Buch lesen: «Скальпель и перо», Seite 2

И кровь погибших – на моих руках,

На травах, на снегу…

Она – не ржавая

От времени, от ливней и ветров.

Она горит!.. Могущество державное

Озарено её огнём,

И отчий кров,

И сон дитя, и нежность женщины,

И налитое радугой зерно,

И всё, что было Родиной завещано, -

Солдатской кровью той озарено.

Века пройдут. Пройдут тысячелетия -

Ни ран, ни нашей славы не избыть.

И в мире нет бесчестнее бесчестия -

Ту кровь людскую хоть на миг забыть.

И вновь, как наяву, – Весна Победная!..

Уже Рейхстаг бризантами секут.

Мне душу опалила кровь последняя

До низверженья зла за пять секунд,

До завершенья боя, до салюта нашего,

Где пал последний вражеский редут.

… Над картами склонясь, седые маршалы

Седых солдат в бессмертие ведут.

И слушая в своей родной обители

Бессмертный гимн – «Священная война»,

На стареньком, видавшем виды кители

Старушка мать целует ордена.

А время набирает ускорение,

Как сны – отгрохотавшие бои…

Наденьте же нашивки за ранения,

Однополчане верные мои.

ДРУГУ, ЖЕНЕ

Надпись на книге стихов

Константина Симонова

Шла страной

Военная страда…

Чтобы лихолетье победить,

Мне Сурков и Симонов тогда

Помогли нежней и злее быть.

Я читал стихи и на пути

Сокровенно думал о тебе,

Чтоб собою быть,

Чтоб обрести

Должную уверенность в себе.

Я тогда, конечно, понимал -

Бой есть бой.

И жизнь и смерть – в бою.

И к груди сильнее прижимал

Карточку помятую твою.

Образ твой томился впереди.

Я шагал сквозь миномётный вой

С автоматом верным на груди,

Со стихами в сумке полевой.

из семейных альбомов. Ида Вениаминовна Попова – жена Л. П. Попова

«Жди меня» -

писал я под огнём.

Жил тобой в решающей борьбе…

… Вот как много сохранилось в нём -

В томике, подаренном тебе.

Май 1945 года

ДУЭЛЬ

Идёт артиллерийская дуэль.

..Рванул снаряд под самый корень ели.

И, ветви распластав, упала ель.

О как они – дуэли – надоели!

Палят без цели. Бьют по площадям.

Вслепую бьют по нашему квадрату.

То здесь султан огня, то там, то сям.

Выматывают душу у солдата.

Я слышу озорной весёлый крик.

Оглох почти, но этот крик приемлю -

Бодрит мне душу боевой комбриг:

–Не бойся, эскулап! Держись за землю!

Вдруг нимбом поднялась седая гать,

Крупнокалиберным рвануло землю с хрустом.

Я смутно начинаю постигать

Азы артиллерийского искусства.

Всё верно: непременный атрибут

Любой войны – огонь, в снаряд обутый.

Признаться, кошки на душе скребут

От этого – будь проклят! – атрибута.

Я мудро философствую: примат

Огня с металлом над живым солдатом.

А в сущности, ведь это – Дантов ад.

И, обозлившись, он, живой солдат,

В казённик вбив очередной снаряд,

Ответным бьёт, покрыв фашиста матом.

О как минуты медленно текут!

Мы на прорыв ждём нового заданья.

И вдруг -

в окоп

прямое попаданье,

Затем -

прямое -

в полковой медпункт…

Заплачет горько по убитым мать,

Счёт потеряв кровавым дням и суткам.

И вдруг, каким-то там

Вторым рассудком,

Я начинаю жутко понимать

Во всей вот в этой беспощадной мгле

Немыслимость того, как говорится,

Чудовищность всего, что здесь творится,

Нелепую жестокость на земле.

Но тотчас мысль становится острей -

Я осенён как благостною вестью:

Из наших справедливых батарей

Ударит всенародное возмездье.

Кляни себя и на судьбу не сетуй!

