Buch lesen: «Тайна чёрного волка»

Schriftart:

Иллюстрации на обложке и форзацах Евгении Преображенской

Внутренние иллюстрации Ольги Исаевой, Евгении Преображенской

Художественное оформление Игоря Пинчука

Во внутреннем оформлении использованы иллюстрации: © Xenia Artwork, Christine Krahl, TALVA, artuco, Maryna Stamatova / Shutterstock.com

* * *

Третья картина
Мертвая вода

Интерлюдия

Во времена изначальные распался Единый Предвечный Источник Жизни на неисчислимых сыновей и дочерей. Те в свою очередь породили других детей. А они передали частицу Создателя собственным творениям – соткали плоть миров и вдохнули в них жизнь. А назвали они себя Старшими, или богами.

Поддерживали Старшие сыны бесконечное вращение и миров сотворение. А Старшие дочери сохраняли сотворенное в вечности незыблемо. Создали боги множество форм и образов по подобию своему, способных творить и размножаться самостоятельно.

Научили они детей своих мыслить и чувствовать, дали им слово как силу связующую и бесчисленные имена, обозначающие их задачи. Создали боги и проявили для их понимания науки, искусства и ремесла разные. Заповедовали они хранить миры свои в драгоценном единстве.

Рука об руку шли сыновья и дочери Старших, будучи частью Единого, но обретя каждый одну из сил божественных. Стали они могучими хранителями миров.

Пролог. Трое

Мглистые и безмолвные просторы междумирья окружали его. Иногда пустота перемежалась сферами, окутанными голубой дымкой, а порой – мрачными пластами. Изредка тьма вдруг расцветала радужным светом. Но большая часть его пути пролегала в пустоте, бездонной и бесконечной.

Это странствие было долгим. И странник устал. Он не спал целую вечность – не спал, чтобы не видеть кошмаров.

Память, хранившая образы миров, бесчисленных встреч и расставаний, единений и потерь, долгое время молчала… Он было поверил в то, что пустота наконец даровала его душе желанное забвение. Но затем тьма междумирья сделалась невыносимой, а сияние, исходящее от миров, – болезненно слепящим.

Он ощутил неодолимую усталость и потребность в отдыхе – в отдыхе от бесконечного бега… и от пустоты. Силы подходили к концу. И скорбящей душе пришлось подчиниться зову ослабленной плоти.

Жажда бытия взяла свое. Он устремил взор на вращающиеся сферы. Он заставил себя отвернуться от тьмы и прямо взглянуть на свет. В тот же миг сияние вдруг перестало слепить его, сделавшись мягким и приветливым.

– Услышь меня, друг, – уловил он отчетливый зов. – Обращаюсь к тебе, где бы ты ни был…

– Слышу тебя, старый друг, – откликнулся он. – И безмерно рад твоему свету.

– Тогда прошу, о сын Солнца, – прозвучал голос, – сложи на время свои крылья и стань моим дорогим гостем.

– С радостью я принимаю твое приглашение, – ответил он. – И надеюсь, что не в горе ты вновь взываешь ко мне.

– Не в горе, но и не из праздности, – сказал голос. – Признаю, мне нужна твоя помощь…

– Да будет так, – согласился странник.

* * *

В подземных казематах царствовали могильный мрак и тишина. В затхлом воздухе таилось нечто такое, что не давало расплодиться ни тараканам, ни крысам. Даже пауки не смели ткать паутин под узкими сводами потолков. Лишь свет факелов плясал на покрытых соляными разводами стенах да эхо тяжелых шагов разносилось вдоль коридоров.

Гварджи Оард кивнул стражникам, и те с трудом отперли скрипучие, давно не использовавшиеся засовы. Выйдя на лестницу, они спускались по ней – все ниже и ниже, – пока не достигли последнего этажа. Здесь находились одиночные камеры для особых узников.

В стране, где казнь была обычным делом, самым страшным преступникам оставляли жизнь. Не всегда смерть могла стать высшей мерой наказания, поэтому негодяев обрекали на пожизненное одиночество. У них не было даже охраны, а все нужды удовлетворялись посредством продуманных шахт.

