Buch lesen: «Я работаю ангелом», Seite 6

Из переписки

БОРИС: Лина, привет! Чем занимаешься?

ЛИНА: Выходила пить дождь.

БОРИС: Как это?

ЛИНА: Боря, у нас, наконец, дождь! Мы его больше месяца ждали. Земля потрескалась, листья пожелтели, мы тут все извелись от зноя. Сегодня к вечеру поднялся сильный ветер. Он гнул деревья, рвал шифер с крыш, поднимал пыль до неба. Ветер пригнал тяжёлые тучи, которые разразились настоящим тропическим ливнем. Когда дождь немного утих, я вышла на тротуар возле дома. Запрокинула голову вверх и приоткрыла рот… Сначала почувствовала, как капли воды падают на щёки, лоб, нос, подбородок. Дождинки были разными: одни крупные, другие – как пыль. Но они не попадали в рот. Я подумала, что, наверное, вода испаряется от жара моего языка. Я закрыла глаза. И в тот же момент ощутила, что капли летят и на язык. Я почувствовала вкус дождя…

Хочу разочаровать тебя, Боря. Дождь – это обыкновенная пресная вода.

БОРИС: Может быть, может быть…

ЛИНА: Я продолжала стоять с закрытыми глазами. Мысли успокоились. На душе стало легко. Я пыталась вспомнить, когда в последний раз ловила губами дождь. И ты знаешь, Боря, не вспомнила. Мне так сильно захотелось запомнить этот миг! Эти капли на лице, июльский вечер, запах свежести и мокрой земли. Борь, знаешь, я поняла одну вещь: иногда достаточно пары мгновений, чтобы почувствовать себя счастливой.

БОРИС: Лина, да ты романтик!

ЛИНА: Наверное, не совсем. Потому что сразу после этого я подумала: а вдруг кто-то из соседей наблюдает за мной?! Что они подумают? Что я сошла с ума? Я посмотрела на дом слева. Во дворе – никого, но форточка одного окна распахнута. Затем посмотрела направо, где живёт моя эксцентричная соседка. Там тоже никого не заметила. А потом представила, как я, наверное, глупо выглядела, когда стояла посреди двора с открытым ртом. И расхохоталась.

БОРИС: Лина, ты прекрасна даже с открытым ртом посреди двора. А особенно – когда смеёшься!

Лампочка

Электрик Василий Старцев замучился менять лампу уличного освещения во дворе дома № 3 по Садовому переулку. Очередная замена стала восемнадцатой с начала года. Получается, что свет в родном дворе электрик восстанавливал чуть ли не каждую неделю.

Василий проверил оборудование уже раз пять, но так и не понял, отчего свет на столбе регулярно гаснет. Он давно бы уже плюнул на это дело и не стал менять вышедшую из строя лампочку, но вредная тётка Марья Петровна электрику проходу не давала.

– Почему в нашем дворе опять темно, хоть глаз выколи? – вопрошала она, когда Василий выходил утром из квартиры, чтобы идти на работу. По иронии судьбы семья электрика жила на одной лестничной площадке с одинокой пенсионеркой Марьей Петровной.

Василий вздыхал и говорил:

– Починим…

– Починят они, – продолжала возмущаться Марья Петровна вслед уходящему электрику.

С Марьей Петровной лишний раз связываться было опасно. Она обладала репутацией скандальной женщины. Сразу отсылала жалобы во всевозможные инстанции, если что-то было не по ней. Благодаря этому пристрастию, не одного человека ей удалось выжить с должности.

– Ты что, Старцев! Окончательно сдурел? Что вы там с лампочками делаете, едите, что ли? – гремел на весь кабинет бас начальника «Жилфонда» Петра Семеновича Колегова. – У меня весь бюджет микрорайона скоро уйдёт на ваш двор. Прекратить немедленно! Проверь провода, оборудование. Выясни причину, наконец. Сделай что-нибудь! И чтобы твоя соседка здесь больше не появлялась, а то я за себя не отвечаю!

Василий снова проверил электрохозяйство, но неисправностей не обнаружил. Электрик вкрутил в патрон новую лампу, спустился со столба, снял «когти». С опаской посмотрел вверх. Лампа горела ровным белым светом.

Этим же вечером Марья Петровна кричала на весь двор:

– Ироды проклятые! Света нет, упала, встать не могу. Кажись, ногу сломала…

Алёна, молодая соседка сверху, вызвала скорую помощь. Марью Петровну увезли. В больнице сделали снимок, подозрение подтвердилось – перелом. Месяц пожилая женщина провела в больнице, закованная в гипс. За это время лампа во дворе дома №3 не перегорела ни разу. Василий Старцев успокоился.