Я это утро с ночи сторожу.

Бегу в киоск за утренней газетой

И в ней… своих стихов не нахожу.

И я шучу: знать не бывать фортуне…

Но строфы жгут, слова-глаголы жгут.

Стихи мои!

Они страдают втуне.

Их нет пока. Они во мне живут.

***

Памяти друга – капитана медицинской

службы Сергея Алешкевича

…Застыли каски у окопной бровки.

Сигнальная ракета. Всё! Пора!

Конец артиллерийской подготовки -

Рванули наши танки на таран.

Бросок вперёд к блокированным дотам!

На флангах – миномётная пурга.

Идёт большая ратная работа -

Советские солдаты бьют врага.

И вот уже из-за черты багряной

По рации звучит издалека,

Что справа у высотки безымянной

Серьёзно ранен командир полка.

…Кипят в стерилизаторах укладки.

Часы секундам отмеряют ход.

Военной хирургической палатки

Спокойный и суровый обиход.

Людская боль и ранние седины,

И милосердье боевых подруг.

И вот вступает в смертный поединок,

В борьбу со смертью молодой хирург.

Не очень долго поединку длиться.

Здесь каждая секунда на счету.

Дерзает врач. И юная сестрица

Слова-приказы ловит на лету:

–Пинцет Пеана! Кетгут побыстрее!

Но вот внезапный залп из-за реки -

Наш медсанбат жестоко был обстрелян

Конвенции Женевской вопреки.

Хирург был ранен не на поле брани -

И попрана женевская статья.

Какой-то миг он был совсем на грани

Минуты той, того небытия,

Когда в глазах уже не мир телесный,

А пустоты разверзнутая пасть.

И нет друзей, любви, цветов и песен,

И жизни нет! И следует упасть.

Но он стоял. С гудящими висками,

С наплывами мертвящей синевы,

Уже отяжелевшими руками

Последние накладывая швы.

Он пробовал шутить: «Мотор не тянет -

Горючего не следует жалеть».

Теперь сражался он с двумя смертями,

Чтоб первую суметь преодолеть.

Преодолеть! Не допустить утраты.

Стоять! Стоять! Держаться до конца!

И вот с командирского лица

Как тень сползает маска Гиппократа.

А врач, когда свинцом набрякло тело,

Сказал свои последние слова:

–Всё хорошо… Конец венчает дело.

Он будет жить! -

И рухнул у стола.

Враг покидал израненные пашни.

Уж бой гремел у дальних переправ.

Так отдал жизнь мой друг и однокашник,

Свершая подвиг, смертью смерть поправ.

Леонид Попов. Первый орден после форсирования реки Сиваш (1943-1944гг)

ИЗ ФРОНТОВОГО БЛОКНОТА

«Дорогой мой сыночек, если

уж так привелось, воюй, род-

ной мой, а допрежь всего, уж

коли Родина-мать выучила те-

бя грамоте и разным наукам, да

ещё повелела быть венным док-

тором, спасай от погибели наших

воинов-богатырей, наших солдату-

шек. Только прошу тебя, ради бога,

не подходи очень близко, где стре-

ляют».

(Из письма матери Еликаниды Дми-

триевны на фронт. 1943 год.)

Бью, осатанев. Свинцом в лицо

Нас из автоматов поливая.

…В этот час пришло мне письмецо -

Удружила почта полевая.

Всё в огне -

Пожухлый сухостой,

Всё в дыму -

Берёзовость да ивость.

Будь же, будь во истину святой

Эта материнская наивность.

Всё как предназначено судьбой.

Что сказать? Нашла коса на камень.

Третьи сутки длится смертный бой.

Что скажу я, что отвечу маме?

Мама, я не лезу на рожон.

Лезет враг. Его мы покараем.

Но чего попишешь? Полк-то окружён.

Стал мой «тыл» теперь передним краем.

Мы попали в жуткий переплёт…

Вот летит стервятников армада.

Бьёт он, гад, остервенело бьёт…

В общем всё как на войне.

