Приезд в Петербург. Ф. А. Викторов и его семейство. Барон А. А. Дельвиг. Баронесса С. М. Дельвиг. Литературные вечера у А. А. Дельвига. Отношения К. Ф. Рылеева к Дельвигу в 1824 и 1825 гг. 14 декабря 1825 г. Альманах «Северные цветы». Учреждение Главного управления путей сообщения. Учреждение Института инженеров путей сообщения. Учреждение Военностроительного училища путей сообщения. Учреждение Кондукторской школы путей сообщения. Поступление в Военно-строительное училище в 1827 г. Барон Александр Дельвиг в Дворянском полку. Е. М. Гурбандт и его семейство. Трехмесячное пребывание у А. А. Дельвига по болезни в 1827 г. Месячное пребывание у А. А. Дельвига по болезни в 1828 г. Пребывание в Военно-строительном училище в 1828 и 1829 гг. Поступление в Институт инженеров путей сообщения. Присоединение Военно-строительного училища к Институту инженеров путей сообщения. Общество, посещавшее А. А. Дельвига в 1829–1830 гг. Публичный экзамен в Институте инженеров путей сообщения в 1830 г. и производство в прапорщики. «Литературная газета», издаваемая А. А. Дельвигом. Сцена графа Бенкендорфа с А. А. Дельвигом и запрещение «Литературной газеты». Выход А. И. Дельвига в Польшу. Болезнь и смерть А. А. Дельвига. Впечатления, произведенные смертью Дельвига. Пропажа значительной суммы денег после смерти Дельвига. Сожжение переписки А. А. Дельвига. Мои посещения вдовы Дельвига. Жизнь моя в 1830 г. по выпуске из Института инженеров путей сообщения. Жизнь с братом Александром в 1830 г. в Павловских казармах. Обучение в прапорщичьем классе Института инженеров путей сообщения. Приезд в Москву в 1831 г. Практические служебные занятия. П. Ф. Четвериков. Вырезка носовых полипов. Приезд С. М. Дельвиг в Москву. Свадьба С. М. Дельвиг и С. А. Баратынского. Смерть Александра Дельвига. Жизнь в Петербурге в 1831–1832 гг. Обучение в Институте инженеров путей сообщения в 1831–1832 гг. Назначение на действительную службу.
Мы приехали в Петербург на рассвете в последней половине октября 1826 г., так что меня при въезде не могла поразить красота петербургских улиц; я удивлялся только их ширине; остановились мы в уго льных комнатах бельэтажа гостиницы «Лондон»177, которая помещалась тогда на углу Невского проспекта и Адмиралтейской площади. Меня изумило великолепие Зимнего дворца, Главного штаба и длина здания старого Адмиралтейства, которые все были видны из наших окон. А. И. Шеле с братом Д. И. Тулиновым должна была немедля ехать далее в Юрбург к своему мужу, и потому меня на другой же день отвезли к Ф. А. Викторову, жившему на Захарьевской улице в нижнем этаже казенного дома, против придворного экипажного заведения, которого он был начальником.
Ф. А. Викторов был старый полковник, израненный; он потерял на вой не ногу, ходил на двух костылях очень скоро, выдвигая костыли вперед, и потом, опираясь на них, переносился так быстро, что за ним трудно было поспеть. Он был очень добрый человек, но вспыльчив; он имел неприятности со своим начальником, обер-шталмейстером Беклемишевым178, которые продолжались до выхода его дочери замуж за Александра Петровича Мельникова179 (ныне тайный советник и член придворной конюшенной части). Об отношениях Беклемишева к Мельниковым я знаю следующее: Беклемишев выдал свою любовницун замуж за какого-то дворянина Мельникова180, чтобы своим сыновьям от этой любовницы дать дворянские права. Эта любовница видела мужа своего Мельникова только при венчании в церкви. Мельников был в это время вдовцом и от первого брака имел сына Александра, женившегося на дочери Викторова. Беклемишев же от вышеозначенной любовницы имел двух сыновей: Павла Петровича Мельникова181, бывшего министром путей сообщения, а ныне член Государственного Совета, в чине инженер-генерала, и Алексея Петровича182, бывшего генерал-интендантом действующей армии, а впоследствии комендантом в Варшаве и наконец членом Совета Министерства путей сообщения, а ныне состоящего в отставке полным генералом.
