Buch lesen: «Пришедший изо льдов»

© Елизавета Датинбурская, 2020

ISBN 978-5-0051-8136-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Весь лес был наполнен птичьим гомоном, словно пернатые обсуждали грядущее зло. Ветер тревожно колыхал макушки елей, разнося гомон по округе.

Митрофан стоял на опушке, вдыхая хвойный дух, и всматривался вдаль. На севере, над горным хребтом, занесенным вечными снегами, сгущались тучи.

– Там зло, – повторял мужчина про себя.

В какой-то момент ветер стих, а за ним и стихло все многоголосье лесного царства.

Сердце Митрофана заколотилось в предчувствии.

Резкий порыв ледяного ветра ударил в мужчину, чуть не сбив его с ног.

Северный ветер. Холодный и пронизывающий. Все намного серьезнее, чем он мог себе представить.

Мужчина быстрым шагом направился в город, главное предупредить народ.

Теперь это его прямая забота. Царица назначила его главным Хранителем города. Хранителем всех земель от Северных гор до Восточного моря. От Западных лесов до Южных степей. Хранителем славного народа, что заселил эти земли почти тысячу лет назад.

Белокаменные стены, что защищали город и Царские Палаты, со всех сторон были подперты ветхими избушками. Именно с этой деревушки и началось строительство Велиграда. Когда к власти пришла молодая Царица Ачима, она повелела обнести стеной из белого камня Палаты и прилегающие к ним каменные терема.

Митрофан поспешно пересек поле, поросшее пахучим донником, красной травицей, волошкой, что синела полянками кое-где и аржанцом, который вечно пачкал штанины цепкими семенами. Пробрался через заросли дремухи и вышел на глиняную дорогу.

Не успев миновать и одной улицы, услышал звонкий голос:

– Митрофан, куда так спешишь? Случилось что?

Мужчина продолжал идти, словно не слышал въедливого сопрано. Он узнал этот пронзительный голосок. Аксинья – соседка. Вредная и дотошная девица. Вечно ей больше всех надо.

– Митрофанушка… – выкрикивая, Аксинья бросилась за ним, путаясь в своей цветастой юбке. – Подожди же меня!

– Некогда мне, Аксинья! – бросил в ответ Митрофан.

Как же, некогда ему! Аксинью было этим не пронять. Она подняла подол до колен и помчалась за соседом.

Как только Ачима назначила Митрофана Хранителем Велиграда, он стал личностью известной. Поговаривали, что на него начал косо смотреть главный воевода Лютой. Лютой давно грезил об этой должности, а ничего не вышло. Почему? Никто не знал ответа, да и думать об этом не хотел, кроме Аксиньи.

Она имела на рынке место для торговли, самое удачное по ее мнению. Продавала масло собственного приготовления. Кедровое, сосновое, липовое, еловое. И помимо торговли занималась слухами, что шли из-за каменной стены. Главным поставщиком свежих сплетен была ее подруга Пава. Девушка трудилась на царской кухне, помощницей кухарки. Как-то она рассказывала Аксинье:

– Я сама, Аксинья, слышала, как Лютой говорил, что злой он на Митрофанушку. Мол, должность его прибрал к рукам. Незаслуженно! – Девица перевела дух. – А все потому, что романтические отношения у него были с Ачимой, когда она еще в Царевнах хаживала.

– Быть не может! – щебетала в ответ Аксинья, поправляя ленту в волосах. – Хотя, если быть с тобою, подруга Пава, честной, – прищурившись, добавила торговка маслом, – я давненько об этом слыхала, да вот токма помалкивала. Срам-то, какой! Митрофанушка хоть и парень видный, крепкий, плечистый, но из селян… Батюшка Ачимы узнав об их романтике, скрутил бы его в бараний рог и по Ельской речке с белыми водами отправил!

Вот и сейчас Аксинья не могла упустить своей возможности выпытать у Митрофана причину его хмурного настроения. Тем более он явно спешил в Царские Палаты.

Вступив на территорию города, выложенного серой брусчаткой, торговке удалось настигнуть Хранителя.

– Митрофанушка, – взвизгнула Аксинья, – ну сжалься надо мной! Я за тобой еле поспеваю, вот уже и черевички скинуть пришлось, босая за тобой бегу!

