Buch lesen: «Хищные твари. Охота начинается»

Schriftart:

Посвящается корням дерева, на котором распустился цветок

Ayana Gray

BEASTS OF PREY

This edition published by arrangement with G.P. Putnam's Sons, an imprint of Penguin Young Readers Group, a division of Penguin Random House LLC.

Запретный плод. Адия

Папа говорит, что после полуночи случается только нехорошее, но мне лучше знать.

Я задерживаю дыхание, приоткрываю входную дверь, радуюсь, что она не заскрипела, и наслаждаюсь вечерним ветерком, касающимся кожи. В этот поздний час у него отчетливый запах – острая смесь ароматов озона и сосны. Я оглядываюсь через плечо. В соседней комнате родители почти уснули: мама тихонько посапывает, папа громогласно храпит. Их легко представить – два коричневых тела, прижавшихся друг к другу под потрепанным одеялом, оба уставшие после того, как трудились весь день, собирая урожай на поле. Я не хочу их будить. Быть может, в своих спокойных снах они видят дочь другой – ответственной девушкой, а не беглянкой, ускользающей из дома. Иногда мне хочется, чтобы я и правда была этой ответственной девушкой. Я медлю еще немного, а затем выхожу в объятия ночи.

Снаружи не холодно и не жарко, тяжелые серые тучи над головой предвещают сезон дождей, но Лкосса по-прежнему купается в серебристом лунном свете – и этого для меня более чем достаточно. Я пробираюсь по пустынным дорогам, перебегая между пятнами света от уличных факелов, и молюсь, чтобы не встретить патруль Сынов Шести. Вряд ли у меня будут проблемы, если я попадусь этим посвященным воинам нашего города, но они почти наверняка заставят меня вернуться назад, а этого я не хочу. Это редкое удовольствие – гулять здесь, не слыша шепота, следующего за мной по пятам. И есть еще одна причина, по которой я не хочу возвращаться домой: меня ждет Дакари.

Пробираясь на север, я замечаю, что город повсюду украшен новыми знаменами. Они оплетены зелеными, синими и золотыми шнурами: зеленый обозначает землю, синий – море, а золотой – богов. Некоторые из них болтаются на бельевых веревках, тонкие и почти протертые, другие криво прибиты к дверям скромных построек из глиняного кирпича, не слишком отличающихся от той, где живу я. Это приятная традиция. Через несколько часов, как только солнце взойдет снова, граждане соберутся, чтобы узреть Связывание – священный день, когда мы прославляем нашу связь с богами этой земли. Торговцы будут предлагать с лотков амулеты для благочестивых граждан и раздавать детям мешочки риса, который нужно будет разбрасывать. Недавно назначенный Кухани будет предлагать храмовые благословения, а музыканты заполнят улицы нестройной симфонией. Зная маму, думаю, она пожарит сладкий картофель, сбрызнет его медом и присыплет корицей – как всегда по особым случаям. Папа, наверное, удивит ее маленьким подарком, на который он копил, а она наверняка скажет ему, что не стоило. Я игнорирую легкий укол в груди, который ощущаю, когда думаю о Тао – заглянет ли он к нам в гости, как обычно делает по праздникам? Не уверена, появится ли он на этот раз: в последнее время мы с ним не разговаривали.

Город уже погружается во тьму, когда я достигаю его границы – земляной полосы шириной в несколько метров, которая отделяет Лкоссу от первой из громадных черных сосен Великих джунглей. Кажется, будто деревья наблюдают за моим приближением с извечным вниманием, невозмутимые, как и богиня, которая, по слухам, обитает среди них. Не каждый рискнет отправиться сюда – некоторые считают, что в джунглях небезопасно, – но я не против рискнуть. Я в предвкушении осматриваю открытое пространство вокруг и чувствую разочарование, когда понимаю, что одна. Дакари сказал встретиться с ним на этом самом месте после полуночи, но его здесь нет. Может, он опаздывает, может, решил не…

– Певчая птичка.

Сердце сбивается с ритма, когда я слышу знакомое прозвище, и лицо заливает жар, несмотря на вечернюю прохладу. Человеческая фигура отделяется от одной из ближайших сосен и выходит на более освещенный участок.

