Курить не хочется, ни хочется рыдать,
Под тёплым пледом прятаться не хочется,
Не хочется внимать и понимать…
Совсем. Со всеми. Ничего не хочется.
Пью чай. Горчит. За окнами темно.
Пыхтит кастрюля, паром задыхаясь.
При деле все: сосед включил кино,
Жена его, перекричать стараясь
Включила пылесос и патефон,
Открытку музыкальную включила,
И с этой какофонью в унисон
Машина скорой помощи завыла…
А я сижу и пью горячий чай
(Он, кажется, уже не так горчит).
Кастрюля поперхнулась невзначай.
Закончила. Я выключил. Стоит.
Курить по-прежнему не хочется. Совсем.
Под плед не хочется. За окнами темно.
Сирена смолкла. Чей-то голос сел.
И кто-то тихо выключил кино.
Возможна ли любовь,
но без определенья?
Структуризации и нарезания её?
Всему – своё.
И строгость песнопений
И время (как же!) каждому своё.
Да.
Но любви возможно ли оставить
Пустые строки?
Чтобы до зари
сама любовь могла бы переплавить
И вес, и меру – в торжество любви.
Неузнанной, неназванной.
Стоящей
Достойно – в стороне от всех невзгод.
Пустой строкою с сердцем говорящей,
Как говорит над нами небосвод?
Возможно ли, не назначая меру,
Не проверяя верность теорем
Любовью – жить:
Адамом – самым первым –
Не понаслышке знающим Эдем?
Заснеженный мосток (вообще-то мост,
Для красоты переиначила слегка)
Корнями–сваями в тугой асфальт пророс;
Бегут машины, как бежит река.
Немолчная, с раскатами, в разливах.
То стихнет, а то снова зазвучит:
Здесь водный рокот заменяют шины –
Бежит река, шумит, пыхтит, свистит.
Мост держит фонари, пока в востоке
Не встанет свет, не встанет новый день.
И в новоприбывающем потоке
Не раствориться ночи канитель.
Мух развелось… (откуда?!) Тьма!
(Ну да, ну да – ремонт в подъезде!..)
Но где же всё-таки пролезли?.. –
На две недели кутерьма.
И наглые! На дихлофос и тряпку
Вот только не плюют, летя;
Лихие мерзкие малявки
Как на курортах колесят!
С утра поймать ещё возможно,
Лишь стоит к ним подкрасться, но
Всю соблюдая осторожность:
Посуда хрупкая, трюмо…
Растёт триумф: аплодисменты
С утра до вечера их ждут.
На дихлофос и репелленты
Они по-прежнему кладут.
Эх, видно снова генуборкой
Мой будет занят выходной…
Закончили б уж с этой стройкой!
…И всей крылатой мелюзгой.
Прислушайся: голос –
От сердца до сердца
Как будто бы волос,
Как будто бы дверца;
Волшебным мотивом
Стучат килогерцы
И в тихой прихожей
Рождается песня.
Не слышно – едва ли! –
Но будто свирелью
Слова зазвучали
За дальнею дверью.
Недвижим стою я,
Почти не дыша,
А рядом – дотронься! –
Сон видит душа.
Прекрасный, прозрачный
И радостный сон,
О том, что в принцессу
Царевич влюблён…
(Должно быть. Не важно,
Лишь музыка льётся
И, полная этою песней
Смеётся
Душа, что за дверью).
Темно в коридоре.
Не буду мешать – эту дверь не открою.
Пусть льются во времени добрые звуки.
И пусть – я прошу – пусть услышат их внуки.
Так удивительно бывает иногда…
(Два дня… Десятое стихотворенье!..
Два, Карл, дня!) А, в прочем, как всегда:
Разит вопрос, рождая вдохновенье.
И мысль полетела, завилась,
Заслушалась… И скрылась за горою.
Нет, милая, ты рано унеслась,
Иди сюда: не дам тебе покоя!
Так удивительно! Я словно на волне
О, Боже! "Я"! О, призрак графоманства!
