Buch lesen: «Глас бесптичья», Seite 17

ⅩⅥ

Грузовик, чей кузов был скрыт грязным тёмно-зелёным тентом, в сопровождении десяти подобных машин ехал, подпрыгивая на кривой выщербленной дороге. Шёл слабый дождь, и редкие мёртвые деревья, чернели там и тут. Серые безжизненные холмы вздымались у горизонта, и Максим Раапхорст, глядя на это, испытывал чувство, отдалённо напоминающее грусть. Он сидел рядом с солдатами сопротивления, но не слышал, о чём они говорили. Мужчина не мог выкинуть из головы случившееся не так давно.

«Кто же этот осведомитель, о котором говорил связной? Они доверяют неизвестно кому, и считают мою осторожность странной. Неужели, по их мнению, я должен верить тому, кого даже не видел?» – размышлял Максим и отвлекался от своих мыслей, лишь когда грузовик подпрыгивал на колдобинах слишком сильно. Мужчина тотчас брался рукой за металлический каркас кузова, боясь рухнуть на пол, где сидели те, для кого не нашлось места на лавках.

– Вот оно, – неожиданно сказал кто-то и ткнул пальцем в пространство. Максим посмотрел в указанном направлении и похолодел. Подойдя к краю кузова, он высунул наружу голову и так остался стоять, не в силах оторваться от зрелища, открывшегося ему. Во взгляде мужчины мелькнула тревога, причиной которой стало громадное здание, расположившееся в нескольких километрах от дороги, по которой ехал грузовик. До строения оставалось ещё так много, но оно уже было хорошо видно, и эовин понял: оно невероятно большое. Его фасад имел грязный тёмно-оранжевый оттенок, и центральная башня, обшитая ржавым железом, возвышалась на многие метры над основным заводским ангаром. Он был гораздо ниже, но составлял большую часть здания, по сути, являясь его основой.

– Мы туда едем? – спросил Максим. В ответ раздался смех, и мужчина понял, что был прав.

«Даже подумать страшно, что там кроется», – подумал Раапхорст и сел на место. Он надеялся, что до страшного здания они доберутся ещё не скоро.

***

В палате было светло и тепло. Белые занавески свисали по обе стороны чистого окна, и солнечный свет ярким параллелограммом падал на гладкий, выкрашенный оранжевой краской, пол. Пахло спиртом и чем-то сладким, приятным. На тумбочках у каждой из четырёх кроватей лежало свежевыстиранное бельё; в коридоре, за белой дверью, слышались шаги и чьи-то голоса, впрочем, ничуть не нарушавшие приятную обстановку этого места. Пьер лежал в постели с загипсованной рукой и поглядывал по сторонам, ни о чём не заботясь. Иногда он что-то насвистывал, и даже ранение в руку, полученное на одном из плановых занятий по стрельбе, не мешало ему радоваться жизни. Юноша не унывал и был в прекрасном расположении духа. Того же нельзя было сказать о его соседе с перебинтованным лицом. Обычно он лежал, отвернувшись к стене, и не произносил ни слова, словно забыл, как говорить.

«Надо же, – думал Пьер, глядя на могучую спину, иногда вздрагивающую под одеялом, – тогда перед полковником он был живее. Что же с ним случилось?»

Но спросить об этом не представлялось возможности. Сосед почти не вставал, а если ему приходилось подняться с постели, он тотчас спешил покинуть палату, боясь даже взглянуть на Пьера. Такое поведение, конечно, показалось юноше странным, но после коротких раздумий, он решил не вмешиваться, а потому сейчас, дожидаясь обеда, ни о чём не волновался. Лишь единожды юноша задумался и даже помрачнел, вспомнив, как их заставили смотреть на падение Этрина.

«Город сгорел за секунды», – мелькнуло в сознании Пьера, и он поспешил отогнать эти мысли. Он заставил себя улыбнуться и постепенно вернул то состояние, в котором пребывал последние несколько часов.

