Buch lesen: «Созвездие Джакомо Капротти», Seite 7

Глава 12. Спаситель мира

Потерянный в пространстве и времени, я проснулся с ощущением связанных ног: перекрутившиеся джинсы превратились в путы и доставляли ужасный дискомфорт. Оранжевые кружева на стенах из солнечного света, проходящего сквозь тюль, уведомляли о шестом часе вечера. Я не помнил, как уснул и провел вчерашний день.

Под мурлыкающее где-то рядом Nothing Else Matter перед взором пронесся новый ночной кошмар: незнакомые лица, фальшивые убийства, похищения, поиск. Я прикрыл согнутой рукой глаза и постарался сосредоточиться на позитивных моментах. Во сне дома появился кот. Поразительно как одно маленькое прожорливое существо умудрилось наполнить сотни тысяч кубических метров пустоты уютом. Почему бы не сделать это в реальной жизни? Во сне я созвонился с Владимиром, встретил удивительную девушку и приобрел новую энциклопедию художников.

Кто-то точно знал в толк музыке… Металлика заряжала энергией и при этом успокаивала. У меня тоже среди книг лежали CD с их альбомами. В последнее время я больше слушал классические композиции, а старый добрый хэви-металл пылился без дела на полке.

Полежав еще некоторое время, я встал, поправил брюки и открыл дверь спальни. Металлика зазвучала громче. Nothing else matters плавно сменилось на Carpe Diem, Baby. К гитарным рифам и звукам барабана в прихожей добавился еще один звук – шипение из кухни. Аромат жареного мяса затопил весь коридор и беспрепятственно прорвался в спальню. Дома был кто-то еще помимо меня.

Заглянув на кухню и убедившись в отсутствии посторонних лиц, двинулся в зал и не поверил своим глазам. У распахнутых настежь балконных дверей, на расставленных по разным углам комнаты креслах восседали Владимир и тот, кто во сне назвался Михаилом. На коленях последнего спал кот. У их ног стояли пустые банки испод пива.

– Carpe Diem, малыш! – Владимир оторвался от книги и отсалютовал мне банкой, – Почти до семи продрых.

– Здравствуй! – улыбнулся Михаил, – Как себя чувствуешь? Встал бы поприветствовать, но кот на коленях, извини, – указал на подтянувшееся животное.

– Мы тут без тебя устроились, – Владимир окончательно отложил книгу, оказавшейся той самой энциклопедией живописи, – Обед съели без тебя – не добудились. Скоро ужин поспеет. Пиво в холодильнике – купил баночное, чтоб хоть вкус почувствовать.

– Всем здрасте, – хрипло поприветствовал присутствующих, когда ко мне вернулся дар речи, – Я в порядке… но как вы…? – я невежливо ткнул в их сторону пальцем.

– Я же тебе говорил, он даже не вспомнит, – Владимир посмотрел на Михаила, и снова повернулся ко мне, – Ты исчез после того, как я тебя оставил в номере. Кто так поступает?! Не сообщения, не звонка! Еще и телефон отключил. Потом вдруг перезваниваешь, приглашаешь и отключаешься. Мы же переживаем за тебя! – перешел он на крик, затем сделал глубокий вздох и устало потер лоб, – В твоем холодильнике шаром покати. Как ты так живешь? – Друг возмущенно потряс руками. – Пришлось идти в магазин. Кстати, я твой рюкзак привез, – он кивнул в сторону дивана, поднялся с кресла и прошествовал на кухню.

Я чувствовал вину и благодарность, но рассказывать ему о перемещениях с котом не хотелось. Да и вряд ли такой человек, как он, твердо стоящий на двух ногах, поверил бы этому рассказу, скорее мне пришлось бы выслушать новую порцию воспитательной беседы на тему «пора начать трезво смотреть на мир». Поэтому я просто поблагодарил его, прислонил голову к косяку и задумался о тягостном сне, обернувшемся реальностью.

– Рука выглядит ужасно. Вроде шишки нет, только гематома, – вернул меня на землю Михаил, – Я с собой вожу Ибупрофен. Выпьешь?

– Терпимо, – я махнул рукой.