Большая часть камер пустовала. Узники недолго протягивали в них. Мало кто из людей мог выдержать подобное наказание. Однако заключенный, интересовавший капитана, был особенным. И Гварджи Оард желал узнать, правдой ли было то, что говорилось о нем в документах.

Глухо закрылась дверь за его спиной, щелкнул замок. Полицейский остался один на один с опаснейшим из преступников, злостным убийцей и поджигателем, и со своими еще более опасными надеждами.

– А-а, – прошелестел голос из темного угла камеры. – Десять? Не-ет, пятнадцать лоз… – Блаженный вздох. – Пятнадцать лоз и пятнадцать лет выдержки – ровесники по заточению. – Смешок. – Орех и ваниль… Божественно…

– Что ты такое говоришь? – спросил капитан полиции, ничем не выдав замешательства.

Удивляться сейчас должен был не он, а заключенный, впервые за долгие годы увидевший живого человека. Однако все вышло наоборот. Гварджи Оард несколько опешил. Он и вправду принес с собой бутылку коньяка, чтобы напомнить узнику о наслаждениях, ждущих его на свободе.

– В честь чего же такой праздник? – вопросом на вопрос ответил Лу́ко Ло́бо.

Грязный и тощий, как бродячая собака, седой, но сохранивший гордую осанку, наемник вышел из тени и прищурился. Солнце, скупым столпом падавшее из световой шахты, было ему не в радость.

– А-а… – догадался он. – Амнистия никак?

– В порядке исключения, – вымолвил Гварджи Оард. – Если я так решу.

– Но-о? – протяжный рык вырвался из вонючей пасти того, кого прозвали Бешеным Волком.

Капитан извлек из кармана сложенный лист и аккуратно развернул его. На бумаге блеснул длинный светлый волос. Это была единственная улика, которую ему удалось обнаружить на месте убийства министра безопасности.

– Что скажешь?

Луко Лобо медленно приблизился и склонил голову. Поглядывая исподлобья на стража порядка, он повел носом.

– Цветы… – пропел он с придыханием. – Лимо-он… Жасми-ин…

– Эльф? – резко спросил Оард.

– Не-ет, – прошипел заключенный. – Челове-ек. Девица. Молодая и…

Он вскинул голову. Его бледно-серые глаза неприятно блеснули, и капитан инстинктивно отшатнулся. Да, пятнадцать лет заключения свели бы с ума кого угодно. Но мог ли он, Гварджи Оард, проработавший на королевской службе ровно в два раза дольше, использовать это сумасшествие во благо закона? Возможно ли было натравить одно чудовище на другое?

Оард достал бутылку коньяка и осторожно протянул ее заключенному, как будто отдавая кость больной заразной собаке. Луко схватил бутылку, откупорил и сначала принялся обнюхивать горлышко. Облизнувшись, он сделал первый глоток. Затем снова. И принялся пить янтарную жидкость с такой жадностью, что Оарду стало не по себе.

– Что еще? – спешно бросил он, пока его собеседник еще был способен ворочать языком.

– А-а? – Заключенный оторвался от нектара и недовольно глянул на капитана.

– Девица, – напомнил полицейский.

– Девка, – ухмыльнулся Луко. – С мужиком была накануне…

На этот раз Гварджи Оард уже не сумел сдержать удивления. Как мог обычный человек узнать такие подробности по одному только запаху?!

– Брешешь… – поморщился полицейский.

– …А что с девкой? – напомнил ему Луко и, облизнувшись, снова прильнул губами к бутылке.

– Есть у нас еще одна камера, – медленно проговорил Оард. – Мы называем ее «колодец». Колодец очень узкий и расположен так глубоко, что свет до него не доходит…

– Не надо пугать меня, королевский служка, – фыркнул заключенный, брызнув орехово-ванильной слюной.

– А я и не пугаю, – скупо улыбнулся капитан. – Колодец дожидается девку, а тебя – амнистия. Если приведешь ее, конечно, – живой. Впрочем, мертвой – тоже можно. Не обижусь.

– Э-э, – вздохнул Луко, с сожалением стряхивая себе на язык последнюю каплю коньяка. – Ты хочешь, чтобы я, дикий волк, – и помогал самторийскому псу?