Дакари.

Трудно различить в ночи все детали, но воображение прекрасно заполняет пробелы. Половина лица, озаренная лунным светом, четко очерченная челюсть, покатые широкие плечи. Он выше меня, строен и худощав, как бегун. Его золотисто-коричневая кожа на несколько тонов светлей моей, а волосы, черные как вороново крыло, выстрижены по бокам головы, но оставлены на макушке. Он выглядит как бог, и, судя по насмешливой улыбке, он это понимает.

За несколько уверенных шагов он преодолевает расстояние между нами, и воздух вокруг меня тут же заполняется его запахом: сталь, грязь и кожа – он подмастерье из кузнечного района Кугуши. Он окидывает меня взглядом – и он явно впечатлен.

– Ты пришла.

– Разумеется. – Я стараюсь, чтобы голос звучал расслабленно. – Мы договорились сразу после полуночи, так ведь?

– Так. – Его усмешка звучит тихо, почти мелодично. – Так ты готова увидеть сюрприз?

– Шутишь? – Мой смех звучит как эхо его собственного. – Я ждала этого весь день. Лучше бы это того стоило.

– О, оно того стоит. – Внезапно его лицо становится серьезнее. – А теперь пообещай мне держать это в тайне. Я никогда не показывал никому больше.

Это меня удивляет. Дакари, в конце концов, привлекателен и популярен, у него полно друзей. И подруг тоже.

– Хочешь сказать, вообще никому?

– Нет, – тихо отвечает он. – Это и правда мне дорого, и… думаю, я просто никогда никому по-настоящему не доверял.

Я тут же выпрямляюсь, надеясь, что так буду выглядеть старше, как девушка, которой можно доверять.

– Я никому не скажу, – шепчу я. – Обещаю.

– Хорошо. – Дакари подмигивает, обводя рукой пространство вокруг. – Тогда не будем откладывать. Вот оно!

Немного подождав, я растерянно хмурюсь. Руки Дакари вытянуты, будто он вот-вот взлетит, на его лице застыло торжество. Ему явно нравится то, что он видит, но я не вижу вообще ничего.

– Ну… – Через несколько неловких секунд я осмеливаюсь нарушить тишину: – Извини, я что-то пропустила?

Дакари смотрит на меня, в его глазах пляшет восторг.

– Хочешь сказать, ты не чувствуешь, как сияние окружает нас?

Когда слова срываются с его губ, я чувствую гул где-то глубоко внутри. Словно кто-то тронул струну ко́ры¹ и ее звук отдается во всем теле. И тогда я, конечно, понимаю: чужаки называют это магией, а мой народ – сиянием. Я не вижу его, но чувствую – вдоволь, – оно движется под землей, будто волны, разбегающиеся по пруду. Здесь его намного больше, чем я когда-либо ощущала, тренируясь с другими дараджами на площадке перед храмом.

– Как?.. – Я боюсь даже пошевелиться, чтобы не разрушить это странное чудо. – Как получилось, что здесь его так много?

– Это редкое природное явление случается раз в столетие. – Глаза Дакари закрыты, будто он с наслаждением вкушает запретный плод. – Вот почему день Связывания такой особенный, Певчая птичка.

Я потрясенно осматриваюсь.

– Я думала, Связывание – это просто символ, день, когда мы почитаем…

Дакари качает головой:

– Это не просто символический день. Через несколько часов неизмеримое количество сияния поднимется к поверхности земли. Мы сможем увидеть эту величественную силу, хотя сомневаюсь, что большинство людей способно почувствовать ее так, как ты. – Он бросает на меня хитрый понимающий взгляд. – В конце концов, мало кто из дарадж одарен так, как ты.

Что-то приятно шевелится внутри в ответ на этот комплимент. Дакари не такой, как большинство жителей Лкоссы. Он не боится меня и моего дара. Его не пугает то, на что я способна.

– Закрой глаза. – Слова Дакари звучат не столько как приказ, сколько как приглашение. – Давай попробуй.