Как надо.

Мы врага должны с земли стереть,

А иначе – рухнет мирозданье.

Мы должны сегодня умереть

Или выполнить страны заданье.

Тут, как говорится, быть или не быть,

Раз уж ситуация такая.

Как же близко мне не подходить,

Где солдаты кровью истекают?

Я чуть-чуть сегодня поседел.

Не для красного скажу реченья -

В этом мой священнейший удел,

Высшее моё предназначенье.

Скоро будет перелом в бою -

Мы прорвёмся, грянем в наступленье…

По сыновьи голову свою

Я склоняю на твои колени.

В ГОСПИТАЛЕ ИНВАЛИДОВ

ВОЙНЫ

Хлеба и травы на полях

Цветут, где шли бои-сраженья.

А многие, кто был в боях,

Ещё лежат в госпиталях,

Как будто бьются в окруженье.

Десятки лет.

До этих пор.

В борьбе своей увековечены

И горькой славою увенчаны

Теченье жизни не в укор.

Десятки лет.

До этих пор.

А тишина плывёт окрест

В лесах, в садах, в речных излуках…

Они ж

Несут свой тяжкий крест

В привычно выстраданных муках.

Средь госпитальной тишины

Их память – огненными красками…

Они людьми окружены,

Великой Родиной обласканы.

Их фронтовая седина

В глазах хирургов отражается.

Давно окончена война.

А подвиг…

Подвиг продолжается.

***

А их всё меньше. Время, не спеши!

На площадях, встречаясь в Дни Победы,

Ведут о прошлом жаркие беседы

Седые эти наши крепыши.

С колодками, при полных орденах

На постаревших, выцветших мундирах.

Целуясь, плачут наши командиры,

Не ведавшие, что такое страх.

Тогда – в огне, в дыму сороковых -

Они не раз в глаза смотрели смерти.

Не плакали! Они дрались как черти!

Не многие теперь из них в живых.

Суров и проницателен их взгляд.

И ласков он… Не тужат ветераны!

Хотя нет-нет да вновь заноют раны.

Осколки в их сердцах ещё болят.

А в парках, в скверах буйствует сирень!

Играют дети – продолженье жизни,

Спокойное могущество Отчизны

Царит вокруг, пронизывая день.

У обелиска – молодой солдат…

И снова, вспомнив годы огневые,

Стоят, обнявшись, други фронтовые,

Задумчиво на молодость глядят.

Они «Землянку» под баян поют,

Победные вокруг знамёна рдеют.

Всё множится… А их ряды редеют,

Хотя своих позиций не сдают.

В ТОТ ДЕНЬ

Памяти Георгия Добровольского,

Владислава Волкова,

Виктора Пацаева

Не слёзы!

Нет!

Но боль земли

Сквозь наши души – биотоками…

Уже их трассы пролегли

Перед грядущими потомками.

Стремителен их крыльев взмах.

И в вечности не быть им старыми.

Дано остаться им в веках

Планеты гордыми Икарами.

И я, о чуде не моля,

Клянусь перед судьбой – Фемидою:

–Прости меня, моя земля,

Я даже смерти их завидую.

30 июня 1971 года

В ЦКБ

Б.Н.Полевому

Тяжелеем. Старимся. Тучнеем.

Но лишь пораскинешь головой -

Полевой вы! Точно.

А точнее -

Вы Борис Военно – Полевой…

Остаётесь им, пройдя сквозь годы,

Сквозь огонь бризантный, через дым,

Через безпривальные походы -

Тем же неизменно молодым.

И шагая по высотам-склонам

Дней былых,

Где дали все видны,

Остаётесь верным, непреклонным

Летописцем праведной войны.

Всё – в былом! -

Высотки да овражки,

Где вы шли до мирной борозды

От звезды солдатской на фуражке

До своей – до золотой звезды.