– Аксинья, – грозно отозвался Хранитель, – ступай домой!

– Миленький, – взмолилась девица, – что случилось? Ну, хоть намекни? Как же я домой пойду, не зная, что за напасть приключилась!

Мужчина остановился и посмотрел на запыхавшуюся Аксинью, своими серо-зелеными глазами. Его взор устремился на ее босые ноги, что были в пыли и навозе, ведь она ступала, не разбирая куда, дабы поспеть за Хранителем.

Митрофан вздохнул:

– Аксинья, все-то тебе надо знать, иди уже домой!

– Но, Митрофанушка… – начала девица возражать.

Ее мольбы остались без ответа. Митрофан поднялся на крыльцо Царских Палат и велел страже не пускать болтушку вслед за ним.

Аксинья поразмыслила пару секунд и побежала на царские дворы. Пава ее точно проведет в Палаты и уж тогда она узнает, в чем причина его хмурного настроения. Ведь дело явно нечисто, коли Главный Хранитель вне себя от тревоги, да еще с донесением к Царице.

Главный Хранитель вошел в парадные Царские Покои. У красной стены под расписными сводами на троне восседала Ачима. Молодая женщина, статная, белокожая. Светлые волосы были стянуты в тугую косу. Голову венчала тиара в россыпи рубинов, сапфиров, изумрудов. Сарафан, богато расшитый золотой ниткой, также был усыпан сверкающими камнями.

По правую руку от Царицы стоял главный воевода Лютой. Его форма была пошита из багряной паволоки на шелковой подкладке. Густая борода опускалась до середины груди.

По левую руку от Царицы восседала княгиня Елизара. Ее сарафан из темно-синей парчи сидел по фигуре, подчеркивая изящные формы. Смолистые волосы были убраны в косу, а лоб украшало очелье расшитое жемчугом.

Митрофан кинул кроткий взгляд в сторону княгини. Она сидела неподвижно, сложив руки на коленях. Заметив его взор, лицо княгини озарила нежная улыбка. Митрофан опустил глаза, сердце встрепенулось и заметалось в груди. Елизара ему улыбнулась! Ее улыбка была в тот момент для него, как луч света в непроглядной тьме.

– С чем пожаловал? – громыхнул густым басом воевода. Он направился в сторону Хранителя, сцепив руки за широкой спиной. – Три седмицы от тебя не было ни слуху, ни духу. Мы уж грешным делом подумали, а не волки ли тебя изгрызли?

– Лютой, – остро ответил Митрофан, – как видишь, жив, здоров! Прочесывал Западный лес.

– По какой надобности? – осведомилась Царица, вперившись цепким взглядом в Хранителя.

Митрофан воззрел на Ачиму. Красивая, но такая холодная. Такая близкая и такая недосягаемая.

– Провидица Волгава поведала мне, что ей привиделся белый ворон. – Хранитель провел задумчиво рукой по своей светлой бороде. – Белый ворон – это тревожный знак, не все спокойно на границах божественного чертога. Она указала, что я найду в Западных лесах дух зла и пойму, откуда опасность исходит.

– И тебе потребовалось три седмицы бродить по лесам, чтобы найти какие-то знаки? – с усмешкой осведомился Лютой. Воевода прохаживался вокруг Митрофана, цокая каблуками начищенных сапог о дубовый пол. – И какие знаки ты раздобыл?

Стараясь сдержать пылающий гнев, Митрофан сжав кулаки, ответил:

– Зло надвигается с Северных гор. Там творец зла. Он непременно двинется на наши земли.

– Ты уверен? – поднимаясь, спросила Царица. Не сводя голубых глаз с Хранителя, она подошла к окну. – Если это так, то опасность грозит всему Белозерью. Сотни тысяч людей могут пострадать.

– Матушка, – заговорил Лютой, добавляя нотку иронии, – Митрофан еще молод и неопытен. Может, ему это с голодных глаз почудилось? Я ж понимаю, столько времени на голодное пузо по лесным чащам бродить. Там и не такое привидится. А если уж и есть там какое-то зло, – воевода выделил «зло» интонацией, – то пусть тамошние народы с ним и разбираются. Ведь за Северными горами не наши земли.

