Buch lesen: «Три года октября», Seite 15
Можно было и не сомневаться, что передо мной был алчный человек. Радовало, что переговорный процесс у нас наладился.
– Мало? Пять тысяч рублей за полчаса. Столько в нашей стране не зарабатывает даже президент.
– Хочу минимум десятку.
– Вы в своём уме? Я прошу всего полчаса.
– Мое время дорого стоит.
Поняв, что достучаться до его совести мне не удастся, а время поджимает, я вытащил еще одну купюру и вручил ее Попову, с грустью глядя, как она исчезает в его лапище.
Я уже направился к могильщикам, как Попов схватил меня за плечо. Мне тут же захотелось ответить ему той же монетой и пригрозить сломать руку, но я промолчал.
– Ты заплатил за моё время. А как насчет моего молчания?
Кривая улыбка превратила его и так неприятную физиономию в отвратительную гримасу. Его внешность была не настолько отталкивающей, как мне казалось в тот момент из-за сильного прилива ненависти.
– Молчание?!
– Да. Я тут подумал и решил, что черкану маляву с жалобой. Уж очень мне охота отсудить деньжат за моральный ущерб.
– Вы пытаетесь меня шантажировать? – уточнил я, мысленно хваля себя за предусмотрительность, касательно диктофона.
– Упустить такого лоха, как ты, значит – самому быть лохом.
Я достал телефон, отключил запись и сохранил ее в «облаке». Затем включил ее, прибавив громкости. Из динамика зазвучали голоса. Приглушенные, но все же разборчивые.
– Это что? Ты записал все?! – Попов нахмурил брови и оскалил зубы. – Гоню сюда телефон!
Я отскочил назад прежде, чем он успел меня схватить.
– Не советую вам распускать руки.
– Удали все немедленно!
– Запись сохранена в «облаке». Так что даже если вы получите мой телефон каким-либо образом, вам не удастся уничтожить улику. Да и не стоит этого делать, в конце концов, мы не одни. На нас смотрят четыре пары глаз, если считать и водителя.
– Ты не представляешь, с кем связался. Шантажировать меня – плохая идея.
– Шантажировать? Нет, шантаж – по вашей части. Это просто моя гарантия безопасности.
– И чего ты хочешь?
– Ничего не изменилось. Я прошу полчаса на то, чтобы все исправить. Затем, мы распрощаемся, и надеюсь, больше никогда не увидим друг друга.
Попов молчал. Было видно, как сильно ему хотелось найти достойный ответ. Но из-за холода, а может и из-за другой причины, его мозг так и не смог сгенерировать ничего стоящего.
– Начальник! – подал голос один из могильщиков, бросив окурок под ноги и затушив его подошвой сапога. – Нам еще долго ждать? Время идет, а у нас есть и другая работа!
Выругавшись в полголоса, Попов еле заметно кивнул.
– У тебя полчаса. Время пошло.
Что будет, если я не уложусь в указанный временной промежуток, он не удосужился уточнить. Я кивнул в ответ, после чего направился к трем мужчинам. Они с подозрением глядели на меня.
– Доставайте гроб.
– Это еще зачем?
– Я работник морга. Нужно вернуть тело обратно для повторного анализа крови.
– Он заразный? – тут же насторожился другой мужчина.
– Не волнуйтесь. Вы все вне опасности. Анализ важен исключительно с медицинской точки зрения.
– Начальник! – прокричал вновь первый, обращаясь к Попову. – Как это понимать?!
– Делайте, что он говорит! – нервно прокричал тот, стоя к нам боком.
– Нам за это заплатят?!
Попов повернул голову в мою сторону, ожидая от меня действий. Я, испытывая тяжесть в руках, вновь достал бумажник и протянул главному могильщику тысячу рублей.
– Косаря мало будет.
– Да что с вами всеми не так, люди?! – возмутился я, доставая очередную тысячу и с грустью наблюдая, как ощутимо исхудал мой кошелёк за день.
– Каждому! – встрял уже и третий.
Я выудил еще тысячу и всучил её в протянутую ладонь.