Следуя его просьбе, я закрываю глаза. Босые пальцы ног шевелятся, и сияние откликается, словно оно только и ждало, когда я сделаю первый шаг. Оно покалывает, протекая сквозь меня, наполняя меня, будто в чашку из черного фарфора наливают крепкий чай из медового куста. Оно божественно.

– Певчая птичка. – В этой новой тьме голос Дакари едва различим, но я слышу в нем эмоции – слышу желание. – Открой глаза.

Я открываю глаза, и у меня перехватывает дыхание.

Частицы сияния проявились в воздухе вокруг нас и плавают вокруг, искрясь, как алмазная пыль. Я ощущаю, как миллионы огоньков пульсируют в воздухе, и на мгновение их общее сердцебиение сливается с моим, и я чувствую отчетливую связь с ними. Красная земля словно уходит из-под ног по мере того, как все больше частиц поднимается в воздух, танцуя рядом со мной, проникая до костей. Поток их энергии пронзает меня с ног до головы, одурманивает. Мне тут же хочется еще больше. Рядом что-то щекочет ухо. Дакари. Я и не заметила, что он придвинулся ближе. Когда он наклоняется и касается рукой моей спины, я едва сдерживаю дрожь.

– Представь, что бы ты смогла совершить с его помощью. – Его теплые пальцы переплетаются с моими, его мягкие губы касаются моей щеки. Я думаю о них, о том, как они близки к моим, и забываю, как дышать. – Представь, что бы ты могла показать людям, обладая такой силой. Ты могла бы показать всем, что сияние не опасно – что его просто не понимают. Ты могла бы доказать им, что они неправы во всем – и в своем мнении о тебе тоже.

«Ты можешь доказать им, что они неправы», – сглотнув, мысленно повторяю я. Воспоминания обрушиваются на меня – служители храма и их упреки, дети, которые разбегаются, увидев меня, взрослые, которые сплетничают за спиной. Я думаю о маме и папе, о том, как они лежат дома в постели, почти заснув. Родители любят меня, я знаю, но даже они перешептываются друг с другом, когда думают, что я не слышу. Все боятся меня и того, на что я способна, но Дакари… Он не боится. Он всегда верил в меня. Он первый человек, который по-настоящему увидел меня. В его глазах я не девочка, которую нужно отчитывать, а женщина, которую следует уважать. Он понимает меня, он знает меня, он любит меня.

А я люблю его.

Сияние перед нами теперь обрело более четкую форму – оно превратилось в колонну бело-золотого света, которая будто поднимается выше неба. Я могла бы дотронуться до нее, всего лишь протянув руку. Я уже начинаю движение, но тут…

– Адия!

Покой нарушает новый голос – полный страха, – и я отвожу взгляд от сияния. Рука Дакари крепче сжимает мою, но я высвобождаю пальцы и осматриваю поляну перед нами. Наконец я замечаю худого мальчишку в грязной тунике. Его короткие дреды спутаны после сна, он стоит в нескольких метрах от нас, спиной к городу, согнув колени, будто только что бежал. Я не видела, как он появился, и не знаю, как долго он уже здесь. Его глаза широко распахнуты от ужаса. Он знает меня, а я знаю его.

Тао.

– Адия. – Лучший друг не называет меня Певчей птичкой – он использует мое настоящее имя. Его голос звучит хрипло, отчаянно. – Пожалуйста, не касайся его. Это… это опасно.

Тао тоже любит меня, и в каком-то смысле это взаимно. Он умный, веселый и добрый. Всю жизнь он был мне как брат. Мне неприятно причинять ему боль. Мне неприятно, что мы с ним уже некоторое время не разговариваем.

– Я… – Что-то сдавливает мне горло, и слова Тао отдаются эхом в пространстве между нами. Опасно. Он не хочет, чтобы я прикасалась к сиянию, потому что считает его опасным. Он думает, что я опасна – так же, как и остальные. Но он не понимает, не знает. Дакари ничего не сказал, но его голос заполняет мое сознание.

Ты можешь доказать им, что они неправы.

Я понимаю, что могу, – и докажу.

– Прости.