– Да, – глухо ответил Оард. – Мне нужна твоя помощь…

– Слышу отчаянье в твоем голосе, – мерзко улыбнулся захмелевший преступник. – Интересно, что за зверь такой твоя сучка?

– Сумеречная лиса.

Капитан полиции пристально глянул на заключенного. Нет, не показалось, в глазах Луко промелькнуло холодное пламя ненависти.

– Тебе ведь известно, кто такие сумеречные лисы, верно? – победно усмехнулся Оард.

Его собеседник вдруг зашипел и отвернулся, не то глубоко задумавшись, не то потеряв всякий интерес к разговору.

– Поможешь мне и проваливай из королевства… – немного выждав, предложил полицейский.

– Согласен… – раздался глухой ответ.

– Сумеешь взять след?

– Ага…

– А на тропу, – капитан понизил голос, – не забыл, как выходить? Серый волк…

Не говоря ни слова, заключенный сделал шаг в тень и растворился в сумрачной части камеры, словно бы его и не было здесь вовсе. Растворился, но далеко не ушел, ибо камера была опутана аурами магов-мстителей. Тень же, в которой спрятался узник, никуда не вела. Она была рукотворной и плоской, плащ-невидимка – не более.

– Славно, – одобрил Оард. – В таком случае добро пожаловать в нашу самторийскую стаю, вингенс Луко Лобо.

– Да будет так, – глухо ответил заключенный, вновь выходя на свет.

* * *

Ее окружала тьма. Затхлый и душный мрак обнимал ее со всех сторон. Он давил с такой неимоверной силой, будто был целой грудой камней. Словно стены маленького погреба, где девочка пряталась в детстве от пьяного отца, обрушились на нее вместе со всем их нищенским жилищем.

Уйдя в монастырь Единого, девочка заставила себя забыть тот дом. Прошлое никуда не делось. Оно осталось, но произошло с кем-то другим – не с ней.

В монастыре девочку любили. Ее никогда не обижали и не заставляли делать того, что могло причинить боль или стыд. Там она выросла, обрела новую семью и друзей.

Ее лучшая подруга – веселая хохотушка – обладала неунывающим нравом. Светлая улыбка не сходила с губ монахини даже во время болезни. Когда же смерть стерла с веснушчатых щек румянец и слизнула блеск с рыжих кос, улыбка подруги продолжила жить в сердце девушки.

Лишь помня ее и надеясь на новую встречу, монахиня перенесла боль и нечеловеческий страх, когда в стенах Нороэша разверзлась Бездна. Писания утверждали, что после смерти все друзья и любимые воссоединятся в чертогах Единого.

Но… ни света Единого, ни чертогов Его монахиня не увидела. А потом начала блекнуть даже улыбка подруги. Драгоценные воспоминания будто подернулись туманом. Зато обрели плоть кошмары из детства: отец, дом, погреб и горе…

Священные писания врали! Не существовало никакого выхода в свет. Не было чертогов Единого. Не произошло воссоединения с подругой. Ее обманули и бросили тут одну! С монахиней остались лишь отчаяние и давящая тьма.

А была ли она монахиней? Она ли? Или уже кто-то другой? Была ли у нее подруга? И как же ее звали? Девушка не помнила – забыла.

И вдруг она ощутила некое движение, словно драгоценный воздух струился к ней сквозь слои земли. Однако то был не воздух, но сила. Монахиня попыталась вздохнуть и ощутила на губах привкус пепла. Затем она услышала голос, бесцветный и тяжелый.

– Кто ты? – спросил он.

«Я… не помню, – подумала девушка. – У меня нет имени… Меня больше нет…»

– Тебя нет, но есть твои желания. Скажи, что ты хочешь?

«Я хочу выйти из тьмы!» – воскликнула она.

– Но зачем ты пришла сюда? – продолжил голос.

«Я… принесла себя в жертву…» – ответила монахиня.

Отчетливей всего она помнила последние мгновения в Нороэше: чувство долга и надежду, связанную с ним. Затем появились гнев и обида. И вся прошлая жизнь с каждым новым вдохом становилась все короче, блекла, затухала, рассеивалась.

«Но ритуалу помешали…» – с горечью добавила девушка.

– Помешали, – подтвердил голос. – А помнишь ли ты, о, не имеющая имени, кто помешал ритуалу?