– Взамен, вы не только вытащите гроб, но и загрузите его в кузов. А еще дождетесь моего возвращения и завершите погребения.
– Само собой, начальник.
Еще тысячу мне пришлось заплатить за услуги водителя. И спустя пятнадцать минут мы вернулись к задней части больницы, где находился вход напрямую в подвальное помещение. Им пользовались для того чтобы вывозить и завозить покойников, не попадая на глаза живым пациентам и посетителям.
Остап меня ждал на улице с каталкой. Чтобы сработать оперативно, я ему позвонил сразу же, как мы тронулись с кладбища. Пока мы вытаскивали тело и переносили его на каталку, Остап не прекращал тараторить о том, что родственники могли появиться в любую минуту.
– Не волнуйся. Мы быстро поменяем тела, затем я сгоняю обратно и вернусь.
– Зачем? Просто отдайте тело водителю, и он сам его повезёт обратно.
– Необходимо проследить, чтобы он приехал в кротчайшие сроки. У меня есть договоренность с Поповым. И эта договоренность истекает через пятнадцать минут. Если водитель окажется на кладбище позже, тогда он напишет на наше отделение жалобу в Департамент здравоохранения.
– Протосевичи могут вернуться в любой момент, – чуть ли не застонал Остап, вталкивая каталку в грузовой лифт.
– На это уйдет не больше получаса времени. Так что я вернусь раньше них.
– А если нет?
Лифт нас опускал в подвальное помещение.
– Тогда ты их отвлечешь чем-нибудь.
– Опять? У меня бедная фантазия. Такая же бедная, как и семья моей бабки, которую выдали замуж в шестнадцать только для того, чтоб избавиться от лишнего рта.
– Покажи им наш склад с ритуальной атрибутикой. Не забывай, их продажи приносят до двадцати процентов дохода от всей больницы.
– Я им уже предлагал. Они назвали меня плохим человеком, который зарабатывает на людском горе. А я не люблю, когда меня безосновательно в чём-то обвиняют.
Каталка стукнулась о двери прозекторской и тело, наконец, вернулась на положенное место. Переложив на каталку в этот раз настоящего Попова, мы покатили обратно к выходу. И как только мы оказались в коридоре, так тут же столкнулись с теми, о ком вели беседу. Она – пожилая дама в норковой шапке. Он – помоложе, с вязаной шапкой в руках. Оба глядели не на нас, а на покрытое простыней тело. В глазах читался страх.
– Доктор Родионов, это – жена и сын Протосевича, – сообщил мне Остап.
– Господи боже, – прошептала женщина, быстро перекрестившись три раза. – Это он? Наш Валера?
– Нет, – поспешил я ее успокоить, если это вообще было возможно. – Не он.
Женщина зарыдала и уткнулась сыну в грудь. Тот принялся ее успокаивать, затем обратился ко мне:
– Доктор, нам нужно с вами поговорить.
– Обязательно, только сейчас мне нужно срочно отлучиться на полчаса.
– Позвольте мне заняться Поповым, – нашелся с ответом Остапенко и тут же отстранил меня от ручек каталки.
– Мы ведь уже говорили на эту тему!
– Я поеду и за всем прослежу, – настоял Остап. Понимая, что санитар будет непреклонен в своём желании покинуть стены морга, я все же сдался. Напоследок потребовав от него максимальной внимательности и соблюдения временных рамок.
Когда Остап укатил вместе с покойным Поповым, я предложил визитерам зайти в кабинет. Я усадил их на кушетку, сам же усевшись в рабочее кресло и повернувшись к ним лицом, и дал им возможность высказаться.
– Вы ведь делали моему мужу вскрытие? – спросила женщина, запнувшись на последнем слове.
– Нет, – ответил я. – Ни я, ни мой коллега не проводили некропсию.
– А почему, позвольте спросить? – вступил в разговор сын умершего.
Как правило, родственники наших пациентов наоборот предпочитали не проводить вскрытия, на этот раз мне попались представители противоположного лагеря.
– Закон не требует обязательного вскрытия пациентов, которым проводилось гистологическое исследование.