Жена Ф. А. Викторова была также очень добрая женщина, простая, без всякого образования; ее звали Констанциейн; кажется, она была полька из наших западных губерний.
Викторовы, муж и жена, умерли в один день.
У них было в 1826 г. много детей, начиная с 14-ти летнего возраста до грудного ребенка. Меня посадили учиться с двумя старшими, дочерью Надеждой 14 лет (вышедшей впоследствии замуж за Александра Петровича Мельникова) и с сыном Александром 13 лет, следовательно, моим ровесником.
Оба они, брат и сестра, были вялы, несимпатичны мне, и я нисколько с ними не сошелся; они имели мало способностей к учению и гораздо менее меня знали, а потому учителя отзывались обо мне с особою похвалой, а о них нехорошо, что не могло быть приятным их родителям; однако же Ф. А. Викторов мне это высказывал только косвенными намеками и то весьма редко.
Портрет Павла Петровича Мельникова. С картины Н. Л. Тютрюмова. 1870
Из коллекции Центрального музея железнодорожного транспорта РФ
При их дочери Надежде была гувернантка, женщина не очень красивая, лет 30-ти, которая учила меня игре на фортепиано, но я не имел к музыке способности; руки мои плохо ходили по клавишам, и слуха музыкального не было. Для уроков музыки были назначены часы немедля после обеда. Моя учительница, поучив меня несколько минут и убедившись, что Викторовы, отец и мать, всегда отдыхавшие после обеда, уснули, а дети их сидят в классной для приготовления уроков, уговаривала меня ложиться {с нею в ее постель}. Перед пробуждением Викторовых мы опять садились за фортепиано. Так продолжалось до поступления моего в Военно-строительное училище в марте 1827 г.
Из училища я хаживал иногда к Викторовым, но этой гувернантки уже у них более не было, они никогда о ней не говорили, и я о ней не спрашивал и более ее не видал.
Викторовы жили очень скромно; у них почти никто не бывал, кроме старых сослуживцев Викторова; стол у них был не хорош, так что я многое ел неохотно, что замечал Викторов, говоря мне, что не может меня кормить, как я привык, деликатесами. Но он в этом ошибался; по бедности моей матери я привык к очень простой и умеренной пище, но мне у Викторовых не нравилась провизия, а в особенности способ приготовления кушаний.
Поэт Антон Антонович Дельвиг
Литография П. Ф. Бореля (1860-е гг.) с оригинала В. П. Лангера (1829 г.)
Из этого очерка жизни моей у Викторовых, конечно, не трудно угадать, что мне у них было не весело; я только и думал о том, как бы поскорее оставить их дом, или по крайней мере как можно чаще отлучаться. Последнее представлялось возможным, так как я воскресенья и праздники, а иногда и будни, проводил у двоюродного брата моего барона А. А. Дельвига.
В доме Дельвига открылся для меня новый мир, о котором я не думал и не гадал, и я к этому миру привязался всею душою. В первую же субботу я был отпущен из дома Викторовых к Дельвигу; это было 30-е октября, день его свадьбы, бывшей за год перед тем. Тогда я видел у Дельвига многих его знакомых, приехавших вечером его поздравить; помню, что между ними был поэт Петр Александрович Плетнев183 со своею первой женой, бывший впоследствии ректором С.-Петербургского университета, товарищи Дельвига по Лицею: Михаил Лукьянович Яковлев184, одного с ним выпуска, т. е. первого, и князь Эристов185, второго лицейского выпуска; Сергей Львович Пушкин186 с женой Надеждою Осиповной187, родители поэта Пушкина и младший брат последнего Лев Сергеевич188, {о всех них буду говорить ниже}.
