Buch lesen: «Силки на лунных кроликов», Seite 14
Глава 19.
Все кошки серы
1.
Она больше не пыталась сбежать. Хватало и редких ночных выходов. Теперь она знала, как пахнет лето. Совсем не так, как зима. Запах норы казался ей всё более мерзким, отталкивающим. С каждым разом возвращаться было всё сложнее.
А тут еще и зубы начали шататься. Проснувшись однажды утром, она провела языком по зубам и почувствовала, как один из них пошевелился. Не понимая, что происходит, девочка закричала от страха. Этот животный инстинктивный страх, когда ты понимаешь, что с твоим телом что-то не так. Она потрогала свой зуб пальцами и убедилась в том, что он действительно двигается. Закричала и метнулась по лестнице вверх, начала барабанить в крышку. Но папа пришел с завтраком только спустя час. Теперь белые дорожки виднелись на щеках девочки от слез.
Профессор тут же поставил поднос на пол.
– Что случилось, дочка? Что?
– Смотри!
Девочка в отчаянии показала папе верхний зуб, нетвердо державшийся на своем месте. Профессор громко рассмеялся и объяснил, что это совершенно нормально. Ее молочные зубы выпадут, а на их месте вырастут новые и красивые.
– Неправда! Ты врешь!
В последнее время она очень часто обвиняла папу во лжи. Тогда он купил ей энциклопедию. Он, конечно, не хотел рассказывать девочке, откуда берутся дети. Но уж если придется рассказывать про молочные зубы, придется рассказывать обо всём.
Девочка доверяла книгам больше, чем своему папе, и это расстраивало профессора.
– Здесь написано, что зубы выпадают от шести до десяти лет. А мне только три, – девочка снова заплакала.
Как он мог так глупо просчитаться? Как мог забыть об этом?
– Но ты другая. Ты девочка, которая растет в специальной норе, забыла? Поэтому ты и развиваешься быстрее.
Казалось, это объяснение подействовало. Она нахмурилась, но перестала плакать. Нужно было принести воды и мыла. Иногда он переставал помнить о том, что девочку нужно купать, а она и не требовала. Она ведь даже не понимала такой необходимости.
Иногда, правда, Алиса ощущала, как всё ее тело начинало чесаться. Особенно голова. Но не придавала этому значения.
Девочка увлеченно смотрела на картинки в энциклопедии, снова и снова пытаясь отыскать хотя бы какое-то упоминание о своей болезни. Она, конечно, всё еще спала с потрепанным журналом, где на обложке в камеру смотрел уставший темноглазый мальчик. Но теперь этого было мало. Она задавала много вопросов, отвечая на которые профессору приходилось выдумывать много лжи.
В книге было написано, что на человеке обитает много бактерий, плохих и хороших. И если не убивать плохих, они, в конце концов, убьют человека. Это не на шутку испугало Алису. Теперь она требовала воду и мыло каждый день. Профессору было тяжело таскать так часто воду, и он, чтобы не слушать капризы ребенка, иногда не приходил к ней по полдня. Девочка задавала всё больше и больше вопросов, хотя книга была создана для того, чтобы на них отвечать.
Много раз профессор порывался выкрасть энциклопедию, уничтожить ее, но при каждой попытке становилось только хуже. Девочка впадала в настоящую истерику. Давно ушло то время, когда она была маленькой и покладистой. По всему выходило: чем больше он ей позволял, тем больше она требовала.
Он устал. И когда чувствовал, что не справляется, приносил в погреб много еды и воды, а сам исчезал на несколько дней.
Иногда он тосковал по одиночеству, хотя и живы в памяти были те времена, когда оно сводило с ума. Так же ты заводишь собаку, а когда она надоедает, просто отпускаешь ее с поводка.
Зубы по одному выпадали. Профессор помогал расшатывать их, чтобы было легче достать. Десна порой опухали и кровоточили, тогда папа покупал антисептики и обезболивающие, чтобы помочь девочке. На месте выпавших зубов проглядывали новые, белые, аккуратные. Теперь он должен был научить девочку чистить их. Порой он задавал себе вопрос: зачем?