Ноющая боль от неудачного укола вызывала исключительно досаду. Захотелось встать под холодный душ, освежить голову и разобраться во всех пассажах, что я, собственно говоря, и сделал. Холодная вода отогнала сонливость и дала по-новому взглянуть на недавние события – я хотел вырваться из рутины, но желанная встряска больно ударила по нервам. Шум воды перекрывал голоса из зала, закрытая дверь отгораживала от людей, оккупировавших мой дом. Я укутался в полотенце и сел на бортик ванной. Не знаю, сколько времени провел в закрытой комнате. Устав сидеть в одной позе, я всё-таки надел пижаму и пошел на кухню.

Владимир редко вставал за плиту, и если готовил, то только свое коронное блюдо. Я поднял крышку котелка – поспевающее жаркое с картошкой и мясом источало изумительный аромат. Сегодняшнюю вечернюю трапезу можно было считать праздничной, только тяжесть в сердце портила торжество момента.

Ужин прошел в молчании. Михаил первым покончил с едой и теперь с кем-то оживленно переписывался. Изредка откладывая телефон в сторону, он закрывал глаза и опирался лбом о сложенные в замок руки.

– Вы спали? – я отложил ложку и потянулся за чаем.

– В самолете удалось вздремнуть, потом в обед у тебя немного поспали, – Владимир вытер губы салфеткой.

– Да, по сути, не спали. С удовольствием вздремнул бы еще часок другой, – Михаил сделал глоток из кружки и отставил ее в сторону, снова взявшись за вибрирующий телефон, – По крайней мере, Амалия нашлась, и я могу спать спокойно. Кстати, Габриэлла просила передать привет и извинение за сестру.

– Все в порядке. Ей тоже от меня привет, – я вспомнил, как подозревал ее саму в моем похищении, – Как себя чувствует ее сестренка?

– Нормально. Плечо обработали и посадили на домашний арест.

– Нашли того кто стрелял? – вспомнил я загадочного стрелка.

– Нет. Как и в книжном баре, стрелявший человек словно испарился.

– Младшая, видать, без приключений жить не может, – Владимир сложил столовые приборы в тарелку.

– Когда хорошему человеку делают больно, он становится плохим, – Михаил вздохнул, – После того как мать ушла от них два года назад, Амалия как с цепи сорвалась.

– Предполагаю, она больше ладила с матерью, – Владимир отправил нашу посуду на стол возле раковины позади себя.

– Так и есть. Ей на тот момент было 14, Габриэлле – 26. Отец переложил все заботы о младшей сестре на Габриэллу. Вот и началось с того времени.

– Из-за чего Габриэлла так ругается на Франческо? – вспомнил я подставу с телефонным звонком. Прежде чем ответить, Михаил посмотрел на меня и рассмеялся:

– Лючиано рассказал мне. Повезло тебе, парень! Франческо неплохой человек, просто у себя на уме. Нравится – делает, не нравится – не делает. То, что нравится, делает так, как нравится, – глотнул чаю, – Габриэлле это не по душе. Конкретно на тот момент она просила раскопать любые следы, ведущие к боту или от него…

– А он отказался, потому что не хотел копать под своих коллег по цеху, – предположил я.

– В том дело, что не отказался, но и не согласился. Думаю, он знал об Амалии.

– То есть она втайне от отца и сестры занимается программированием? – вспомнил я слова девушке об учебе на юриста.

– Габриэлла давно знает об этом. С момента как Амалия с друзьями начала обучаться этому. Только не мешает. Я ее понимаю. Разработка игр – не самая плохая сфера деятельности. Просто их отец – упрямец.

– А почему Амалия не живет с матерью? – задал вполне логичный вопрос Владимир.

– Мать вышла во второй раз замуж и уехала во Францию. Амалия никуда переезжать не хочет, – Михаил со вздохом проверил смартфон, допил чай и обратился ко мне, – Скажи мне вот что, Рома! Почему ты хорошо знакомого человека называешь официально Владимиром, а не по-дружески Вовой или Володей?

– Не спрашивай его! – друг махнул на меня рукой, – Восемь лет знаем друг друга, пять лет вместе работали, столько пережили, но не могу его переубедить. Уже даже привык. Хорошо хоть отучился обращаться по имени и отчеству.

– У нас разница 30 лет, – назвал я очевидную причину.

– Разница… – как всегда проворчал мой наставник, – У него столько заморочек в голове, что я уже просто не лезу.

– У каждого из нас свои тараканы, – Михаил прищурил глаза и постучал смартфоном по столу, – Кстати, у меня, оказывается, есть две твои картины. Я выкупил их у кого-то как официальные копии парижских «Подсолнухов» Ван Гога, – улыбнулся уголками губ, – Замечательная работа!

