Buch lesen: «Осторожно, горячо… Стихи»

Schriftart:

ISBN 978-5-0050-9870-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сначала – осторожно…

Сначала – осторожно,
а дальше – горячо —
о прошлом и возможном,
сегодняшнем ещё.
В тонах высоких, низких —
о разных областях
рисунки и записки,
и – танцы на костях.

За праздничным салютом —
несмелые шаги
извилистым маршрутом
в цветные очаги
из множества и мига,
из щебня и трухи…
Как вдруг – случилась книга,
в ней, вроде бы, стихи.

Ломая взглядом плиты,
поэт сидит в углу.
Творцы и паразиты —
все маски на балу.

От тяжести дорожной —
увечное плечо…
Затронешь осторожно,
и – станет горячо.

Икар и Сизиф

В небо рвётся упрямый Икар.
Катит камень несчастный Сизиф.
А поэт? Он «проклятием» дар
называет, перо прикусив.

~ ~ ~

В свете лампы порою ночной
небылицы сплетаются с былью.
У поэта есть камешек свой
и свои драгоценные крылья.

<~ 2007>

Вымирающий вид

Поэт – один сплошной рецептор,
он – толще, шире, выше стен,
везде – торчит, как Лахта-центр,
акцентов муж, концептов член.

Он спит и видит – Эльдорадо,
и – драгоценный рифмогруз:
поэт – герой, невольник взгляда,
он – образ жизни, цвет и вкус.

От блуда и – до воздержанья —
одна пробоина – в душе́:
в процентах – алкосодержанья
в нём много больше, чем в ерше…

Уполномоченный посредник,
наследник снов – проводников —
один из первых – из последних
трудяг лиричных рудников.

Не всем атлантам и горгонам
понятна партия певца…
Он – вспомогательным глаголом
реанимирует сердца́.

В нём – страсть – роди́лась и окре́пла,
он – вепрь – в поисках корней,
он – возрождается из пепла,
и – мало их – таких парней!

Несите ви́на и коври́ги,
и – обнимания свои:
как представитель Красной книги,
поэт нуждается в любви.

<14—17.05.19>

Человек на стуле

«Крокодил не ловится,
Не растёт кокос!»
Леонид Дербенёв

Проржавели латы.
Бледно-серый вид.
Дремлет конь крылатый,
муза не звонит.

Человек на стуле
думает: «вот-вот,
рифмой, будто пулей,
голову прошьёт
снайпер – вдохновенье.
Строчки на блокнот
лягут по веленью
Божьему, вот-вот!»

Словно дня зарплаты,
взлёта ждёт пиит!
Дремлет конь крылатый,
муза не звонит.

– Почему ты грустный?
Ведь не крив, не лыс!
– Карандаш невкусный.
Половину сгрыз.

<~ 2007>

Пишу о Настоящем

Веду беседу сам с собой:
– Эй, как тебя? Дружище!
Да – ты, с прокусанной губой,
на пол-лица глазища!

Зачем обманывать людей,
юнец, в стихах живущий,
менять синиц на лебедей
и тучи делать гуще?

То – не цветы, а лопухи,
то – не холмы, а кочки.
Из пальца высосал стихи
и – не прожил ни строчки…

Неправду надо изгонять,
не подпускать к порогу!
– Я понял! Как тут не понять?!
Доходчиво, ей-богу!

Вдруг – каждый воздуха глоток
становится пьянящим…
Лёг заголовок на листок:
«Пишу о Настоящем».

<~ 2006—7>

Очередь

За два замученных экспромта
опять – пришлось забыть о сне:
стихи, кричащие о ком-то,
в итоге – сходятся на мне…

Я, о себе чуть больше зная,
чем о соседях за стеной,
в свой век встаю, как запятая,
и – вижу – очередь за мной…

<17.10.16 … 22.05.19>

Поле бра́ни

Бьётся сердце рифмоблу́дца —
я – не сдамся и – не струшу…
Но – нетрудно захлебнуться:
ощутимо – прямо – в душу —
льют неви́димые ливни,
и – совсем не понарошно
от любви мне ломит бивни,
и – от ненависти – то́шно.

Плоскость – клетчатые даты,
и – черты́, как на ладони:
и – скользят координаты
и – ответы – в телефоне.

Холодает, поле брани
ветер кроет белым тюлем,
застревает лёд в гортани —
тянет срок – в одной из тюрем —
недосказанность – отрава…

Слово – тает, и – стекает
обжигающая лава
в грудь, и там – не замолкает.

За водой, и льдом, и па́ром —
настроение – по кочкам —
перегаром и пожаром…

Время сыпется песочком,
бьётся сердце – жаждет бури,
и – боится осложнений:
наследить в литературе —
вот – одно из наслаждений.

За добро – двумя руками,
за мечту – зубами – можно!
Пусть одарят синяками —
очевидно и подкожно —
кочки, ямы и канавы…

Путь смертей и возрождений —
вожделение приправы —
штормовых предупреждений.