А что дальше?..
Научи ее чистить зубы, брить ноги, пользоваться косметикой. А дальше что?..
Какой смысл во всём этом?..
Он упорно отгонял от себя эти мысли. В конце концов, рано или поздно придется ответить на эти вопросы. Но не сейчас. Сейчас он позволил Алисе подниматься в дом, чтобы самой купаться в ванной. Еще год назад мысль об этом была похожа на фантастический триллер. Но не сейчас.
Он устал. Завязывал ей глаза и вёл за руку, накрыв пледом.
– Это защитит тебя от дневного света. Иначе ты погибнешь.
Сначала она протестовала. Страх был сильнее мыслей о бактериях на теле. Как странно, бывает, устроен человек. Не так давно она сама подняла крышку и вышла из норы. А теперь до ужаса боялась. И всё же врожденное любопытство победило. Профессор был уверен еще вот в чем: девочка обладала врожденной храбростью, но не безрассудством, подобно тому, которым обладают мальчишки. Нет, она была слишком умной, чтобы противостоять опасности, но осторожной, чтобы понимать свою слабость.
Он мыл ее, не снимая повязки с глаз. Просто набирал горячую ванную, затем мылил волосы, кожу. Тело маленькой девочки не смущало его и не вызывало никаких потаенных желаний. Она была беззащитным ребенком, которого он спас. Всё остальное не имело значения.
Этот мир погряз в пошлости и разврате. Никто никогда не сможет понять его. Никто не сможет принять его безусловную любовь к этой девочке. Он свято верил в чистоту своих чувств.
Нет, она не была его рабыней или пленницей. Профессор просто спасал ребенка от ужасов мира, от плохих людей. Он и сам искренне поверил в историю, рожденную воспаленным сознанием, солнцем ослепившим его тем самым утром.
Ты видел девочку на дороге. И солнце здесь не при чем. Ты надавил на педаль газа. Ты хотел этого. Скажи, ведь ты хотел этого.
Слушая этот предательский голос в своей голове, профессор, как и его маленькая пленница, закрывал руками уши. А если голос не уходил, начинал мычать, лежа в одинокой холодной постели. Простыни становились мокрыми, когда он вертелся на них, пытаясь уснуть.
Он всё сделал правильно. Вот только выводить девочку было риском, на который профессор пошел так безрассудно. Соседи прятались за высокими непроницаемыми заборами, слушали музыку собственных мыслей, упивались своей отрешенностью. Но даже у заборов есть уши, а у мыслей есть сквозные дыры.
Папа, ты любишь меня?..
Один этот вопрос перечеркивал все страхи, заставлял сердце биться, причинял боль и удовольствие. Он не мог отказать ей в ночных прогулках, он не мог отказать ей в теплой ванне. Пусть они останутся вдвоем под прицелом целого мира. Они будут стоять на шатком мосту, протянувшемся через бурную рокочущую реку. И со всех сторон надвигаться будут хищники, люди, скалящие пасти, оборотни. Но он не отдаст свою девочку, как сделал это однажды с той, другой.
Эту не отдаст. Сожмет ее крепко в объятьях и сиганет с этого моста. Холодная вода зальет их глаза, вонзит острый кинжал в сердца, а потом останется одна только любовь.
Любовь…
2.
Темнота всегда окружала ее. И теперь в темном углу что-то издавало жалобные пищащие звуки. Это был котенок, которого подарил папа на четвертый день рождения. Крошечный зверек был похож на маленького плюшевого серого медведя.
Алиса была так шокирована, что спряталась за стеллаж с книгами. Она плакала и топтала бетонный пол ногами, не веря своему счастью. Котенок же, сжимаясь от страха, нюхал воздух и жалобно пищал. Профессор не на шутку взволновался. Реакция девочки оказалось совсем не той, на которую он рассчитывал.
– Папа, папа, папа! – плакала Алиса. Она всё терла и терла свои глаза, будто туда попал сладкий сон, от которого она никак не могла избавиться.