Слова вырываются на волю, но внезапно их поглощает рев сияния. Колонна становится больше и громче, она заглушает ответ Тао. Я вижу, как сияние подсвечивает его лицо, слезы на щеках, и пытаюсь приглушить боль в груди. Мой друг знает, что я сделала выбор. Возможно, сейчас это уже не важно, но я надеюсь, что однажды он простит меня.

Я снова закрываю глаза, когда пальцы касаются ближайших частиц сияния. На этот раз, отвечая на прикосновение, они охотно, стремительно скользят по венам. Когда они поглощают меня, мои глаза широко открываются, это настолько потрясающе и восхитительно, что я едва осознаю боль, – а потом становится уже слишком поздно.

Часть I. Если лев рычит, он не набросится

Глава 1. В хорошем настроении

В хижине пахло смертью.

От этого запаха – зловонного и одновременно болезненно-сладкого, густо повисшего в воздухе на закате, – у Коффи с каждым вдохом кружилась голова. С того момента, как она пошевелилась последний раз, прошла четверть часа: ноги занемели, а во рту пересохло. То и дело живот скручивало, и ее подташнивало. Но это не важно: она оставалась неподвижной, как камень. Она не отрывала взгляд от того, что лежало на неровном земляном полу примерно в метре от нее, – от жертвы.

Мальчика звали Сахель. Коффи работала с ним в Ночном зоопарке не слишком долго, но она узнала его безбородое лицо цвета красного дерева, как и ее собственное, обрамленное густыми черными кудрями. Когда он еще был жив, у него была кривая улыбка и отвратительно громкий смех, похожий на ослиный рев. В смерти эти черты его покинули. Она изучила его худощавую фигуру. По традициям народа джеде большая часть его тела была скрыта саваном, но засохшая кровь по-прежнему кое-где пятнала белую льняную ткань – следы жестоких ран. Коффи не видела их, но знала, что они там – следы когтей, следы укусов. Пугающий образ, зародившийся в самом темном уголке сознания, постепенно обрел форму. Она представила, как Сахель бредет по джунглям, неуклюжий, не знающий, что поджидает его среди лиан. Она вообразила, как непредставимое огромное существо крадется в лунном свете, как его язык мелькает между острыми зубами, как оно высматривает легкую добычу.

Она будто наяву услышала крик.

Дрожь пробрала ее, несмотря на душную жару. Если слухи, которые она слышала раньше, правдивы, смерть Сахеля не была ни быстрой, ни безболезненной.

– Коф.

Напротив нее, у другой стены затхлой хижины, мама стояла на коленях рядом с телом Сахеля, глядя на изодранное одеяло, разложенное перед ним. На одеяле расположились шесть грубо вырезанных деревянных фигурок животных – журавль, крокодил, шакал, змея, голубь и бегемот – по одному фамильяру для каждого бога. Масляная лампа, стоявшая справа от мамы, окутывала половину ее лица ярким светом, другая половина была скрыта в тени.

– Пора.

Коффи медлила. Она согласилась прийти сюда и провести ритуал прощания для Сахеля, как велели обычаи джеде, но мысль о том, что она должна приблизиться к трупу, пугала ее. Но мама бросила на нее острый взгляд, и тогда Коффи опустилась на колени рядом с ней. Вместе они коснулись пальцами каждой из фигурок, а затем сложили руки.

– Отнесите его, – прошептала мама слова молитвы. – Отнесите его к предкам в земли богов.

Они по-прежнему стояли на коленях, склонив головы, когда Коффи шепотом спросила:

– Это правда?

Мама сердито приоткрыла глаз.

– Коффи…

– Другие говорили, – продолжила Коффи, прежде чем мама успела ее остановить. – Они говорили, что есть еще убитые, что…

– Шшшш. – Мама вскинула голову и ответила резко, словно каждым словом прихлопывала муху цеце: – Следи за языком, когда говоришь о мертвых, иначе навлечешь на них несчастье.