Виски Митрофана пульсировали. Лютой сразу его невзлюбил и вечно старался вставить свое корявое слово. Выставить в глазах Матушки Царицы в сером цвете. Но не это его волновало в тот момент, а то, что из-за людской неприязни могли пострадать невинные люди.

Митрофану давно уже хотелось вызвать воеводу на кулачный бой и решить все вопросы в одночасье. Не привык Хранитель к интригам, что извивались в Царских Палатах, словно змеи по весне.

– Твое слово, Елизара, – сказала Ачима, не сводя глаз с царского двора. Она наблюдала, как на брусчатке, обогретой ласковыми лучами летнего солнца, резвились дворовые ребятишки.

Княгиня заговорила певучим, легким голосом:

– Думаю, Царица, надобно поговорить с провидицей Волгавой. Возможно, она еще что-то видела. Так же лучше собрать совет Хранителей и выслушать каждого. Особо ценно будет мнение Северного Хранителя.

– Елизара, – вновь вступил Лютой, – представь, какая суматоха начнется, – он хлопнул в ладоши, – нет! Самая настоящая паника! Пожалейте селян и горожан! Если они прознают, что Хранители едут на совет, произойдет самый настоящий хаос! Каждый знает – такой совет токма в крайнем случае!

Он продолжал кружить вокруг Главного Хранителя, не переставая удивляться происходящему. Откуда этому мальчишке знать о божественном чертоге? Какие знаки он сумел прочесть? Он вообще читать умеет? Вот зачем Царица назначила его на должность Главного Хранителя? На таком ответственном посту, должен быть человек опытный, мудрый, видавший эту жизнь, как говорят старожилы – стоптавший не одну пару сапог!

– Что же ты предлагаешь? – Обернулась Ачима в сторону Лютого.

Воевода откашлялся.

– Матушка, мой счет прост. Митрофан все сильно преувеличил, к тому же у него нет веских доказательств, что грядет какая-то напасть! Разумности нет в его словах! Если и есть какой-то «Творец», то пусть им занимаются наши соседи, он на их землях. Мы сотворим панику, созвав совет! Ведь неравен час и беспорядки могут начаться! Народу-то что, ему повод дай, и он гурьбой пойдет по городу беспорядки чинить!

– Не соглашусь с тобой, Лютой, – сказала Елизара. – Напраслину возводишь на честный Белозерский люд. Ежели мы будем закрывать глаза на опасность, грозящую нам, то она никуда не денется, не растает дымкой прозрачной поутру!

– Княгиня, какая опасность? – хмыкнул воевода. – Все со слов Митрофана! Можно ли верить его словам?

– Митрофан здесь и поставлен, чтобы мы верили в его слова! – Заключила Елизара.

Аксинья еле нашла среди многочисленного царского люда, что жил в Палатах, подружку Паву. Та сидела на скамье в тени раскидистой березы и чистила картошку, напевая под нос незатейливую песенку.

– Пава, Пава! – завопила торговка.

Девица вздрогнула и выронила из рук очищенную картофелину помимо ведра.

– Аксинья, что случилось? – обомлела Пава.

В голове закружились дурные мысли, девушка словно забыла, что Аксинья та еще паникерша и все, что она говорила, следовало делить на двадцать пять.

– Срочно нужна твоя помощь! – проговорила Аксинья и рухнула рядом на скамью.

Пава оглядела подругу.

– Что с твоими ногами? Тятька заставил за свиньями ходить?

– Потом расскажу, – заерзала торговка, – сейчас мне нужна твоя помощь! Пава, проводи в Царские Покои!

Теперь и нож, выронила помощница кухарки.

– Аксинья, голуба моя, это невозможно…

– Помоги, – взмолилась сплетница, – Митрофан сейчас у Царицы, доклад ей делает! – Она посмотрела по сторонам и понизила голос. – Я его видела в деревне. Вид у него был, ой, божечки!

– Если дело серьезное, воевода на площади выступит, да и поведает нам, чего приключилось. – Простодушно заметила Пава.

– Ага, – кивнула Аксинья и скорчила гримасу, – жди у речки ветерка, так и скажут тебе! До последнего скрытничать будут!