Видеть живого настоящего котенка здесь, в норе – настоящая фантастика. Она видела животных на картинках в книгах, в фильмах. А еще видела их в своих снах. По большей части кроликов.
– Тебе не понравился подарок? – в ужасе спросил папа.
– Понравился! Понравился! – заскулила девочка, но не перестала плакать.
– Так подойди к нему. Погладь.
Он отчаянно хотел, чтобы Алиса снова обрела желание находиться в погребе. Чтобы она забыла о внешнем мире, звездах, забыла о ванной. Он снова хотел всецело обладать ею. Хотел стать ее Богом. Нора – единственный смысл ее существования. Только так он мог прекратить свои ночные страдания, только так мог избавиться от бессонницы. Еще один сложный год прошел.
Профессор чувствовал, как силы покидают его. Эйфория, охватившая его тогда, исчезла, оставив после себя медный привкус крови. Горечь, которую невозможно перебить шоколадными конфетами.
– Смелее, а то котенок замерзнет.
Алиса вытерла слезы и широко открыла глаза. Маленький комочек делал несмелые шаги. Они обе были похожи на испуганных зверьков. Два маленьких потерянных детеныша. Теперь они обрели друг друга. Алиса встала на четвереньки перед котенком, давая ему хорошенько себя рассмотреть. Как удивительно всё-таки человек похож на животное! Не говори ему о том, каким он должен быть, и все животные инстинкты в нем заговорят, начнут властвовать, диктовать свои правила. И это не так уж плохо.
Наконец, девочка осмелела и взяла котенка на руки. Вислоухая головка прижалась к теплому телу Алисы. Девочка засмеялась, но в глазах всё еще стояли слезы. Нет, это не фиалки: холодные, безмолвные, обезличенные. Они ни в какое сравнение не шли с живым настоящим котенком.
– Папа, от нее так пахнет!
Девочка зарылась носом в шерсть кошки и вдыхала аромат. Теперь она запомнит этот запах на всю жизнь, и ничто с ним не сравнится. Запах живого настоящего существа. Животные пахнут не так, как люди. Человек всегда вынужден скрывать свое лицо за маской, а свой настоящий запах в подделках. И всё лишь для того, чтобы убить в себе животное, не в силах смириться со своей природой.
Но что-то в запахе этого зверя было еще. Что-то едва уловимое. Такое чувство нахлынуло на Алису, когда она съела тыквенных семечек, когда она увидела конфету в серебристой обертке.
Когда видела сны о кроликах…
Это чувство, которое можно назвать только на французском языке. А Алиса не знала французского.
Это уже было. Я видела это…
Но она ничего не сказала папе. Ведь ощущение это было сладостное, как первое прикосновение свежего зимнего воздуха. И папа, пребывая в незнании, был счастлив.
– Как ты ее назовешь? – спросил он.
Вопрос этот поверг девочку в очередной шок. Конечно! Как могла забыть? Она должна дать котенку имя. Такое приятное чувство, словно ты рождаешь что-то на свет.
– Может, Крошка? – предположил он.
– Нет! – запротестовала девочка. Она хотела выбрать что-то особенное, необычное, яркое.
Она думала долго, затем отвлеклась, играя с котенком. Привязала фантик к ниточке и бегала по всему погребу, забыв обо всем на свете. Хохотала так, что у профессора зазвенело в ушах.
– Бонни! – внезапно выдала девочка. – Назову ее Бонни. Можно, папа?
Мужчина пожал плечами и одобрительно улыбнулся: Бонни, так Бонни. Он сказал, что ему нужно уехать на работу. Вернется он поздно вечером. Девочка кивнула, но по всему было видно, что ей всё равно.
Опять этот острый кинжал вонзился в сердце.
Разве ты не этого хотел? Разве не об этом мечтал? Чтобы она была поглощена норой.
Но она не слышит тебя, не видит. Ты больше не ее Бог.
От этого жуткого голоса в голове становилось только хуже. Сидя за рулем машины, он ярко представлял, как берет котенка и сворачивает ему шею. Теперь ты только моя. Хватит книг, фильмов и игр. Хватит музыки и танцев. Теперь ты только моя.