– В конце концов, я должен был знать, что на войне без гибели никуда. Такое уж это дело, – шёпотом произнёс парень. – Всё могло сложиться гораздо хуже. Без монстров, которыми руководил Граус, я и многие солдаты могли и вовсе умереть…»

Сказав последние слова, парень усмехнулся и вновь посмотрел на спину молчаливого соседа. Тот по-прежнему лежал лицом к стене и, кажется, спал. Тут в коридоре зазвенел колокольчик, и Пьер радостно хлопнул здоровой рукой по бедру. Он понял: всех созывали на обед. Парень встал, и собирался было выйти из палаты, как вдруг остановился, отчего-то вспомнив о соседе. Немного покашляв, Пьер сказал:

– Вы идёте? Обед.

Ответа не последовало. Юноша пожал плечами и вышел в коридор.

«Какое мне дело…» – решил Пьер и торопливо зашагал по направлению к столовой вместе с остальными немногими пациентами.

Несмотря на то, что война уже началась, раненых было крайне мало. Основные боевые действия планировались на более поздний срок, а потому сейчас в госпитале, расположенном в одном из захваченных поселений, находились в большинстве своём такие же неудачники, как Пьер, получившие ранения в ходе обучения стрельбе или споткнувшиеся на ровном месте и заработавшие перелом.

Юноша бодро ступал по гладкому полу и оглядывался по сторонам, словно рассчитывая, увидеть нечто, что точно ему понравится и упрочит и без того прекрасное настроение. Впереди мелькнул светлый прямоугольник окна, и юноша решил подойти и посмотреть на внешний мир. Приблизившись к подоконнику, парень опёрся на него здоровой рукой и слегка наклонился, желая разглядеть, сквозь стекло, нечто у горизонта. Желтели берёзы, листья покрывали землю, и сквозь них кое-где до сих пор проступала зелёная трава, казавшаяся, живой и свежей. Погода выдалась на редкость ясная, а потому Пьер жадно всматривался в каждую деталь, открывшегося перед ним пейзажа. Солнце ярко освещало землю, истосковавшуюся по эфемерному теплу, в небе неспешно плыли облака, и иногда где-то кричали птицы.

Насмотревшись, юноша собирался было пойти дальше, как вдруг к нему подошла девушка в белом халате и красным крестом, повязанным на левую руку.

– Вам плохо? Почему на обед не идёте? – строго спросила она, взглянув на парня. Тот, облачённый в больничный халат, пожал плечами и совершенно растерялся.

«Какая бойкая, – подумал он и мысленно сравнил её с Миленой. – Нет, та была овечка, а эта – львица!»

– Молчите? – продолжала врач. – Ну же, скажите хоть что-то! Я ведь не ругаю вас. Как вы себя сейчас чувствуете?

– Прекрасно, – сдуру ответил Пьер, во все глаза глядя на собеседницу. Девушка, действительно была красива, впрочем, не более того: стройная фигура, светлые волосы, невысокая, чистая и строгая. Что-то в этом сочетании зацепило юношу, и потому сейчас он вёл себя, словно лишился ума.

– Правда? – девушка улыбнулась. – Так пойдёмте в столовую. Вы же не хотите, чтобы вас ждали?

Юноша помотал головой и, будто в полусне, пошёл за врачом. Она двигалась быстро, и парню показалось, что в ней чертовски много силы, несмотря на довольно хрупкую фигуру.

– Как ваше имя? – обернувшись, спросила девушка.

– Пьер. Пьер Врей, – ответил юноша, отчего-то подумав, что он похож в этот момент на ребёнка, стеснительного и слабого. – Я рядовой… – поспешно добавил он, решив, что это важно. – Здесь с простреленной рукой.

Врач кивнула. Через минуту она оставила Пьера у столовой и пошла прочь, на прощание сказав:

– Приятно было познакомиться. Будьте осторожны, огнестрельное ранение – вещь неприятная. Выздоравливайте.