Как ни старалась Пава отвязаться от подруги у нее ничего не вышло. Пришлось вести ее через кухню в Палаты. Дело это было рисковое, но Пава знала много лазеек и проходов в Царские Покои. Так же она понимала, что если их застукают за подслушиванием царских бесед, то и головы можно было лишиться.

Однако Пава не могла пойти против себя и отказать в просьбе подружке. Пройдя мимо грузной кухарки Кази, рубившей тесаком свежайший кусок говядины, девицы проникли в просторный коридор. Как мыши они прокрались к лестнице. Аксинья бодрым шагом потопала наверх, но Пава ее одернула:

– Ты куда? – Еле слышно прошептала она. – Иди за мной.

Девушка завернула под лестницу и начала там копаться. Аксинья в нетерпенье ерзала на месте. Ей хотелось поскорее оказаться у двери покоев Ачимы и подслушать царскую беседу. О риске лишиться головы она не задумывалась, хотя многие, как и ее тятька, утверждали, будто Аксинья вообще редко думает, а голова ей нужна только для того, чтобы есть.

Из-под ступеней раздался щелчок и тихий скрип. Аксинья учуяла спертый запах. Пахло сыростью, мышами и еще чем-то неприятным.

– Идем, – махнула рукой Пава и скрылась в темноте. Под лестницей был потайной ход. Кто и когда его возвел, ей было невдомек, но пользоваться им было очень удобно. Этот ход ей показал возлюбленный. Мужчина состоял на службе у Царицы и более того занимал высокое положение. Даже частенько проводил ночи в Царских Палатах. Роман их был тайный, поэтому любимый научил Паву пользоваться проходом.

Когда дверь захлопнулась, девицы оказались в полной темноте. Аксинья не успела поднять панику, подруга зажгла факел.

– Пава, – шептала торговка, – откуда ты знаешь про этот ход?

– Тише, Аксинья, нас могут услышать, – бойко следуя впереди, ответила девица.

Аксинья более не стала допытывать, но в уме поставила галочку, чтобы не забыть расспросить Паву, откуда той известно про тайный ход. Ко всему, уж слишком бойко она бежит впереди, будто родилась и выросла в этих лабиринтах. Что-то тут не так.

Тем временем подруги, свернув пару раз из коридора в коридор, поднявшись по лестнице, оказались у каменной стены. Вокруг сильно пахло плесенью, а под ногами что-то похрустывало.

Пава заправски отодвинула один из камней. В коридор просочились чьи-то голоса. Аксинья прильнула к выдвинутому булыжнику.

– Ты права, Елизара, – сказала Ачима. – Закрывать глаза на слова Митрофана нельзя.

Услыхав это, Лютый переменился в лице. Ощетинился, отчего борода стала казаться еще гуще.

Царица продолжала:

– Но и воевода прав. Мы не можем действовать открыто для народа, поднимать панику дело губительное. – Ачима вернулась на трон. – Митрофан, тебе надобно тайным образом оповестить Хранителей, дабы они прибыли на совет. А также пригласить провидицу Воглаву. Совет, указываю, назначить на Русальной седмице.

– Ничего не могу разобрать, – прошептала Аксинья. Как она ни старалась, слова оставались для нее неразборчивым потоком.

– Совсем ничего? – напряженно переспросила Пава.

– Ерунду какую-то говорят. – Торговка напрягла извилины и начала цитировать. – Митрофану, говорит, глаза надо закрыть, иводы правы, ржем открыто для народа. Оповестить храпителей, чтобы прибыли в кювет. Еще сказала пригласить проводницу во главе… Ничегошеньки не понятно!

Что-то бормоча под нос, она решила сделать чуток свободнее отверстие и вынула камень полностью. Пава в ужасе застыла, глядя на довольное лицо Аксиньи, по которому бегали извивающиеся тени от факела.

– Другое дело, – довольно цыкнула торговка маслом.

Тем временем Царица молвила.

– На Русальной седмице народ будет веселиться, праздновать. С других поселений в Велиград люд приедет. Хранители смешаются с толпой и останутся незамеченными… – Ачима замолчала и дернула носом. – Чем это несет?

Все начали принюхиваться.

– Кажись сыростью и навозом, – пробормотал воевода, наморщившись.

Услыхав эти слова, Аксинья мигом попыталась вставить на место камень, а Пава стояла как вкопанная. Девушку сковал страх, по телу побежал озноб.