Но каждый раз в этой фантазии свернутой оказывалась не шея котенка, а шея Алисы. Девочка подросла, черты ее лица немного вытянулись, волосы и глаза потемнели. Но она всё еще была его любимой малышкой.
И от этих ужасных картинок, у него сводило мышцы. Он вынужден был остановиться у обочины дороги, чтобы отдышаться. Теперь он сидел в темном душном подвале. Это он был заложником случившегося. И теперь не знал, как выбраться оттуда. А может, свернуть на ту дорогу, которая ведет прямо в милицейский участок? Ворваться туда и попросить наказания. Рассказать про девочку в погребе.
Наказать за что? Разве ты совершил что-то дурное?
Нет, конечно. Вот и внутренний голос вернулся в привычное русло рассуждений. Он не преступник. Всю жизнь он делал так, как хотели другие. А последние годы, несмотря на все сложности, он был по-настоящему счастлив. И никто не отнимет у него этого счастье.
Профессор завел мотор своей новой неприметной машины. Мотор недовольно затарахтел, под колесами поднялась пыль.
3.
Папа научил Алису ухаживать за кошкой, мыть ее туалет, чистить шерсть. Девочка охотно принялась за новые обязанности. Вот только к тяжелому запаху грязного погреба теперь еще примешался запах кошачьих лотков. Всякий раз, когда профессор спускался вниз, он морщился, а к горлу подкатывала тошнота.
Девочка тоже чувствовала запах, но ее обоняние быстро ко всему привыкало. Теперь она отказывалась выходить наверх.
– Я боюсь, что со мной что-то случится, и Бонни останется одна.
Профессор не убеждал ее в обратном. В конечном счете именно этого он и добивался. Трепетное отношение девочки к животному было хорошим знаком. Хорошая девочка. Хороший папа. Хорошая, правильная жизнь.
– Папа, – сказала она, решая квадратное уравнение. – Я теперь знаю, кем хочу стать.
– В смысле? – спросил профессор.
– Когда вырасту, – ее большие медовые глаза уставились прямо на него. И как бы говорили: какой ты глупый!
Эти два слова заставили его сердце колотиться.
Когда вырасту…
– Кем же? – он не подал вида.
– Айболитом, – со всей своей детской непосредственностью ответила девочка.
Профессор поднял руку и прикоснулся к остаткам своих волос. Взял один между пальцами и выдернул. Стало легче.
– Ветеринаром?
– Ага.
Не станешь, не станешь, не станешь…
Его глаза быстро забегали. Он смотрел то направо, то налево, но ничего не видел.
– Может быть, – отрешенно зарезюмировал профессор.
Девочка снова посмотрела исподлобья. Он уже хорошо знал этот взгляд. Алиса испытывала недовольство его ответом. Ее тело росло, а вместе с ним и ее душа, ее мыли и поведение. Всё больше и больше она приобретала черты обычного человека. И это злило папу.
Он сглотнул твердый комок, вставший поперек горла, как горькая пилюля. А потом сказал:
– Если ты вырастешь.
Почему иногда ему так хотелось сделать ей больно? Ведь он так сильно любил свою малышку. Наверное, это какой-то древний инстинкт, заложенный в человеке: делать больно тем, кого любишь. Это ненасытное стремление всецело обладать кем-то живым. Так, когда ты покупаешь собаку, то ожидаешь от нее полной покорности. Но если собака оказывается строптивой и кусачей, ты либо растаптываешь ее волю, либо выбрасываешь на улицу.
Нет, человек не допускает мысли о том, что не в состоянии властвовать над природой. Над природой чужой души.
Лицо Алисы исказила гримаса отчаяния. Девочка была на грани слез, но научилась контролировать их. Словно бы уже хорошо знала, что такое манипуляция, и не поддавалась этому. Быть может, накопленная злость хлынет потом стремительным потоком, зальет всё вокруг. И тогда они оба утонут.
И от этой мысли профессору почему-то становилось хорошо. Хорошо, когда всё заканчивается.