«Да, – твердо ответила она. – Я помню… ее».

– И ты сможешь ее найти?

«Но я мертва…» – всхлипнула монахиня.

– Ты не мертва, – успокоил голос. – Ты отдала жизнь нам, и за это мы в долгу перед тобой. Мы сохранили твое тело и можем наполнить его новой силой. Ты будешь жить. Но нам снова понадобится твоя помощь. Согласна ли ты?

«Да! – воскликнула она. – Я была и я согласна вновь стать сосудом для вашей силы! Я хочу помогать и служить вам».

– Да будет так, – заключил голос. – Пробудись же! Дабы свершилось правосудие и была восстановлена справедливость, воскресни, о Безымянная.

Тьма не рассеялась, и свет не брызнул, как она ожидала. Но после этих слов Безымянная вдруг ощутила внутри себя непреодолимое желание. Ее тело словно налилось жгучей страстью! Чувство это распирало грудь, заставляло биться сердце. Оно пульсировало внутри девушки, заставляя ее действовать.

И Безымянная принялась копать. Она царапала когтями саму тьму и рыла до тех пор, пока не достигла поверхности. Она сама, собственными усилиями, выбралась на свет. И небо ослепило ее, а ветер опьянил бесчисленными запахами.

Девушка высвободилась из объятий земли и замерла, стоя на четвереньках. Она с наслаждением вдыхала свежий воздух, и голова ее кружилась, а мир плыл перед глазами.

Первое, что различила девушка, – это слабый блеск на расстоянии вытянутой руки. Сделав усилие, Безымянная выхватила из пепла амулет, уцелевший лишь каким-то чудом. Это был неважно сработанный кулон – серебристый металл, простой круг с отверстием по центру, – но почему-то он манил, будто бы был самой величайшей драгоценностью на свете.

Безымянная сжала амулет в кулаке. Он обжег ее ладонь, но боль прояснила мысли. Тело девушки содрогнулось от нового прилива желания. Глухо постанывая, она поднялась на ноги. Движения ее были резкими, угловатыми и неудобными. Суставы скрипели и щелкали. Шея затекла и почти не вращалась.

Когда головокружение прошло и мир вновь обрел четкость, девушка огляделась. Вокруг простирались лишь серые холмы да зубьями иссохших деревьев скалилась кромка далекого леса. Все было мертво.

«Все мертвы, – вспомнила девушка. – Мои добрые сестры и братья, жрецы и солдаты… Она убила всех…»

Безымянная принюхалась. Один из запахов показался ей особенно отвратительным. Этот цветочный смрад напоминал о перенесенных ужасах, о катастрофе, о смертях. Девушка пошла по его следу, а найдя источник, упала на колени и снова начала копать.

Вскоре она извлекла из-под замерзшей корки грязи спутанный клок волос. Это была коса. Девушка поднесла ее к лицу, пристально осмотрев и хорошенько запомнив запах… Жасмин? Или лимон? А затем бросила обратно в грязь и, подскочив на ноги, с остервенением принялась топтать. Она рычала, кричала и прыгала на месте, словно безумная, до изнеможения.

Усталость ее отрезвила. Безымянная поглядела на свои руки – бледные, грязные и тощие, но живые и полные сил. Девушка сжала кулаки.

Ее переполняло желание жить. И мстить.

1. Яблоневый сад

Было время, когда все творения Единого Создателя жили вместе в мире и согласии. Города и леса в равной степени блистали красотой. Звери заботились о священных рощах, а духи природы, в них обитавшие, охраняли саму душу мира.
Но пришла беда. Движение недр земных разбило единый материк на континенты. Страх отделил тонкие пласты от материальных, и возникли царства духов и царства людей. Опустели священные рощи, а золотые города рухнули. Безвозвратно пропало и погибло невиданное множество созданий. А тех, что выжили, разлучили непреодолимые расстояния.
Однако был среди зверей один, отличавшийся силой невиданной и еще более крепким сном. Так уж вышло, что спал он в то время, как мир сотрясало зло. А проснувшись, увидел, что оказался он один-одинешенек. И потому как по природе своей не любил тот зверь покидать привычных угодий, не ушел он в леса, а остался в опустелой священной роще.
Легенды Энсолорадо

Сначала была тьма. Но вот во мраке забрезжил свет. Словно теплый золотистый поток подхватил ее, плывущую по безбрежному океану мрака. Сияющие воды омыли ее и проникли внутрь. Они поглотили ее всю без остатка, будто растворяя в себе сами границы ее сущности.

