Buch lesen: «Первая зорька»

Schriftart:

Иллюстратор Эдуард Вердиханович Римиханов

ISBN 978-5-0051-7206-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вместо предисловия

«Какая бывает жизнь?» – спросите вы. Она бывает только такая, и никакой другой быть не может. Вы, как собеседник мудрый и горячий, будете что-то твердить о счастье, любви, будь она неладна, о вселенском равновесии. Я лишь улыбнусь чуть-чуть рассеянно и виновато и, не сказав ни слова, побреду прочь по дорожке к морю, с каждым шагом склоняясь все ближе и ближе к земле. Мне искренне жаль вас, мой юный друг! И преисполнившись этой жалостью к вам, ко всему роду людскому, я тихо уйду, погруженный в свое знание.

Какая бывает жизнь? Над этой тайной бились мудрецы со времен Аристотеля. Разве им было трудно дождаться меня? Меня, Йоника Левандовского.

И да, конечно же, нас родила мама. Она любила нас, как только могла. И однажды, как может сделать самый любящий человек, она ненароком подвела нас к калитке и, крепко обняв, чуть-чуть подтолкнула вперед. Йоник все понял, он никогда не был глупым. Он ушел. Мама отпустила своего утенка, чтобы он вырос и превратился в лебедя. Так устроен мир, так устроена жизнь, если уж вам так важно это знать. Медведица отпускает медвежат, львица гонит из дома свое потомство, так как, оставив их дома, лишит их возможности узнать, какая бывает жизнь.

«Тебе ведь всего пятьдесят!» Я вспомнил, как шел дорогой из маминого дома, и крылья несли меня, не давая ступать на землю. Первым моим пристанищем было кабаре. Я шел туда снова, плотно впечатывая ноги в брусчатку. Я смотрел по сторонам и думал о том, что вновь могу делать все, что захочу. Но что именно я хочу делать? Это стало чрезвычайно важно, как будто кто-то толкал меня в спину с просьбой не ошибиться и в этот раз. Мне некогда больше ошибаться. Слишком уж многих я не могу подвести теперь. Но более всего я не могу подвести себя. Я только вчера понял это.

Сейчас, после моих слов, ударит музыка, и девочки будут танцевать на сцене. Вы же будете веселиться до утра. И это правильно, ведь еще Аристотель полагал, что жизнь создана для счастья. Будто он не мог дождаться Йоника Левандовского! Но прощаясь с вами, почтенная публика, я, пожалуй, начну с того, с чего начал. Нас всех родила мама. И эта женщина настолько любила нас, что крепко обняв на прощанье, слегка подтолкнула вперед.

Первая зорька

А я стонал в углу болотной выпью,
Набычась, а потом и подбочась,
И думал я: а с кем я завтра выпью
Из тех, с которыми я пью сейчас?
В. С. Высоцкий

Авдотья Никифоровна Медницкая, как и большинство сельских бабушек преклонного возраста, вела вполне заурядную жизнь. В свои восемьдесят пять она не предавалась праздности, к ее ногам не подкатывалось ласковое море, и рядом не шуршал белоснежный песок. Первая зорька привечала с утра и звала за собой. У жителя деревеньки всегда найдется труд – прохудился ли дом, задать ли корм буренке, окучить картофель или собрать колорадского жука.

Коровка у Авдотьи была честь честью, только молоко было горькое до жути, и пить его было невмоготу. Уж чего только с ней не пробовали, а все даром. Но расстаться с буренкой хозяйка не решалась и кормила ее по мере своих сил.

Пенсию, надо сказать, платили в аккурат, токмо Авдотья уж просила почтальона ее и вовсе не нести – напрасный труд. Он ее в дом, а Никифоровне потом пешком на почту шагай, дабы за все коммунальные платить. Там копейки лишней не останется, еще и должен будешь. Оттого и просила Авдотья сразу ее довольствие на платежки пускать, а коль чего не хватит – не обессудьте. Держава дает, держава забирает. Нет такой возможности, такого закона, чтобы у старухи больше, чем есть, забирать. Не военный коммунизм, поди.