Для нее дни стали бежать быстрее. Для него – тянулись мрачными длинными коридорами, в которых не было выхода. Сейчас он ощущал себя примерно, как тогда, когда умерла его дочь. Ходить на кладбище было всё сложнее. Он пропустил уже вторую Пасху подряд. За это бывшая не могла его простить. Если бы она только могла заглянуть внутрь его сердца, то поняла бы: он оставил всё прошлое там, где ему самое место.
Лето не доставляло теперь ему такого удовольствия, как раньше. Смотреть на звездное небо было больно. Эта странная хандра накатила внезапно и не отпускала.
Алиса нашла утешение в кошке, не бросалась ему на шею, не говорила ласковых слов. Ему казалось, она всё чаще смотрит на крышку погреба. Стоило бы сделать то, что он планировал с самого начала. Купить металлическую дверь и большой стальной замок. Правда, с того самого раза Алиса больше не пыталась сбежать. Она примирилась со своей судьбой. Или так только казалось.
Было в этом во всем что-то таинственное, непостижимое. Иногда она долго рассматривала его лицо, как будто пыталась мысленно что-то передать. И ему становилось не по себе. Что варилось в этой маленькой головке на тонкой бледной шее? Как хотелось взять ее за плечи и потрясти, чтобы оттуда высыпались все секреты.
Да, она научилась скрывать свои мысли. И это в девять лет! Между ними пролегла целая пропасть.
Я буду ветеринаром. И ты мне не помешаешь…
Вот, что говорил ее взгляд.
Ты мне не помешаешь…
Нужно было что-то сделать.
Снаружи послышались чьи-то шаги.
Глава 20.
Вопль
1.
Фотограф попросил держать голову прямо. Но Алиса упорно не хотела поднимать подбородок. Она опускала ресницы. Фотограф отчаянно вздыхала, подходила к девочке, аккуратно приподнимала голову.
– Подними глазки и смотри в камеру, хорошо? Только секунду – и всё!
Но стоило только фотографу отойти на пару шагов, как глаза и подбородок Алисы снова опускались.
Никто не мог понять, что стоило ей только посмотреть в этот круглый черный зрачок, как всё тело начинало сотрясаться, мелкая дрожь прошибала до самых костей. Ее, точно маленького ребенка, убеждали, что «вылетит птичка». И это очень злило. Она прекрасно знала, как работает фотоаппарат. Никаких птичек в нем не было. Только яркий белый свет, ослепляющий на мгновение. Журналисты делали это много раз. Снова и снова.
– Ты не получишь паспорт, если не сядешь прямо, – холодным голосом произнесла мать.
Этот голос заставил Алису поежиться еще сильнее. Фотограф недовольно посмотрела на женщину, как будто та лезла со своими советами в интимный процесс.
– Ты когда-нибудь фотографировала? – спросила девушка. На ум ей вдруг пришла одна идея.
Алиса, наконец-то подняла глаза.
– Нет, – неловко ответила девочка.
– Какой в этом смысл? – простонала Катерина.
Фотограф сделала резкое движение рукой, как бы говоря: «Помолчите!».
– Хочешь, попробовать?
Глаза девочки мгновенно просияли, она открыла рот, как птенец, ожидающий завтрака, и произнесла робкое «да». Фотограф воодушевленно вручила ей камеру, а сама села на место модели. Алиса теперь выглядела смело и решительно – совсем другой человек. Она встала поодаль, прицелилась, как профессионал, и щелкнула. Затем еще раз. И еще раз.
– Смотри-ка! Здорово получилось! – работница ателье не лукавила. – Кем ты хочешь стать? Может, фотографом?
Девочка задумчиво пожала плечами. Она всё еще мечтала стать ветеринаром, как когда-то… Но не осмелилась рассказать об этом незнакомой девушке.
Теперь они вовсе не обращали внимания на женщину с темными волосами, наблюдавшую эту трогательную картину. Жаль, но картина эта ее не умиляла.
– Хочешь теперь ты побыть моделью? – спросила фотограф.