Марью Петровну выписали из больницы в пятницу. Той же ночью лампочка на фонарном столбе дважды тревожно мигнула и потухла. Очередную неисправность освещения Василий планировал устранить после выходных. Поначалу думал, что соседка придёт с претензиями, но Марья Петровна передвигалась только по квартире и то на костылях, поэтому судьба фонарного столба её пока не волновала.

В воскресенье утром, отправившись в магазин, Василий в нерешительности остановился возле двери Марьи Петровны. Робко постучал. После некоторой возни дверь приоткрылась. Марья Петровна удивлённо посмотрела на соседа.

– Я это… – начал Василий, – за продуктами собрался. Может, вам тоже что-нибудь купить?

– Нет, ничего не надо! – твёрдо сказала Марья Петровна.

Василий повернулся, чтобы уйти.

– Погоди, – соседка зашуршала бумажками в карманах халата. – Я это… сейчас напишу список.

Василий ждал минут десять, прежде чем Марья Петровна высунула в дверь записку с длинным перечнем. «Ого, – подумал Василий. – Видно, в больнице не очень-то хорошо кормили». Через час он вернулся с двумя большими пакетами с надписью «Магнит».

В понедельник с утра электрик вновь восседал на фонарном столбе. В окно выглянула Марья Петровна:

– Вася, зайди ко мне! Хочу тебе лекарства заказать.

Василий с верхотуры кивнул в ответ.

С тех пор прошло два года. Лампа на столбе во дворе дома №3 по Садовому переулку за это время больше не перегорала.

Ёршик 267

Ни одна рыба не хочет быть съеденной. Эту аксиому знают все члены семьи Ерша Ершовича. От самых великовозрастных до новорождённого Ёршика 267. Малютка резвится с братьями и сёстрами в глубине реки Буб и всплывает глотнуть свежего воздуха только за компанию с кем-нибудь из старших. И всегда в одном и том же месте – под раскидистой ивой, нависшей над водой. Там безопасно. Рыбоедов не видно.

Но с каждым днём всё больше и больше Ёршика 267 мучит вопрос: а что же там дальше, за ивой? Какая там жизнь? Даже по ночам не спится от этой мысли. Ёршику представляются фантастические подводные картины, невиданные рыбы, бирюзовые водоросли причудливых форм. Его манит мир, полный тайны.

– А что там, за деревом? – пристаёт Ёршик 267 к отцу.

– Там опасность, сынок.

И отец в сотый раз повторяет рассказ о том, какие ловушки расставляет против рыбьего народа человек.

– А зачем он это делает?

– Он хочет есть.

– Хочет есть нас?

– Не только. Но нас – в особенности. Есть такое племя – рыбаки. Они фанатически желают нашей смерти. Их надо остерегаться.

Но уже через неделю Ёршик 267 забывает об этом разговоре. Его неумолимо тянет путешествовать вниз по течению. И в один солнечный тёплый день он решает рискнуть отплыть от дерева на метр. «Метр – это же так мало, почти ничего», – рассуждает он. И, собравшись с духом, выплывает из тени ивы…

– Вот смотри, – брат показывает мне пустую литровую банку. – Закрываешь её пластмассовой крышкой и можешь ловить рыбу.

– Как можно ловить рыбу с закрытой крышкой? – недоумеваю я.

– А вот мы сейчас пробурим в ней отверстие.

Брат достаёт из кармана перочинный нож. Посередине крышки делает квадратную дырку. Как раз такую, чтобы в неё могла пролезть мелкая рыбёшка. К горлышку банки привязывает бельевую веревку и отдаёт банку мне.

Я прижимаю банку к себе. Ура! Сегодня я буду настоящим рыбаком! Брат берёт меня с собой на речку.

По крутому склону мы спускаемся к Бубу. Река, хотя и узкая, но глубокая. И рыбы здесь водится много. Я верю в своё рыбацкое счастье.

Останавливаюсь возле ивы, купающей кудри в воде. Привязываю банку к ветке, опускаю в речку. Вода, булькая, заполняет банку. Внутри намокают два сухарика – это приманка.

То и дело я вытаскиваю банку из воды, проверяю. Рыбы нет. Опускаю. Жду. Надеюсь. Ожидание утомляет.

Но вот в банке блеснул серебристый бок с множеством чёрных точек. А потом я разглядываю спинной плавник в виде колючих лучей. Да это же ёрш! Бабушка говорит, что из одного ерша можно приготовить ведро ухи. Ух, здорово!

Медленно открываю крышку, чтобы полюбоваться на улов. Наклоняю банку к себе. Тут ёрш выпрыгивает и плюхается прямо в воду. Я смотрю, как он, вильнув хвостом, исчезает в глубине. Чуть не плачу.

Ни одна рыба не хочет быть съеденной.