Сама-то Авдотья продразверстку не застала, родившись в тучном 1935. Вождь всех времен и народов товарищ Сталин 17 ноября 1935 года на первом всесоюзном совещании стахановцев сказал: «Жить стало лучше, жить стало веселее». Именно под его знаменитую речь и родила Авдотью мама на свет. Знаменуя такое событие, главврач больницы хотел назвать малышку Стахановкой либо Жиставелиной (от жить стало веселее), но в раздумьях сиих спился и мысль свою не донес. А потом уж и поздно было.

Жила Авдотья Никифоровна плодами трудов своих. Ее одинокая спина виднелась с утра до вечера над нарезком земли. Прерывалась она только водицы попить да естественные надобности справить. Пищу берегла для ужина. Лежебока и плут завтракает да обедает, да глупости это все, они потом и трудиться мешают. А вот вечером, когда солнышко легло на бочок, оно и не грех чего-нибудь пожевать – в топку бросить. Да и много ли старухе надо? Возьмет редиску и хлеба кусок, солью все сдобрит – самая здоровая пища, здоровее не придумаешь.

Тогда, в феврале 1956, когда Авдотье еще и двадцать один не стукнуло, она слушала речь товарища Хрущева на ХХ съезде и плакала невесть отчего. Отца перед войной забрали в лагеря как ведущего агронома, а значит, и врага народа, разумеется. Чтобы спасти дочь, мама Авдотьи от мужа отреклась. А с первых дней войны ушла санитаркой на фронт – так и позор смыть можно, и дочке паек раздобыть. Сгинули оба. А как оно сиротинушкой жить? Кто позавидует? Девушка жевала редиску с кусочком кукурузного хлеба, и слезы вместо соли обильно сдабривали еду. Выходит, зря ирод родных ее погубил, жизнь искалечил.

Но редис и молодость сделали больше чудес, чем бывалый волшебник в доброй сказке. И наплакав не более положенного, Авдотья вышла в расцветающий мир, куда зорька ее так звала и манила. А сейчас соль каменная, настоящая. Если ее истереть да присыпать хлебушек – такое милое дело! За соль Авдотья была благодарна, ведь не наплакать ей уж больше, чтоб еду посолонить. И глаза высохли, и сил тех нет, девичьих.

Сейчас и молодые не плачут вовсе. Так, расстраиваются. Наука плакать ушла вместе с ситцевыми платьями и бесформенными пиджаками поверх. Теперь плакальщиц нанимают, деньги им дают. Авдотья Никифоровна пошла бы к ним в артель, все ж не с утра до ночи спину гнуть. Тем паче, за раз можно было чуть не вторую пенсию в руках унести. Но сколько ни пыталась она зареветь, глаза оставались сухими, как песок. Оттого, постояв на поминках (а на свадьбы ее не звали уже очень давно), она подходила к поминальному столику съесть какой пирожок да запить его горячим чаем и брела восвояси, к дому. С некоторых пор Авдотья стала бояться оставлять его подолгу без хозяйки. Хоть и красть было нечего, но могли так, просто из баловства испортить или порушить, а в ее-то годы чинить – труд не по силам.

Паша прибился к деревне Авдотьи Никифоровны пары недель не прошло. Парень лет двадцати был худ, застенчив и постоянно затравленно озирался, будто выглядывая погоню. Было видно, что Паша был бит не раз, и глава села хотел сдать его участковому, как личность темную и непонятную. Но на Пашкино счастье, он в первый же день излечил буренку Авдотьи, просто погладив ее по спине. Та совсем по-собачьи лизнула его прямо в лицо, а к вечеру баловала хозяйку невиданно вкусным свежим молоком.

Диву даешься, как без всякого интернета весточка облетела все дворы. Глава села нашел по такому случаю старый сарай и выделил его Паше под временное жилище. «Живи, – мол, – что уж там». Только как ни крутились вокруг Пашкиного сарая жители деревни, новых чудес он не творил. Выходил с утра на работу с мужиками и вечером возвращался назад, падая от усталости. Потихоньку отъевшись, он стал больше похож на человека и даже порой был причиной драки деревенских девиц. Но натура у Паши была крайне робкая, и при первой тревоге лицо его принимало такое испуганно-затравленное выражение, что бить его было жалко, а девки ложились с ним разве что из жалости.