<январь, 21.05.19>

Среди своих

Когда закончится тетрадь —
наступит время перечёта.
– Строфу добавить? Нет. Убрать.
Успеть исправить недочёты!

Я изменю порядок слов,
расставлю верные акценты.
Я безрассудочно суров
в себяразборные моменты.

Что мне даёт наитий вязь?
Что дарит новая страница?
Я жить хочу, собой гордясь,
да чтоб семья могла гордиться…

Я жить хочу. Среди своих.
Не пластилиновых, не твёрдых.
В борьбе с собой за каждый стих,
за каждый день в живых аккордах.

<~ 2007>

Пытаюсь найти отгадки

Сколько выдержит сердце вбитых гвоздей?
Ведь оно – не кирпичной кладки!
Пополняя ряды новых «лишних людей»,
я пытаюсь найти отгадки.

Сколько мир породил одиноких певцов,
без суда второпях осуждённых?
Сколько было задушено новых стихов,
в голове незаконно рождённых?

Сколько нужно искать дорогое тепло,
убегать от проклятой метели?
Сколько можно кричать, отвечая на зло,
сотый раз натыкаясь на мели?

Сколько спрятано будет великих идей
на последней странице тетрадки?
Уходя из рядов новых «лишних людей»,
я пытаюсь найти отгадки.

<~ 2005>

Ты чья, Луна?

Ты чья, Луна? Романтики дарили
тебя так много раз на счёт «два, три».
Любитель погулять по лунной пыли
в безмолвии рождает выстрел, вой.

Ты видишь, как тебя на части делит
земной делец, гниющий изнутри.
Он рвёт тебя, идиотично верит
здесь, на Земле, что Он владелец твой.

Ты, словно тортик, между господами
разделена, распродана, увы…
Не так давно усеяна следами
людскими, но осталась холодна.

Теперь, тебя, бедняжка, растоптали
те, кто не прыгнет выше головы,
кто о земном мечтает пьедестале,
не спрашивая вслух: «Ты чья, Луна?»

<~ 2005>

#НормаРомантика

Уставший от бо́ли и гру́сти,
романтик под плинтус залез:
он думал – немного отпустит,
но только прибавился вес,
и – смятый, как брошенный фантик,
он чувствует топот копыт.
Он – о́чень уставший романтик,
нормально не ест и не спит.

Он стонет – почти музыкально,
но – вдруг – на странице ВэКа:
– Ну, как поживаешь?
– «Нормально».
– Понятно.

Привет, и – пока.

Общение – фундаментально,
как факт – социальная херь.
Да что это значит – «нормально»?
Ответ – указатель на дверь…

Кака́я неле́пая фо́рма —
в ней – ясной конкретики – ноль!
– Но что для тебя эта «норма»?
– Стабильность – депрессия, боль…

Случается, маниакально
ты хочешь сорваться на крик,
сказать: «ни черта́ не нормально!»,
но пишешь: «нормально, старик».

Тут надо рубить – радикально:
доверить свой внутренний вой —
что – было, по правде, «нормально»,
но что-то стряслось с головой.

Теперь – всё вокруг – инфернально,
и люди – назойливый спам,
и – чтобы случилось «нормально»,
глотается феназепам.

На коврике, в комнате спальной
романтик – лежит, как бревно,
мечтая о жизни нормальной,
ему – это, правда, смешно…

Клеватель подножного корма,
винясь – за наружную голь,
как будто чирикает: «норма —
тоска, одиночество, боль…»

•••

На крышке – красуется бантик,
и надпись – не вычеркнет шторм —
на камне: Привет, я – Романтик!
Мне – норм.

<18.02.19>

Корни

Однако – однокоренные
во рту слипаются слова:
кругом – большие и больные
искрят созвучья естества.

По ширине – бездонный донор —
в любви – проклятие и дар —
перебирает слово «го́нор»…
и – получает «гонора́р».

То кипятком, то сладкой ватой
приходят мысли иногда:
в ком Бога много, тот – богатый,
в ком нет Его, тому – беда.

Безмозглый быт – поймай и вздёрни,
отведай пу́ты и пути́,
найди – в себе – чужие корни,
и – глубоко – свои – пусти…

Не сорняком, не жалкой травкой…
Не мучай травлей огород,
породу пробуй и – не чавкай,
и – не скупись – на кислород.

Мечта – прозрачно-голубая —
от раздолбая – до столпа́:
но – от «любимая» – в «любая» —
слепая вляпалась тропа…

Когда лопата рубит корни,
не видно смысла в доктора́х,
грызи слова, едва в упор не
замечая боль и страх.

Когда про-сти́шия хмельные
ползут по венам, щекоча́,
и – выпадают коренные —
слова – вкуснее калача…

На переносице – зарубка —
будь лучше, выше и сильне́й:
особый градус у поступка —
держаться собственных корней.