ПОСЛЕ КРИЗА

Тяжело из жизни уходить…

Если впереди лишь ранний вечер,

Если верой в лучшее отмечен,

Ловишь ветер осязаньем губ,

Ты -

неистребимый жизнелюб,

Чем не смог ты жизни угодить?

Тяжело из жизни уходить.

Как назло,

в окне пылают флоксы.

В этот миг себе я не солгу -

Может, просто жизнью я увлёкся?

Может, я у жизни весь в долгу?

Неужель

«не мять травы багряной»?

По Москве вечерней не бродить?

Ранний вечер… Друг мой,

очень рано…

Тяжело из жизни уходить.

Рвётся нитка трепетного пульса -

Я уже в небытие лечу

И кричу:

–Не падай, не сутулься,

Не к лицу

Сутулиться врачу!

ДРУГУ – ПОЭТУ

От всякой скверны душу вычистив,

На мысли той себя ловлю:

Люблю твой стих афористический,

Поэзию твою люблю!

Строку до боли напряжённую,

Звенящую, как тетива,

И душу, факелом зажжённую,

И во плоти – твои слова.

Читаю – и готов на лучшее,

Что можно на земле свершить.

И горд за родину могучую,

Где довелось с тобою жить.

Готов во всех грехах раскаяться

Перед собой, перед людьми -

Сердца их настежь раскрываются.

Ты их в строку свою возьми.

И если стих не очень быстро дан,

Не никни светлой головой.

Уж я то знаю, как он выстрадан

И слит с народною судьбой.

Иди ж тропою неизведанной

Пускай она, строка, звенит.

Поэзии навеки преданный

И твой до гроба -

Леонид.

ИЗ ПИСЬМА ДРУГУ

Уже зима, как видишь, на носу.

Я вспоминаю вновь твою больницу,

Твой кабинет. И тихую денницу

Над окнами. И тишину в лесу.

Который год ты служишь на селе,

В глубинке той, родной и стародавней,

Где, как в Кижах – наличники и ставни,

Где добрый хлеб родиться на земле.

Где кряду, почитай, десятки лет

Ты хлеборобов на селе врачуешь,

В своей больнице днюешь и ночуешь,

Встречаешь голубеющий рассвет.

Завидую, по правде говоря,

Твоим заботам и твоим тревогам,

Полям, хлебам, просёлочным дорогам -

Страничкам твоего календаря.

Коллеги с доброй шуткой нарекли

Тебя – по праву – земским эскулапом.

Привет твоим ухоженным палатам,

Где пахари здоровье обрели.

Где эта дань тебе лишь по плечу -

Нести сельчанам радость исцеленья.

И тянутся соседние селенья

К тебе большому сельскому врачу.

И я, по правде, очень, очень рад,

Что ты теперь Заслуженный России,

Что вопреки годам, ты в полной силе,

Мой дорогой районный Гиппократ.

***

Э.Н.Дадиани

Спасительный рассвет тихонько близится.

И Герман здесь. Он жизнь отвоевал.

И ночь ушла девятым валом кризиса, -

Как говорится, – кризис миновал.

Недуга беспощадная материя

Ушла во мглу. И тихо, и сполна

Пульсирует височная артерия,

Дыхание – как нежная волна.

А ночь врача как подвигом отмечена.

Хвала ему нисколько не нужна -

Лежит спокойно молодая женщина

Уже в спокойный сон погружена.

А были ночи тяжкими, бессонными

И мирозданье было как в аду…

…И вот рассвет с больничными газонами.

Берёзы просыпаются в саду.

ВОЗОБЛАДАЕТ РАЗУМ

…И совершил рывок

В надлунный мир,

И подступил к везувиям.

Но что Везувий? -

Огненный плевок!

Он не сравним

С продуманным безумием…

Егор Исаев

Заря в рассветной поредевшей мгле

К излучине реки подходит близко…

Стою, спокойный, возле обелиска

И думаю о мире на Земле.

Я здесь прошёл через огонь и дым,

Через людские боли, скорбь и через

Седую смерть, которая ощерясь,

Во тьме чернела черепом пустым.