Коффи обиженно сжала губы. Считалось, что для того, чтобы перейти в следующую жизнь, один из фамильяров богов – которых представляли лежащие перед ними фигурки – относил каждую душу к богу смерти, Феду. Затем душа должна была заплатить ему, чтобы ее отнесли в рай в божественных землях. Душа, у которой не было денег, чтобы оплатить проход, была обречена вечно скитаться по земле в виде потерянного духа. Как Коффи, Сахель работал смотрителем в Ночном зоопарке, а значит, у него было мало денег при жизни и, вероятно, осталось еще меньше после смерти. Если их верования были правдой, значит, его несчастья еще только начались, вне зависимости от того, следит она за своим языком или нет. Она хотела озвучить свои мысли, но тут соломенная дверь хижины отворилась. Внутрь засунула голову коренастая женщина с седыми волосами, заплетенными в косички. У нее была такая же простая туника, как у них, длиной чуть ниже колена. Увидев их, женщина сморщила нос:

– Пора идти.

Мама показала на фигурки:

– Мы не закончили…

– У вас было достаточно времени на эту чушь. – Женщина отмахнулась. Она говорила на замани, языке востока, как и они, но она была из народа йаба, из-за чего ее слова звучали более резко. – Мальчик мертв, молитвы игрушкам этого не изменят, а перед представлением еще много работы, и Бааз рассчитывает, что оно начнется вовремя.

Мама покорно кивнула. Они с Коффи одновременно встали, но как только женщина ушла, снова посмотрели на Сахеля. Если бы не испачканный кровью саван, он мог бы показаться спящим.

– Мы вернемся и закончим наши молитвы позже, прежде чем его похоронят, – сказала мама. – По крайней мере, этого он заслуживает.

Коффи одернула потрепанный воротник туники, пытаясь скрыть промелькнувшее чувство вины. Все остальные в Ночном зоопарке уже помолились за Сахеля, но она упросила маму подождать. Сначала она оправдывалась делами, потом головной болью, но на самом деле она просто не хотела видеть Сахеля таким, лишенным всего, что делало его настоящим. Она строила стены, чтобы защититься от почти непрестанных напоминаний о смерти, которая здесь всегда была рядом, но они все равно пробирались внутрь, вторгались в ее пространство. Теперь мысль о том, что они оставят Сахеля здесь, лежать в грязи, такого же одинокого, каким он был в последние мучительные секунды своей жизни, тревожила ее. Она снова вспомнила, о чем перешептывались другие смотрители сегодня. Рассказывали, что Сахель дождался поздней ночи, чтобы осуществить задуманное. Говорили, что он отправился в Великие джунгли, надеясь обрести свободу, а вместо этого нашел существо, которое убило его ради забавы. Она поморщилась. Все знали, что Шетани – чудовище-убийца, и это само по себе было устрашающе, но по-настоящему Коффи выводило из себя то, что монстр ускользал от поимки уже много лет. Неправильно истолковав выражение лица дочери, мама взяла ее за руку и сжала пальцы.

– Обещаю, мы вернемся, – прошептала она. – А теперь идем, пора.

Не говоря больше ни слова, она пригнулась и вышла из хижины. Коффи оглянулась на тело Сахеля в последний раз и последовала за ней.

Снаружи солнце уже садилось, отбрасывая алый свет на раненое небо, в котором среди облаков мелькали странные черные трещины. С приближением сезона дождей эти трещины приобретут более мягкий фиолетовый оттенок, но они никогда по-настоящему не исчезнут. Они были здесь всегда, сколько Коффи себя помнила, – неизгладимый след, оставленный Разрывом.

Это случилось сто лет назад, ее еще не было на свете, но старики, когда набирались пальмового вина, по-прежнему то и дело вспоминали о Разрыве. Пьяные языки заплетались, когда они описывали яростную дрожь, расколовшую землю, как глиняный горшок, и мертвецов, заполонивших улицы Лкоссы. Они рассказывали о непрекращающейся опаляющей жаре, которая сводила людей с ума. Коффи, как и все дети ее поколения, страдала от последствий этого безумия. После Разрыва численность ее народа – джеде – сильно сократилась из-за войны и бедности, и их стало легко разделить, чтобы покорить. Ее глаза блуждали по трещинам в небе, которые сплетались друг с другом, как черные нити. На мгновение ей показалось, что, рассматривая их, она почувствовала что-то…

– Коффи! – мама окликнула ее через плечо. – Пойдем же!