Дельвиг принял меня совершенно по-родственному, так же как и жена189 его, и я с первого дня был у них совершенно как в своем семействе; Дельвиг был очень добрый человек, весьма мягкого характера, чрезвычайно обходительный со всеми.
Во время моего приезда в Петербург ему было 28 лет от роду; большая часть его стихотворений была уже написана, и он по некоторым из его песен и романсов считался лучшим в этом роде стихотворцем. Музыка ко всем его песням и романсам была написана лучшими тогдашними композиторами. Песня:
была распеваема везде не только русскими, но и знаменитой приезжей певицей Зонтаг191, а впоследствии и другими приезжавшими к нам знаменитостями.
При необыкновенной лени, как физической, так и умственной, у Дельвига было много поэтического такта, так что друзья его, Пушкин и Баратынский192, многие из своих стихотворений до напечатания читали ему или посылали к нему для оценки и большей частью принимали во внимание сделанные им замечания. Молодые петербургские писатели, как то барон Розен193, Подолинский194, Щастный195 и другие, в подражание первостепенным поэтам также просили его замечаний на их произведения.
Даже Крылов196 и Жуковский197 высоко ставили оценку Дельвигом произведений изящной словесности. Если бы все критические статьи, писанные Дельвигом для издававшейся им в 1830 г. «Литературной газеты»198, были за его подписью, то легко было бы понять причины выше сказанного мной уважения к мнениям Дельвига. Эти статьи, помещавшиеся в газете без подписи, не вошли в полное собрание сочинений Дельвига, изданное Смирдиным199, равно как и многие его стихотворения, а теперь трудно критические статьи Дельвига отличить от помещавшихся в той же газете таких же статей Пушкина и Вяземского200. Но не все принимали замечания Дельвига с удовольствием, так что после очень близких отношений барон Розен и Подолинский совсем разошлись с Дельвигом, собственно вследствие сделанных им замечаний на поэму Розена «Рождение Иоанна Грозного» и на поэму Подолинского «Нищий», несмотря на то что эти замечания были высказаны весьма мягко и вследствие их собственного желания.
Впрочем, впоследствии Дельвиг и печатно, без подписи, строго раскритиковал «Нищего» в издававшейся им «Литературной газете».
Автограф. Антон Антонович Дельвиг. Соловей
Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) Российской академии наук. № 18043. Л. 48
Стихотворения Дельвига составляют весьма небольшой том; весьма многие в нем не помещены, а некоторые, вероятно, утратились. Он был одним из слагателей лицейских песен, которых множество было сочинено воспитанниками первого лицейского выпуска. Эти песни, в которых часто мало складу, были очень любимы лицеистами и охотно ими пелись. Воспитанники первого лицейского выпуска собирались каждый год 19-го октября праздновать день учреждения Лицея, и тогда они певали много песен, написанных в Лицее. На этом празднике пока еще было много живых воспитанников первого выпуска, они никого из посторонних не допускали, даже лицейских воспитанников следующих выпусков. Очень жаль, что я тогда не собрал лицейских песен; приведу только некоторые отрывки одной из этих песен, сложенной перед самым выпуском из Лицея по тому случаю, что лицеисты, окончив курс, не знали, что с ними будет далее. При учреждении Лицея не было определено, как это делалось позже при учреждении других учебных заведений, каким чином и куда будут выпущены воспитанники. Узнав, что приказано составить им список сообразно успехам в науках, они составили следующую песню:
Этот список сущи бредни,
Кто там первый, кто последний,
Все нули, все нули,
Ай люли, люли, люли.
Пусть о нас заводят споры
С Энгельгардтом профессоры,
Теж нули, теж нули,
Ай люли, люли, люли.
Покровительством Минервы
Пусть Вальховский будет первый,
Все нули, все нули,
Ай люли, люли, люли.
Дельвиг мыслит на досуге,
Можно спать и в Кременчуге,
Все нули, и пр.