А пусть его. В писательской родне
Местоименье не лишит гражданства.
О, как я счастлива! Ответам на вопрос,
Полёту мысли, волнам вдохновенья..!
(Мне думалось, что мозг травой порос –
Он, оказалось, жаждал сочиненья!)
О, Дух Противоречия, святой!
Ты столько создаёшь и разрушаешь!
Ты жив! Как жив никто другой!
Ты сам себя порой не понимаешь.
Ты крылья, ты полёт, ты ангел, дэв,
Чудовище пучин, лесная фея.
Зову, все опасения презрев,
Боясь в себе подобного моленья.
О, Дух святой! О, Дух Противоречья!
Мы встретились в одной из высших сфер –
Взаимным светом участи облегчить,
Mon cher7.
"Тик-так, тик-так" отсчитывали стрелки
В одной полузабытой мастерской,
Где под стеклом лежали на фанерке
Часы старинные, работы непростой.
Сквозь арку невысокого окна,
Забившегося в самый потолок
Рассматривала ходики луна,
Воспламеняя сердца уголёк.
В такие ночи не спалось часам –
Стекло в часах отсвечивало нежно
И лунный свет повсюду проникал,
В пути пылинки обращая в снежность.
В ночной полузабытой мастерской
Всё помещенье подчинялось тактам:
"Тик-так" звучало сердце под стеклом
Как дирижёр. Луч исполнял кантату.
Рассвет молчал. Кружилась в вальсе снежность.
В старинной полусонной мастерской.
По улицам гуляла безмятежность,
Не нарушая города покой.
"Тик-так, тик-так" – сквозь время пели стрелки
В ночной полузабытой мастерской.
Машины не спешат домой с бульвара…
Назавтра выходной, не тесны тротуары
И город зимней не опутан тьмой…
Расчищены дороги от сугробов,
Снег мягок. Ты в него поставишь ногу –
По пояс сполоснёшься – красота!
Зима. Декабрь. Ёлки. Суета.
Прикрыты ветви белоснежной органзой,
Искрится иней. Присмотрись. Постой!
Как воздух свеж! И в снежной пелерине
Величественный город мой.
В такой мороз неловко покурить..
Окно открыть и сунуть нос наружу.
На самый миг почувствовать ненужность
Привычки этой.
Кончик подпалить,
Подставив замерзающую спичку
Под белое прозрачное плечо.
Оно чуть съёжится – и станет горячо
Листу.
Закрученные постранично
В одну коробку с табаком в наклад
Их запирают…
Но рука замерзла.
Почти закончен ненаписанный доклад
О чистоте, о высоте, о звёздах…
…Морозно! Ах, как всё–таки морозно!
Бывают "во-о-от такие!" совпадения
(С протяжно-долгой "о" посередине)
В которых невозможно впечатления
Хоть как-нибудь… Пером, на клавесине,
Несложной вышивкой по берегу канвы…
Всё рваными тогда выходят строчки,
И выбираются откуда-то три точки,
Три крестика, три ноты… C’est la vie8.
Ты взгляд бросаешь с этого на это,
Протянутый из прошлого в "теперь"
И если позади вдруг скрипнет дверь –
То тело не изменит силуэта,
Душою пребывая где-то там –
Среди уже случившихся событий,
В ничем не обозначенных местах
Из прошлого в "теперь" скользящих нитью.
Проклюнулся росток зелёный
Куда-то. Сквозь. И осмотрелся:
Неподалёку каланхое
Под лампой сонно завертелся
И потянув нагретый бок
Росточку протянул листок:
– Как звать тебя, малец?
– Фиалкой, – ответил тоненький росток. –
Тут, наверху, всегда так жарко?
– Да, нет. Буквально на часок.
А после лампу выключают.
Свисток поёт! Ты слышишь? К чаю!..
А по ночам кукушка плачет.
Ей одиноко, не иначе.