Странное чувство исчезло так же быстро, как и появилось, и Коффи двинулась дальше.

В тишине они с мамой проскользнули мимо саманных хижин, теснящихся вдоль края Ночного зоопарка. Другие смотрители тоже готовились: Коффи с мамой проходили мимо мужчин и женщин в потрепанных туниках. Некоторые из них перевязывали свежие раны, оставшиеся от встреч с монстрами, иные были отмечены следами прошлых травм, вроде старых шрамов и отсутствующих пальцев. Все они выражали тихую покорность, сгорбившись и опустив глаза, – Коффи с трудом выносила это, но понимала. Большинство работников Ночного зоопарка были джедези, как она, а значит, шоу будет продолжаться и этим вечером, хотя отсутствие Сахеля не останется незаметным. У него здесь не было настоящей семьи, но он был одним из них, его связали с этим местом неудачи и неверные решения. Он заслуживал большего, чем торопливые молитвы в разваливающейся хижине, он заслуживал достойных похорон, с монетами в ладонях, чтобы он точно смог добраться до божественных земель. Но лишних монет здесь не было ни у кого. Бааз об этом позаботился.

Хор воплей, рыка и рева наполнил вечерние сумерки, когда они подошли к кривому деревянному столбу, у которого заканчивались ряды хижин смотрителей. Красная земля сменилась зелеными лужайками, на которых стояли клетки всех размеров, форм и цветов. Коффи посмотрела на ближайшую, и ей ответила любопытным взглядом восьмиглавая змея-ньювира. Коффи прошла следом за мамой вдоль клеток с белыми карликовыми слонами и шимпанзе, затем обошла загон с парой жирафов, которые тихо паслись. Они прошли мимо купола птичника, заполненного черно-белыми импундулу, чуть не забыв прикрыть головы, когда птицы захлопали над ними своими массивными крыльями, рассыпая в небе искры молний. Ходили слухи, что в Ночном зоопарке Бааза Мтомбе содержится больше сотни экзотических животных. Коффи работала здесь уже одиннадцать лет, но так и не удосужилась посчитать.

Они быстро шли между клетками и загонами, но когда оказались у границы участка, Коффи замедлила шаг. Клетка из черной стали, которая находилась здесь, стояла отдельно от остальных, и не без оснований. В меркнущем свете дня был виден только могучий силуэт, обитатель клетки скрывался в тени.

– Все в порядке. – Мама кивнула Коффи, которая невольно остановилась. – Я сегодня уже проверяла, как Дико, и он был в порядке. – Она подошла к клетке, и тут же что-то пошевелилось в углу. Коффи напряглась:

– Мама…

– Выходи же, Дико, – тихо сказала мама. Она достала из кармана заржавевший ключ и вставила его в массивный замок. В ответ послышалось зловещее шипение. Коффи невольно поджала пальцы ног, когда из тени клетки появилось прекрасное существо.

У него было тело рептилии, мощное и мускулистое, украшенное радужной чешуей, которая, кажется, переливалась тысячей цветов при каждом движении. Умные лимонно-желтые глаза глядели то на Коффи, то на ее маму. Та пока что возилась с замком. Когда чудовище на секунду просунуло раздвоенный черный язык между прутьями решетки, в воздухе повис запах, похожий на дым. Коффи сглотнула.

Когда она увидела джокомото впервые, еще маленькой девочкой, Коффи показалось, что эти существа отлиты из стекла, что они хрупкие и уязвимые. Она ошибалась. Казалось, у огнедышащей ящерицы нет ни единой слабости.

– Достань лист хасиры, – скомандовала мама. – Немедленно.

