Грипп. В поисках смертельного вируса

Уэбстер первым высказал предположение, что самые жестокие пандемии (среди которых особенно выделялась в худшую сторону пандемия 1918 года) всегда начинаются именно с птичьего гриппа. Но прежде чем грипп начинает заражать людей, он должен пройти стадию "гуманизации", то есть измениться таким образом, чтобы, сохранив высокую поражающую способность птичьего гриппа, приобрести черты вируса гриппа человеческого, которые позволят ему проникать в легкие людей и развиваться в них. И эту важнейшую метаморфозу, согласно теории Уэбстера, грипп обычно претерпевает в свиньях. Именно свиньи становятся для гриппа переходной дорожкой от птиц к людям, поскольку в организмах этих животных одинаково легко приживаются штаммы и птичьей, и человеческой инфлюэнцы.

При этом даже теоретически птичий грипп не может передаваться людям, поскольку его вирусы нуждаются в энзимах, встречающихся во внутренностях птиц, но не в клетках человеческих легких. Однако если случится невероятное и птичий грипп перекинется на людей, его вирус будет обладать такими протеинами геммаглютинина и нейроминидазе, с которыми люди никогда прежде не сталкивались. А потому ни одно человеческое существо не окажется вооруженным иммунитетомпротив такого вируса. Опасности тогда подвергнется все человечество.

Хотя порой вирус птичьего гриппа может претерпеть мутацию и стать для птиц смертельным, по большей части его штаммы вполне безвредны. Вместо того, чтобы поражать клетки легких и вызывать заболевания, вирус тихо обитает в пищеварительной системе птиц, не вызывая у них никаких болезненных симптомов.

Ведь всего через несколько дней после того, как вирус внедряется в организм человека, он исчезает под воздействием антител - оружия защиты иммунной системы. И симптомы гриппа продолжают развиваться в отсутствие вируса как такового. Получается, что иммунная система сама завершает разрушительную работу, когда в стремлении защитить организм человека заполняет его лёгкие белыми кровяными тельцами и жидкостью.

Плевать, что авторитетные специалисты заявили суду, что в данном случае заболевания вакцина не сыграла никакой роли. «Уиет» должна была заплатить (и заплатила). Реальны были только страдания, а фармакологическая компания представлялась присяжным единственным большим кошельком, чтобы компенсировать их». Представьте теперь, что грозило произойти после того, как прививкам подверглась бы целая нация. В силу чистой случайности десятки тысяч людей, привитых от гриппа, могли затем заболеть чем-либо и даже умереть. В конце концов, без всяких прививок десятки тысяч людей заболевают и умирают ежедневно. Такова, увы, сама жизнь, таков сложившийся порядок вещей. Но что, если теперь люди начнут выступать с заявлениями, что именно вакцина стала причиной их недугов или привела к потере близких? Что подумают члены жюри присяжных, если им покажут, например, ребенка, у которого начались припадки эпилепсии через несколько часов или даже дней после вакцинации от гриппа? Много ли симпатий останется у присяжных к фармацевтическому гиганту, чьи адвокаты будут, разумеется, с полным основанием утверждать, что возникновение эпилепсии – всего лишь случайность, простое совпадение, никак не связанное с применением вакцины, когда перед ними будут сидеть заплаканные родители и выступать озабоченные врачи, стремящиеся доказать обратное? Или пусть это будет молодая женщина, которая после инъекции внезапно заболела рассеянным склерозом, как тогда? Или еще полный сил мужчина, которого поразил инфаркт или инсульт? А теперь умножьте суммы компенсации по каждому из таких случаев на десятки тысяч и вы поймете, почему компании вполне могли ожидать для себя финансовой катастрофы. А ведь существовала и вероятность, что вакцина действительно способна вызывать заболевание, пусть еще неизвестное науке до начала кампании иммунизации. Каковы будут шансы фирмы выиграть дело в суде, когда адвокаты истцов заявят, что они обязаны были знать или, хуже того, знали об опасности? Что в их хранящихся под семью замками архивах, должно быть, лежат документы исследований, данные которых служили предостережением, но были спрятаны руководством в надежде, что связь между вакциной и болезнью никогда и никто не обнаружит? Пойти на такой риск стало бы чистейшим самоубийством, рассудили в компаниях. И не имеет значения, что они распространят предупреждения о возможных побочных эффектах применения вакцины. Не важно, что они легко смогут убедить научное сообщество в том, что в силу чистой случайности люди, так или иначе, будут болеть и умирать, в то время как более ста миллионов человек подвергнутся вакцинации. Не приходилось сомневаться, что на фармакологов непременно будут подавать в суд, где они обречены проигрывать огромные суммы. И даже если некоторые дела удастся оспорить и выиграть, они разорятся на одних только судебных издержках, если исков окажется действительно много. Суть проблемы прекрасно вскрыл в письме редактору «Нью-Йорк таймс» доктор Ганс Нойманн, директор отдела профилактической медицины управления здравоохранения Нью-Хейвена. Он писал, что если прививки против гриппа будут сделаны такому большому числу американцев, у примерно 2300 случатся инсульты, а еще семь тысяч перенесут инфаркты в течение всего лишь двух дней после прохождения иммунизации. «Почему? Да просто потому, что эти цифры подсказывает обычная статистика. Так происходит вне зависимости от каких-либо вакцинаций, – писал он. – Но разве нелегко предположить, что человек, которому в полдень сделали укол, а в полночь его хватил удар, непременно свяжет эти два события между собой? Ведь, как говорили древние, post hoc, ergo propter hoc1».