– Я не уверен, что правильно понял вас.
– Проводилось исследования клеток, взятых от образования, сформировавшегося в дыхательных путях вашего отца. Валерий умер от периферического рака легких, который сформировался в малых бронхах.
– Тогда объясните, почему лечащий врач, вначале поставил другой диагноз – вирусная пневмония?
Протосевич-сын склонился вперед и взглянул на меня с прищуром, словно детектив, уличивший преступника – то есть меня – во лжи. Уж не знаю, к чему конкретно клонил мужчина, но теперь мне стало понятно, почему Остап так сильно волновался на их счет. Видимо, данный вопрос они уже поднимали при нём.
– Иногда врачи ставят предварительный диагноз, который подтверждается или же опровергается после проведенного исследования нашим отделением. Такое случается довольно часто.
– Вздор! – воскликнул он. Его крик был явно направлен на то, чтобы вывести меня из психологического равновесия. Да только сегодня я в него и не входил, а потому был максимально спокоен. – У моего отца была пневмония. Его можно было спасти при правильном лечении. Просто лечащий врач не уделял должного внимания ему, и когда отец скончался, решил сменить диагноз на более сложный.
Женщина заплакала навзрыд, прикрыв лицо ладонями. Ее сын настойчиво сверлил меня взглядом. Пальцы его побелели из-за сильного сжатия краев кушетки. Я же продолжал сохранять самообладание, понимая, что в критическом состоянии горя, люди бывают не слишком приветливыми с окружающими. А уж если перед ними находились потенциальные виновники гибели их близких, тогда они и вовсе могли перейти к рукоприкладству.
– Поверьте, данным исследованием занимался я и могу гарантировать верность поставленного диагноза.
– Знаем-знаем, рука руку моет. Все вы здесь заодно. Думаете, что умнее меня?
– Нет, я этого не говорил.
– И правильно, что не говорите! Потому что я уверен в своих словах, больше чем вы в своём имени. Не на того напали! Когда врач сообщил нам о пневмонии, я в тот же день вбил в поисковике симптомы, которые были у моего отца перед смертью. Все медицинские интернет ресурсы в один голос подтверждали изначальный диагноз. У моего отца была пневмония! Ни один из сайтов по медицине не указал на онкологию!
– К сожалению, в интернете часто статьи пишутся людьми не слишком хорошо знакомые с медициной, а иногда – очень далекие от нее.
– Сказки! Ни единому слову вашему не верю!
Я бы мог предложить им кофе, чтобы оно их согрело и немного успокоило, но побоялся получить кипятком в лицо. У нас и раньше были скандальные посетители, но их всегда на себя брал Безбородов. И он прекрасно находил решения в любых конфликтных ситуациях. Что странно. Он, в отличие от меня, большую часть профессиональной карьеры проработал в танатологии. Я же был терапевтом, и именно мне следовало легче находить общий язык с живыми людьми, когда же ему – с мертвыми. В данной ситуации, я понял, что все было наоборот. Хотя, и с мертвыми он справлялся лучше меня.
– Вам и не нужно верить мне слепо. Вы имеете право на основании письменного запроса в адрес главврача, потребовать парафиновые блоки вашего отца и провести повторное исследование в любом другом патологоанатомическом отделении.
– И где гарантии, что вы выдадите образцы, которые принадлежали моему отцу, а не какому-то другому человеку, который скончался от онкологии?!
Так как жена Протосевича продолжала рыдать, мне было сложно сконцентрироваться на словах. К тому же я говорил спокойно, не повышая голос, из-за чего часть моих слов мог не расслышать не только адресат, но и я сам. Не хотелось мне получить жалобу на свое имя из-за грубого обращения с родственниками умершего. А в подобных случаях, они цепляются за любую такую возможность.
– Пока не было произведено захоронение, всегда остается возможность произвести вскрытие либо нами, в присутствии людей из Министерства здравоохранения, либо другими нашими коллегами из городских отделений.
К счастью мои слова все же показались разгневанному мужчине довольно убедительными, и он не стал кидать в мой адрес очередных угроз. Наоборот, он успокоился, выдохнул и еле заметно кивнул.