Как было мне… А ты явился
И этим очень мне помог –
Я будто заново родился! –
Расправил листики цветок.
Фиалка улыбнулась нежно
И корнем шаркнула небрежно,
Незримо. Где-то под землёю…
Сквозняк потрогал каланхое,
Чуть скрипнув, приоткрылась дверь
И к их убежищу, вальяжно
Мохнатый весь, подкрался зверь.
– Ой-ой! – Захныкала фиалка.
Кот прыгнул, рядом сел вразвалку,
Понюхал маленький росток
И лёг мурчать под фитолампу.
– Не бойся, наш. – Шепнул цветок.
– Ни капельки! – Кивнул росток.
– Да ладно! Вовсе я не страшный,
– Кот потянулся, – я пушистый.
Звать Васькой. Ниже воздух влажный,
А тут и лампа и душисто,
И воздух свежий – красота!
Мечта персидского кота!
Кукушка что-то промычала.
– Во-от, – протянуло каланхое, –
Сейчас тут лампу выключают.
– Приличный кот – а нет покоя! –
Лениво поделился кот.
Перевернулся на живот
И, встав на все четыре лапы:
– Увидимся, ребят, до завтра! –
Мяукнув, Васька был таков.
Погас свет розоватой лампы…
И чтоб не повторяться штампам
Мы скажем только, что росток
Был рад, что вытянуться смог
В счастливое столпотворенье.
На этом всё стихотворенье.
Я верю волшебству, иначе,
Какой же я тогда поэт?
(Пусть над поставленной задачей
Я бьюсь не очень много лет).
Не буду говорить: "однажды",
"со мной" и "вот как раз тогда!.."
(При этом вид примерив важный),
Да ну! Какая ерунда!
На самом деле с давних пор
(Здесь уточняю: с малолетства)
Мой путь сквозь тёмный коридор
Бывал тропинкой в королевство…
Давно я выросла, друзья,
Но и сейчас, как прежде, нужный
Поход за дальние моря,
Неповторимый ветер Южный
И смех русалок в камышах,
И откровенья птицы Сирин…
(Я не была б в учениках,
Но очень-очень попросили
И в сказку обратился быт.)
Ведь вся реальность человечья –
Для невозможного магнит
И компас к каждой новой встрече.
Фонарь погас!..
Автобус едет в парк по тёмной магистрали
В вечерний час.
Подобная фонарная случайность
Содержит некую таинственную негу.
Погас фонарь.
Он, очевидно, замечтался о ночлеге,
Как было встарь…
Волна сияющая, гордая волна!
Своею скоростью и силой, и свободой –
Сама собой, сама в себе пьяна,
Полна своею собственной природой.
Упрямая, тугая как струна
Натянутая в зыбком промежутке,
Клочке земли: снесёт его волна,
Довольная такой удачной шуткой.
Вперёд и вверх! Ещё! Наискосок!
Сверкают брызги, небо покоряя.
Ворча, перемещается песок,
Что был давным-давно рождён камнями.
Но… Поднялась волна. И разом смыла их,
Упрятала в своём подводном царстве…
А ветер лёг смиренно, и затих.
Волна как женщина – не можно с ней тягаться.
В полночной тишине, держа в руке Перо
(Хотя, быть может, это просто ручка),
Сидит Певец. И тёмный коридор
Что позади, наполнился созвучно –
В такт мыслям, вылетающим из стержня –
И птицами в бумаге отражаясь
Мелодией земною, чудной, нежной.
И темнота, своей природой маясь
Поблёкла, растворилась, разнеслась
Над лужами, по небу, по проспектам –
Враз сумрак позабыл, что солнце где-то
И что заря ещё не началась…
А лампа встрепенула абажур,
Подглядывая, наклонясь к бумаге.
Но вдруг чернилам не хватило влаги:
Остановился, зацарапал грифель
Предсмертной рифмой осыпая хрипло
Того, кто видел эту жизнь душой,
Того, с которым эту жизнь прошёл!..