– Помнишь, крупный заказ на парижскую серию и серию из Арля 1889 года? Ты тогда спрятал в нескольких лепестках букву «Р», – уточнил Владимир, я кивнул.

Тогда целый год я провел за мольбертом, занимаясь написанием натюрмортов из солнечных цветов, ставшими для Винсента Ван Гога символом светлых надежд и мечтаний. Это был самый лучший период жизни, когда я сумел разувериться в собственной бездарности и получать удовольствие от процесса созидания. Впрочем, я писал только «Подсолнухи». Точнее только они получались настолько хорошо, что мне полностью доверили все заказы, посвященные этому циклу. Именно любимая парижская серия подсолнухов стала первой серьезной работой, после которой Владимир принял меня в свою тайную гильдию.

– А как дела у Лючиано? – прекратил я ностальгировать, вспомнив об астрономе.

– Планирует закрутить роман с дамой, которую вы спасли, – с улыбкой поведал Михаил, затем снова отвлекся на вибрирующий телефон, что-то быстро написал и принялся опустошать кухонный стол, – Габриэлла собирается присоединиться к нам посредством видеозвонка, – Увидев, что я встаю за тряпкой, чтобы протереть стол, он замахал руками, призывая сесть на место.

– Стол надо протереть, – проигнорировав его взмахи, я взялся за дело.

Не успел смахнуть крошки в пакет с сухим хлебом, как телефон тут же водрузили на стол и активировали вызов.

В ожидании успешного соединения мы пили чай и наблюдали за качающимися деревьями. Апрельский ветер ласково баюкал тающие на ветках цветы, не понимая, почему он не может удержать их лепестки. Рядом из почек робко выглядывала первая зелень. Как ребенок, с любопытством наблюдая за пролетающими пчелами, она тянула свои маленькие ручки-листочки к теплому солнцу, которое пока еще щадило нежное дитя.

Первым не выдержал я:

– На счет кота. Я, так понимаю, он теперь остается у меня? – обратился к Михаилу, постукивающему по звенящей поверхности кружки.

– Да, кот благоволит тебе. Иногда мне кажется те таинственные нападения – это его рук дела. Кто знает, может он еще в человека умеет превращаться, – усмехнулся он собственному предположению, – Потому что пострадали только я и Амалия. Я втянул тебя, а Амалия угрожала твоей жизни.

– Амалия говорила про какого-то киллера, – в голове всплыл отрывок телефонного разговора.

– Не обращай внимания, – беспечно махнул рукой собеседник, – Она почему-то решила, что это я, а когда она что-то вбивает в свою голову, то это уже не выбить. В этом они с Габриэллой похожи, – с тяжелым вздохом возобновил сорвавшийся вызов.

Я испод век взглянул на Владимира. Отставив кружку в сторону, он оперся перекрещенными руками о стол и застывшим взглядом смотрел в окно. И пусть в таких же, как у меня каштановых волосах уже появилась первая седина, его каменным мышцам и бьющей гейзером энергии завидовали многие молодые люди, в том числе и я. Смог бы он убить человека?

Я перевел взгляд на Михаила. Крепкий, подтянутый. По физической форме он не уступал Владимиру, в чем-то даже превосходил. Сейчас, сидя напротив него, я мог украдкой разглядывать его правую руку. Рукав обтягивающей футболки еле доходил до середины плеча и открывал чистую без шрамов кожу. Скорее всего, след от раны находился с внутренней стороны руки, а, может, его и не было, в любом случае травма не беспокоила по мелочам. Он мог пододвинуть сахарницу, налить или помешать чай, хотя, скорее всего он привык к болезненным ощущениям, а может просто скрывал. Анимация ожидания соединения сменилась «пляшущим» кабинетным интерьеро, и я отвлекся от изучения гостей.

– Ну, наконец-то! Привет! – Михаил первым поприветствовал Габриэллу, – Мы тут ждем-ждем…сама предложила созвониться и куда-то пропала.

– Инструктировала нового адвоката Амалии, – осунувшаяся, посиневшая женщина мало чем напоминала ту сильную, красивую девушку, с которой мы встретились у галереи.

– Я так понимаю, с остальных дел тебя тоже сняли?

– Правильно понимаешь, – она вздохнула и плотно укуталась в клетчатый плед, – Это вы у Ромы дома? Покажи мне всех собеседников, а то я вижу только симпатичную кружку и обои.