– Это хорошая идея. Мы так и поступим. Потребуем вскрытия от врачей, которые ничего общего не имеют с данной больницей.
– На то ваше право.
– Но, Вася, нам ведь нужно похоронить твоего отца, – заговорила женщина, вытирая нос и глаза платком. Она перестала плакать, но её широкая грудь продолжала сотрясаться от последствий неистового рыдания.
– Мама, нам нужно провести вскрытие. Если отец на самом деле умер от пневмонии, тогда я подам в суд на всю больницу в целом и на его лечащего врача в частности. Это нельзя просто так оставлять.
– Нам придется платить за лишние дни, которые тело твоего отца проведет в морозильной камере.
Они оба посмотрели на меня, ожидая моего совета.
– По закону, вы не обязаны платить ничего в первые семь дней после смерти вашего родственника. А в определенных случаях эта оплата не взимается до четырнадцати дней. Ваш случай вполне подходит под эту категорию.
Довольные моим ответом, они встали с кушетки. Василий Протосевич даже протянул мне руку для пожатия. Это значило, что я вышел из круга его злейших врагов. С одной стороны, это не могло не радовать. С другой – я прекрасно понимал, что самое сложное было еще впереди.
Когда они ушли, я смог немного расслабиться и выпить кофе. Когда чашка опустела, в кабинет вошел Остап. Лицо у него было довольное, что уже не могло не радовать.
– Все отлично. Мы уложились в срок. Правда, мне пришлось заплатить могильщикам по тысяче рублей.
– Опять?
– То есть? Вы им тоже заплатили? Вот, сволота! Они сказали, что вы пообещали им оплату при возвращении.
День выдался одним из самых сложных на моей памяти. С одной стороны все ошибки были исправлены, с другой – никогда нельзя быть уверенным на все сто процентов. Я предложил Остапу кофе, и он не стал отказываться. Рабочее время уже подошло к концу, а потому мы могли себе позволить никуда не торопиться и немного позабыть о проблемах.
На следующий день вернулся Безбородов. Как оказалось, вылечился он народными рецептами, главным ингредиентом в которых был алкоголь. Спросив меня о вчерашнем дне, я сообщил, что он прошел в штатном режиме. Не хотелось выглядеть в его глазах недалеким человеком, который смог спутать тела пациентов в день, когда его старший коллега впервые взял себе больничный. Но в течение дня, всё же пришлось рассказать ему о Протосевичах, по той причине, что тело их родственника оставалось в холодильной камере морга.
Данная фамилия всплыла следующий раз спустя пять дней, когда на нашу больницу поступила жалоба. И хотя к тому времени тело Валерия Протосевича было перевезено в городское отделение, где после вскрытия был подтвержден окончательный диагноз, его жена и сын решили воспользоваться этим правом. На основании жалобы, лечащему врачу был вынесен выговор, только потому, что он не смог найти нужных слов убедить родственников Протосевича этого не делать.
На мое имя жалоб со стороны Попова так и не поступало. И все же, я решил не торопиться с удалением записи нашего разговора.
3.
Новый год.
Запах елки. Вкус мандаринов. Брызги шампанского. Вот что мы представляем в первую очередь.
А еще надежда на чудо. Которое всегда ожидаемо, но зачастую эфемерно. И чем выше наши надежды, тем они неосуществимее. А потому, мы привыкаем просить при бое курантов что-то не столь существенное, пытаясь таким образом поверить в реальность исполнения желаний. Хотим в следующем году быть чуточку счастливее, чем в предыдущем? Да не вопрос. Хотим поехать в отпуск на море? И это осуществимо. Хотим найти время на изучение иностранного языка? Было бы желание. Вот так мы и обманываем себя. Начинаем верить в магическую силу сменяемой даты.
Но стоит только пожелать чего-то более существенного, то тут все идет наперекосяк. Хотим вернуть потерянную любовь? Извините, попросите чего-то попроще. А может исцеление больного родственника или друга? Нет, это нереально. Желать, чтобы люди перестали причинять друг другу боль и страдания? Нонсенс.