С сердцем пламенным во взоре,
Данзас почтальон в Ижоре,
Все нули, и пр.201
Других куплетов не помню; приведенные же мной объясняются следующим образом: Энгельгардт202 был в то время директором Лицея; Вальховский203 (бывший впоследствии начальником штаба Кавказского корпуса) и князь Горчаков204 (ныне государственный канцлер) учились одинаково хорошо, но Вальховский лучше Горчакова занимался военными науками и потому «покровительством Минервы» был поставлен первым.
Табель успеваемости лицеистов первого выпуска
Из фондов Всероссийского музея А. С. Пушкина (копия)
Отец Дельвига был в 1817 г. командиром бригады, стоявшей в Кременчуге, а Дельвиг был очень ленив и любил много спать, и потому ему было «можно спать и в Кременчуге».
Данзас205, известный впоследствии тем, что был секундантом Пушкина, {которая была причиной смерти последнего}, учился очень дурно, и лицеисты решили, что он ничем иным быть не может, как «почтальоном в Ижоре», почтовой станции в 10-ти верстах от Царского Села, где находился Лицей.
Некоторые из лицейских песен состояли просто из разных речений, которые чаще всего повторяли лицейские надзиратели (гувернеры) и учителя. Так переданы слова, часто повторявшиеся Левашевым206 (впоследствии графом и председателем Государственного Совета), тогда полковником лейб-гусарского полка, наблюдавшим за верховой ездой лицеистов.
Требования немца-гувернера, чтобы лицеист Матюшкин208 по утрам вставал с постели в назначенный час, переданы следующим образом:
Песня эта была очень длинная.
Матюшкин имел страсть к морю и потому вышел на службу во флот, где пробыл два года до производства в мичманы, участвовал в четырехлетнем полярном путешествии барона Врангеля209 и других морских путешествиях; теперь он адмиралом и сенатором.
В составлении лицейских песен, конечно, участвовали многие из воспитанников первого выпуска; поэтами в Лицее считались: Пушкин, Дельвиг, Вильгельм Карлович Кюхельбекер210, бывший впоследствии политический преступник 1825 г., Алексей Демьянович Илличевский211 и Михаил Лукьянович Яковлев212. Последний, по выходе из Лицея, совсем оставил литературное поприще, но в Лицее считался хорошим баснописцем. В последние годы пребывания в Лицее, конечно, Пушкин высоко стал над всеми товарищами по своим поэтическим произведениям, но в первые годы он не очень смело пускался в поэзию. Великая заслуга Дельвига, что он понял всю силу гения своего молодого товарища и, подружившись с ним с самого вступления в Лицей, постоянно ободрял его. Это было, конечно, и причиной того, что дружба их никогда не изменялась до самой смерти Дельвига. Утвердительно можно сказать, что Пушкин никого не любил более Дельвига. Этому могли бы служить явным доказательством бесчисленные его письма к Дельвигу, к прискорбию уничтоженные немедля после смерти Дельвига, по причинам, которые расскажу в своем месте.
Дельвиг далеко не в совершенстве знал французский и немецкий языки; на первом говорил дурно, а на последнем вовсе не говорил, но он был хорошо знаком с литературами этих языков и еще в Лицее побуждал Пушкина заниматься немецкой литературой, но в этом не успел, так как Пушкин предпочитал французскую {литературу}.
В составившемся кружке лицеистов некоторые из них обязаны были по очереди рассказать целую повесть или, по крайней мере, начать ее. В последнем случае следующий рассказчик ее продолжал и т. д. Дельвиг первенствовал в этой игре воображения; интриги, завязка и развязка в его рассказах были всегда готовы; Пушкин далеко не имел этой способности.
Дельвиг начал рано печатать свои стихотворения; в журналах, издававшихся А. Е. Измайловым213 в 1814 и 1815 гг., помещено 15 пьес Дельвига; первое напечатанное его стихотворение в июне 1814 г. в «Вестнике Европы»: «На взятие Парижа» было за подписью «Русский», вполне соответствовавшей глубоко вкорененным патриотическим чувствам Дельвига, не оставлявшим его до самой смерти. Дельвиг был истинный поэт в душе, но мало производивший; способность его придумывать содержание поэм давала повод ожидать от него много не осуществившегося. Жуковский и Пушкин восхищались его рассказами о замышляемых им поэмах. Пушкин негодовал на публику, встретившую с невниманием первые произведения Дельвига.