Поэт умолк и дряхло встал с дивана
(Наверно – стула, но не в этом дело)
И рвано на руках синели шрамы
От старого безжизненного тела.
«Щёлк» лампы, возвестившей о кончине,
Прошаркавший к портьерам тапок звук…
Как будто в чём-то тёмном уличили!
Как будто друга выпустил из рук!..
Негаснущий рассвет помог забыться –
Тьма замолчала, место уступив.
…Лишь к полу обращённые ресницы
Сквозили влагою, стыдливость позабыв.
В рассветной тишине не видел их никто.
Льняные строки. Зимнее сказанье.
Из года в год, из века в век одно:
Бессмертных литер буквосочетанья
Узором выткали морозное окно.
Пушит метель.
Холодный солнца луч
В перине туч упрятан необъятной.
Сказания седых небесных круч
Немой восторг свой дарят непонятный.
Ни зги не видно, всё наощупь вдруг –
Набросок мира светлой акварелью…
И слышится невидимого стук…
Что там?.. за этой снежной дверью?..
– Нет, я не съем вот этот апельсин!
Он слишком крупный (сочный, дивный фрукт!
Такой пленительный. Передо мной… один
Здесь на тарелке…) – Кто хороший тут?
(Он так манит… оранжевый и… сладкий!
Волшебною… кислинкой полон он,
Вкуснейшей мякотью под оболочкой гладкой!..)
– Не стану. Нет. Вопрос уже решён!
К чему? (Так хочется!) И зубы разрушает…
И кожу… кислотой, ням-ням,.. поест…
– О, апельсин! Прости!.. Хотела с чаем,
Но слопала… в ням…динственный присест…
А чай?.. Да так… Он тоже ароматный.
Малиновый восход. И шёлковое небо;
Как сказочно прекрасен горизонт;
Красиво – чудо! У природы, верно,
На волшебство присутствует резон.
Светлеет, ах! Лазурь вплетает нежно
Свои персты в багряный небосвод
Как в волосы. И день встаёт небрежно,
Потягивая спину, словно кот.
Пять двадцать. Утро.
Продрала глаза
(Не поняла – проснулась ли вообще)
Пью кофе. Кухня. Мозг на тормозах
Под одеяло просится:
"Зачем?
Зачем так рано? Люди спят ещё!
Темно, мороз… Иди поспи пока
Ну хоть полчасика… ведь правды нет в ногах
(Признаюсь – этот вывод обобщён
И всё-таки…)".
– Что "всё-таки"?
"Да так,
Мне может нравится так рано.
Ты смотри:
Снежок какой блестит. И полумрак
Перерезают взглядом фонари.
Какие-то машины под окном
Елозятся в каких-то там сугробах…
Не видно.
Кстати, в наших гороскопах
Должно быть солнечно сегодня днём…
Всё, я проснулся!"
Быть может не у всех и не всегда
Иные чувства сложатся в года.
И иногда даётся только Миг,
Чтобы внутри запел какой-нибудь родник
И душу опалил чудесным светом
(В тот самый миг становишься Поэтом)
Поэтому:
венчайте алым стягом
Тот Самый Миг, им наполняйте фляги,
Чтобы затем (когда-нибудь потом)
Тот Самый Миг вписать бы в толстый том,
Вверяя всё мелованной бумаге
И находя величие в отваге
Признать, что
не у всех и не всегда
Иные чувства сложатся в года.
На подоконнике записан
Десятый номер телефона
Чернилами неясных мыслей
Затёртой клавиши смартфонной.
Скрипит над ним косая рама,
Под ветром двигаясь устало
Автоответчик непрестанно
Твердит: "простите, я не встану".
Так скоро подойдёт к концу
Моя тетрадь
(О, как же это мне к лицу:
О ней писать)
Три года (около)… ну два.
И много строчек
Так часто (может "иногда"?)
Неясный почерк.
Под сто синеющих страниц
(В них много мнений)
Про журавлей и про синиц
(Для поколений)
О кольцах и о голубях,
О листьях чайных;
Что мной забыто второпях,
О чём скучаю.