Сквозь свастику взирала на меня.

И на солдат, что шли во имя мира,

Да, именно! – Они во имя мира! -

В пучину шли металла и огня.

И верили -

Наступят времена! -

И, может быть, не в час один, не разом,

Придёт оно:

Возобладает разум -

На смену грому грянет тишина,

Наполненная радугой ветров,

Дождями,

солнцем,

пеньем птиц,

кипеньем

Металла для станков,

сердцебиеньем

Земли спокойной,

гулом тракторов.

И спелостью янтарно-восковой

Прозреют зёрна на волнистых нивах.

В людских глазах задумчиво-красивых

Мир отразится -

Вещный и живой.

Не будут знать грядущего творцы -

Ни злого рока, ни судьбы фатальной!

Ни взрывов бомб, ни койки госпитальной! -

Лишь строек рукотворные творцы.

И сгинет дух,

что над Землёй смердит

Останками коричневой заразы.

И канет в Лету гнилостный маразм.

И день придёт! -

Восторжествует Разум

Народов мира.

Разум победит.

КОНТУЗИЯ

Ударило!.. Рвануло многотонной.

И тишина… Как грохот – с высоты…

И вот уже стонавшие не стонут,

А в лютой жажде раскрывают рты.

И брызгами – перед глазами сразу

Круги, как золотые пятаки.

Лежу. И ставлю сам себе диагноз

С прогнозом: «Слава богу – пустяки…»

Смотрю: синеет небо над Россией!

В какую-то минуту забытья

До капельки всё вспоминаю я:

Зовётся в медицине «амнезией» -

Исчез во мгле кусочек бытия.

Забыл?!

Солдату делал перевязку!

Где край передний? Где КП? Где тыл?

Смотрю на зеленеющую ряску.

И понял, что не всё, не всё забыл!

И рад до слёз: качаются ромашки

У самого, как говорят чела!

По-деловому бегают букашки,

В цветке уже работает пчела!

А муравейник!

Суета, тревога -

Попорчены немного этажи.

Но весело: контуженных не много!

Вот черти! -

Исправляют блиндажи!

Не знаю – далеко ль до медсанбата?

Ещё разок качнуло шар Земной.

И бережно несут меня ребята -

Солдаты,

Забинтованные мной.

СВЕТ

ДАРУЮЩИМ

М.Л.Краснову

Рассвет поблек. Река мерцает мглисто.

Плывя, не вижу радуг на весле.

И вот пришёл я к другу окулисту

И говорю:

–Коллега, я ослеп.

Быть может, не совсем.

В душе – сквозная

Тоска-юдоль по красоте земной.

Пока терплю. Пока жена не знает,

И сам пока не знаю, что со мной.

Не вижу даль,

зарю,

траву колючую,

Росистый луг, куда хочу бежать.

Рассвета нет.

И по такому случаю

Пришёл к тебе консилиум держать.

Польщу:

–К тебе, к светиле – офтальмологу!

А он – светило – скальпелем звеня,

Сказал:

–Глаза беречь бы смолоду. -

И принялся обследовать меня.

Проверил он в своём обычном стиле

Глазное дно… И по глазному дну

Прочёл мои пути – перепетии:

Бессонницы, контузию -

войну…

И понял всё.

Мудрил насчёт прогноза,

Вертел очки, прищуривал глаза.

Затем по-свойски, нарочитой прозой,

Запанибрата вроде бы сказал:

Ну, антропос, нам хныкать не годиться,

Смотри оптимистичнее на жизнь!

Не кисни. А пока давай в больницу,

Ко мне – в глазное, батенька, ложись.

Уже не видя мир обетованный,

Я лёг в больницу. И в больнице той

Был начат бой с непрошеной, незваной,

Быть может с неизбежной слепотой.

Тяжёлый бой – не на живот, а на смерть.

Коллега мой кудесничал, ворча.

И стало ясно -

Слепота подвластна

Возвышенному замыслу врача.