Где она? Кто она? Она там, где должна быть? Или она… уже не она, она… нигде и никто?

«Я – это я, – твердо сказала она свету, отделяясь от него. – Я… человек, женщина, охотница, – гордо ответила она на его молчаливый вопрос. – Я Дженна!»

Свет согласился. Он возвратил ей чувства, позволил снова слышать и осязать. Дженна ощутила под собой плотную землю и услышала веселый смех где-то вдалеке.

– Ах, Рыжик, как же сегодня красиво! – Звуки становились все громче, обращаясь словами. – Небо и вода поделились с нами радостью! Ты иди, принеси нам синих яблок. А я посижу с ней рядом еще немножечко. Вдруг она проснется? Давно уже пора просыпаться!

Дженна почувствовала, как кто-то погладил ее по волосам – мягкое прикосновение, тепло маленьких пальчиков. Она ощутила сладкий яблочный запах… и радость. Чужая радость наполнила наемницу прежде, чем она вспомнила о своей боли.

Золотые воды, омывавшие девушку, постепенно становились все ярче. Их колкий свет скопился у нее под веками. Не в силах больше выносить его, Дженна распахнула глаза. И свет вырвался наружу. Сияющими брызгами он разлетелся в разные стороны и застыл в ветвях огоньками белых цветов.

Дженна лежала в высокой траве, не в силах ни пошевелиться, ни вымолвить хотя бы слово. А над ней распростерли изогнутые ветви яблони. Деревья были невероятно огромными! Достававшие почти до самой земли ветви буквально ломились под весом желтых и красных, но вовсе не синих плодов. И в то же время между листвы сияли белые цветы. Их лепестки лениво осыпались, танцуя в воздухе, подобно мотылькам.

– Просыпа-айся. – К ней склонилось миловидное курносое личико. Девушка тряхнула головой, откидывая со лба пышную челку. Ее светло-золотистые волосы были переплетены с зеленой травой. – Ах ты соня… Ну сколько же можно спать?

Худенькая и смешливая незнакомка, одетая лишь в большие и неведомо как скрепленные между собой листья лопухов, потянула Дженну за руки, пытаясь приподнять. Наемница ощутила свои пальцы, ладони и кисти, а затем и все ее тело будто обрело плотность. Все, кроме ног. Дженна разомкнула сухие губы и застонала. Ее голос – голос снова вернулся к ней!

– Где я? – прохрипела она.

Боль ушла, но осталось бессилие.

– У меня дома, – ответила златовласая незнакомка, одетая в лопухи. – Меня зовут Ау́ка.

– Дженна, – выдохнула наемница. – Мое имя…

– Угу, я знаю, – кивнула девушка. – Ты уже говорила, кто ты.

– Уже? – удивилась Дженна. – А долго ли я…

– Много-много времени! – было ей ответом. – Много чудесного, солнечного времени! Как же я рада, что ты наконец очнулась! А теперь вставай, Дженна!

«Вставай…» Наемница глубоко вздохнула и попыталась вспомнить, как это делается. «Много-много времени» – дней, недель или… Сколько же она пролежала без движения? У дороги, здесь или… нигде?

– Я… не могу, – пожаловалась она. – Мои ноги…

– Ноги? – удивилась Аука.

– Их… словно нет, – пояснила Дженна.

– Как же так?

– Я… не знаю…

Аука состроила серьезную гримасу.

– А знаешь ли ты, что ног нет только у тех, кому не надо ходить? – заявила она. – Например, у рыб…

– Мне надо, – всхлипнула Дженна. – Я не рыба…

– А может быть, – Аука задумалась, – ты просто не хочешь ходить? Или тебе некуда идти?

Наемница стиснула зубы, сжала кулаки, а девушка крепче схватила ее за запястья и потянула на себя. Дженна села, пошатываясь, словно пьяная, и огляделась. Неподалеку валялась ее котомка с вещами, а вокруг был лишь сад.