Здесь много сказано. Но то –
Песчинка во Вселенной
И я обязана за то,
Строкой нетленной
Сей лист благословить:
"Спасибо лист!"
(Так иногда, ты извини,
Мой мысль неказист).
(О, боже! Как же я устала.
Лежу распластанным ковром…
Нет, не, не так… Начну сначала)
О тёплый, милый…
(– снежный ком?)
– Как снежный ком?!
– Тогда, похоже,
Другая буква там стоит;
И прилагательное тоже…
– Кто мне всё это говорит?
– Да я, размер. (Подумать только –
Что с телом недосып творит!)
– Согласна, что уж. Я так бойко
Писала… Алый цвет ланит
Теперь, при взгляде на тетрадку…
– Так, может, чаще отдыхать?
Читать, к примеру? Вот разрядка!
– Я как бы села сочинять…
– И? Получается?
– Да как-то… Сейчас с тобой веду беседу.
Какие рифмы к слову "как-то"?..
Чего-то напишу к обеду.
…Готовка, стирка, мойка, глажка…
– … и кол, с веревкой посредине…
– Заботишься? Да ты милашка.
– А ты сидишь на кофеине.
– Допустим.
Помогать собрался,
Так не суди-ка! Не дорос!
– Мне надоело.
– Рано сдался.
– У голубя к тебе вопрос.
– Чего?
– Он там, на парапете.
И пять минут сюда глядит.
– Сейчас нарочно? Ну ответь мне?
– Там голубь. Всё ещё сидит…
Ты покормила бы…
Куда-то перевозят остановку
В открытом кузове грузовика.
То, может, неба скрытая уловка,
Чтобы толкнуть кого-нибудь слегка?
Заставить побежать. И оступиться.
И снова встать. И снова побежать.
Чтоб крылья отрастить, подобно птице
И научиться, наконец, летать?
Чтоб верилось в полёт как в это небо,
Как в звёзды, что дрейфуют над шоссе.
И как в колёса, что куда-то едут
По длинной снежно-серой полосе…
(Пока я на волне – то чиркну пару строк
Роящихся в моём воображении,
Сверкающих – как времени песок
В живых часах; таинственный, волшебный.
От плоской, поднимаясь, суеты
Он вверх стремится – к истине и к звёздам).
Он шепчет: "вслушайся! Как много можешь ты!
Так много, милый. Ничего не поздно!"
Ведь жизнь для этого дана под напряженьем:
"Конечен век. Не в силах изменить…",
Чтобы хотелось жить. В изнеможеньи,
В любви к самой способности творить.
Не отпуская дни безликой кинолентой,
Не замечая (и слывя ханжой).
Уйдёт картинка. Тихо. Незаметно.
Уйдёт и праздник жизни небольшой.
Не думайте об этих расстояниях
(Они отмерены. На сколько хватит глаз).
Ведь в наших силах быть не "в ожидании",
А в центре кадра каждого "сейчас").
Спасибо, голуби.
Когда я вдруг кажусь себе ненужной,
Неблизкой, даже не родной; и безоружной,
И коченеет позвоночный столб до основанья,
Когда разочарованно ищу себе названье… –
Вы прилетаете.
И топчете металл,
Янтарным глазом всматриваясь в кухню.
Сюда, где вся уверенность моя, увы, потухла.
Но вот – зажёг её янтарь прошеньем хлеба.
Спасибо, голуби.
Желаю вам
Негаснущего неба.
– Да, можно всё переписать. До основания.
И все слова, и словосочетания,
И знаки препинания, вполне
Возможно выбелить из пары-тройки дней,
Из сотни лет, из писем и из книг…
– О, что ты делаешь, бессовестный старик!
Зачем? Опомнись! Вечности мгновенья
Не повторимы. Ни в одном из тысяч поколений!
Оставь! Оставь скорей свой мерзкий труд!
Всесильным тебя вряд ли назовут.