Потому и получается, что Новый год сам по себе не может ничего исполнить из желаемого. Но одно ему точно под силу – на какое-то время объединить людей, которые в остальные дни все никак не могут собраться и провести время в теплом дружественном кругу.
Вот и я пожелал в Новый год провести его если и не с дочерью, то с людьми, которых я мог назвать своими друзьями. Федор Пахомов тут же согласился. Соответственно свое добро дал и Тимофей. А вот Александр Безбородов, как и в предыдущие годы, сообщил, что давно не празднует ничего и не видит в этом смысла.
– Ждать полночи под унылые слова о том, что мы пережили очередной непростой год? Нет уж, спасибо, благодарствую. Уж лучше я в одиночестве посмотрю телевизор, поем супец и на боковую.
– И все же, буду вас ждать, – сообщил я, уже одной ногой находясь за порогом кабинета.
На улице уже стемнело. Фонари горели через один. С ночного неба падали редкие, но крупные снежинки. В небольших поселках, в отличие от больших городов, атмосферу праздника почувствовать гораздо сложнее. Здесь нет уличных гирлянд, нет наряженной елки – виновницы торжества, разве что тех, что были посажены давно и превратились в обыденный круглосуточный антураж. Не было деда Мороза с внучкой. Праздничное настроение создавали только игры разноцветных огоньков в некоторых из окон, дети, играющие в догонялки и снежки, и пьяные голоса да запевы уже празднующих.
– Стой!.. Ха-ха-ха!.. Лови его!.. Не попал, не попал!..
– Праааздник к нам прихооодит, ой!.. Степаныч, с праздником тебя и всю твою семью!.. Пойду куплю еще водки, а то пить одно шампанское до утра, как-то и не празднично совсем…
Для встречи Нового года, необходим праздничный стол. Для стола – продукты. А это значило, что мой дальнейший путь шел через магазин.
В продуктовом тоже царил дух празднества. На стеклах окон и дверей висели бумажные снежинки, потолок был украшен «дождиком», державшимся на влажной вате, полки украшали гирлянды белого и синего цвета. Внутри меня встретили около дюжины, поздних как и я, покупателей. Они торопились купить что-то к праздничному столу, опасаясь не успеть к бою курантов, до которых оставалось еще шесть часов.
Из всех посетителей магазина, мое внимание привлек только один.
Иван Подкорытов.
То, что он был в это время именно в этом сельском учреждении, меня не удивило, ведь одной из продавщиц была его мать. Меня удивило то, что он был здесь, а не за решеткой. Как позже мне удалось узнать, его освободили по УДО за хорошее поведение в честь Нового года.
Меня он тоже заметил, но быстро отвел взгляд в сторону. Говорил он до этого с матерью, но она отвлеклась на одного из покупателей, который положил глаз на копченую скумбрию. Оказавшись вне ее опеки, Иван принялся изучать полки со сладостями. Большую часть внимание уделяя нижним полкам и своим ботинкам.
Радости от этой встречи я не испытал. Была бы моя воля, то сидеть ему полный срок и еще пятнадцать суток. Я хотел подойти к нему и даже успел сделать шаг в его сторону, когда меня отвлек один из местных жителей. Прежде чем отвернуться, я заметил испуганный вначале взгляд Подкорытова, а после – облегченный выдох.
– О, Алексей, с праздничком тебя! С Новым годом! Желаю тебе счастья, здоровья, море удачи и дачи у моря! Всех благ и….
– Спасибо, Яков Иннокентьевич.
– …желаю тебе найти жену работящую и умную.
– Спасибо…
– Какие планы на праздник?
– Да так, посидеть за столом, посмотреть телевизор.
– Приходи в дом культуры после двенадцати. Будет петь моя внучка, и плясать ансамбль, в котором участвует мой внук. Весело будет.
Последние слова мужчина чуть ли не пропел. Я пообещал, что постараюсь прийти, после чего снова повернулся к полкам со сладостями. К тому моменту, Подкорытов уже успел скрыться. За моей спиной только раздался хлопок закрывающейся двери. Я не стал его преследовать. В мои планы на этот вечер не входили ни очередная драка, ни разговоры на повышенных тонах.