Дружбу Пушкина к Дельвигу и цену, которую он придавал таланту последнего, можно проследить в посланиях его к Дельвигу; из них же можно видеть, насколько Дельвиг был ленив с самых молодых лет; его необыкновенная лень прославлена стихами его знаменитого друга.
Вот что писал Пушкин еще в Лицее в 1814 г., 15-ти лет от роду, в стихотворении под заглавием: «Пирующие друзья».
Дай руку, Дельвиг!.. Что ты спишь,
Проснись, ленивец сонный;
Ты не под кафедрой сидишь,
Латынью усыпленный.
Взгляни! Здесь круг твоих друзей,
Бутыль вином налита,
За здравье нашей музы пей,
Парнасский волокита!214
Дельвиг, по своему добродушию, никогда не ссорился со своими товарищами и был очень любим ими всеми; по мечтательности и рассказам Дельвига они признали его поэтом еще в самой первой юности. Пушкин любил говорить с ним о литературе, всегда сознавал, что он много обязан поощрениям Дельвига, к которому питал редкую дружбу; всегда строгий к себе, он ставил Дельвига выше действительного его достоинства. Укажу на некоторые другие послания Пушкина к Дельвигу; одно из них начинается стихами:
Другое, когда 16-летний Пушкин собирается умирать:
Приди, певец мой дорогой,
Воспевший Вакха и Темиру,
Тебе дарю и песнь и лиру,
Да будут музы над тобой и проч.216
Дельвиг не только горячо любил Пушкина, но восторгался им и первый предсказал 15-летнему поэту его славу, что видно из стихов:
Пушкин! Он и в лесах не укроется,
Лира выдаст его громким пением,
И от смертных восхитит бессмертного
Аполлон на Олимп торжествующий217.
За сим новое послание Пушкина к Дельвигу, начинающееся стихом:
Приведу следующие стихи из послания Пушкина к Дельвигу, писанного в 1815 г.:
Да ты же мне в досаду
(Что скажет белый свет)
Стихами до надсаду
Жужжишь Икару вслед:
«Смотрите – вот поэт!»
Спасибо за посланье,
Но что мне пользы в нем? и пр.219
В 1817 г. Пушкин начинает свое послание к Дельвигу следующими стихами:
Любовью, дружеством и ленью
Укрытый от забот и бед,
Живи под их надежной сенью,
В уединении ты счастлив: ты поэт220.
Дельвиг, конечно, имел большое влияние только на начальные опыты Пушкина в поэзии, но мы еще обязаны ему тем, что он направил к поэзии Баратынского и был первым его руководителем; Баратынский также написал несколько посланий к Дельвигу. Приведу первую строфу из второго послания, писанного в 1819 г.
Где ты, беспечный друг, где ты, о Дельвиг мой,
Товарищ радостей минувших,
Товарищ ясных дней, недавно надо мной
Мечтой веселою мелькнувших221.
Выпуск из Лицея был в июне 1817 г. Дельвиг был по успехам третьим с конца, а Пушкин четвертым. Торжественный акт в присутствии Императора Александра I заключился длинной прощальной песнью воспитанников, сочиненной Дельвигом. Привожу последнюю строфу этой песни:
Шесть лет промчались как мечтанье
В объятьях сладкой тишины,
И уж отечества призванье
Гремит нам: шествуйте, сыны.
Простимся братья! рука в руку!
Обнимемся последний раз!
Судьба на вечную разлуку
Быть может породнила нас!222
В течение двадцати лет эта песня пелась при следующих выпусках из Лицея.
В частной жизни Дельвиг был ленив и беспечен до крайности. В изданных и в неизданных стихотворениях он обличает свою лень, которою, казалось, он даже гордился. В посланиях к нему тогдашних поэтов всегда упоминалось об этой лени. Приведу первую строфу из послания к нему Плетнева в 1825 г.