– Подождите, – набравшись смелости, неожиданно выпалил парень. – Как ваше имя?

– Алисия Винтехальт, – девушка не обернулась, даже не остановилась, лишь слегка замедлилась.

Юноша кивнул. Он стоял у дверного проёма, перед ним проходили какие-то люди, но Пьер не видел их, погружённый в прелестные фантазии, где он и Алисия шли, держась за руки. Девушка очаровала солдата, и через пару минут он понял, что чувствует себя ещё лучше, чем пару часов назад. Теперь приятное томление и прекрасное настроение переросли в некое чувство, тем не менее, назвать которое любовью, юноша пока не дерзнул.

«Нужно встретиться с ней вновь, и тогда всё станет понятно», – подумал он и на негнущихся ногах вошёл в столовую.

***

Вернувшись в палату, Пьер застал соседа в точно таком же положении, в каком оставил его перед обедом. Мужчина с перевязанным лицом, лежал на правом боку, укрытый одеялом, и мерно дышал.

– Эй, – набравшись решимости, позвал парень, – вы в порядке? Обед уже прошёл, но если пойдёте сейчас, может быть, ещё успеете что-нибудь съесть.

Голос юноши был чист и притворно весел, однако Пьер испытывал нечто вроде волнения. Он помнил своего соседа, помнил, как он не побоялся заговорить с полковником, как один посмел подать голос, не взирая ни на разницу в званиях, ни на присутствие Инстерниса. Сейчас же тот смельчак превратился в безмолвного пациента, не желающего ни говорить, ни есть.

Слова Пьера остались без ответа, но парень был почти уверен, что его слышат. Дело в том, что после сказанного, дыхание мужчины с перевязанным лицом стало тише, и Пьер догадался, что тот хочет выглядеть спящим.

«Это не моё дело, но…» – юноша переступил с ноги на ногу и вздохнул, ощутив прилив любопытства.

«Здесь будет слишком скучно, если я всё так оставлю. Стоит наладить отношения с этим молчуном. Может быть, он разговорится, и мы хоть в карты сыграем», – решил Пьер. Он сжал кулаки, сделал два шага по направлению к занятой кровати, дыхание лежавшего мужчины стало совсем тихим, и, достигнув цели, парень дотронулся рукой до его плеча.

– С вами всё в по…

– Пошёл вон! – подскочив так, что ножки кровати страшно грохнули по полу, взревел сосед.

Пьер в ужасе отшатнулся, едва не упав на больную руку. Сердце его бешено заколотилось, и юноша не смог ничего сказать. Он безотрывно смотрел на лицо мужчины, повернувшегося к нему. Бинты скрывали правый глаз, и в центре повязки краснела алая капля – сгусток крови.

«Он лишился глаза», – догадался юноша и, придя в себя, встал и отошёл к своей кровати. Его сосед по-прежнему смотрел на него единственным глазом, и в этом взгляде читались презрение и ненависть.

– Извините, – прошептал Пьер.

– Что мне твои извинения? – твёрдым голосом отозвался мужчина. – Вот всегда так! Хочешь побыть один, подумать… Но нет! Подселят такого, как ты! Любопытное ничтожество! Лучше бы меня тогда насмерть избили…

Пьер молча слушал. От этих слов в его душе всколыхнулись гордость и обида, однако, юноша понял, что действительно виноват.

– Я не хотел, – после минуты молчания сказал он.

– Нет, хотел! – ответил мужчина. – Видишь же, что ни говорить, ни есть не хочу. Думаешь, это от вредности?

Пьер покраснел.

– Нет, что вы, просто....

– Что? Ну же, говори, и смотри мне в глаза… Иначе, это неприлично!

Юноша удивлённо воззрился на перебинтованное лицо Адела Фриншлайта, и понял, что даже с одним глазом, этот мужчина вызывает в нём неподдельное восхищение.