– Помогай, – прошипела Аксинья, пытаясь втиснуть булыжник в дыру, – чего стоишь!

– Вы слышали голос? – озираясь, спросила Царица.

Глава 2

Митрофан смекнул от кого несет навозом.

– Матушка, – с пылом начал он, – позволь и мне высказаться.

– Говори, Митрофан, – кивнула Ачима и добавила, – воевода, немедля разберись с ушами…

Хранитель затянул пламенную речь, расхаживая пред Царицей и княгиней. Иногда невольно он смотрел на княгиню Елизару. Все его нутро замирало. Мужчина вдохновенно и с трепетом ловил каждое ее движение, каждый взмах ресниц. В этот день, подумал Митрофан, она особенно хороша. Ему безумно хотелось подойти к ней ближе, ощутить ее запах, ее дыхание, теплоту ее рук.

В какой-то момент его мысли были заняты полностью прекрасной девицей. Он не слышал своей речи и не понимал, что говорит. Совершенно забыл про Аксинью, которая явно была поблизости. Про Лютого, который пошел ее излавливать и возможно сейчас волочил сплетницу за косу в подземелье.

Из романтического дурмана его вырвал голос Ачимы.

– Отправляйся завтра же в путь, – Матушка сделала паузу, – и поспей за четыре седмицы.

Митрофан откланялся. Напоследок взглянув на княгиню. Его сердце вновь замерло, Елизара смотрела на него. В ее широко распахнутых серых глазах, он увидел тревогу. Она взволновалась о нем. Значило ли это, что он ей не безразличен?

Как только мужчина оказался в коридоре, сразу направился разыскивать воеводу. То, что не было слышно визга и ора, его немного успокоило. Значит, Лютой не застукал Аксинью на месте преступления.

Аксинья, засунув камень на место, бросилась наутек и потянула за собой Паву. Подруга от страха еле передвигала ногами. Однако это не помешало им вовремя скрыться из слухового коридора и затаится на кухне.

Девушки сидели за столом раскрасневшиеся и тяжело дышали.

Прищурившись, тетка Казя сказала:

– А вы чего такие красные, как брюквы в кипятке? Чего натворили?

– Тетка Казя, – залепетала Пава, – ей богу, ничего!

– Жарко тут у вас, – обмахиваясь, добавила Аксинья, – от печки, вот и раскраснелись…

– Ну, смотрите, – вытирая руки о накрахмаленный передник, смешком пробубнила кухарка. – Лютой заходил, искал грязнулю в навозе, ту, которая царский разговор подслушивала.

Девушки переглянулись.

– Сказал, что когда отыщет ее, в подземелье отправит, а потом голову срубит, – добавила Казя.

– Ой, что же делать-то!!! – заревела Пава. Из глаз девицы хлынули потоки слез. – Ой, ой, ой…

Аксинья вскинулась, посмотрела на свои грязные ноги и подобрала их под юбку.

– Засиделась я у вас, – торопливо прочирикала торговка маслом, – домой побегу…

– Беги, Аксинья, – очередным смешком пропыхтела крупная повариха, – и не топчись на царской кухне почем зря!

Как только неугомонная девица скрылась за дверью, Казя подсела к Паве и погладила ее по голове. Потом налила воды колодезной и сказала, что Лютой о ней не думает даже, а она никому не скажет. Допытывать более ни о чем не стала, прекрасно понимала, что подстрекала ее Аксинья, а той уже и след простыл. Казя всегда переживала за Паву. Хорошая, добрая девчонка. Наивности у нее было много, да вот только ничего не сделаешь, так ее наградила природа. Каждый мог обмануть простодушную Паву. Тут еще эта Аксинья, вечно плела веревки из подопечной кухарки.

Митрофан, разведав, что Лютой никого не сыскал, побрел домой. Аксинье и на этот раз удалось выйти сухой из воды.

Хоть и получил он высокое звание и имел право на каменный терем в городе, но все равно по-прежнему жил в деревне за стеной. Избу эту строил еще его дед, латал и достраивал отец. Теперь изба с резными наличниками досталась во владение ему.