После недолгого приветствия, телефон вернулся на место, а мы приступили к обсуждению.

– Значит на картине дата затмения… – выслушав мой краткий рассказ о ходе исследования картин Леонардо Да Винчи, задумчиво проговорила присоединившаяся к нам любительница искусства, – Вот ты сейчас рассказал о Крестителе Злодеев. Им ведь запросто может быть Салаи. Стань лицом предсказавшим затмение при действующей инквизиции, и ты становишься олицетворением зла, – она на секунду замолкла, – Что ж, как и предполагалось в картине сокрыто больше, чем религия и человеческие отношения. Но я все-таки хотела бы привлечь внимание к человеческим отношениям, – Собеседница по ту сторону экрана взяла в руки ежедневник. – Если вы не против, сегодня инициативу рассказчика я возьму на себя.

Когда все занавеси сорваны

– Ну, так вот, в ту ужасную ночь я на самом деле пробовала изучить картины сама и пришла к определенным выводам. Помнится, ты говорил начать с картины «Святой Иоанн Креститель», – обратилась она к Михаилу, – но я отвлеклась на другие. В интернете то и дело мелькали статьи о Моне Лизе. Я начала с нее.

Если вы знаете, существует 3 портрета этой загадочной особы:

1. Совсем юная девушка,

2. Обнаженная девушка в ванне (чуть постарше),

3. Мона Лиза (женщина средних лет), которую знают все.

Разыскивая информацию, я постоянно натыкалась на сравнение черт женского лица с чертами Леонардо Да Винчи и его натурщика. Действительно присутствует схожесть. При чем благодаря этим сравнением видно еще одно – Леонардо Да Винчи и Джакомо Капротти тоже похожи между собой, очень похожи. Это натолкнуло на мысль, что они могут приходиться друг другу родственниками. Вот только я сомневаюсь, что Мона Лиза их родственница. К ней я вернусь чуть позже (вы поймете почему), а пока перейду к другим картинам.

По-земному святая Анна с Мадонной и младенцами

– Как мы знаем, «Святая Анна с Мадонной и младенцами» – это не только полноценная картина, но и рисунок.

На полноценной картине Святая Анна – это мужчина, и да, это Джакомо Капротти. Их схожесть очевидна. У Анны однозначно мужская шея и большой размер ноги.

А вот женщина, сидящая у него на коленях, – Габриэлла изобразила барабанную дробь, – Это Мона Лиза: те же глаза, та же улыбка. Вы только посмотрите, как он на нее смотрит, – девушка подперла голову кулачком и посмотрела куда-то вправо (я предположил, что у нее там компьютер, поэтому недолго думая сбегал за своим), – Я бы хотела чтобы на меня так смотрели… но это не важно. Важно, что картина, посвященная святым, на самом деле несет другой посыл – святость семьи. Я не знаю, действительно ли есть у них общий ребенок или эта картина написана только по просьбе Салаи, но на ней изображена семья – мужчина, женщина и ребенок.

Перейдем к рисунку. У него есть еще второе название – «лондонский картон». Он отличается от полноценной цветной картины. На нем изображено двое детей, святая Анна (больше похожая на женщину) и Мадонна – она же Мона Лиза. Глядя на рисунок, хочется отметить вот что: Леонардо Да Винчи и Джакомо Капротти доверяли этой женщине. Рома только что рассказал про спрятанные в человеческих фигурах созвездия. На рисунке Святая Анна как раз сидит, повернувшись к Мадонне с поднятым вверх указательным пальцем, как будто рассказывает, что это обозначает.

Я сейчас вам прочту отрывок из статьи русской Википедии. Рома принес свой лэптоп? Вижу его уголок, – она кивнула с улыбкой в нашу сторону, – Вы тоже можете чуть позже пробежаться по статье об этой картине. Та-а-а-к, где, где, где… вот! Слушайте:

«Ещё во время нахождения в Милане 300 лет назад этот рисунок считался предварительной версией той картины, что сейчас находится в Лувре. В связи с этим среди исследователей преобладает мнение, что первая версия «Святой Анны», столь поразившая Флоренцию, утрачена (её предполагаемый набросок находится в Венеции), а в Лондоне хранится позднейшее авторское повторение картона».