– Я сказал «смотри», а не «пялься». Есть разница, не находишь? Ну же, что тебе надо? Только не говори, что волнуешься о ком-то, кроме себя. Не поверю.

Парень замешкался. Он захотел было признаться и сказать, что ему всего лишь стало скучно, но догадался, что эти слова вызовут неминуемый гнев.

– Отчего же, не поверите? – как можно спокойнее спросил он. Его сосед покачал головой.

– Никого не волнует чужая судьба. Ни тебя, ни меня, ни кого бы то ни было вообще.

Пьер раскрыл рот, чтобы возразить, но Адел перебил его и махнул рукой.

– Ты мне надоел, – сказал он. – Замолчи и больше не лезь. Ничего не хочу слышать. Ты же должен понимать хоть что-то…

***

На этом попытки юноши наладить контакт прекратились. Тому способствовал гневливый нрав Фриншлайта, ненависть, звучавшая в каждом слове, и тот факт, что Пьеру вскоре стало не до скуки и не до соседа. Каждый день он виделся с Алисией и постепенно, сам того не осознавая, позволял чувствам точить своё молодое сердце. Её взгляд, улыбка, движения, голос – всё это, словно стрелы, казалось, были направлены в одну цель и успешно её достигали. Молодой человек влюбился, и осознание этого стало для него одновременно и счастьем, и проклятьем, ведь до нынешнего момента юноша никого по-настоящему не любил. Теперь же он отчётливо понял, игры кончились, и в случае чего, потеря Алисии станет для него нестерпимой.

«Неужели нужно было мотаться так долго, чтобы однажды встретить её и захотеть остановиться? – думал парень. – А как же моя перелётная натура? Она успокоится или даст о себе знать позже? Что если она явится, и всё пойдёт прахом… Нет, от Алисии я не отступлюсь. Сломаю себя, но не отступлюсь!»

Но признаться в своих чувствах он не торопился. Юноша выяснил у одного из пациентов, пожилого мужчины со сломанной ногой, что Алисия не замужем, не обручена и вообще не имеет никого на примете. Это придало парню уверенности, и он решил молчать, до тех пор пока не удостоверится наверняка, что сиюминутный порыв не заставит его сбежать, как то было с Миленой. Потому он терпел, но не лишал себя возможности показывать свою преданность избранной девушке. Юноша улыбался ей, говорил вежливо, тщательнейшим образом подбирая слова, придерживал двери, пропускал вперёд и не слишком успешно в силу своей травмы помогал ей. Он гадал, видит ли и понимает ли она его поступки, догадывается ли, какая цель скрыта за ними.

«Она умна, так что, скорее всего, она всё поняла, – убеждал себя парень, лёжа по ночам без сна. – Как только придёт время, я всё скажу ей, но пока я не могу быть в себе уверен».

Через пару дней заговорил Фриншлайт. Вечером, когда Пьер вернулся из столовой и собирался перед сном пролистать журнал, один из многих, которыми снабжали войска, Адел встал с кровати и подошёл к парню. Юноша пристально посмотрел на него, припоминая, не потревожил ли он чем-то соседа. Но тот хоть и был собран, но далеко не разгневан. Сев на стул, стоявший у окна, Фриншлайт взглянул на улицу за стеклом и сказал:

– Послушай, я бы хотел попросить у тебя прощение. Я не должен был так вести себя. Был не прав, признаю.

Пьер встал. Он не знал, что ответить.

– Ну, так что? Ты до сих пор злишься? – с едва различимым напряжением, видимо, из последних сил сдерживаемым, проговорил Адел. Он по-прежнему смотрел в окно, желая казаться спокойным и незаинтересованным, но скулы, сведённые напряжением, выдавали его истинное настроение. Пьер вздохнул и покачал головой.

– Нет. Ничего страшного. Я не держу на вас зла.

– Это радует.

Голос Фриншлайта был холоден, будто мужчину совершенно не волновал нынешний разговор, будто он затеял его лишь ради развлечения.