Дельвиг, как бы с нашей ленью
Хорошо в деревне жить,
Под наследственной сенью
Липец прадедовский пить223.
Автограф. Антон Антонович Дельвиг.
Прощальная песнь воспитанников Царскосельского лицея
Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) Российской академии наук. Ф. 244. Оп. 1. Д. 768. Л. 38
В стихотворении «19-го октября» 1825 г. Пушкин обращается к Дельвигу со следующими стихами:
Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной,
И ждал тебя, вещун Пермесских дев,
И ты пришел, сын лени вдохновенный,
О, Дельвиг мой, твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.
С младенчества дух песен в нас горел
И дивное волненье мы познали,
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел.
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты гордый пел для муз и для души;
Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши224.
Конечно, в этом мастерском обращении к Дельвигу видно дружеское пристрастие, но нельзя же было Пушкину так относиться к Дельвигу, если бы он не признавал в нем таланта, достойного уважения.
Множество эпиграмм и юмористических статей, написанных на Дельвига Булгариным225, А. Измайловым226, Бестужевым-Рюминым227, Сомовым228 и другими, впрочем, довольно вздорных, осмеивают его главный недостаток: лень. В некоторых из них его представляют под именем Лентяева.
Впоследствии Пушкин высоко ценил гекзаметры Дельвига и в 1829 г., посылая ему в подарок бронзового сфинкса, приложил четверостишие под заглавием «Загадка»:
Кто на снегах возрастил Феокритовы нежные розы?
В веке железном, скажи, кто золотой угадал?
Кто Славянин молодой, Грек духом, а родом Германец?
Вот загадка моя, хитрый Эдип, разреши229.
Когда Пушкин в своих стихотворениях под заглавием «19-е октября»230 обращается к некоторым из своих лицейских товарищей, то в их числе непременно упоминает о Дельвиге в самых дружеских, задушевных выражениях.
Многие из воспитанников первого выпуска умерли вскоре по выходе из Лицея; только некоторые прожили до глубокой старости; теперь (1872 г.) осталось их пятеро в живых, а именно: вышеупомянутые князь Горчаков, Матюшкин и кроме них барон Корф231, которому при увольнении его 1 января 1872 г. от должности председателя Департамента законов Государственного Совета пожаловано графское достоинство; Малиновский232 и Комовский233, оба в отставке, первый живет в харьковском своем имении, а последний в С.-Петербурге.
Дельвиг жил несколько времени с известным поэтом Евгением Абрамовичем Баратынским в Семеновском полку, где они и вместе и порознь писали много стихов, не попавших в печать. Там сочинена пародия на стихотворение Рылеева234:
Так в Семеновском полку
Жили они дружно…
К этому же времени принадлежит и пародия на «Славься, славься», с припевом:
Некоторые из стихотворений Дельвига, известных тогда в рукописи, были приписываемы другим поэтам. Мне помнится, что к этому числу принадлежит песня «Давыд», которую часто певали; из нее приведу следующие стихи:
Любил плясать король Давыд,
А что же Соломон?
Он о прыжках не говорит,
Вино все хвалит он,
Великий Соломон!236
И <между прочим>{следующий} перевод из Беранже:
{Однажды Бог, восстав от сна,
Курил цигару у окна и т. д.}
с припевом:
{переданным}:
Этот перевод тогда всех очень занимал.
Несмотря на свою лень и кажущуюся апатию, Дельвиг в обществе был любезен; его рассказы были всегда полны ума, какого-то особенного добродушия, и он нравился дамам. Были минуты, в которые он очень легко подражал стихам других поэтов.