Прижился бы Паша в деревушке местным дурачком, если бы не второе чудо. Марфа, что чаще других жалела его и жаловала, вдруг упала посреди двора без сил, с лица вся сошла. Местный аптекарь развел руками и велел слать за попом. Уж не знаю, как, но Паша Марфу рукой погладил, как буренку Никифоровны, и к приезду попа девушка была здорова и так аппетитно-соблазнительна, что даже бывалый поп ойкнул и затребовал медовухи для внутренних нужд.

Такое жители деревни терпеть уж более не могли и затребовали Пашу для разговора. Его обступили со всех сторон. Под общий одобрительный ропот Глава отвесил парню крепкую оплеуху, дабы сделать разговорчивее, да и сговорчивее, поди. Мол, что ж ты, мил человек, чудесам обучен, а дар свой от народа скрываешь? Это ж сколько дел мы могли с тобой переделать, ежели б ты поразумнее был! Паша молчал и даже пытался пустить слезу, но народ стоял на своем и был справедливо обижен. Решили его привязать к сараю на длинную цепь, дабы не сбежал засранец со своими чудесами в придачу. А к утру, поди, одумается, подобреет.

Ночью к Паше пришли Марфа и Авдотья. Авдотья напоила его молочком и ушла поскорее, чтобы не мешать Паше изливать слезы в Марфин подол.

К утру народ вновь собрался к сараю и был уже крепко выпившим, а оттого злым и серьезным. Марфа вытолкала Пашу наружу, пояснив, что может тот сотворить чудо для каждой твари и человека лишь единожды. Но за чудеса свои он чаще всего бывает бит, вот и боится снова впасть в людскую немилость. «Что ж мы, ироды какие, – заголосили бабоньки. – Ану снять с мальчика цепь! Не звери ведь! Давай, родимый, делай свои дела. Мы с тобой все дворы обойдем, ты каждую тварь, что в заботе нуждается, излечи. А уж людям сделай то, чего просят. И живи с нами дальше, никто тебе слова не скажет. И сарай за тобой останется. И Марфа, гляди, за тебя пойдет».

Марфа краснела, но Пашиной руки не выпускала. Вышагивая важной персоной, она шла и шла с ним от хаты к хате. Последним обозом зашли к Авдотье Никифоровне. Корова, увидав Пашу, с порога кинулась лизать уставшее, измученное лицо. Никифоровна припасла молочка. Она долго с любовью смотрела, как Паша жадно пил большими глотками, на его тонкие дрожащие руки, и думала о своей навсегда ушедшей судьбе. «Ты, сынок, сделай так, чтобы я плакать вновь могла. Нам с кормилицей вдвоем тяжело. А так я плакальщицей пойду, глядишь, и проживу сытую старость». Паша погладил Авдотью Никифоровну по спине, и слезы брызнули у нее из глаз. Она плакала, как не плакала со времен ареста отца, заливая скатерть слезами.

С трудом поднявшись, Паша вышел во двор и, опираясь на Марфину руку, проследовал прямо в сарай. Он сразу уснул, едва коснувшись сена, а Марфа легла рядом с чувством выполненного долга перед селом и Пашей, ее будущим супругом.

Первая зорька привечала с утра и звала за собой. У жителя деревеньки всегда найдется труд – прохудился ли дом, задать ли корм буренке, окучить картофель или собрать колорадского жука. Но сегодня, бросив свои дела, жители деревни били пойманного Пашку. Благо, Марфа спала чутко и почти не прогавила бегство чудотворца. Павел затравленно смотрел на людей, отвечая на каждый удар лишь мотанием головы из стороны в сторону. Марфа гордо стояла в сторонке, чуя себя второй день кряду главной персоной.

