совершенные снова в тумане прольются
Как вина грузинские, и замирает Пегас,
О чем Михаил говорил и что Игорь ответил,
Отсюда не слышно, я просто смотрю и молчу.
Уносит куда-то их речи порывистый ветер,
К костру бы присесть и послушать, но мимо лечу
Мне надо проснуться и снова в реальность вернуться,
Мне надо поведать о встрече внезапной родным.
Они провожают и машут, с снова смеются.
– Давай, возвращайся, становий мерещится дым.
Конечно, вернусь, разыщу их в безбрежном просторе,
И Омский бродяга поведает нам о былом,
Вся радость земная и все неизбывное горе,
Устали скитаться мы в мире жестоком, чужом.
Троянская битва опять зазвучит, и польется
Веселая песнь о скитаньях и подвигах их.
И гусли звенят, провожая закатное солнце,
Аркадий рисует друзей запоздалых своих.
Огонь согревает, прекрасные дамы тоскуют,
Но эта пирушка без них обойдется опять.
Как страсть и любовь, там поэзия вновь торжествует.
И радость безмерна, когда им печаль не унять.
2.
Ночь была прозрачна и тиха,
Души уносились в мир сказаний,
Стихла буря, но звучит строка
Где-то за пределом мирозданья.
И о чем-то спорит Михаил
И душа, как птица Феникс реет
Над сомнением. Он совсем забыл,
Что давно остановилось время.
И Архангел смотрит свысока.
Был он так далек, а вот ведь рядом,
И перо дрожит в его руках,
Словно наказанье и награда.
Ночь темна, ни звезд и ни луны,
Спор стихает под раскаты грома,
Игорь князь какие видит сны,
Как здесь все печально и знакомо.
О Ирине снова он молчит,
И душой стремится в мир столицы,
Но Самары призрачный мотив
В строчках Михаила будет литься.
Тайна Омска, сквер и воронье,
Так Аркадий видит эти дали.
И забыть видение свое,
Хочет и не может в миг печали.
Три поэта перекресток грез,
Их реальность нынче сна туманней
Небо тяжелей от новых звезд.
То, что там напишут —гениально.
Только как нам передать сюда
Новые поэмы на закате
И мерцает в высоте звезда,
Вдохновенье души их охватит.
Но возник опять внезапный спор,
Будущее врежется в былое,
Дождь погасит призрачный костер,
Но не разойдутся эти трое,
Ведь для вечной встречи там они
Остаются в пелене заката,
Молний блеск и призрачны огни,
За талант жестокая расплата.
И в зеркале разбитом только тень,
Из тысячи теней ее б узнала,
И странный сон, дождя ночного песнь,
Вино на дне разбитого бокала..
Что это было, что приснилось мне,
И с четверга на пятницу, о боже.
И повторится этот сон во сне,
И задохнусь от зноя и от боли…
Бродяга у костра на пустыре
Писал стихи на утренней заре,
И вдруг увидел ангела вдали,
И вспомнил о надежде, о любви.
– А ты не заблудился? – он спросил,
– Дай закурить. Но ангел не курил.
Присел к огню и спрашивал опять
Как может он талант свой пропивать?
Нашел ему подругу, но сбежал
Бродяга от нее и вновь пропал.
Он к вольной жизни так тогда привык,
Что ангел растворился, и поник.
И вдруг на небесах его он встретил,
Сначала не узнал и не приметил,
Откуда тут такие, почему?
Но Моцарт подошел тогда к нему,
И долго слышал дерзких строк накал
И рукопись так бережно листал.
– Могу ли чем-то вам, друзья, помочь?
– Неси ее на землю в эту ночь,
Профессор ищет эти строки там,
Отдай ему, и пусть подарят нам
Его творенья. Ангел онемел,
Он так лететь на землю не хотел,
Но отказать он Мастеру не мог.
– А как же ты, твоих не вижу строк?
– Я все сказал, он затерялся тут,
Но строки эти пусть не пропадут.
– Подумай о себе, они там ждут.
– Они все знают, любят, берегут.
И так настойчив в этом споре был
Тот, кто другого творчество любил.
Мочал бродяга, он не мог понять,
Как можно не себя, его читать?
Как можно о чужих стихах радеть,
Ведь он смирился —так жестока смерть,
И вдруг такая встреча в поздний час,
И у костра они сидят сейчас,
Листают книгу там «Скелет звезды»
И обсуждают годы и труды.