На цветном полотне святая Анна – это мужчина. На лондонском картоне Анна – женщина. Если придерживаться версии, что первоначальный рисунок утрачен, а картон – лишь проба картины при жизни автора, то возникает мысль о намеренном уничтожении первоначального рисунка самим художником для того чтобы что-то скрыть.

Так кто же такая Мона Лиза?

– Возвращаюсь к предыдущим картинам Моны Лизы. У юной Моны Лизы есть свое наименование (очень сложное на русском языке) – Айзелуортская Мона Лиза – в честь английского городка, в котором ее выставили после обнаружения.

Ученые доказали – юная Мона Лиза появилась раньше той, о которой теперь знает весь мир, то есть первая встреча с Моной Лизой произошла, когда она была молодой девушкой.

Сразу загляну вперед. Ныне популярная Мона Лиза – это результат изучения Леонардо Да Винчи процесса старения человека. Я видела зарисовки юного лица Салаи в профиль и тут же рядом с ним профиль пожилого человека.

Мне кажется, к тому моменту она либо умерла, либо уехала. В любом случае, они не видели ее взрослой. Ясно одно – она позировала лишь раз в юном возрасте, остальные картины – колоссальный труд гениального художника ради облегчения душеных мук своего ученика, который вполне мог оказаться его внебрачным сыном.

– Роман, ты помнишь, мы с тобой искали обозначения цветов одежды в эпоху Ренессанса? Красный цвет – символ власти. То есть красный материал для одежды был доступен не каждому – только богатым.

На картине со святой Анной, Мадонна – Мона Лиза в красных одеяниях. Да, многие одевали Мадонну в красное, но у многих ли картина скрывала загадку? Я вижу здесь несколько вариантов толкования:

– она действительно была из богатой влиятельной семьи, и это мешало их чувствам,

– она отвергла его, но сохранила власть над его сердцем;

Выслушав предположения, вы уже догадались, кто такая Мона Лиза? Это возлюбленная Салаи, то есть Джана Джакомо Капротти.

Почему она похожа на Салаи? Тут мы обратимся к картине «Монна Ванна» или Обнаженная Мона Лиза.

Как и положено, портрет девушки имеется в 2-х вариантах и оба предположительно выполнены Салаи:

– цветное полотно (в котором опять-таки люди видят Салаи);

– рисунок.

Надо сказать на рисунке дама выглядит женственней, чем на полотне, просто полная, но красивая девушка. На полотне она больше похожа на мужчину. Думаю, в действительности внешность девушки имела сходство с внешностью Салаи. Возможно, этим она и полюбилась ему. Но дело не в этом.

– Вот вы все художники, – Габриэлла указала на нас всей кистью руки, – Допустим, у вас после встречи в сознании сохранился женский образ, но у вас нет возможности встретиться с ней еще раз. Вы хотите изобразить ее, но у вас нет доступа к интернету, чтобы подобрать фото, которые могли бы помочь вам в этом. То есть у вас за окном не век технологий и социальных сетей. При этом вы не хотите раскрывать тайну и опасаетесь лишних вопросов. Может быть, таким образом, вы не хотите запятнать репутацию девушки. В общем, вы хотите нарисовать реалистичный портрет, но есть некоторые трудности.

Итак, вопрос: кого вы выберете в качестве референса? Дайте угадаю! Того кто, посвящен в вашу тайну, того, кому вы доверяете!

Я заметила, что рисуя одного человека, но в работе опираясь на образ другого человека, художник в результате привносит черты того самого другого человека, которого он использовал в роли натурщика или натурщицы.

Есть еще один момент – художник, который часто изучает мимику, анатомию на самом себе, невольно придает портрету другого человека свои черты. А мы знаем, что Монна Ванна написана Салаи, а Салаи в картинах в свою очередь похож на Леонардо Да Винчи.

Отсюда следует, что «Мона Лиза» и Джакомо Капротти никогда не были вместе. Безответные чувства или проблемы взаимоотношений между разными слоями общества – сказать сложно, что из этого стало причиной разбитого сердца. По крайней мере, в биографии Салаи упоминается только 1 женщина – Бьянка, на которой он женился в зрелом возрасте. Жаль, портрета нет. Может быть, она и была той самой Лизой.

Вот мой ответ на второй вопрос. Сразу хочу заверить, что единственное, что я романтизирую это то, как Салаи в образе Анны смотрит на женщину, остальное – поиск взаимосвязей. Перейдем к следующему вопросу, а потом я расскажу, что думаю о картине «Спаситель мира», или Salvator Mundi.