«Но почему, он так напряжён? – про себя подумал Пьер. – Ему что-то нужно…»

– Ладно, хорошо, что всё так закончилось, – весело сказал юноша и собирался снова погрузиться в журнал, как вдруг Адел, оглядевшись, спросил:

– Скажи, ты знаешь, где здесь запасной выход?

«Вон оно», – сам себе сказал юноша и недоуменно пожал плечами, рассудив, что в таком деле он не помощник. Фриншлайт нахмурился, одна из его бровей была скрыта повязкой, но и она сдвинулась вниз; взгляд единственного глаза наполнился холодной строгостью.

– Не лги, – грозно проговорил Адел и шагнул к Пьеру. Тот отшатнулся и поднял здоровую руку, готовясь защищаться. Но мужчина не думал нападать. Он понимал, что своего он может добиться лишь уговорами или угрозами, но не физическим насилием.

– Зачем вам… Тебе? – жалким голосом спросил юноша. – Ты хочешь сбежать? Если так, то проблемы будут и у меня.

– А, так ты боишься! – едва удержавшись от крика, воскликнул мужчина. – Трус и ничего больше! Неужели так?

«Как же тебе объяснить, что не в моих интересах бросать тень на и без того неидеальную репутацию. Если Алисия узнает об этом, она никогда не станет моей», – ощутив холод, скользнувший где-то в груди, подумал парень.

– Да, я боюсь, – ответил он, надеясь, что это признание успокоит соседа, но тот разошёлся ещё больше.

– А я не боюсь! Видишь это? – он пальцем указал на повязку. – Это сделали со мной несколько дней назад. Думаешь, мне легко? Так вот, если не хочешь, чтобы я сделал с тобой то же самое, говори!

Пьер побелел.

– Ты хочешь отомстить?

– В том-то и дело! – сквозь зубы процедил Адел. – Им показалось, что это забавно. Им показалось, что они имеют право калечить меня!

В его единственном глазу сверкнул гневный огонёк, и парень понял, что терять этому человеку нечего. Слишком горд он был, слишком высоко себя чтил, а потому не мог стерпеть обиды, нанесённой ему.

– В конце коридора есть дверь, – нехотя ответил юноша. – Подожди, пока смотрящая за этажом уснёт и иди. Ключ возьмёшь у неё. Проверишь каждый в связке, я не знаю, какой именно нужен. Ночью в палаты не заглядывают, поэтому до утра тебя не хватятся. Кстати…

– Что? – Адел скрестил руки на груди. – Чего замолчал?

– Почему ты не можешь вылезти через окно? Здесь невысоко, – сказал Пьер и тотчас пожалел об этом. Лицо Фриншлайта и без того бледное, стало совсем меловым. Он покачал головой и злобно усмехнулся.

– Попробуй с моей раной.

– Прости… И, пожалуйста, если тебя увидят, не говори, что я помог. Очень прошу…

– Буду молчать. Можешь не сомневаться. Ну, всё, я пошёл, – Адел махнул рукой, наскоро оделся и вышел из комнаты. Дверь за ним бесшумно закрылась, и Пьер остался один. Сон как рукой сняло.

***

На следующее утро Адел вернулся в палату слабый и уставший. Едва держась на ногах, офицер подошёл к своей кровати и рухнул на неё, не раздеваясь. Халат, ещё вчера бывший белым, теперь стал серым от налипших на него земли, песка и травы. Пьер, только задремавший и теперь разбуженный появлением Фриншлайта, поднялся с постели и подошёл к соседу. Тот выглядел неважно, но отчего-то на его бледном лице играла улыбка.

– Что случилось? Тебя заметили? – взволнованно спросил юноша, но Адел не ответил и закрыл глаза. Сон одолевал его после трудной ночи, и противиться ему было бессмысленно.

«Если сюда войдут, мы пропали», – мелькнуло в сознании парня, и он торопливо накинул на Адела белое покрывало.