Последней притопала Авдотья Никифоровна. Заплаканное лицо ее исказилось таким неистовым гневом, что мужики пятились, уступая ей дорогу. Искривленные узлами старческие руки плотно держали палку, что вновь и вновь опускалась на Пашкины кудри. Мальчик выл под ударами, а Никифоровна плакала и рыдала, вспоминая сына, оставшегося на далекой Афганской войне, мужа, не пережившего аппендицит в районной клинике, ушедших мать и отца да приевшуюся редиску с соленым хлебом.

Угадай мужа

Самурай изваял Буратино в саду,
Подивился его красоте и уму.
Мир прекрасен.
Почти хокку

Один раз в жизни, но надо. Кто его знает, что ждет нас за финальной чертой. Жаль уходить, не собрав на мольберт все краски мира. Я, конечно, не Леонардо да Винчи и не Сальвадор Дали, но отчего-то страшно не успеть. Может, я просто трус, и меня пугает это дикое слово «нет»? Это даже не смерть и не болезнь. «Нет» – это как будто ластик школьника стер неудавшуюся букву, оставив кляксу на прежнем месте. Пожалуй, именно поэтому я перестал есть все мясное, и не ловлю рыбу с друзьями, как ранее водилось. Я больше не хочу забирать чью-то жизнь, в самом дальнем закоулке души вскармливая надежду, что и меня повелительным перстом не скинут с шахматной доски, а будут играть, играть, играть, пока льется вода, и паруса стонут от ветра.

Верить или не верить в жизнь после смерти – дело личных убеждений. Но сейчас, пока я в игре, чертовски хочется собрать в свою копилку побольше разноцветных монет: ярких впечатлений от подаренного нам мира. Стоя у врат, буду ли я вспоминать о цветных монетах? Рано или поздно узнаю, как и все мы. Ну, а пока – на самолет в Японию. Чтоб пролететь полмира и ступить на землю восходящего солнца. Выйдя из самолета, я ступлю как космонавт на Луну и топну по Земле что есть мочи, дабы отпружинить от тверди. Мы, хоть на миг, разлетимся в разные стороны, и мой вклад ускорит вращение нашего Шарика.

Но прилетел я изрядно уставший, и прыгать не стал. Буднично пошел проходить формальности, так и не ощутив прибытие в Японию. Расстроился. Я представлял себе все как-то торжественно, а не будничную суету аэропорта. Вышел, поймал такси и поехал в гостиницу. Страна невиданной электроники на первый взгляд оказалась обычным совком, чем-то похожим на современную Беларусь. Культ личности, и очень много ручного труда. От растерянности я не мог найти себе места. Унитаз, извините, у них сам крышку поднимает, зато жетончики на вход выдает один человек, а сидящий рядом второй собирает их на выходе. Где обещанные чудеса? Пробка за пробкой я пробираюсь глубже.

Буддистские храмы соседствуют с синтоистскими. Тысячи храмов полны людей и кажется, Япония – самая набожная страна в мире. Молятся тут всем подряд, смешивая традиции и обычаи разных стран. Вот статуя «медицинского» Будды. Стоит приложить руку к больному месту у себя и к такому же органу у статуи, и болезни как не бывало. А я расчувствовался, как тряпка, чуть нюни не пустил. Вот оно – три года без мяса. Мне стало жалко Будду, которому многотысячная толпа отдает свои болезни, закусывая на выходе из храма восточными сладостями. Не знаю почему, но тут же услужливая башка нарисовала ассоциацию с Христом. Иисус страдал за наши грехи, и Будда отдувается по полной. Я оставил подношение и просто погладил божество. «У меня ничего не болит, я здоров как бык», – сказал я ему и вышел на улицу.

Улица, надо отдать должное японцам, необычайно чиста. Здесь нет урн, и никто не бросит бумажку на асфальт. Каждый доносит мусор до дома, где сортирует его, и только потом выбрасывает. В Японии «золотая неделя». Праздники мая совпали со сменой Императора. А император здесь божество. Он, точнее, его предки, были рождены от богини солнца Аматэрасу. Сами японцы произошли от свиты богини.

Все остальные на Земле – от обезьян. «Ха», – сказал я им про себя. Любой народ считает себя лучшим и Богом избранным. Мне не привыкать.