В начале 20-х годов молодые поэты очень ухаживали за С. Д. Пономаревой239, сестрой одного из воспитанников учрежденного при Лицее пансиона. У нее собиралось общество литераторов; {ее собрания принесли много пользы литературе}. Один день у нее бывали литераторы одного кружка, а другой день другого. Впрочем, случалось литераторам разных кружков встречаться у ней, но встречи эти никогда не были поводом к неудовольствиям. Из одного кружка она видимо предпочитала Измайлова, из другого Дельвига, на поэтическое дарование которого имела большое влияние. Он ей написал несколько посланий; и {несколько} других стихотворений, {очевидно, были им писаны вследствие разных случаев, относящихся до знакомства его с С. Д. Пономаревой, которая} к большому горю всех ее знакомых скончалась в мае 1824 г. Когда Жуковский написал «Замок Смальгольм», все прельщались этим стихотворением и, между прочими, Пономарева, которая раз сказала Дельвигу, что он не в состоянии написать ничего подобного. Дельвиг, конечно, в шутку отвечал, что, напротив, ничего нет легче, и, ходя по комнате с книгой, в которой был напечатан «Замок Смальгольм», он его пародировал очень у дачно. Впоследствии появилось много пародий на это стихотворение. Приведу только несколько стихов из пародии, составленной Дельвигом:
До рассвета поднявшись, извозчика взял
Александр Ефимыч Песков
И без отдыха гнал чрез Пески, чрез канал,
В желтый дом, где живет Бирюков.
В старом фраке был он, был тот фрак запылен,
Какой цветом нельзя распознать;
Оттопырен карман, в нем торчит как чурбан
Двадцатифунтовая тетрадь.
Вот к полудню домой возвращался он
В трехэтажный Моденова дом,
Его конь опьянен, его Ванька хмелен
И согласно хмелен с седоком,
Бирюкова он дома в тот день не застал и проч.
Далее:
Подойди, мой Борька, мой трагик плохой,
И присядь ты на брюхо мое;
Ты скотина, но право скотина лихой,
И скотство по нутру мне твое240.
Для объяснения этих стихов скажу, что упомянутый в них Александр Ефимович был Измайлов, известный тогда баснописец и издатель журнала «Благонамеренный», о котором Пушкин в Онегине сказал, что он не может себе представить русскую даму с «Благонамеренным» в руках. Измайлов любил выпить, и потому он в пародии представлен возвращающимся домой пьяным, из этого делается заключение, что «не в литературном бою, а в питейном дому был он больно квартальным побит».
На одном из вечеров Дельвига он прочитал эту пародию Жуковскому, который ее не знал прежде. Она понравилась Жуковскому и очень его забавляла.
Борька в последнем приведенном куплете пародии на «Смальгольмский замок» это Борис Михайлович Федоров241, который и теперь (1872 г.) еще жив. В свое время он писал всякого рода стихи очень плохо и заслужил следующую эпиграмму от Дельвига:
У Федорова Борьки
Мадригалы горьки,
Комедии тупы,
Трагедии глупы,
Эпиграммы сладки
И, как он, всем гадки242.
На эту эпиграмму Федоров отвечал:
У Дельвига Антонки
Скверны стишонкиин.
Из приведенных стихов я, может быть, некоторые перековеркал, и не трудно: прошло более 40 лет, что я оставил общество литераторов и был деятельно занят совсем на другом поприще, {как читатель увидит ниже в этих воспоминаниях}.
Последние два приведенных стиха:
были написаны в виде эпиграфа на сборнике статей под заглавием «Хамелеонистика», которые являлись в журнале «Славянин», издававшемся известным тогда литератором и публицистом, автором «Сумасшедшего дома» Александром Федоровичем Воейковым244.
Эти статьи Дельвиг приказывал вырывать и сшивать вместе. Остальные статьи «Славянина» не читались, а выбрасывались. Раз Воейков, найдя в кабинете Дельвига раскрытою связку статей «Хамелеонистики», вообразил, что это номер его «Славянина», чему очень обрадовался, но впоследствии заметил свою ошибку, прочитав эпиграф на обертке брошюры. Воейков, знаменитый своим «Сумасшедшим домом», вообще пользовался дурной репутацией, но кружок лучших тогдашних литераторов держал его при себе на привязи, чтобы в известных случаях, как цепную собаку, выпустить на противную литературную партию.
