Грипп. В поисках смертельного вируса

Уэбстер первым высказал предположение, что самые жестокие пандемии (среди которых особенно выделялась в худшую сторону пандемия 1918 года) всегда начинаются именно с птичьего гриппа. Но прежде чем грипп начинает заражать людей, он должен пройти стадию "гуманизации", то есть измениться таким образом, чтобы, сохранив высокую поражающую способность птичьего гриппа, приобрести черты вируса гриппа человеческого, которые позволят ему проникать в легкие людей и развиваться в них. И эту важнейшую метаморфозу, согласно теории Уэбстера, грипп обычно претерпевает в свиньях. Именно свиньи становятся для гриппа переходной дорожкой от птиц к людям, поскольку в организмах этих животных одинаково легко приживаются штаммы и птичьей, и человеческой инфлюэнцы.

При этом даже теоретически птичий грипп не может передаваться людям, поскольку его вирусы нуждаются в энзимах, встречающихся во внутренностях птиц, но не в клетках человеческих легких. Однако если случится невероятное и птичий грипп перекинется на людей, его вирус будет обладать такими протеинами геммаглютинина и нейроминидазе, с которыми люди никогда прежде не сталкивались. А потому ни одно человеческое существо не окажется вооруженным иммунитетомпротив такого вируса. Опасности тогда подвергнется все человечество.

Хотя порой вирус птичьего гриппа может претерпеть мутацию и стать для птиц смертельным, по большей части его штаммы вполне безвредны. Вместо того, чтобы поражать клетки легких и вызывать заболевания, вирус тихо обитает в пищеварительной системе птиц, не вызывая у них никаких болезненных симптомов.

Ведь всего через несколько дней после того, как вирус внедряется в организм человека, он исчезает под воздействием антител - оружия защиты иммунной системы. И симптомы гриппа продолжают развиваться в отсутствие вируса как такового. Получается, что иммунная система сама завершает разрушительную работу, когда в стремлении защитить организм человека заполняет его лёгкие белыми кровяными тельцами и жидкостью.

Плевать, что авторитетные специалисты заявили суду, что в данном случае заболевания вакцина не сыграла никакой роли. «Уиет» должна была заплатить (и заплатила). Реальны были только страдания, а фармакологическая компания представлялась присяжным единственным большим кошельком, чтобы компенсировать их». Представьте теперь, что грозило произойти после того, как прививкам подверглась бы целая нация. В силу чистой случайности десятки тысяч людей, привитых от гриппа, могли затем заболеть чем-либо и даже умереть. В конце концов, без всяких прививок десятки тысяч людей заболевают и умирают ежедневно. Такова, увы, сама жизнь, таков сложившийся порядок вещей. Но что, если теперь люди начнут выступать с заявлениями, что именно вакцина стала причиной их недугов или привела к потере близких? Что подумают члены жюри присяжных, если им покажут, например, ребенка, у которого начались припадки эпилепсии через несколько часов или даже дней после вакцинации от гриппа? Много ли симпатий останется у присяжных к фармацевтическому гиганту, чьи адвокаты будут, разумеется, с полным основанием утверждать, что возникновение эпилепсии – всего лишь случайность, простое совпадение, никак не связанное с применением вакцины, когда перед ними будут сидеть заплаканные родители и выступать озабоченные врачи, стремящиеся доказать обратное? Или пусть это будет молодая женщина, которая после инъекции внезапно заболела рассеянным склерозом, как тогда? Или еще полный сил мужчина, которого поразил инфаркт или инсульт? А теперь умножьте суммы компенсации по каждому из таких случаев на десятки тысяч и вы поймете, почему компании вполне могли ожидать для себя финансовой катастрофы. А ведь существовала и вероятность, что вакцина действительно способна вызывать заболевание, пусть еще неизвестное науке до начала кампании иммунизации. Каковы будут шансы фирмы выиграть дело в суде, когда адвокаты истцов заявят, что они обязаны были знать или, хуже того, знали об опасности? Что в их хранящихся под семью замками архивах, должно быть, лежат документы исследований, данные которых служили предостережением, но были спрятаны руководством в надежде, что связь между вакциной и болезнью никогда и никто не обнаружит? Пойти на такой риск стало бы чистейшим самоубийством, рассудили в компаниях. И не имеет значения, что они распространят предупреждения о возможных побочных эффектах применения вакцины. Не важно, что они легко смогут убедить научное сообщество в том, что в силу чистой случайности люди, так или иначе, будут болеть и умирать, в то время как более ста миллионов человек подвергнутся вакцинации. Не приходилось сомневаться, что на фармакологов непременно будут подавать в суд, где они обречены проигрывать огромные суммы. И даже если некоторые дела удастся оспорить и выиграть, они разорятся на одних только судебных издержках, если исков окажется действительно много. Суть проблемы прекрасно вскрыл в письме редактору «Нью-Йорк таймс» доктор Ганс Нойманн, директор отдела профилактической медицины управления здравоохранения Нью-Хейвена. Он писал, что если прививки против гриппа будут сделаны такому большому числу американцев, у примерно 2300 случатся инсульты, а еще семь тысяч перенесут инфаркты в течение всего лишь двух дней после прохождения иммунизации. «Почему? Да просто потому, что эти цифры подсказывает обычная статистика. Так происходит вне зависимости от каких-либо вакцинаций, – писал он. – Но разве нелегко предположить, что человек, которому в полдень сделали укол, а в полночь его хватил удар, непременно свяжет эти два события между собой? Ведь, как говорили древние, post hoc, ergo propter hoc1».