Коффи тут же вытащила из мешочка, висевшего на поясе, три изящных сухих листка с серебряными прожилками. На них блестела белая смола, от которой пальцы делались липкими. Сердце гулко забилось, когда дверь в клетку джокомото распахнулась, а его голова качнулась. Мама прикрыла нос одной рукой, а другую предупреждающе подняла:

– Спокойно…

Коффи потрясенно застыла, когда джокомото метнулся к выходу из клетки и заскользил на длинных когтистых лапах. Она дождалась, пока он не окажется в нескольких метрах от нее, и тогда подбросила листья в воздух. Дико тут же заметил их и невероятно быстро бросился вперед. Сверкнули острые зубы, раздался безжалостный треск – и листья исчезли. Коффи быстро сунула руки обратно в карманы. Джокомото не водились в этой части Эшозы, они обитали в западной части континента. Поговаривали, что это дети Тиембу, бога пустыни. Размером примерно с обычного варана, Дико не был самым большим, быстрым или сильным животным в Ночном зоопарке, но он был самым вспыльчивым – а значит, и самым опасным. Одно неверное движение, и он мог поджечь все вокруг. Коффи слишком хорошо помнила об ожогах смотрителей, которые об этом забывали. Ее пульс успокоился только после того, как листья хасиры подействовали и пылающее желтое свечение его глаз слегка потускнело.

– Дальше я справлюсь. – Коффи уже зашла за спину Дико, держа в руках кожаную шлейку и поводок, которые взяла со стоявшего неподалеку столба. Она наклонилась, скрепила потертые ремни под чешуйчатым брюхом, затянула их и только тогда немного расслабилась. Было глупо возлагать надежды на эту хлипкую шлейку – она ничем не поможет, если у Дико испортится настроение, – но пока что он был покорным.

– Убедись, что ремни надежно застегнуты.

Коффи подняла взгляд:

– Уже.

Довольная, мама наклонилась, чтобы демонстративно потрепать Дико по морде:

– Хороший мальчик.

Коффи закатила глаза, распрямляясь.

– Не знаю, зачем ты с ним так разговариваешь.

– А почему нет? – Мама пожала плечами: – Джокомото – впечатляющие создания.

– Они опасны.

– Иногда то, что кажется опасным, просто остается непонятым. – Мама произнесла это со странной печалью, а затем снова потрепала Дико по морде. На этот раз, словно подтверждая ее слова, он слегка ткнулся в ладонь. Похоже, это снова ободрило ее. – К тому же просто просмотри на него. Он сегодня в хорошем настроении.

Коффи хотела было возразить, но передумала. Мама всегда отличалась странным сочувствием к обитателям Ночного зоопарка. Коффи решила сменить тему:

– Знаешь, это был последний лист хасиры. – Чтобы подчеркнуть слова, она похлопала по пустому мешочку. – У нас больше нет, пока не привезут новые.

Даже сейчас нотки приторного запаха все еще витали в воздухе. Она невольно вдохнула его, и необычный аромат защекотал ноздри.

– Коффи! – Мамин голос, словно острый нож, рассек мимолетное очарование. Она по-прежнему держала поводок Дико, но теперь хмурилась. – Ты же сама знаешь. Не вдыхай их.

Коффи нервно встряхнулась, а затем помахала рукой в воздухе, пока запах не улетучился. Листья хасиры собирали на кустарниках вдоль границы Великих джунглей, и они обладали достаточно мощными седативными свойствами, чтобы вырубить взрослого слонобыка, если он их съест. Было неразумно вдыхать их запах на близком расстоянии даже в небольших количествах.

– Пора в путь. – Мама посмотрела на освещенный шатер, поставленный на другом конце территории Ночного зоопарка. Другие смотрители уже направлялись к нему, ведя за собой животных. Отсюда шатер казался просто красно-золотым огоньком свечи, горящим в темноте, но Коффи тут же поняла – сегодняшнее представление будет проходить в Хеме². Мама снова посмотрела на нее: – Готова?

Коффи поморщилась. Она никогда не чувствовала себя готовой к представлениям Ночного зоопарка, но это едва ли имело значение. Она хотела встать рядом с Дико, но заметила кое-что необычное.

– Что не так? – спросила мама, увидев, как Коффи подняла бровь.

– Сама скажи мне. – Теперь Коффи прищурилась. Что-то было не так в выражении лица матери, но она не могла сказать, что именно. Она внимательнее всмотрелась в него. Они обе были похожи – черные кудрявые волосы до плеч, широкий нос, пухлый рот, лицо в форме сердца, – но сегодня вечером во внешности мамы было что-то еще. – Ты выглядишь… иначе.