Скорее жалким трусом.
Бессовестным, зловонным, чёрным гнусом.
Не вздумай даже точки заменить!
Человек лезет вверх.
Спотыкаясь, цепляясь ногой за большие ступени.
И в груди его смех.
Сбитый с глаз и с лица, но зато удивительно верный.
Этот смех ни за что,
Никогда не покинет скитальца в бессчётных сомненьях.
Тот скиталец – никто.
И вокруг никого. Только смех. Удивительно смелый.
В снежинках за окном кружатся чьи-то строчки,
Как перья и как руки,
и как точки,
Кусочки
нежности
там за стеклом.
В большом, пушистом, снежно-сером мире
Летают строчки:
"дважды два – четыре",
"Свобода",
"братство",
"Солнечный" и "круг"…
Кому-то пригодятся может?
Вдруг.
Возьмут и нарисуют на стене, (как те снежинки на моём окне)
и на листке альбомного формата,
красивом белом, лишь слегка измятом, –
работу мальчика, что верит в чудеса
и потому
рисует небеса.
Пусть мы не молодеем – всё равно
Навеки наши души заодно.
Навеки друг.
Навеки рядом, вдруг
(Сквозь одиночество и тысячи разлук)
Идём.
Идём к своей мечте.
Рука в руке,
Шаг в шаг
И сердцем к сердцу.
Мой чайник – чудо! – научился петь!
Мне ни в одной из утренних мелодий
Ещё не доводилось рассмотреть
Легато звуков, или что-то вроде.
Всегда по нарастающей. Как марш.
Как глас, зовущий в ежедневность действа;
Стандарт: пять двадцать – на ногах – форсаж
(Сверхзвуковая). Польза для семейства.
А тут: он пел! То выше, то чуть ниже,
То вдруг шептал, (подумав о своём?)..
И пусть это к полудню было ближе
Когда давно проснулся водоём
И рыбки разлетелись по работам
(На завтрак был омлет, и анекдоты,
И мало времени);
Быть может потому
Он и не пел для утреннего кофе?
И вот потом, в зените сего дня,
Когда душа проснувшаяся мялась
Над "пять минуточек, но для себя" –
Железо на плите тренировалось.
И выдало своё "В ночном саду…"
Чуть-чуть не дотянувши до куплета…
Как россыпь звёзд на первом тонком льду!… –
Я с удивленьем записала это.
О, призрачный сентябрьский рассвет!
В тебе неясно проступает лето:
В напевах птиц, в движении планет –
Негаснущих над нами точках света
Во всëм, во всём присутствует июнь:
В живых листах, прощающихся с клёном,
В сухих цветах, стоящих перед домом,
И в сердце каждого звучащая латунь.
Перелётными птицами, стайками серыми
Мысли разных людей улетают на север.
Перегружены мысли задачами важными –
Север очень им нужен и ничуть им не страшно:
Потеряются ли на неблизком им полюсе,
Остановятся, может, в каком-нибудь поясе
Добираясь до складок пространства и времени,
Зарываясь вовнутрь под гортанное пение;
Мысли стайками серыми улетают на север.
Ни в сезон непогодный;
Не завися от времени.
В наш век многозадачности, вполне
Сказать мы в праве о любом из дней:
Я на коне!
{
Пока кипит работа,
И в повседневных праведных заботах,
Трудах о благе – чьём-то и своём.
};9
И мы идём.
Мы этот мир несём.
(Почти что девять).
Дождь идёт с утра.
С собакой из дому никак не выйти –
Грязь, сырость, эх! Такая уж пора
(Вы нас, друзья, за это извините);
Суббота.
Встали.
За окошком серь
И стеклоочистители взлетают:
Машины мчат (Да, зябко им теперь!)
Сквозь ворох капель, путь не разбирая.
Пылают фары, как глаза спросонья…
А кто за этим смотрит из балкона,
Тот думает: "Такая уж пора.
Прости, дружок, не выйти нам с утра".