В общем, божество передавало власть сыну. Эпоха достижения мира и стабильности сменилась на эпоху мира и процветания. Меня рвало на «хомячки», я вспомнил о переходе в СССР от социализма к развитому социализму. Старый император отдавал власть 30-го апреля, когда последний цветок сакуры должен упасть на землю. 1-го мая – новый бог в Японии и новое летоисчисление. Нулевой год от восшествия на престол. Старый действительно стар. «Я опозорю Японию, – начал он, – если буду исполнять свои обязанности недостаточно хорошо». Мой проныра – русскоговорящий гид – вытер мне слезы, поведав о предстоящей в Японии Олимпиаде-2020. А если действующий император уходит в мир иной, то это траур на год. Вот и попросили старика власть имущие уйти подобру-поздорову, чтоб не ставить под угрозу их вложения в будущий спортивный праздник.

Я зло рявкнул на гида, чтоб он не лез своим свиным рылом в калашный ряд. Тот присел от неожиданности и замолчал, обиделся. «Ну и ладно», – подумал я, хоть и пальцами ощущал его правоту. Кстати, в Японии преступность есть, а воровства нет. Оставленные чаевые будут бежать за тобой вместе с официантом, пока ты их не заберешь. Надул меня за десять дней только проныра-гид, что вещал мне о том, как он «объяпонился», при каждом удобном случае. Жить в стране, где воруют только иностранцы, как-то непривычно, и вызывает неподдельное удивление. Чем это они достигли? Религия, страх наказания или действительно произошли от богов? Новый храм. Многорукая и многоликая богиня Каннон. Буддизм – это в целом-то и не религия вовсе. Учение, я бы так сказал. Есть шесть миров, и человеческий – один из них. Просветление – состояние, достигнув которого, можно перейти в мир лучше и совершеннее, навсегда покинув череду бесконечных перерождений. Но просветленный не обязан уходить из нашего мира.

Богиня Каннон, например, не ушла, а осталась с людьми, чтобы страдать и помогать страждущим. Лицо ее сурово, так как далеко не каждое желание должно быть исполнено. Она смотрит на нас, как на разбалованных детей, утирая одному сопли, другого шлепая по загривку. Все для пользы, разумеется. И вновь – можно передать ей свои болячки. Глядя на то, как выглядят пожилые японцы, могу с уверенностью сказать – система работает. Я отдавать болезни не стал, зато спустился к трем источникам богини. Из ее рук изливаются здоровье, долголетие и мудрость. Выбрать можно только один раз и что-то одно. Стоит заметить, что здоровье там не ровня долголетию. Можно жить долго, страдая от болезней. Можно рано уйти, но до последней секунды быть здоровым.

Сбросил срочный вопрос в социальную сеть. «Помощь, срочно, плз.» Больше всего советовали мудрость. Ее, родимую, и испил. Отойдя от источника, я вспомнил о добром волшебнике Гудвине, Элли и ее друзьях. «Как удивительно перекликаются наши истории», – тут же подумал мудрый я, и затребовал у гида зеленые очки. Тот непонимающе глупо улыбался. Супруга говорит, что выпила здоровья. Но после посещения Нары, где олени бродят, как люди среди людей, она верно подметила, как удивительно схожи Нара и Нарния. Ой, чует мое мудрое сердце, что дурит меня. Видно, зачерпнула ковш мудрости. А может, это я раньше был глуп и не замечал ее ума? В общем, на одно ведро мудрости приходится три ведра мыслей.

А мысли мои о Японии. Почему талончики на парковку продают три человека, а скоростной электричкой, что как стрела пронзает Японию со скоростью 300 км в час, отправляясь чуть ли не каждые 15 мин, управляет компьютер? Гид рассказал, что сейчас строится дорога для поездов на магнитной подушке. Должны успеть к олимпиаде. Те будут летать километров семьсот в час. После этой информации я написал письмо нашему министру инфраструктуры, что он чудак. Может, ему и писали об этом раньше, но маслом кашу не испортишь. Гиду же я рассказал, что, на мой взгляд, Япония переживает острый кризис. Роботы выталкивают людей с рабочих мест, и правительство вынужденно придумывать им ненужный труд. В противном случае роботы заменили бы большинство, и людям нужно было бы платить просто так. А сие крайне пагубно. Свободное время в таком объеме вредит, даже если ты произошел от богов. Тот слушал меня, открыв рот, и восхищался моей мудростью. Видать, впрок пошла водица.