Подойдя к прилавку, я встретился с неприветливым взором матери Подкорытова. Оно и понятно, для нее я был человеком, из-за которого ее мальчик попал в СИЗО. И пусть он был сам виноват в этом, для нее «Ванечка» был если и не идеальным ребенком, то близким к этому званию.
Прежде чем я успел обратиться к ней, она позвала свою коллегу, не отводя от меня взора:
– Валюша! Я отлучусь немного. Нужно со склада кое-что принести.
Мне пришлось ждать, пока Валентина освободиться и сможет уделить мне внимание. Старушка, стоявшая передо мной, выбирала мясную вырезку для котлет около пятнадцати минут, долго присматриваясь к каждому куску, принюхиваясь и десятки раз осведомляясь о свежести продукта.
Когда дошла очередь до меня, я уже знал, чего хочу. Я купил сельдь для шубы, баночку зеленого горошка для салата, майонез для него же, фарш для котлет, мясо для отбивных, мандарины, шампанское и баночку красной икры. В это время Федор Дмитриевич должен был поставить вариться овощи и яйца. Так что этого вполне должно было хватить для двух взрослых мужчин и не менее взрослого кота.
Когда я вышел из магазина, снег стал интенсивнее. Падал он ровно из-за отсутствия какого-либо ветра. И если не считать голосов людей, было совсем тихо. Вдыхая морозный чистый воздух и выдыхая пар, я побрел в сторону дома.
В подъезде шумели соседи и их гости. Дети смеялись, взрывались хлопушки и зажигались бенгальские огни. Какая-то женщина, явно не местная, подбежала ко мне и, накинув на мою шею мишуру, захлопала в ладоши и пожелала мне хорошего Нового года. Я не назвал бы ее пьяной, но пару бокалов шампанского она, без сомнений, успела пропустить. Улыбнувшись, я пожелал ей того же.
На кухне было людно. Все готовили и праздновали. Я не без труда отыскал у плиты Федора Пахомова. Он как раз заканчивал с варкой, уступая место другим, готовясь перейти к столу, на котором можно было заняться чисткой яиц и овощей.
– Алексей, ты вовремя. Все купил?
– Конечно! – ответил я, произнеся данное слово так, как оно писалось.
В коридоре кто-то включил музыку в праздничной тематике. Кто-то принялся подпевать в три голоса. По полу зашуршала ёлка. И хоть я ее не мог видеть, хвойный запах не оставлял место для ошибок. Мы чистили сельдь, овощи, яйца, нарезали их ломтиками и кубиками, смешивали, создавая маленькие и простые, но – шедевры кулинарии. За все время нам с Пахомовым раз пять предлагали выпить, но мы тактично отказывались. Примерно столько же раз нас приглашали в гости. Четырежды приглашение прозвучало от пьяных соседей и один раз от лица вдовы средних лет. Звала она меня одного, без Пахомова, не скрывая своего интереса ко мне, как к представителю противоположного с ней пола. Мне пришлось отказаться и не только из-за Федора Дмитриевича. Женщина была очень любвеобильной. Ходили слухи, что муж ее скончался от инсульта на фоне ее частых загулов.
Закончив с приготовлениями, мы занесли блюда в мою квартиру, где в центре комнаты уже стоял стол. Подготовил я его с утра. Также с утра я нарядил искусственную елку, украсив ее «дождиком» и редкими шариками. От нее хоть и не пахло свежестью зимнего леса, все же визуальную атмосферу праздника создавала. Закончив сервировку стола, я воспользовался возможностью присесть на край кровати, а Пахомов – удалился к себе, чтобы переодеться и прихватить Тимофея.
Пока его не было, мне позвонил санитар Остап, чтобы поздравить с праздником и поблагодарить за то, что я сделал для него. Вдаваться в подробности он не стал, ведь нам обоим итак было понятно, что речь шла о дне случайной подмены пациентов. Я поздравил его в ответ и предложил ему присоединиться к нам с Федором Дмитриевичем. Остап тактично отказался от приглашения, сказав, что в этот день он впервые пригласит свою девушку в гости познакомить её с родителями. Я пожелал ему удачи и попрощался.