– Воды, – слабо простонала она. – Я хочу… пить. Дай воды. Пожалуйста.

– Воды здесь много, – сообщила Аука. – Много-много чистой и вкусной воды! Она там, – девушка махнула рукой в сторону, – в озере.

– Ты можешь принести мне попить?

– Как же я могу перенести сюда озеро? – искренне удивилась Аука. – Нет уж! Придется тебе самой переместиться к озеру.

Дженна с отчаянием застонала и упала обратно в траву. Но жалость к себе ничего не меняла. Вздохнув, девушка перекатилась на живот, поднялась на локтях и поползла в сторону воды, волоча за собой ноги, словно тяжелый бесполезный груз.

Шипя от злости и бессилия, она пробиралась сквозь травы и цветы, распугивая полупрозрачных насекомых. И наконец достигла вершины холма. У его подножия девушка увидела круглое озеро. Идеально гладкая поверхность воды отражала синее небо и белые шапки облаков.

На миг Дженне почудилось, что тот отраженный мир гораздо четче и плотнее, чем все вокруг нее. Прогоняя прочь жуткое наваждение, девушка обхватила себя руками, кое-как оттолкнулась и покатилась вниз. Аука улеглась на бок и последовала ее примеру.

– Ах, жаль, что Рыжуля ушел! – весело взвизгнула она. – Ему бы понравилось!

Оказавшись у озера, Дженна склонилась над зеркальной гладью и с жадностью принялась пить. Вода была холодной и неописуемо вкусной! Дженна пила, и никакие доводы разума не могли ее остановить. Утолив жажду, она откинулась на спину и замерла.

Что же теперь? Неизвестно, сколько ее тело пробыло без воды, без еды и без движения. Как оно воспримет такое количество жидкости? Что там обещали в учебниках ее мира? Отек мозга, легких… отравление водой?

– Ну как? – заинтересованно спросила Аука, прерывая ее научные размышления. – Твои ноги появились?

В ответ Дженна лишь жалобно всхлипнула. Отравления не наблюдалось; напротив, ее самочувствие заметно улучшилось. И все же ноги «не появились».

Девушка перевела взгляд на небо и восторженно вздохнула. Между пышными шапками облаков как ни в чем не бывало сияли звезды!

Белые цветы, прозрачные насекомые, а теперь еще и звезды средь бела дня – волшебство или галлюцинации? Возможно ли, что она следовала лисьей тропой да и провалилась в какую-то нору, попала в гигантский колодец, со дна которого даже днем были видны звезды?

Дженна внимательно прислушалась. Мелодия жизненной силы – витали сада – была странной, едва различимой. Птицы не пели, плавающие в воздухе насекомые не жужжали и не пытались укусить. А запахи были какими-то слишком простыми, как будто плоскими.

– Аука, – озадаченно произнесла Дженна, – а почему яблони одновременно и цветут и плодоносят?

– Ах, яблони уже давно не цветут, – задумчиво ответила Аука. – Знаешь, когда-то я была совсем маленькой, крохотной, вот такусенькой. – Девушка продемонстрировала мизинчик. – Тогда вокруг было много друзей. А за облаками вздымались сотни башен Золотого города. Ах, как дивно пели их колокола…

– Сотни белых башен? – насторожилась Дженна.

– Конечно же нет! – рассмеялась Аука. – Сотни золотых башен Золотого города! В те времена все было… правильно. Ночь сменяла день, а день – ночь. Яблони цвели, потом плодоносили. Но… Затем что-то случилось. Что-то очень-очень страшное. Все пропали. И город исчез. Уже давно я его не видела. Хотя иногда я все еще слышу его музыку… – Она вздохнула. – Тогда же перестали цвести и яблони…

– Перестали цвести? – Дженна расстроилась, заключив, что звезды и цветы – это все же ее галлюцинации. – А как именно давно случилось это что-то?

– Очень давно. – Аука подняла голову, и, к удивлению наемницы, улыбка пропала с ее губ, а в синих глазах отразилась глубокая, невыразимая тоска. – Вчера…

– Вчера? – ошарашенно повторила наемница, и в ее груди что-то болезненно отозвалось. Что за путаница во времени? – А насекомые?