– Ключи где? – склонившись над полусонным мужчиной, спросил юноша. Адел что-то неразборчиво пробормотал, и Пьеру пришлось толкнуть его.

– Ну чего тебе?! – раздался возмущённый голос.

– Ключи, – как можно спокойнее повторил парень, и Адел, едва ворочая языком, сказал:

– Да там они, у старушки. Я вчера сразу их на место положил.

– То есть, дверь открыта?

– Да…

Пьер побледнел, огляделся, будто испугавшись, что их подслушивают, но от Фриншлайта отстал.

«Ладно, – подумал он, – раз здесь его никто не заметил, значит, пока что я в безопасности. Мало ли отчего дверь открылась, может, замок сломался… Интересно, что с ним случилось, что он такой довольный явился. Да ещё с синяками… Не иначе, отомстил, как и задумывал».

Но спросить об этом парень смог только вечером. До этого момента в палату пару раз заходил врач, осматривал Пьера, но к Аделу не подходил.

– Хорошо, что он спит так долго. Он пострадал, и ему нужен отдых. Постарайтесь его не беспокоить. Я ещё раз зайду и сделаю ему перевязку. Надеюсь, к тому моменту он проснётся, – усмехнувшись, сказал мужчина в белом халате и вышел. Русоволосый юноша с облегчением выдохнул. Ему стоило большого труда не показывать страх, кроме того, он боялся, что врач заметит грязные следы на полу, оставленные Аделом, но тому, кажется, было всё равно.

– Остаётся только ждать, – прошептал Пьер. Он посмотрел на Фриншлайта и в злобе прикусил губу.

«Если бы не ты…» – мелькнуло в сознании юноши, но мысль оборвалась, и порыв ненависти прошёл. Парень в задумчивости заходил по палате и, сам того не заметив, растащил пыль по разным концам комнаты.

«Раз так, остаётся действовать на опережение. Судя по всему, он убегал в поселение, где квартируются части нашего полка. Если ему удалось сделать задуманное, значит, скоро жди беды. Пока этого не случилось, нужно поговорить с Алисией. Да!» – решив так, юноша подошёл к умывальнику, сполоснул лицо холодной водой и, сделав глубокий вдох, кивнул своему отражению в настенном зеркале. Покинув палату, парень пошёл по направлению к северному крылу, рассчитывая по дороге встретить девушку и объясниться с ней. Однако, миновав коридор, Пьер никого не увидел, а потому, оказавшись перед лестницей, решил подняться на третий этаж. Он зашагал по серым ступеням и вдруг на лестничной площадке, залитой светом, проникающим сквозь широкое окно, он столкнулся с Винтехальт. Девушка хотела идти дальше, но парень загородил проход. Врач удивлённо посмотрела на Пьера.

– Пропустите, – попросила она, и сердце юноши оборвалось.

«Она говорит со мной, словно с посторонним…»

– Извините, – сказал он, и краска залила его лицо и уши, – я хотел поговорить с вами. Это очень важно…

Голос Пьера был жалок и столь трогателен, что врач была вынуждена кивнуть в знак согласия.

– Вы себя хорошо чувствуете? – по привычке спросила она.

– Нет… Или да, – неуверенно отозвался парень. – По правде говоря, я сам не знаю, хорошо мне или плохо. Явно непривычно.

– Рука? – поинтересовалась Винтехальт, и Пьер покраснел ещё больше.

«Да она смеётся надо мной! – подумал он, не спуская глаз с Алисии. – Или, может быть, мне кажется…»

– Н-нет,скорее, сердце…

– Это серьёзно. Вам помочь вернуться в палату? – ласково предложила девушка, и парень, и без того настропаленный, не выдержал. Он посмотрел на собеседницу с такой болью, что Винтехальт отступила, и улыбка исчезла с её лица. Пьер, заметив, что выманил на разговор настоящую Алисию, проговорил:

– Вы ведь всё понимаете.