Спустя минут десять вернулся Пахомов, в свитере а-ля Хэмингуэй и с Тимофеем в руках, с шее которого, как и с моей, свисала мишура.
– Добрая тетя подарил нам её, – сообщил Пахомов, с любовью глядя на кота. Тот довольно урчал и тихонько мяукнул. Стоило Пахомову отпустить его на пол, как Тимофей тут же подошел к ёлке. Присев на задние лапы, он с интересом начал ее изучать. Будь он моложе, то наверняка бы попытался её опрокинуть. В его же солидном возрасте не пристало так себя вести.
– Давайте присядем за стол. Не ждать же полуночи на пустой желудок.
– А ведь все врачи советуют – не есть после шести вечера, – заулыбался Пахомов.
– Так я же патологоанатом – советчики из нас никудышные. А других врачей я здесь не вижу.
Посмеявшись, мы сели за стол. Не успел я наложить себе в тарелку оливье, как мой телефон вновь зазвонил. На дисплее появилось надпись «Дочка». Попросив Пахома чуть убавить звук телевизора, я ответил на звонок.
Дочка буквально фонтанировала счастливыми выкриками и смехом. Она поздравила меня, сказала, что очень сильно меня любит и мечтает, чтобы я в этот вечер был рядом. Я признался, что сам этого хочу больше всего на свете и тут же почувствовал, как все расплывается перед глазами. Не желая показывать слез, я встал из-за стола и подошел к окну. Не потому что, ожидал осуждения со стороны Федора Пахомова – в этом человеке я был уверен больше чем в себе – а потому, что в неписаных мужских правилах не пристало показывать слабость перед другими.
Лера рассказала, как прошел ее день, какие подарки она получила от мамы и дяди Паши и что мой подарок, высланный ей бандеролью, был самым лучшим. И, хотя это было не правдой, я был благодарен ей за столь приятные слова. Затем она передала трубку матери, и мы с ней немного побеседовали, также обменявшись поздравлениями. И пусть ее голос звучал сдержано, я все же был рад нашему короткому общению. Сообщив, что завтра я приеду к Лере и, получив от нее одобрение, мы попрощались. В тот момент я и не подозревал, что встреча с дочкой не состоится.
Не успел я вернуться за стол, как в дверь постучали. Так как я никого не ждал, был готов увидеть кого-то из соседей. Но за дверью стоял Александр Викторович Безбородов. В длинном плаще, с пестрым вязаным шарфом и шляпе-федоре на голове. На щеках искрилась легкая небритость. В руках он держал двухлитровую упаковку сока.
– Я тут гулял неподалеку. Гляжу, свет в окне горит. Дай, думаю, зайду.
Говорил он немного сковано, словно гость, попавший не в тот дом.
– Александр Викторович, вот это сюрприз! Проходите скорее!
Безбородов переступил порог, снял шляпу и передал мне сок.
Пахомов встал из-за стола и направился к нам. Внешне он излучал не меньшую радость, чем я, при виде гостя. Они – старые друзья – давно не встречались за одним столом, потому как не находили для этого повода. Ведь Пахомов был приверженцем трезвого образа жизни, в то время как Безбородов еще не так давно не представлял себе завтрака, обеда и ужина без рюмашки водки.
– Я купил сок. Ведь не с пустыми руками тащиться к вам.
– Сашка! – воскликнул Пахомов, крепко обнимая Безбородова. – Вот так сюрприз. Мне Алексей говорил, что ты не придешь.
– Так он и отказался он приглашения, – заметил я.
– Да я и не собирался приходить, – признался Безбородов. – Сам не знаю, что на меня нашло.
– И хорошо, что нашло! Почаще бы находило! – Пахомов сделал пригласительный жест к столу.
Безбородов снял плащ и шарф, повесил их на вешалку, затем погладил ладонями слегка мятый пиджак. Сделав шаг в сторону стола, он остановился, так как его внимание привлек кот, что изучал ёлочные игрушки.