Дженна провела рукой у своего лица, пытаясь поймать полупрозрачное существо, которое для галлюцинации было все-таки слишком навязчивым. Крохотная змейка с крыльями стрекозы играла с одним из локонов наемницы. Но оказавшись на ее теплой ладони, насекомое рассыпалось светом и растаяло.

– А-а, наверное, это планктосы, – догадалась Аука. – Парящие странники. Они как будто здесь и не здесь одновременно. Но на самом деле их вообще нет. Это… призраки, воспоминания, сны…

– Невероятно, – ахнула Дженна, разглядывая свои руки.

– Как чудесно, что ты их видишь! – проговорила ее собеседница, снова расцветая в улыбке.

– Это странно… – добавила Дженна.

– Восхитительно странно! – закивала Аука. – Может быть, ты и сама какой-то крупный планктос, а?

– «Они здесь и не здесь одновременно». – Дженна хмыкнула. – Ну тогда, может быть, я и правда планктос, – она пожала плечами, – кто-тос или нектос… По крайней мере, частично.

– Твои ноги, – вспомнила Аука. – Ты уже решила, зачем они тебе?

– Да что же тут непонятного? – рассердилась Дженна. – Ноги нужны для того, чтобы ходить по земле!

– М-м, – хихикнула Аука. – А зачем?

– Глупый вопрос!

– Почему?

– Глупый и все…

– Так чего же ты хочешь, Дженна? – повторила девушка.

Наемница нахмурилась и замолчала. После рассказа Ауки тишина яблоневого сада угнетала ее не меньше, чем собственное бессилие. Эта тишина была самим бессилием, но не тела, а как будто души сада. Он был прекрасен, но словно ранен, лишен какой-то важной составляющей. Это было страшно, неправильно.

– Я хочу… – прошептала Дженна. – Я хочу защищать мир от всего страшного и неправильного…

– А-а? – переспросила Аука.

– Ты совсем ничего не понимаешь, что ли? – фыркнула наемница и вдруг ощутила, как внутри у нее словно что-то ожило, а в животе громко забулькало. – Я хочу защищать мир от зла! – повторила она, пошевелив ногами. – И есть. Я хочу есть, леший подери!

– Ха-ха! – рассмеялась Аука и с готовностью протянула ей большое наливное яблоко. – Пожалуй, это подходит!

Дженна приняла ее дар и с удовольствием откусила кусок от сочного плода.

Яблоки. Это были яблоки. Большие и маленькие, всех цветов, оттенков, видов и даже вкусов. Попадались среди них яблоки со вкусом яблок и со вкусом, напоминающим ароматную землянику, жгучую редьку, даже траву и уже совершенно невесть что. Их можно было есть сырыми или варить в котелке для разнообразия, даже посолить при желании. Но все это были яблоки – на завтрак, на обед и на ужин.

Дженна заново училась ходить и даже смеяться.

Говорить она могла, но ее голос был хриплым, скрипучим, как будто чужим. А во время смеха гортань словно что-то стискивало изнутри, вызывая продолжительные приступы кашля.

Наемница приспособила большие листья лопухов как чаши, в которых она нагревала на солнце сладкую озерную воду. Беззаботная Аука складывала в них травинки. Этой водицей Дженна полоскала горло, булькала и напевала разные звуки, чем очень забавляла новую подружку. Процедуры работали – после них девушки смеялись и хохотали уже вдвоем.

Ноги хотя и появились, но слушались плохо. Дженна ходила, но недалеко и недолго. Ей приходилось часто отдыхать. Но девушка не унывала. Шаг за шагом, через недомогание и слабость она заставляла себя вставать и идти дальше.

Тьма под веками вновь и вновь сменялась светом солнца. Сны чередовались с явью. И порой было сложно определить, какой из двух миров более реален.

Время шло. Хотя его течение было совершенно невозможно ни уловить, ни подсчитать, вместе с ним уходило и бессилие. Вскоре наемница смогла приступить к тем нехитрым упражнениям, которые она, казалось, еще совсем недавно сама преподавала книгохранителю. Девушка прыгала и скакала, вытаптывая густую траву и беззастенчиво нападая на молчаливые деревья.