Надев сверкающие латы,
я выхожу на скотный двор —
не стержневой, не мочковатый —
в глазах, дырявящих забор…

Но – мне играть без человека —
не привыкать – готов стишок:
я – корни вкладываю в эко-
логи́чный книжный корешок.

<18—19.07.19>

Смешное сердце

Я слышу дождь – смешные плюхи
по крыше – в спешности блохи́…
В полно́чных поисках чернухи,
я спотыкаюсь об стихи.

Я – торможу на первоклассных,
на второсортных и больных,
я слышу их, я вижу – ясно —
хвалебных, резких, остальных…

В преобладании – болото:
черно́ и тре́снуто стекло
в очках – и видеть неохота,
но любопытство – увлекло
в канавы, ямы, котлованы,
в дома, подвалы, чердаки…
Вот – незначительные раны,
вот – зло – зыбучие пески…

Я не могу остановиться,
мне всё бросается в глаза:
мне каждый ноль, как единица —
мне единица, как фреза́.

Внутри меня – большая стройка,
снаружи – сажа из трубы:
я дождь прошу: попробуй, смой-ка,
чтоб я – про всё – к утру забыл…

Лепнина сыпется с фасада —
мои меняются черты:
устал от копоти и смрада,
и – вот такой неслепоты…

Во что-то светлое всмотреться
давно пора – в мои года…
Увы, моё смешное сердце
всё чаще смотрит не туда.

Моя ночная оборона,
в атаку плавно перейдя,
уснула в позе эмбриона
под шум осеннего дождя.

<06.12.18>

Белизна чернового листка

Расцвела на бумаге строка.
Может, кто-нибудь завтра оценит…
Знаю, мне никогда не изменит
белизна чернового листка.

Сам дорогу свою выбирал,
сделал, видимо, правильный выбор.
Не прельстил меня странный верлибр.
Проза – тоже не мой идеал.

Снова, душу слезами омыв,
новой строчкой пытаясь согреться,
поджигаю замёрзшее сердце.
Молча жду оглушительный взрыв.

<2004 … 2019>

Завтра – то же самое…

Лицом к стене
с закрытыми глазами
глотать извне
энергию Земли.
Не осуждать
проваленный экзамен.
Не сетовать,
что лодка на мели.
И вкривь и вкось
исхожены леса мои.
А что стряслось?
Иллюзия хандры.
Сегодня – взлом.
А завтра —
то же самое…
Стучаться вновь
в сокрытые миры.

<~ 2007>

По велению сердца

Я искал вдохновение,
по велению сердца,
по заветам отцов и дедов,
чувствуя себя элитой,
разбивая бетонные плиты,
и граниты грызя…

Я пытался понять,
что можно, а что – нельзя,
какие ответы оставили мне пииты?
Чья жизнь не была спокойной и сытой,
кто совершает самоубийство —
по велению сердца
или версии журналиста.

Надломанный, но великий —
задушенный полотенцем,
с головою пробитой.

Я искал вдохновение.
Я читал про ГУЛаг,
Бухенвальд и Освенцим —
до слёз, до мурашек,
до ядовитой слюны,
закусывал Библией
и Бхагавад-Гитой.

Я не хотел войны.

Я факелом Знания
мог развеять невежества тьму,
но шквалистый ветер меня научил
не доверять никому.

Я уходил из дома – по велению сердца —
не всегда возвращался с победой,
иногда – с позором, лежал на полу —
и взгляд бежал по узорам настенных ковров:
я был нездоров. Не спасали
ни водка, ни Веды,
ни мысли от Кастанеды,
ни те, кто самсарился рядом.

Над собой – я – работал вне дома
и – брал себя на дом.

Как мне казалось,
я обладаю особым вкусом,
мечась между Иисусом
и Маркизом де Садом.

Я видел, как строились пирамиды —
любви и добра, и рушились – от обиды,
не дожидаясь утра.

Я видел, как маленький мальчик играл
и летал в облаках, и как становилась узлами
гадюка в его руках. Я протыкал гвоздями
обе стопы, когда на сельских развалинах
искал медь.

Как-то меня две гади – наживы ради —
отравили клофелином, избили гопы
и заели клопы…

Я всё хотел знать
и уметь.

Я тоже, как многие нелюбимые мной поэты,
могу не вестись на рифмы и ритм,
но – я – не хочу, я кручу и верчу,
потому, что – умею.

Я буду принципиален,
пусть даже, если верить зелёному змею,
эта планета скоро накроется метеоритом.

Я искал вдохновение, по велению сердца,
я уверен, что это – и есть жизнь.
Я строю свой путь по принципу
«будь, а не кажись».

У меня – средний рост, средний вес
и железная грудь.

У меня не возьмут интервью
ни Познер, ни Дудь. Но мой интерес —
ни о чём не жалеть, пусть ноги пробиты
и срезана медь кем-то другим.

Я наживаюсь более дорогим —
что впишется в будни и сны,
и – не сможет стереться…

Я – уже пьян
от дыхания новой волны.

Я отправляюсь за ней
по велению сердца.

<23.08.18>