Жена Дельвига Софья Михайловна была дочь Михаила Александровича Салтыкова245, известного в своей молодости красавца, и жены его Елизаветы Францевны, урожденной Ришар, также красавицы. Салтыков воспитывался при графе Ангальте246 в 1-м кадетском корпусе, из которого выпущен поручиком в 1787 г. и был в 1794 г. уже подполковником. Это быстрое повышение объясняется тем, что он находился в 1789 и 1790 гг. при князе Потемкине. В 1790-х годах, по рассказам, за достоверность которых не могу ручаться, он был вызван ко двору Императрицы Екатерины II, но по нежеланию пользоваться благосклонностью {старухи} вышел в отставку, жил до 1801 г. в своей смоленской деревне, где обогатил свой природный ум обширными познаниями, а в означенном году пожалован был Императором Александром I в действительные камергеры, звание, дававшее 4-й класс в государственной службе, с причислением к Коллегии иностранных дел. В 1812 г. он назначен был попечителем Казанского учебного округа; в этой должности пробыл недолго, и так как ему не удалось попасть в дипломаты, чего он очень желал, то оставался без должности до 1827 г., когда был назначен сенатором в Москву, а впоследствии и почетным опекуном.
Салтыков был весьма горд и смолоду неуживчивого характера. Он умер в Москве в апреле 1852 г. Внук его Александр Михайлович Салтыков247 теперь (1872 г.) флигель-адъютант и делопроизводителем Военнопоходной Его Величества канцелярии248.
С. М. Дельвиг ко времени моего приезда в Петербург только что минуло 20 лет; она была <также> очень добрая женщина, очень миловидная, симпатичная, прекрасно образованная, но чрезвычайно вспыльчивая, так что часто делала такие сцены своему мужу, что их можно было выносить только при его хладнокровии. Она много оживляла общество, у них собиравшееся.
Дельвиги в то время не имели детей; они вскоре полюбили меня, как сына; жена Дельвига, как умная и деятельная женщина, занялась моим воспитанием, насколько это было возможно в короткие часы, которые я проводил у них.
Дельвиг очень оскорбился тем, что мать моя прислала меня не к нему, а к постороннему человеку, писал к ней о том, что нельзя ли это изменить, но в виду того, что до поступления моего в Строительное училище оставалось всего 4 месяца, эта мысль была оставлена, и я продолжал жить у Викторовых, а бывал у Дельвигов только по воскресеньям и праздникам. У них были назначены для приема вечера в среду и воскресенье. Я никак не мог в воскресенье оторваться от их общества и возвращался к Викторовым только в понедельник рано утром. Эти вечера были чисто литературные; на них из литераторов всего чаще бывали А. С. Пушкин {в бытность его в Петербурге}, Плетнев, князь Одоевский249, писавший тогда повести в роде Гофмана, Щастный, Подолинский, барон Розен и Илличевский. Жена Плетнева, урожденная Раевская250, и жена Одоевского, урожденная Ланская251, также иногда бывали у Дельвигов. На этих вечерах говорили по-русски, а не по-французски, как это было тогда принято в обществе; обработка нашего языка много обязана этим литературным собраниям. Суждения о произведениях русской и иногда иностранной литературы и о писателях меня очень занимали. Впрочем, на этих вечерах часто играли на фортепиано. Жена Дельвига, которая долго продолжала учиться музыке, хотя уже была хорошею музыкантшей, и некоторые из гостей занимались серьезной музыкой. Песни же и романсы певались непременно каждый вечер; в этом участвовал и сам Дельвиг, а особенно отличались М. Л. Яковлев и князь Эристов. Сверх того, они оба умели делать разные штуки, фокусы, были чревовещателями и каждый раз показывали что-нибудь новенькое. В этих изобретениях особенно отличался Эристов, который, впрочем, бывал не так часто, как Яковлев; последний почти каждый день обедал у Дельвигов и проводил вечера. Он называл себя даже приказчиком Владимирской волости, так как Дельвиги жили на Владимирской улице и, действительно, по совершенному неумению Дельвига распоряжаться хозяйством и прислугой, Яковлев часто входил в его домашние дела, за что очень нелюбим был людьми Дельвига, которые называли его дьячком.