Поскольку ее верный лисий меч бесследно пропал в руинах монастыря, девушка заменяла его сухими ветками, приблизительно схожими по тяжести с потерянным оружием. Ветки было неудобно держать, крутить, да к тому же они часто ломались, но это было лучше, чем ничего. В другую же руку Дженна брала кинжал.

Один ее клинок был короче, другой – длиннее. Длинным она наносила рубящие удары, а коротким – колющие. Она рубила и колола в разных плоскостях, крутила длинным «мечом» восьмерку и довершала удар выпадом «кинжала». Одновременно она вращала оружие снизу вверх и сверху вниз, друг за другом, с помощью асимметричных движений упражняя не только мышцы, связки и суставы, но и ум.

Вначале было тяжело. Дженна путалась в руках и ногах, ударяла сама себя палкой и спотыкалась глупо и нелепо, как это было в детстве. Наемнице приходилось преодолевать не только слабость, но и свою гордыню. И постепенно выносливость, координация и ловкость начали возвращаться. Тело хотя и было истощено, но не потеряло память и навыки.

Вместе с тем Дженна не оставляла попыток разузнать, как же ей выбраться из этого странного места. Казалось, что просторы сада не имеют границ. В какую бы сторону ни направлялась наемница, всюду пейзаж был неизменен. Ее окружали яблони – старые и волшебно плодовитые гигантские деревья.

Иногда между холмами девушка видела озера – исключительно круглые и схожие между собой как близнецы. Гладкие и сияющие, словно зеркала, они по неясной причине пугали Дженну. И, при всей любви к воде, наемница опасалась купаться в них, заходя не дальше чем по колено.

– Послушай, Ау, неужели ты никогда не выходила за пределы сада? – спросила как-то Дженна.

– Куда бы я ни выходила, мой дом всегда в моем сердце, – ответила Аука.

Девушки сидели на берегу озера. Дженна угощалась красными яблоками и любовалась облаками. Облака были большие, словно королевские замки, и переливались белизной, подобно дорогой атласной ткани. Аука играла с ее волосами, вплетая в многочисленные косы длинные стебли трав. Она уже украсила запястья и щиколотки Дженны неувядающими зелеными браслетами, а теперь сооружала ей прическу на манер собственной.

– И ты всю жизнь ешь одни яблоки? – нахмурилась наемница, вертя в руке надкусанный плод.

– Ну конечно! А что же еще прикажешь мне есть?

– Пироги, грибы, мясо… – предложила Дженна.

– Мясо? – испугалась Аука. – Это же то, из чего ты сделана! Хочешь, чтобы я тебя съела?

– И правда… – вздохнула Дженна.

– Рыжуля рассказывал, что иногда в озере появляется рыба, – вдруг вспомнила Аука.

– Неужели? – оживилась наемница. – А кстати, где же он сам?

– Ах, не знаю, – пожала плечами девушка. – Запропастился куда-то… Понимаешь, он, как и ты, не очень любит яблоки. Иногда он даже шутит так смешно… – Она залилась переливистым смехом. – Он шутит, что если рыба не появится в ближайшее время, он может и меня съесть! Представляешь?

– Ну-у, – потупилась Дженна. – В общем-то… Честно говоря… Не так уж и сложно это представить.

Они рассмеялись уже вместе. Хотя шутка, на вкус Дженны, была не самой удачной. Стало ясно, что в присутствии Ауки у нее не получится даже порыбачить.

Яблоки уже не приносили девушке прежней сытости, и постоянное чувство голода становилось все более утомительным и даже болезненным. Дженне не хватало не только мяса, но и пищи иного рода. От однообразных разговоров о красоте деревьев, солнца и облаков в ее голове мыслей становилось все меньше, а улыбка на лице делалась все более бессмысленной.

И опять она закрывала глаза и открывала их. Тьма сменяла свет, а свет – тьму лишь под веками. Вновь и вновь.

Сколь бы долго ни длился этот беззаботный солнечный день, время шло: волосы Дженны отрастали, тело становилось все крепче, зеленое платье все больше теряло цвет, а яблоки – вкус. Спустя дни, недели или месяцы по обычному их исчислению – и более определенно сказать было невозможно – Дженну начала одолевать смертельная скука.