– Нет, не понимаю.

– Я люблю вас! – выпалил юноша и покраснел ещё сильнее. – Разве это так сложно, разве я не достаточно хорошо намекал? Ведь вы… Ты умна и, конечно же, всё видела. Ну же, ответь. Я влюбился в тебя сразу, как только встретил, и…

– Хватит, – перебила Винтехальт, злобно блеснув глазами. – Теперь всё ясно. Я до последнего убеждала себя, что мне кажется, но, как видно, зря. Мне абсолютно всё равно, любите вы меня или нет. Одно знаю точно, вы мне безразличны. Конечно, я прощаю вас, ведь вы солдат и наверняка считаете, что жизнь – это приключение, в котором обязательно должны быть любовь, риск, чувства и прочее. Однако, это не так. Насколько мне известно, не один из полков нашей армии пока что не участвовал в настоящем бою, и это значит, что вы ещё ничего не знаете о войне.

– Причём здесь это? Я говорю не о войне, а о чувствах.

– А я говорю о вашей наивности. Я видела людей, прошедших сквозь жернова войны. И от одного вида этих искалеченных тел, мне хочется умереть. Я ухаживала за ветеранами авеклитской войны пять лет, и после этого во мне не осталось сил любить. Я могу улыбаться, я могу быть милой и нежной, но это не значит, что я люблю своих пациентов. Носить маску искренности и быть искренней – не одно и то же. Всё это я сказала к тому, что вы ещё ребёнок, склонный к фантазиям. У нас не может быть будущего. Более того, у меня ни с кем не может его быть, а потому забудьте о своей глупой привязанности и идите, куда шли.

Пьер пошатнулся. Иллюзии, заполнившие его душу тёплыми волнами, вдруг взметнулись, вмиг замёрзли и застыли острыми безжизненными пиками. Они распороли внутренний мир Пьера, заставив парня издать жалобный стон. Винтехальт смотрела на него с поражающим безразличием. Через минуту она повернулась и зашагала по лестнице на второй этаж.

– И ещё… – остановившись, сказала она, – не смейте больше докучать мне. Только медицинские вопросы.

Пьер не слушал. Всё произошло так быстро, что он до сих пор не мог поверить, что всё кончено. На дрожащих ногах он двинулся вслед за девушкой, но не для того, чтобы уговорить её, а чтобы вернуться в палату, лечь в постель и умереть.

– Как много бы я отдал сейчас, чтобы мой сосед сошёл с ума и кинулся на меня с ножом. Ради приличия я бы, конечно, сопротивлялся, но в глубине души был бы ему благодарен. Нет, всё-таки в моём положении война – наилучший выход. Поле боя, благородная смерть от вражеской пули. Это прекрасно, – шептал Пьер, приближаясь к палате. Он слышал биение своего сердца, ощущал непрекращающуюся боль в солнечном сплетении и какой-то частью своего естества понимал, что она может продлиться не один месяц. Такое с ним уже бывало прежде.

К тому моменту, когда Пьер вошёл в комнату, Фриншлайт уже выспался и встал с постели в отличном расположении духа. Первым делом мужчина принялся чистить свою одежду, тщательно обирая с халата каждую травинку и складывая в одну кучку на полу. Туда же он ребром ладони смёл рассыпанный по полу песок и теперь раздумывал, как бы незаметно выбросить всё это в окно. Тут открылась дверь, и мужчина вздрогнул, однако, заметив Пьера, успокоился и, напустив на себя привычную холодность, спросил:

– Где был? Доложил уже?

Этой грубостью он хотел задеть юношу, чтобы потом перевести всё в шутку, но Пьер даже не посмотрел на соседа, а лёг в постель, как был – в одежде. Он закрыл лицо руками и что-то неразборчиво пробормотал, будто уговаривая себя успокоиться. Адел нахмурился, но продолжил импровизированную уборку, будто ничего не случилось. Он был слишком горд, чтобы расспрашивать кого-то. По его разумению, если человек хочет говорить, его не нужно просить об этом – он всё расскажет сам. Если же он молчит, значит, время ещё не пришло, и душевный груз ещё не позволяет ему открыть рта.