Затворив ворота, Митрофан поднялся на крыльцо, снял тяжелые сапоги и вздохнул с облегчением. Должность обязывала его облачаться в форму из паволоки на шелковой подкладке. Рубаха очень уж неудобная была, твердый ворот натирал шею, а в кожаных сапогах ноги гудели, словно Митрофан их день в кипятке держал.

У двери в избу витал хлебный аромат. Хозяюшка, Настасья, жена Митрофана, только что испекла пышные булки с хрустящей румяной корочкой.

В светлой горнице у печи стояла хрупкая девица. Широкий белый сарафан придавал ей еще большей легкости, казалось, что девица совсем невесома. Красивые большие глаза, бездонные, лучезарные. Коса спадала до самых пят. Завидев мужа, девица засияла, будто из нее шел божественный свет.

Митрофан устало взглянул на нее. Этот взгляд Настасья видела не в первый раз. Взгляд холодных глаз преследовал ее почти год. Девица не показывала вида и как хорошая жена старалась быть идеальной хранительницей домашнего очага. Окружала мужа теплотой и заботой в надежде, что он оттает, и в их жизнь вернутся те тепло и любовь, которыми он ее покорил, и она стала его женой.

Девушка не решалась приставать к мужу с расспросами. Сама рассудила так, что у него высокая должность, усталость на службе. Митрофан неоднократно говорил, как устает от службы в змеином гнезде. Возможно, была еще одна причина его холодности. Эта причина страшила Настасью больше всего. У них не было деток. Как только они справили свадьбу, муж много говорил о своих мечтах касаемо детей. Хотел рождения сына, наследника. Настасья и сама всем сердцем стремилась стать матерью, но видно еще не пришло время и боги никак не посылали им чадо. Теперь же Митрофан на этот счет молчал.

Девушка накрыла на стол. Муж, не вдаваясь в подробности, сообщил о срочном отъезде по царской надобности.

– Митрофанушка, – говорила Настасья, – когда же ты воротишься домой?

– Не знаю, – хмуро покачал головой мужчина, – как выполню волю Царицы.

– Совсем ты дома нечасто бываешь, – с грустью сказала она.

– Служба у меня такая, – как всегда буркнул Митрофан.

Тяжело ему было вести беседы с женой. Еще тяжелее смотреть в ее лучезарные глаза, что покорили его сердце несколько лет назад. Душа у него болела от вины тяжелой. Он клялся любить ее всю жизнь, заботиться, оберегать… А сам? Предал? Умом он это понимал, а сердце отказывалось слушать разум. Сердце теперь стремилось к другой, прекрасной Елизаре. Словно каждый удар его сердца, был теперь только для княгини.

Луч света в непроглядной тьме.

И вот сейчас, когда тело Митрофана любило Настасью, обжигало ее кожу пылкими поцелуями, а руки ласкали ее прелестные изгибы, глаза видели Елизару. Словно в эту минуту с ним в постели была запретная княгиня. Митрофан еле сдерживался, чтобы в минуту высшей страсти не назвать ее по имени.

Аксинья примчалась домой. В голове созревал план. Если Лютой, все же, дознается о ее оплошности, она должна отнекиваться. Пава то понятно, под крылом кухарки Кази. Старая интриганка прикроет свою любимицу. А кто позаботиться об Аксинье? Тятька? Что он может, бедный заводчик свиней. Его ум заострен на то, сколько и чего положить в корма свиней, дабы они росли круглыми и жира в них было побольше. Еще кумекает кому по осени выгоднее продать сало да жир. Ну, ничего, она сама о себе позаботиться!

Девица выскочила в ограду. Налила колодезной воды в корыто и принялась мыть ноги. Вода стуженая. Аксинья морщилась и закрывала глаза от каждого соприкосновение рук с ногами.

– Акси, воды нагреть тяжело? – сказал тятька, увидев, чем занимается доча.

– Некогда, – прошуршала Аксинья, – тороплюсь.

– Это куда мы так торопимся? – добродушно осведомился тятька. Пожилой мужчина невысокого роста с круглым животом, присел на соседнюю чурку. – На свидание с Серго торопишься?

– Делать вот мне нечего, – фыркнула Акси, – с Серго на свиданки ходить. Он с другой деревни, пришлый.

Тятька рассмеялся.