– А это кто такой одноглазый, с потрепанным ухом и с плешью на затылке? Неужто Тимофей, собственной персоной?
Безбородов нагнулся и взял кота на руки. Тот, какое-то мгновение, все еще оставался завороженным шариками, затем взглянул на виновника своего выхода из астрала. Изучив человека и обнюхав его лицо, Тимофей принялся тереться о подбородок гостя, этим вызвав его довольный хохот.
Закончив с ласками, он опустил кота, опять погладил лацканы пиджака и сел на ближайший от себя стул. По телевизору начался концерт, мы же принялись за еду, передавая друг другу тарелки. После пожелания приятного аппетита, мы принялись молча уплетать салаты и мясные нарезки. Пару минут звучали только поскрипывания вилок и ножей о керамическое дно.
– Не знаю, кто из вас что готовил, но могу уже сейчас сказать наверняка: селедка под шубой – просто прекрасна! – заявил Безбородов, добавляя себе очередную порцию блюда.
– Это детище нашего совместного труда.
– А я и забыл, что сельдь под «шубой» – твоя любимая еда, – усмехнулся Пахомов.
– Была, – поправил его мой коллега. – Пока моя женушка, которая божественно ее готовила, решила не покинуть меня одной поздней ночью. Что было, то прошло.
– Но ведь еда не виновата в случившемся.
– Верно. Поэтому я её ем и нахваливаю. Кстати, я давно не бывал в гостях, а потому позабыл правила этикета. Ничего если я попрошу переключить канал? Никогда не любил этого певца и всё его творчество.
– Александр! – возмутился не без доли иронии Пахомов. – Как же неприлично с твоей стороны!
– Что? Я ведь предупредил про этикет, – на полном серьезе заметил тот в ответ. – Или отключите звук. Поедим в тишине, пока он не съеб… удалится со сцены.
Я переключил канал, остановившись на том, что показывал «Иронию судьбы». Затем положил на салфетку кусочек котлеты и чуточку оливье и, подозвав Тимофея, поднёс угощение к его мордочке. Кот принял дар с молчаливой благодарностью.
– Кстати, Алексей, сколько мы с тобой уже знакомы? Два года? – спросил меня Безбородов, накладывая в свою тарелку котлеты и салат. – И за все эти годы, я никогда не замечал за тобой нарциссизма.
– Я знаю его не меньше, и могу подтвердить, что он совершенно не зациклен на себе, – поддержал меня Пахомов.
– Почему вы спрашиваете?
– Да вот смотрю краем глаза на стену весь вечер и не могу заметить, что на стене висит твой портрет. А что это такое, если не нарциссизм.
– Ах, вы об этом. Нет, я не заказывал свой автопортрет, чтобы потешить самолюбие. Это подарок от одной моей знакомой. – Я не стал вдаваться в подробности и уточнять, кем именно была та знакомая.
– Подарок это другое дело, – заметил Безбородов, прожевав еду. – Передай своей знакомой, что у нее очень хорошо получается.
Данные слова я решил оставить без комментариев.
Вытерев рот салфеткой и испив из стакана принесенного собой сока, Александр Викторович перевел свое внимание на противоположную стену.
– С портретом понятно, а вот для чего ты держишь свадебное фото Еприкян, вот это всем вопросом вопрос.
Пахомов, сидевший спиной к фотографии, повернулся назад. Он и раньше захаживал ко мне в гости, но видимо заметил фотографию впервые.
– Нашел её в шкафу и решил не выбрасывать. Вдруг, однажды появятся родственники бывшей хозяйки квартиры и захотят забрать её себе на память.
– Навряд ли это произойдет, – заметил Пахомов. – Но то, что ты ее не выбросил – похвально.
– О, Каринэ, Каринэ, – пропел Безбородов. – Какой же она красавицей была в молодости. Помню, времена, когда она была в самом соку и уже замужем. А я – малолетний оболтус, который мечтал с ней оказаться наедине. Моя первая поллюция произошла в ночь, когда она приснилась мне обнаженной.