И пока страховка не будет обеспечена, пригрозили они, розлив вакцины в ампулы им придется приостановить. Вообще говоря, все четыре фирмы, которым предстояло производить вакцину, поднимали вопрос о страховании с самого начала, однако федеральные чиновники не воспринимали до поры их озабоченности всерьез, поскольку были заняты более важным, с их точки зрения, делом – практическим обеспечением условий для проведения неслыханных масштабов кампании иммунизации в рекордно короткие сроки. Американская ассоциация страховщиков и отдельные страховые компании заявляли, что федеральное правительство обязано защитить производителей вакцин от страховых рисков, но власти не хотели воспринимать такие заявления всерьез. Им все это казалось каким-то большим блефом. Федеральные бюрократы пребывали в уверенности, что страховая индустрия вполне удовлетворится заверением правительства о его обязательстве взять на себя ответственность

«Это сильно преуменьшенная цифра, – отмечал он. – Но даже при этом посвятить одну строку 21 миллиону погибших? Всего одну строку! Да что с вами такое, люди?»

Гигиенист из Мюнхена Макс фон Петтенкофер продолжал настаивать, что верной была теория миазмов. Для доказательства своей правоты он попросил Коха прислать ему целую бутылку раствора, кишевшего бактериями холеры. И осушил ее до дна, после чего направил Коху торжествующее послание: «Герр доктор Петтенкофер выпил содержимое и счастлив сообщить герру профессору Коху, что по-прежнему пребывает в добром здравии». По поводу чего современный комментатор, историк медицины из Института научной истории в Лондоне Рой Портер иронично заметил: «Петтенкоферу, должно быть, невероятно повезло, и он обладал достаточно высоким содержанием желудочной кислоты, которая зачастую нейтрализует бактерии». Так Петтенкофер остался в истории изучения холеры лишь анекдотическим персонажем, потому что, как пишет Портер, теория Коха скоро окончательно восторжествовала, а сам он был полностью вознагражден и возведен в ранг чуть ли не научного пророка.

Как можно было столь быстро отправить на свалку истории страшнейшую инфекцию, которая заставила испытать адские предсмертные мучения половину своих жертв?Моррис сделал по этому поводу весьма правдоподобное предположение, а точнее – сразу два. Во-первых, пишет он, народ в массе своей ожидал, что ужасающая эпидемия приведет к краху общественных институтов. А как раз этого и не произошло. А во-вторых, «люди не видели, какие же уроки им необходимо извлечь». Только группа специалистов в области общественного здравоохранения сумела сделать правильные выводы и приложила огромные усилия, чтобы были приняты надлежащие меры профилактики на будущее. Такие, как предварительная очистка в системах водоснабжения.Таким образом, именно эта эпидемия ознаменовала собой поворотный пункт в истории английской инфекционной медицины, став последним мором, который разразился без всякого противодействия и мер предосторожности со стороны властей. Так, например, английский доктор Джон Сноу, как и все лишь бессильно наблюдавший за тем, как холера губит людей в начале 1830-х годов, начал затем высказывать серьезные сомнения в справедливости господствовавшей тогда теории, что болезнь распространяется посредством так называемых миазмов – то есть зловредных и дурно пахнущих газов, исходящих от гниющих овощей и мяса. Как может холера передаваться через газ, задался вопросом он, если недуг поражает кишечную полость, а не легкие человека? Именно Сноу первым заподозрил, что искать источник холеры следует прежде всего в воде.

«Черная смерть» нагрянула в Европу после почти трехсот относительно благополучных лет, когда ее население, рост которого прежде сдерживался болезнями, без малого утроилось. Европейские нации процветали и смотрели в будущее с оптимизмом. А потом вдруг грянула катастрофа. За короткий период с 1347 по 1351 год заболевание погубило по меньшей мере треть европейцев.