– И что ж, не человек он теперича? Ты ему люба, я-то вижу это… А он тебе?

Вытирая ноги обрывком плотной тряпицы, Аксинья напустила невозмутимый вид и добавила немножко неприязни.

– Мне он безразличен!

Такой ответ еще больше позабавил тятьку.

Из избы вышка матушка.

– Путята, Аксинья еда стынет, за стол пора.

– Тятька, Матушка, – сдерживая переживания начала Аксинья, – мне надобно пойти в лес, за шишками. Масло на исходе, так и торговать скоро нечем будет.

Путята посерьезнел.

– Какие шишки, доча? Чего-то натворила?

Акси опустила стыдливо глаза и тут же их подняла, чтобы себя не выдать. Впутывать родителей она не собиралась.

– В лес говорю, пойду, за шишками. Мне Настасья, Митрофанова жена, по большому секрету сказала, что за Ельской речкой, за Бухоновым холмом в дальнем леске шишек прошлогодних полно. Мне сейчас запасы надобно пополнить.

– Доча, – всплеснула руками матушка, – так завтра и пойдешь, сегодня-то сумерки уже.

– Милые мои, – с наигранным весельем завела Аксинья, – Настасья уже по деревне разнесла, пока до завтра буду ждать, все за ночь расхватают. – Она помолчала. – И еще, коли, кто будет про меня наведываться, скажите, что за шишками с утра ушла.

Родители переглянулись, но промолчали. Кивнули. Аксинья не поняла, догадались ли они, уличили ли ее во вранье, да только не до этих раздумий было. Девушка взяла кулек, положила съестных припасов, кувшин воды прихватила. Закинула все в ратку и, толкая ее перед собой, направилась к Ельской речке. Ратка была до жути неудобная. Одно колесо меньше другого, поэтому тачка все время норовила завалиться на бок. Деваться некуда. Пришлось взять ратку с собой, для правдоподобности.

Аксинья брела по улице и под скрип колес наблюдала, как небо становится черным, как загораются звезды на небосклоне. Волшебное время. С детства ей не давало покоя такая магия. И как это происходит?

Воздух наполнился ночной прохладой и особым запахом. Аксинья называла его запах ночи. Шла и вдыхала полной грудью. Наслаждаться этим мгновением по полной мешали голоса деревенских ребят. Парни и девчата опять собрались гурьбой и сидели на пряслах. Шутили, смеялись, пели песни. Совсем скоро Русальная седмица. Некоторые из них ходят парочками. Аксинья точно знала, что почти все парочки в эту неделю сыграют свадьбу. Благое дело в благую седмицу.

Как только девица покинула пределы деревни и оказалась в поле, голоса остались позади, а вскоре стихли вообще. Токма она, большая луна, луговая трава по пояс и лягушки. О чем они говорят? Квакают на слух полтыщи, не меньше. Полчище лягушек и их странные песни.

Акси решила устроиться на ночлег. Ночевка под открытым небом ее не пугала, а даже наоборот, казалась романтичной. Ко всему, живот распевался голодным журчанием. Девица поставила ратку на обочину, расстелила на траве большой платок и устроилась на нем.

Преступив к скромному ужину, услышала средь кваканья шаги. Кто-то второпях несся по дороге. Сердце бешено заколотилось, а руки похолодели. Стража по ее душу, Лютой уже в курсе ее местонахождения.

Девушка упала на спину и ловко покатилась в высокую траву. Единственное, что пришло на ум в тот момент. Аксинья замерла, моля всех богов, чтобы ее не обнаружили.

Шаг замедлился. Идущий явно один. Остановился. Значит, уже обнаружил ратку и платок. Начала ругаться на себя, за то, что не ушла подальше от дороги. Кто ж так делает? Верно тятька говорит – ума с полчайной ложки!

– Аксинья, ты где? – послышался знакомый голос. Мужской.

Акси не намерена была обозначать свое нахождение.

– Ксиня, выходи, это я…

Все, дальше он мог молчать. Аксинья поняла кто это. Серго. Только он так ее называл – Ксиня. Что за дурацкое имя и дурацкий Серго!

– Чего тебе? – недовольно спросила Аксинья, показываясь из своего тайного укрытия.