Наконец, дело было сделано, песок и трава выброшены в окно, а их остатки рассеяны по полу, так что уборщица, обычно появляющаяся в обед или чуть позже, скорее всего, ничего не заметит.

– Спасибо тебе, – сказал Адел, сев на свою кровать. – Не знаю, что у тебя случилось, да мне это и не нужно. Просто прими благодарность. Мало того, что ты помог мне, рассказав про ключи, но и не выдал меня. Думаю, ты благородный человек.

Фриншлайт замолк. После минуты, проведённой в тишине, он решил, что Пьер заснул, но тот вдруг привстал и, взглянув на соседа, ответил:

– Не за что… Только ты ошибаешься, я далеко не благороден.

– Думай, как знаешь, но моё мнение мне дороже. К тому же, отчасти благодаря тебе, я отстоял свою честь. Наверное, мне опасно о таком рассказывать, но мне удалось отомстить обидчикам сполна. Эти животные вместе с несколькими офицерами вчера напились. Ближе к ночи, они совершенно лишились человеческого облика, забыли обо всём на свете, включая и оружие. Ты ведь знаешь, что рядовым и прочей голодрани не полагается пистолетов, только винтовки, а вот офицеры – другое дело. Мой-то у меня отняли за прошлую драку, поэтому шёл я безоружным, а там уже воспользовался ситуацией и кое-что подобрал. Может быть, это подло, но мне, честно говоря, было всё равно. Можешь поверить, те, кого я пришёл наказывать, даже не узнали меня, лишь затем, когда я навёл на них дуло пистолета, они всё поняли и вспомнили.

– Ты убил их? – очнувшись, спросил Пьер. В его голосе послышался страх.

– Хотел, но нет. Я не убийца. Прострелил пару коленей и локтей, только и всего… По-моему, за мой глаз это равноценная месть, – помрачнев, сказал Адел.

Пьер вздохнул, лёг и снова застонал, от напряжения сжав кулаки.

– Что с тобой? – не выдержал Фриншлайт. Он не хотел вмешиваться, но поведение соседа показалось ему странным, и теперь мужчина раздумывал, не связано ли это с его ночным делом.

«Он раскаивается, что помог мне? – подумал офицер. – Если так, он, наверное, страшно переживает. Причём зря, если кому и надо бояться, то только мне».

– Да так, – сказал Пьер. – Не обращай внимания.

– Если это из-за твоего сообщничества, не волнуйся. Даже если, всё откроется, а это, скорее всего, случится со дня на день, максимум что ждёт меня – это разжалование, ну а ты… О тебе никто не узнает, – проговорил Адел.

– Подожди… – сказал русоволосый юноша. – Ты знал, что тебя найдут, и всё равно пошёл на это? Но тогда, как же твой недавний вопрос, не сдал ли я тебя. Разве это важно?

– Во-первых, это была шутка. Я хотел подтрунить над тобой, кроме того, я знаю, что это не в твоих интересах. А во вторых… От твоих поступков зависит, каким человеком ты являешься: благородным или подлым. Мне стало интересно, как в этом случае себя проявишь ты, – объяснил Фриншлайт. Пьер усмехнулся.

– Теперь мне это безразлично. Резон скрываться исчез, но я, в любом случае, ничего не выболтаю.

– Странно, раньше тебя это волновало. Ты чего-то боялся?

– Ударить в грязь лицом перед… Не важно.

Больше они не говорили.

На следующие сутки, рано утром в коридоре послышались шаги, и в палату вошли трое мужчин в чёрных одеждах. Пьер и Адел спали и не слышали, как один из вошедших указал пальцем на них и негромко сказал:

– Берём вон того, у стенки и этого тоже. Мало ли, что расскажет…