Алиса закивала головой. И теперь она села ровно на стул, подняла голову, открыла глаза и улыбнулась. Улыбка эта была прекрасной и искренней. Теперь тело ее расслабилось, словно кто-то оборвал натянутую струну.
Она получила четыре фотографии и с восхищением разглядывала их. На нее смотрела девушка с улыбкой и темными волосами до плеч. Ей нравилось то, что она видела. Эта девушка выглядела совсем иначе в зеркале, когда Алиса смотрела на нее по утрам.
Получив паспорт, Алиса не могла выпустить его из рук. Женщина в паспортном столе широко улыбалась и говорила:
– Теперь ты полноценный член общества.
Общества…
От этого слова веяло чем-то взрослым, настоящим, но в то же время оно, как и мысль о солнечном свете, наводило ужас.
Ты никогда не сможешь жить наверху, в обществе. Никогда, запомни.
И ей вдруг стало грустно. Впервые ее вера пошатнулась. Ее единственным Богом в этом мире был страх. И она верила в него со всем отчаянием. Отказаться от этой веры было похоже на попытку дышать в космосе.
У меня есть паспорт, у меня есть паспорт…
У нее был свой идентификационный номер. Что он значил?
Ты никак не изменилась, дочка. Ты всё та же. Ты моя малышка. Ты навсегда останешься в норе.
И этот внутренний голос успокаивал, утешал. Она снова зарывалась в нору, закрывалась в скорлупе. Ей было уютно и тепло в своем прошлом, там было безопасно. И в этих ощущениях она не замечала, как бежало время. Пробегали мимо деревья и здания, люди на тротуарах. Она сидела в машине. Сыпал мелкий снег. Снаружи было холодно, снег резал щеки, приходилось прикрывать ресницы.
– Зайдем в торговый центр, – сказала Катерина.
Алиса никогда не ходила в торговые центры. Психиатры запрещали ей появляться в местах скопления людей. Да она сама и мысли об этом не допускала. Но мать не позволила ей сидеть в машине и ждать.
– Не хочу, чтобы с тобой тут что-то случилось, – сказала она.
Как будто до этого ее волновало, что станет с Алисой. Как будто это не она приходила по ночам и оставляла кровавые следы на теле Алисы. Как будто не она в порывах внезапной ярости обрушивала проклятия на девочку.
– Пошли.
Катерина взяла Алису за руку, и со стороны могло показаться, что они любящая пара: мать и дочь – идут покупать подарки родным к Новому году.
В это время улицы уже украсились разноцветными огнями, в торговых центрах высились искусственные ели, люди спешили поскорее домой, чтобы выпить горячего чаю и провести время с семьями.
Для Алисы это ничего не значило. У нее никогда не было праздника огней, елочных игрушек и запаха хвои. В памяти не возникали картинки, которые люди помнят всю жизнь.
Дети разворачивают подарки, мама и папа смеются. Ты читаешь стихотворение Деду Морозу, получаешь огромную коробку шоколадных конфет.
Это был праздник шоколадных конфет.
Алиса приближалась к двухэтажному зданию, и ее ноги предательски подкашивались, будто их переехал многотонный грузовик.
– Иди живее, – подгоняла мать.
Она сильно сжимала руку девочки. Становилось всё больнее. Двери разошлись в стороны, и морозный холодный воздух сменился жаром от кондиционеров, установленных на входе. Яркий свет, толпы людей, снующих в разные стороны. Широкий проход, светлая плитка на полу. Алиса считала: раз, два, три, четыре, пять…
Чьи-то ноги в лакированных ботинках, голоса, женский смех.
Шесть, семь, восемь, девять, десять…
Рука сильно болела в кисти и плече.
– Поднимемся на второй этаж, я посмотрю посуду.
Лестница двигалась вверх и вниз. Ужас охватил девочку, когда она поняла, что придется встать на ступеньку. Тут же в памяти всплыли ступеньки в погребе. Не стоит по ним подниматься, там опасность. Лучше остаться здесь, внизу.