Он был то злым, то ласково-шутливым

Ночами, днями памятной весны.

А я как будто так, со стороны

За вдохновенным наблюдал порывом.

В борьбе с какой-то схемой обветшалой

Порой казалось – он сошёл с ума…

Но нет! Не то! – Поэзия сама

В руках его, в душе его дышала!

И вот уже решающий момент

Он шёл – в который раз! – дерзая снова,

Почти на риск! Почти в эксперимент!

С согласья, разумеется, больного.

Ещё во тьме я открываю веки.

В огне моя пылает голова.

-Повязку снять!

Мне не забыть во веки

Пронзительно-тревожные слова.

Они звучат, как в величавом гимне:

–Сейчас…

увидишь…

светлые…

круги…

Спокойно, мой коллега…

Помоги мне…

Ведь я почти у цели. Помоги! -

И вот свершилось!

Надо мной спокойно

Струится воздух, свеж и ноздреват…

В какой-то миг всем существом я понял:

Весна! Я начинаю прозревать!

Она уже врывается в палаты.

И луч струной скрипичною поёт.

Не чудо, прозренье Иоланты -

Свершается. Прозрение моё!

Я вижу лица,

Буквы на таблице!

Я вижу даль.

Я вижу всё, что ближе.

Я вижу,

Как котёнок лапу лижет,

Изящно растопырив коготки!

Я вижу тень!

Строфу!

Обложки книжек!

И трепетную женственность руки!

Я вижу,

Как фонтан цветастый брызжет,

Я вижу,

Как бежит мальчишка рыжий,

Как девушка -

красивая -

спешит!

Как тополь пух серебряный пушит!

Как синий вечер изумлённо замер

За кронами светящихся берёз…

И щёлкаю я мокрыми глазами

От безупречных, от счастливых слёз.

За всё!

За день пронзительно – лучистый

И за рассвет, дымящийся и мглистый,

И за грозу!

За радугу над лугом,

Повисшую в закате полукругом.

За птичий взлёт над лесом поутру -

Пою ваш труд, коллеги-окулисты,

Пою земной ваш,

Лучезарный труд!

***

Огнём (во сне) из амбразуры дзота

Прошило балку, ослепило дол…

…И вот дышу я закисью азота.

Вливают внутривенно промедол.

И тотчас наступает невесомость.

Как некий космонавт я в ней плыву.

Плыву, плыву. Одолевает сонность.

(Всё это происходит наяву?)

Не блажь какая! Не души наитье!

А боль – хоть впору пой заупокой,

Хоть вой: коллеги! Чертушки! Спасите!

Они, коллеги, держат смертный бой.

И вскоре боль глубинная тупеет.

Мерцанья нет, но миокард дрожит.

Я думаю: чего же я успею,

К больничной койке надолго пришит?

Весь путь свой вспоминать я начинаю.

О как мне искупить свои грехи?

Кому пишу? Зачем я сочиняю

Свои исповедальные стихи?

***

Забыть…

Забыть?

Наоборот!

В висках кроваво

Бьётся полночь…

Ах, мне вернуться бы на фронт,

Чтоб оказать

Солдатам помощь,

Которые по этот день,

В течение десятилетий

Лежат, беспомощны, как дети

По эту ночь, по этот день.

Герои праведной войны,

Святые мученики века.

Над ними где-то светит Вега

Не нулевой величины.

Они без ног, они без рук,

С осколочно-разбитым зреньем

Живут в далёком озаренье

Своих друзей, своих подруг.

из литературных дневников Л.П.Попова, 1976 год.

***

Когда, склонясь над фронтовой тетрадкой,

Я эту память горькую пою,

Бывает так -

смахнув слезу украдкой,

Я думаю, что я ещё в строю.

Что здесь

И вдохновенье и наука,

Земля и заповедные края,

И вера в жизнь,

И боль моя, и мука,

И исповедь горчайшая моя.

***

По балке разбитой и голой

Мортиры далёкие бьют.