– О… – Внезапно мама засмущалась. И теперь Коффи осознала, что за непривычная эмоция отражается в глазах матери. Коффи потрясенно поняла, что именно она не смогла распознать сразу – счастье.

– Что-то случилось?

Мама переступила с ноги на ногу.

– Ну, я собиралась подождать до завтра и тогда сказать. После того, что случилось с Сахелем, мне казалось неправильным это обсуждать, но…

– Но…

– Бааз подозвал меня несколько часов назад, – сказала она. – Он посчитал сумму нашего долга… и мы почти выплатили его.

– Что? – Коффи ощутила, как внутрь ворвались одновременно потрясение и радость. Дико фыркнул, ощутив внезапный всплеск эмоций, и выпустил в воздух струйки дыма, но она проигнорировала его. – Как?

– Те несколько часов, которые мы брали дополнительно… если их сложить… – Мама слабо улыбнулась. Она выпрямилась, словно растение, которое вот-вот расцветет. – Нам осталось всего две выплаты, и мы, наверное, справимся с ними за ближайшие несколько дней.

Коффи не могла поверить в услышанное.

– И после этого – все?

– Все. – Мама кивнула. – Долг будет выплачен, с процентами и всем прочим.

Коффи выдохнула и ощутила, как отступает напряжение, которое уже давно на нее давило. Как и большинство правил в Ночном зоопарке, условия для контрактных работников были такими, чтобы выгоду от них получал только один человек. Одиннадцать лет, которые она проработала здесь вместе с мамой, успешно вдолбили в нее это. Но они победили, они обыграли Бааза в его собственной извращенной игре. Они уйдут отсюда. Смотрителям крайне редко удавалось выплатить долги – последний, кто смог это сделать, рассчитался по меньшей мере год назад, – но теперь настал их черед.

– Куда мы пойдем? – спросила Коффи. Она едва могла поверить, что действительно задала этот вопрос. Они никогда никуда не ездили, она едва помнила жизнь за пределами Ночного зоопарка.

Мама подошла ближе и взяла Коффи за руку.

– Мы можем пойти куда захотим. – Она произнесла это с такой горячностью, которую Коффи никогда раньше не слышала. – Ты и я, мы покинем это место и начнем все сначала где-нибудь еще, и мы никогда, никогда не оглянемся назад. Мы никогда не вернемся.

Никогда не вернемся. Коффи обдумала эти слова. Всю жизнь она мечтала о них, стремилась к ним. Но теперь, когда она дождалась, они звучали не так, как она представляла.

– Что? – Мама тут же заметила, как изменилось ее лицо. – В чем дело?

– Просто… – Коффи не знала, сможет ли найти правильные слова, но попыталась – Мы никогда больше не увидим никого из здешних.

Понимающее лицо мамы смягчилось.

– Ты будешь скучать.

Коффи кивнула, злясь на себя за это. Ей вовсе не нравилось работать в Ночном зоопарке, но это был единственный дом, который у нее был, единственная жизнь, которую она знала. Она подумала о других смотрителях – семьей их не назвать, но они явно были ей небезразличны.

– Я тоже буду скучать по ним, – мягко сказала мама, словно прочитав ее мысли. – Но они не захотели бы, чтобы мы остались тут, Коффи, если мы не обязаны это делать.

– Мне просто хотелось бы им помочь, – прошептала Коффи. – Вот бы мы могли помочь им всем.

Мама едва заметно улыбнулась.

– Ты такая чуткая девочка. Тебя ведет сердце, как и твоего отца.

Коффи неловко поежилась. Ей не нравилось, когда ее сравнивали с папой. Его больше не было.

1.Ко́ра – струнный щипковый музыкальный инструмент с 21 струной, распространенный в Западной Африке. По строению и звуку кора близка к лютне и арфе. (Прим. ред.)

2.Слово «хема» (hema) в переводе с суахили обозначает палатку, шатер. (Прим. пер.)