Тем самым временем – очередной храм. Вот сад, где сидел самурай и любовался красотами мира. Созерцая сад камней, можно услышать, как говорят валуны. Это они настоящие жители Земли. Просто мы очень быстры и крайне мало живем, чтобы заметить это. Мы, как бактерии, приходим и суетимся, принося гораздо больше вреда, чем пользы. Они живут и властвуют над веками. И в этом саду самурай сидел, не двигаясь, часами, чтобы услышать хотя бы звук, произнесенный настоящими обитателями Земли.

А вот клинок самурая, который он запросто мог опробовать на любом случайном прохожем, дабы оценить работу кузнеца. Как это уживается в одном человеке? А легко! Японец с детства не верит в смерть. Верить в смерть – как верить в Бабу-Ягу. Мы просто переходим между шестью мирами и возрождаемся вновь. Главное – не совершить недостойный поступок, не испортить карму. Возродиться ведь можно и в лучшем, и в гораздо худшем мире, чем живешь сейчас. Чем не аналогия с привычным нам раем и адом? А что есть достойный поступок для самурая? Тут, как говорится, Восток – дело тонкое.

Я вспомнил о крестовых походах и сжигании ведьм. Как все-таки мы похожи – дети богов и обезьян. Монахи в Японии для медитации, чтобы чувство голода не отрывало их от духовной практики, клали за пазуху горячий камень, что согревал живот, обманывая голодный желудок. Такие горячие камни назывались кайсэки. Сейчас кайсэки – комплексный обед, которым любят потчевать в тамошних ресторанах. Любого туриста заманят на чайную церемонию, где минут за двадцать постараются напоить чаем матча, вкусом больше напоминающим воду после мытья посуды из-под рыбы и водорослей. На мой немой вопрос, что основным смыслом чайной церемонии является беседа с мастером чая, и мне, не владеющему местным наречием, это таинство будет недоступно, гид ответил выразительным взглядом на часы. Мол, пей и не умничай. А то за нами уже очередь собралась. Я глотнул, и незабываемое чувство, когда выплюнуть стыдно, а проглотить невозможно, стало ведомо мне в полной мере.

Только гайдзин (чужак, варвар, не японец) будет бежать за гейшей с фотоаппаратом, норовя увековечить свою встречу с этим японским чудом. Мы привыкли фотографировать все, всех и вся, по возможности – на фоне себя любимого. Я и пирамиды, я и море, я и гейша. Уж не скажу вам, как в древние века, а сегодня гейша – просто артист, японский массовик-затейник. Ее приглашают как организатора мероприятий, дней рождения и корпоративов. Наши соотечественники рассматривают всех гейш как дорогих жриц любви, а любых японских (китайских, корейских) девушек в кимоно – как гейш.

Бескультурье и отличает в первую очередь варвара от японца. «Культурные» японские бабушки орали в самолете так, переговариваясь между собой, что большая часть пассажиров не могла уснуть. В Японии каждый скажет вам «здравствуйте», «спасибо», «пожалуйста», и обязательно поклонится. Кланяются даже олени в Наре, отведав специально приобретенного печенья. Русскоязычный гид жаловался на обилие понаехавших, что портят культурную и безопасную Японию. В священном бамбуковом лесу он обратил мое внимание на выцарапанную ножом надпись: «Здесь был Вася». Я тоже был расстроен и возмущен этим святотатством. По приезде домой я узнал, что гид на все завышал мне цены в полтора-два раза. От зараза.

Нет, все же мы сильно другие. В Японии можно купить товар без НДС, если ты иностранец, только показав паспорт. И никаких тебе потом очередей в аэропорту за возвратом налога. Вначале я думал: а что мешает таким образом покупать товары японцам через друзей-иностранцев? Пробыв там десять дней, понял, что гордость. Видать, это неплохо, ведь гордость – не гордыня. Японец будет убирать туалеты, но не украдет. Он лучше вспорет себе живот, чтобы попробовать переродиться вновь с чистой кармой.