Мужчина обрадовался находке. Он уже начал волноваться, когда нашел только ратку. Мало ли, что могло приключиться с такой ладной девицей в темном лесу.

– Я к тебе, – радуясь и в то же время, смущаясь, объяснил кавалер, – хотел пригласить тебя погулять. Вечер сегодня хороший.

– Нашел время, – поднимаясь, недовольно заметила Акси, – я тут делом занята, так что мне не до твоих глупых прогулок.

– Ксиня…

Девушка прервала ухажера, подняв руку.

– Не называй меня так, сколько раз повторять? Как ты меня нашел?

– Твой тятька сказал, мол, ты на Ельскую речку пошла за шишками. Я токма не понял, сейчас-то какие шишки? Не созрели же еще, родимые…

Аксинья подошла к нему. От валянья в траве ее сарафан был измазан, как и лицо, а волосы выбились из-под очелья и торчали в разные стороны. Она нарочито надула губки.

– Серго, это не твоего ума дело!

Мужчина потупился. Аксинья его манила. Ее фигура, тонкая шея, сладкие пухлые губы. Как же ему хотелось заключить ее в своих крепких объятьях и никогда не отпускать. Целовать, нежить, ласкать. Вот токма Аксинье, видимо, этого совсем не хотелось. Но, Серго был не из таких, что быстро отступаются. Мужчина желал, чтобы эта девица стала его, и прилагал все усилия.

– Ладно, Аксинья, – хмыкнул Серго, – коль я тебе помешал, пойду тогда.

– Иди, – кивнула Акси, отряхивая юбку.

Она подняла глаза.

Серго. До чего он красив. Высокий, ладный мужичок. Смоляные волосы, грубая щетина. А каков профиль! Глаза пылкие, стоит в них посмотреть и внутри страсть так и начинает пылать. И чего он не уходит?! Встал как вкопанный. Легкий ветерок колыхал кудрявистые волосы, а в широко распахнутых, блестящих глазах отражалась луна. Ему не пришелся по вкусу ее ответ. Желваки напряг, губы поджал.

На самом деле, Аксинье не очень хотелось ухода Серго. Ночью в поле было боязно, как бы девица не храбрилась, но показывать свой страх она не намеревалась.

– Чего спросить хочешь? – осведомилась торговка с напускным равнодушием.

– Не могу оставить тебя одну, – уверенно сказал Серго, – я никуда не пойду. Если волки выйдут? От тебя одни черевички останутся.

Довольная таким ответом, Акси с напускным безразличием пробормотала:

– Я волков не боюсь. А ежели тебе делать нечего оставайся, токма не мешай мне трапезничать, день ничего не ела.

Она устроилась на свое место и приступила к еде. Серго отошел поодаль и сел на кочку. Уставился на небо, будто хотел все звезды на небосклоне пересчитать.

Через пять минут, Аксинья сказала:

– И чего ты там расселся? Коли остался, так присоединяйся к моей скромной трапезе.

Мужчина, молча, устроился рядом. Акси отломила кусок булки и, положив сверху шматок соленого сала, протянула кавалеру. Налила в глиняную кружку воды.

– Кружка у меня одна, – подавая воду, язвительно проговорила, – не побрезгуешь с моей кружки пить?

– Не побрезгую, – ответил Серго и обхватил кружку рукой, прижав и ее пальцы.

Аксинья вздрогнула от его прикосновения. Немного помедлив, высвободила руку, сделав вид, что ничего не заметила.

Наевшись, парочка отошла с дороги вглубь луга. Ратку Серго поставил в высокой траве, дабы ее не было видно. Он догадался, что Аксинья убежала из деревни не потому, что ей срочно понадобились шишки, а потому что опять натворила каких-то дел. Расспрашивать не стал. Не хотел разозлить. Ежели пожелает, сама все расскажет. Сейчас для него было важно их романтическое одиночество в ночном лугу. Вокруг никого, только лягушки да сверчки. Ксиня совсем беззащитная, хоть и храбрится. Весь этот момент доставлял ему какое-то необычайное удовольствие.

Они улеглись спать. Аксинья на платок, а Серго поодаль в траве. Мужчина быстро задремал. Проснулся от тихого шуршания. Ненаглядная ворочалась и ерзала. Серго почувствовал, как его уши щиплют.