– Нет, нет! – запротестовала Алиса. – Пожалуйста, не надо.
– Не хочешь подниматься? – спросила мать. – Хорошо. Постой здесь, я сейчас вернусь. Через пять минут. Поняла?
Она задала последний вопрос несколько раз, пока до Алисы не дошел его смысл. Остаться или подняться.
Останься…
Девочка наблюдала, как мать медленно поднимается по эскалатору вверх. На мгновение она обернулась, и едва заметная улыбка проскользнула в уголках губ. Странная улыбка. Алиса так и приросла к земле. Время для нее замедлилось настолько, что пять минут казались вечностью.
Окружающий же мир, напротив, ускорился. Люди пробегали мимо, толкая ее плечами, пару раз кто-то недовольно фыркнул: она стояла у прохода на эскалатор. В глазах вдруг потемнело, сердце забилось, низ живота наполнился тяжестью, будто его нагрузили булыжниками. Страх не позволял больше сдерживаться. Она оборачивалась по сторонам, пытаясь найти глазами тихий спокойный уголок. Так она могла мысленно нарисовать дверь в свою тайную комнату, в которой так хотела спрятаться.
Но здесь не было темных уголков. Девочка почувствовала, как что-то теплое разлилось между ног. Темное пятно появилось на ее штанах. Большинство проходивших мимо людей были слишком озабочены своими проблемами. Но несколько человек, заметив необычную картину, гадливо отстранялись или тихо посмеивались.
Крик вырвался из ее легких, будто птица, научившаяся летать. Она упала на колени и продолжала истошно кричать. Никто не знал, что этот крик и стал той волшебной дверью, за которой она могла спрятаться от внешнего мира. Теперь она представила, как идет по цветущему саду. Тому самому, который когда-то висел на стене в норе. Но разум ее был в огне. Это адское пламя пожирало все ее мысли и чувства. И она позволяла этому случится, пока не останется лишь горстка пепла.
Когда Алиса пришла в себя и открыла глаза, то снова увидела серую зиму. Холодный ветер бил в лицо. Ноги казались такими легкими, точно ее тело парило в воздухе. На самом деле ее держали под руки двое охранников. Крика в легких не осталось, только отчаяние и страх. Теперь бесконечность белого света не казалась такой ужасающей. Она могла дышать здесь полной грудью.
Катерина выбежала из машины. Одному Богу было известно, как она там оказалась.
– Где ты пропадала? – удивленно и обеспокоенно спросила она.
Приняла дочь из рук недовольных охранников. Ощущение собственного тела тут же вернулось к Алисе. Мышцы напряглись, стали твердыми, как камень. От прикосновений рук этой женщины холод пробежал по спине. Девочка отстранилась.
Как ты оказалась в машине?..
В голове снова все смешалось. Может, это был всего лишь сон? И они не заходили в торговый центр? А мать не поднималась на второй этаж? Иначе, как она оказалась здесь?
– Поехали домой, хватит гулять, – снова заговорил холодный голос.
Катерина попыталась взять девочку за руку, но та не позволила.
– Ты бросила меня, – еле слышно произнесла Алиса. Голос ее от натужного крика совсем сел.
Женщина округлила глаза и громко рассмеялась, будто это была самая остроумная шутка, которую она только слышала.
– Нет! Я вернулась, а тебя уже и след простыл. Я же сказала тебе стоять на месте.
– Я стояла.
Катерина склонила голову на бок и прикоснулась рукой к щеке девочки. Так нежно и ласково. И снова разряд тока пробежал по телу.
– Ты запуталась уже, моя девочка. Ты больна. Идем.
Тошнота подкатила к горлу, и рвотный рефлекс заставил Алису выпустить наружу весь съеденный час назад обед. Всего-то пара бутербродов и салат. Катерина устало посмотрела на Алису, и в ее взгляде проскользнула жалость и отчаяние. Не жалость к ней. Жалость к самой себе.
И на что только она надеялась? Что сможет бросить ее в торговом центре и смыться? Ее всё равно вернут. Посадят на шею мертвым грузом. А у нее и так проблем навалом.