Тревожно-ночные глаголы

Мне снова уснуть не дают.

Пытаюсь подняться повыше -

Откуда все дали видны

(Мои дневниковые вирши

Увы, никому не нужны).

Пред тайной загадкой тупею.

Однако, ей-богу, не лгу:

Чего-то, боюсь, не успею,

Чего-то уже не смогу.

Но всё ж хоть с одышкой, шагаю

До N-ской своей высоты.

Пока что мосты не сжигаю.

Не жгу за собою мосты.

НОЧНЫЕ

ГЛАГОЛЫ

Откуда терпенье берётся

Вести изнурительный бой -

Бороться,

бороться,

бороться

Бороться с самим же собой?

А кроме? Чего же осталось?

Чего не избыть, не забыть?

Такая собачья усталость,

Что в пору по-волчьи завыть.

Почти с отрешённою силой,

Как в грохоте бьющихся льдин,

С ночною своей гипоксией

Борюсь я один на один.

Какая нелепая штука -

Себя самого утешать!

И странно: не дико, не жутко,

Хотя уже… нечем дышать.

Хотя уж сбивается с ритма

Уставшее сердце моё.

И систола будто бы рифма

В груди диссонансом поёт.

Такого нелепого факта

Никак я понять не могу -

Душой исходить от инфаркта,

Когда ты пред жизнью в долгу.

Пред всем, что бесценно и свято

На этом тернистом пути,

Пред тем неизвестным солдатом,

Что в битве не смог я спасти.

Наверно по этой причине

В башке созревает экспромт:

Уж лучше б в былую пучину,

Уж лучше б вернуться на фронт.

К переднему краю поближе,

Где льётся солдатская кровь.

Я вижу,

я вижу,

я вижу

Мои сновидения вновь.

***

Мне кажется, я в суть вещей проник,

Таящихся во мне, увы, подспудно.

И с неких пор, не я веду дневник,

А он ведёт меня дорогой трудной.

Но радостной воистину вдвойне!

Ведь каждый час, что не напрасно прожит,

Что может быть священней и дороже -

Как явь, как сон, как память о войне,

Как ратный бой, как мирный небосклон

В духмянной дымке дремлющих черёмух

И рокот тракторов со всех сторон,

И пенье птиц в лесных своих хоромах.

Тогда я верю: да! Оно грядёт,

Грядёт, так называемое счастье,

Как соучастье в доброте придёт

И снова вспыхнет стих мой в одночасье.

И вот – стихи в моей ночной тиши!

Они, увы, порой чуть-чуть заумны.

Но в них (клянусь!), как исповедь души -

Мои слова, мои дела и думы.

Пусть скромные… Не в этом суть! Но как

Не ложную понять святую скромность?

Ведь в жизни совершается и так:

За скромностью – уже сама огромность.

Огромность наших помыслов и дел,

Огромность мысли, как большого чуда.

Я б высшего удела не хотел -

Причастности к добру, живу покуда.

Пока дышу, пока стихи пишу,

Лопачу память – радости и беды

В душе своей, что было ворошу,

Пласты вздымаю из живой легенды.

Но надо знать – слова пустые мстят.

Пишу лишь суть. Даю обет при этом.

Иначе все друзья мои – поэты

Мне суесловья сроду не простят.

***

Какая-то неведомая сила

Минувшей этой ночью осенила -

Мгновение… Ловлю себя на мысли -

О, господи, уж я – не эгоист ли?

Барахтаюсь. Карабкаюсь. Пытаюсь

Остаться. Выжить. Блефами питаюсь -

Какое блюдо! – Тюря из иллюзий!…

Но по-пластунски я ползу на пузе

До той последней, до моей высотки,

Где в шрамах высятся берёзоньки-

красотки.

А там, глядишь, протягивают руки

Соратники,

военные подруги,

Живущие ещё однополчане

И даже те,

Кто в каменном молчанье…

Леонид Попов с дочерью Людмилой

***

Всем ясноглазым и красивым,

Что нас сменяют на посту,