Не время, не пространство не страшны
Для двух поэтов, только лик Луны
Осветит снова этот тяжкий путь
«Скелет звезды», забыться и заснуть,
Профессор в монитор уткнулся вновь.
Он правил эту рукопись всю ночь
И Чудотворца зря благодарил,
Тот не причастен к чуду, знаю, был.
Но кто еще сумел ему помочь,
На Омск спустилась обреченно ночь.
У Транспортного сквер, последний миг,
И покачнулся пред поэтом мир.
Наградой за раденья и труды
Увидит мир его «Скелет звезды».
И Бродский улыбнется с высоты.
Взглянув на запоздалые цветы.
Он в комнату вошел весьма небрежно,
И усмехнулся, от обиды зол.
Откуда столько Бродского, и снежный
Кот между ними снова был суров.
Сальери снова Моцарта увидел.
И разозлился не на шутку вновь,
Шутить пытался и себя не выдать
– Откуда к нищим пылкая любовь.
Он был собой и что ему упреки,
Да кто ж его за это упрекнет,
И только хрупкий ангел возле окон
Его вниманье снова привлечет,
– Откуда столько Бродского, как мило…
И замолчал, и отступил во тьму,
И черной птицей грусть его парила,
И улыбнулся и бокал швырнул
И женщина какая-то чужая,
Лишь улыбнулась Моцарту опять,
Сальери ревновал, опять скандалил,
И можно ль пыл воинственный унять?
Не получилось, Анна и Марина,
Вот так же встретясь, разошлись навек,
И только улыбается невинно
И что-то благодушно он изрек.
А в комнате еще тоска металась,
Какая-то внезапная тоска,
И черный человек, не отражаясь,
Ушел в тот мрак, растаял там пока.
Он там поймет, что он погорячился,
Захватит снова сладкое вино.
Но пьет один, прощать он разучился,
И сути не поймет он все равно.
И. Царев
О, как хотелось так же заблудиться
И затеряться там на перекрестке,
Ворона – это призрачная птица,
Уводит нас в туман иллюзий броских.
А всем вакцину нынче предлагают,
И в космосе так просто оказаться,
И Воланд говорит, что нас спасают,
И лишь профессор все еще сражался.
Да, он из тех царевцев, это точно,
Он ничего, мой ангел, не боится,
А на моих страницах многоточье,
И та нам жизнь теперь так редко снится,
Кто заперт в Праге, кто грустит в Париже,
Мы вряд ли сможем новый год там встретить,
И я друзей не слышу и не вижу,
По улицам столиц гуляет ветер.
Такое не придумают фантасты,
Об этом умолчали и пророки,
Ирина в скайпе продолжает праздник,
Ноябрь жжет, привыкли понемногу.
И все-таки в тумане и обмане,
Надежду с Верой мы не растеряли,
На бал в девятый круг нас Воланд манит,
И Мастер умножает все печали.
Мы как бандиты нацепили маски,
Но только грабить – это все не наше.
Уходит в ад свой с Маргаритой Мастер.
Но здесь страшней, а там совсем не страшно.
Ворона – это призрачная птица,
Уводит нас в туман иллюзий броских.
О, как хотелось так же заблудиться,
И затеряться там на перекрестке,
Вернулся Данте в лес, но грезил адом,
Он всех жалел и всех любил и верил,
Что забывать кошмары те не надо,
И вдруг там рай, и распахнулись двери.
Кто захотел спасти его от бреда,
И умирить в душе его страданья,
Он просто шел и ничего не ведал,
Мелькали лица, зданья, очертанья.
И мудрецы взывали, и поэты,
Пред ним раскрыв врата совсем иные,
И пела дева, были там воспеты
Все те, кто верно творчеству служили.
И он средь них, какая же награда,
Остаться в тишине в лучах рассвета,
Казалось, ничего ему не надо,
Но шлейф и голос, Беатриче, где ты?
Она вела, она звала куда-то,
И он все выше, выше поднимался,
Расправив крылья, позабыв утраты,
Он верил и любви он отдавался.
И вслед ему смотрели восхищенно
Все те, кто там не встретил Беатриче,
А он казался дерзким и влюбленным,
Да так и было, он к ней путь отыщет,
И ослепленный красотой небесной,
Он понял вдруг —она одна спасает,
Она ведет туда дорогой млечной,
Она в раю поэта не оставит.
И страсти все забыв, они жалели,
Что жизнь свою напрасно прожигали,
Они же знали это в самом деле,
И знания умножили печали…