В одном их храмов я увидел, как за денежку можно пролезть на карачках под богиней Каннон и очистить карму, избавиться от грехов. Я видел по всей Японии богатые подношения. Вот храм, построенный за изгнанную на улицу жену, вот – за убийство друга. Да нет, такие же, как мы. В храм, жертвовать, «батюшка, спаси». Я путался в местных нормах и традициях.

Я понял, что кошелек не сопрут, но легко могут запросто так рубануть мечом. Стал шарахаться от местных с катанами. А народ не обращал на меня никакого внимания. Все мчались, как муравьи, на работу и так же – с работы домой.

Страна, раздавленная в 1945 году, не только встала с колен, но и достигла по своему благосостоянию вершин в существующем мире. Бедности почти нет. Есть очень богатые и средний класс. Мы, в сто раз умнее, совершеннее и смекалистей, живем в говне по сравнению с японцами. Как же так, ведь мы так похожи, или все-таки нет? Не знаю, я так и не ответил на этот вопрос для себя. Я видел отстроенный и современный город Хиросима с дорогами, как у нас от Киева до Борисполя, и вспоминал ямы на дороге Ровно – Луцк, используя ненормативную лексику.

В храме богини солнца Аматэрасу я услышал легенду, как брат богини – бог грома, бросил в нее освежеванную шкуру лошади. Она от обиды ушла и укрылась в пещере. На землю опустилась тьма. И никто не мог выманить солнце назад, пока хитрые боги не крикнули ей, что нашли богиню красивее. Она выскочила на зов и увидала зеркало. Рассмеявшись, Аматэрасу простила богов, и солнце засияло вновь.

Я вспомнил как минимум три легенды подобного рода из разных мифологий. И про бога-проказника Локи, и про зеркало, в которое может посмотреть только чистый духом, иначе истинное отражение испугает хуже любого зверя. Вспомнил о затмениях, так или иначе объясняемых в преданиях всех стран. Значит, похожи. В Японии строго запрещена порнография. За такой журнал можно сесть в тюрьму. Японец не поцелует девушку на улице, слишком интимный это процесс. Зато по телевизору можно увидеть шоу «Угадай мужа», когда девушка наклоняется и спускает штаны, а затем со спины к ней подходят по очереди мужчины и начинают совершать акт. Ей же нужно угадать, кто из них был ее муж.

Опять храм и опять сад. Сад прекрасен, как прекрасна наша земля, как прекрасна жизнь, руки любимой женщины, голос матери. Сад устроен так, что им можно любоваться в каждое из времен года. Красота сада – красота Японии: гордая, величественная и непонятная чужакам. Ведь находясь в таком прекрасном саду, очень хочется умереть, если кровь самураев течет в твоих жилах. Гид рассказал мне о том, как соседи по квартире – японцы – травили его по мелочам попервой, так как он гайдзин. И я захотел домой.

Нет, я не хочу перестраивать мир под себя. Я не хочу делать из всего мира Украину, а из Вселенной – Землю. Но я насмотрелся на Японию, собрал свои цветные монеты, и родимый очаг манит меня к себе. Там моя семья, друзья, собаки и работа. На высоте 11 тысяч метров я разглядел тех, кто стоит у руля нашего корабля, нашей планеты. Они развлекают нас байками, делают из нас хорошо обученное стадо и правят миром. Они думали спрятаться, но куда им деваться от меня, испившего из источника мудрости и взирающего с такой высоты? Кто-то из них правит своим муравейником лучше, кто-то хуже. Но что роднит нас всех, живущих на Земле, так это потребность в байках, мифах и легендах. Оказывается, примени на практике всего лишь «разделяй и властвуй», дай «хлеба и зрелищ», и толпа, как крысы, поспешит за дудочкой. И мы играемся в бирюльки на потеху власть имущим. «Все люди братья», – сказал сильно умудренный я. Но на вопрос, кто же более мерзавец, они – так легко управляющие нами, или мы, что так покорно сняли штаны, я так и не нашел ответа.