Buch lesen: «Г. Костомаров разбивает народные кумиры», Seite 9

V

Теперь объ участiи Димитрiя въ битвѣ и о его личной храбрости.

Собственно на этомъ пунктѣ и основана полемика г. Костомарова съ г. Погодинымъ. Бѣда, надо сказать правду, съ обѣихъ сторонъ. Г. Погодину нечего было сердиться и главное не на чѣмъ было пускаться въ разсужденiя о генералахъ Пеллисьи и Канроберѣ. Врага слѣдуетъ поражать его собственнымъ оружiемъ. Доказательства мужества (но не пылкой отваги) Димитрiя слѣдовало основать на Николаевской лѣтописи. Г. Костомаровъ весьма остроумно отвергаетъ сказанiе о битвѣ, помѣщенное въ IV томѣ (оно и въ воскресной лѣтописи) Полнаго Собранiя Лѣтописей. Тамъ побѣда приписана помощи агентовъ, тамъ мало характеристическихъ чертъ и все описанiе весьма похоже, напр. на описанiе битвы на рѣкѣ Сальницѣ (см. Ипатьевскую лѣтъ. стр. 2). Насъ-же интересуютъ не столько подробности полемики двухъ учоныхъ, сильно понадѣявшихся на память, сколько самая битва, хотя мы повидимому, будемъ слѣдить по этой полемикѣ за ходомъ битвы.

Ошибки обоихъ учоныхъ происходятъ отъ того еще, что они не уяснили себѣ характера Димитрiя. Одинъ смотритъ на него по Карамзину; другой желаетъ отыскать въ немъ отсутствiе пылкой отваги. Вмѣсто фактовъ оба пускаются въ водянистыя и ни къ чему неприводящiя разсужденiя о храбрости вообще.

1) Рѣчи и поведенiе Димитрiя во время предшествовавшее битвѣ.

Ясно показываютъ, что онъ былъ мужественъ. Г. Костомаровъ не отвергаетъ этого, но говоритъ, что если судить по рѣчамъ, то и Фольстафъ храбрый человѣкъ (Голосъ № 32). Изъ этого заключаемъ, что г. Костомаровъ незнакомъ съ личностью Фольстафа, ибо по рѣчамъ сего послѣдняго о его храбрости развѣ миссисъ Квикли заключить можетъ. Что хвастливаго нашелъ г. Костомаровъ въ рѣчахъ Димитрiя. Твердая увѣренность звучитъ въ нихъ. «Лѣпо намъ, братiя, положить головы за православную вѣру христiанскую, чтобъ не запустѣли церкви наши, да не будемъ разсѣяны по лицу земли, а жены наши и дѣти не отведутся въ плѣнъ, на томленiе отъ поганыхъ. Да умолитъ за насъ Сына Своего и Бога нашего Пречистая Богородица». Это-ли хвастливая рѣчь? Какая простота и твердость! Великость предпринимаемаго дѣла, сознанiе этой великости, твердая увѣренность и упованiе – вотъ что заставляетъ говорить такiя рѣчи. Такъ-ли говорили пьяные русскiе люди за рѣкою Пьяною?

"Находились многiе, повѣствуетъ г. Костомаровъ (стр. 17), у которыхъ осторожность брала верхъ надъ отвагою; они все еще настаивали, чтобъ оставаться", т. е. не перевозиться за Донъ.

Что-же сказалъ имъ Димитрiй?

Димитрiй (idem) сказалъ имъ: "честная смерть лучше злого живота. Ужь лучше было вовсе не идти противъ безбожныхъ татаръ, чѣмъ пришедши сюда и ничего не сдѣлавши, назадъ возвращаться."

И вслѣдъ за этимъ г. Костомаровъ съ воодушевленiемъ продолжаетъ: "И присталъ великiй князь къ совѣту Олгердовичей, и рѣшились переправляться за Донъ, отважиться на крѣпкiй бой, на смертный бой, побѣдить враговъ, или безъ поворота всѣмъ пропасть. Въ первый разъ со времени Батыева ига, Русь, собранная въ видѣ воинственныхъ дѣтей своихъ, рѣшилась предпочесть смерть рабству."

О комъ же г. Костомаровъ говоритъ съ такимъ одушевленiемъ? Неужели о князѣ, который, по его мнѣнiю, изъ трусости пошолъ на Мамая?

О, художественность, увлекающаяся первой фразой, первымъ фактомъ, неспособная создать типа, неспособная къ спокойному изученiю и созерцанiю! Это самая низкая степень художественной способности; истинный художникъ умѣетъ обуздывать себя; онъ заклинатель своихъ собственныхъ силъ.

О, самолюбiе, готовое двадцать разъ переиначивать фактъ, единственно ради защиты своего меленькаго мнѣньица.

За тѣмъ трусъ отправляется, наканунѣ битвы, въ полѣ между двумя станами вдвоемъ съ Дмитрiемъ Волынцемъ.