Buch lesen: «Сананчия 2.0», Seite 5
– А ты откуда всё это знаешь? – удивленно спросил Филипп.
– Это сейчас не важно. Важно, что никто! Никто не хотел идти волонтером в этот проект. – продолжал Роберт, войдя в кураж. – И тогда наш дорогой Министр во со своей шайкой принял решение о проведении опытов над жителями специальных городков. Понимаете? Нет? Тех городков, куда в течение многих лет селили беженцев мужского пола.
– Но было вроде много хороших отзывов об этой программе. Со стороны других стран и от ученых. – добавила Матильда, протирая глаза. – Я помню, как мой отец читал разные документы, я видела мельком некоторые листы.
– А что именно происходит с этими подопытными кроликами мы уже не знаем, так?
– Говорят их скрещивают с животными, делают трансплантацию внутренних органов животных, смешивают, меняют ДНК. В одном журнале в Мадале как-то опубликовали статью о беременных женщинах, вынашивающих гибридных эмбрионов. Но новость быстро задушили. Кстати, как и главного редактора!
Сердце Матильды учащенно забилось. Нечто странное образовалось в нижней части ее груди, задрожало и подскочило вверх словно ртутный столбик в старинном термометре. Матильде захотелось порвать свою грудную клетку, и, открыв ребра одним движением, вытащить тот клубок ненависти и ярости, что метался во все стороны, ударяясь о стены замкнутого пространства.
Она посмотрела на Филиппа и Софи и ей стало искренне жаль своих спутников. Даже план по насильному переселению малоимущих граждан не вызывал нареканий у основной массы населения, а что говорить про создание нового человека. Необходимые для этого опыты, объяснялись ничем кроме спасения граждан. Люди не смотрели на опыты над людьми как на негуманные опыты в чистом виде. Министр Обороны, которому пока всецело принадлежала власть в государстве, в своей речи перед подписанием нового плана по переселению сказал, что цель главнее средств, а когда цель гуманна, жертвы оправданы. И все были с этим согласны. Возможно, все дело в удивительной способности людей внушать себе любую удобную правду? А возможно, в нас просто заложен ген ненависти к окружающим нас людям. – думала Матильда.
– Так, я все проверил, вы пойдете налево! – воскликнул Роберт, нарушая туннельную тишину. – Через километр вас встретит Федор Иванович, он доведет вас до бункера. Вот часы, отдай их ему.
– А как же ты? – прошептала Матильда.
– Детка, все будет хорошо, я просто хочу попасть с другой стороны. Не опускай глаза. Все будет хорошо! Скоро все узнают. Это наш звездный час. Там внутри мы с тобой встретимся. – Роберт в несвойственное ему состоянии эйфории и приподнятости духа. – Мы все заснимем, Матильда, как и хотели! – он горячо поцеловал ее в губы. – А потом сольем всю информацию в сеть. Все в стране узнают о нашей проблеме, все содружества стран, и на той стороне – за стеной – узнают о том, что мы сделали. Как мы вывели всех на чистую воду и справедливость восторжествует! Это будет не просто, но все получится!
Не успела Матильда вымолвить и слово, как Роберт скрылся в темноте туннеля ведущего на запад.
Глава 6 Обратная сторона
IX
У Розамунд никогда не было депрессии, ни разу в жизни. Да и сейчас ее нет. «Депрессия – это отговорка человека», она стряхнула пепел в керамический кувшин, и приблизилась к офисному шкафу. «Мда, ничего особенного, – подумала Розамунд, открывая по очереди полки. – И что я пытаюсь тут найти?» Острым носком кремовых туфель она нажала на самую нижнюю полку и не обнаружила ничего кроме аккуратно сложенных папок. Она расстроено подняла глаза, когда снова посмотрела вниз. Что-то внизу заставило ее нагнуться и приподнять несколько документов. На дне, из-под картонных папок торчал уголок черно-белой фотографии. На ней два мальчика лет двенадцати стояли рядом, сложив руки на плечи друг друга. Мальчик слева в полосатой футболке стоял немного застенчиво, приподняв свои худые плечи. Несмотря на поднятую правую руку над головой, он щурил глаза от солнечных лучей. Справа, в светлой футболке и с длинными волосами, подмигивал и улыбался другой мальчуган. С прямой как у военного спиной, он стоял, гордо расправив плечи. Позади них был яблоневый сад, и судя по спелым фруктам на ветвях деревьев, на дворе стояла поздняя осень. Через три года лучшего друга Абеля, что стоит, гордо расправив плечи, похоронят в закрытом гробу. Розамунд поджала губы, но тут же взяла себя в руки. «А ведь он всегда был такой мягкотелый», пробормотала она, небрежно бросив фотографию обратно в полку.
В то время как все неспешно собирались в зале заседаний после очередного перерыва, Бернар, воспользовавшись этим моментом, поспешил в кабинет Министра.
– Войдите. – послышался хриплый голос.
– Меня просили вам передать, Мадам. – полуседая голова показалась из-за двери.
Полулежа на кожаном диване, Розамунд внимательно осматривала заместителя своего мужа. Ничего и никогда не ускользало от ее все замечающих кошачьих глаз. И сегодня, на долю секунды ей показалось, что высокий, немного угловатый Бернар с пугливыми выпуклыми глазами, выглядел страннее обычного. Он дрожащими руками положил коричневый конверт на столик у входа в кабинет, и уже уходил, когда Розамунд окликнула его:
– Ничего не хочешь мне рассказать?
Бернар застыл у входа.
– О своем начальнике может?
– Нет – ответил он, не поворачиваясь.
– Ну как знаешь.
Презрение коснулось его ушей, но ему было абсолютно все равно. Он должен был закончить начатое, он не мог подвести Роберта. Только Роберт поможет отомстить за сотрудников расфасовочной фабрики, отправленных в лабораторию Луз.
XX
Отец Роберта был ярым оппозиционером, и как все представители его класса, был тем, кто во всем и всегда винил государство – за то что работал водителем мусорной машины, за то, что искал в газетах купоны на продукты, за то, что одевался в супермаркете и был женат на толстой, безобразной и глупой женщине по имени Ирэн. Он считал, что это государство виновато в том, что он не получил высшее образование, и остался за бортом. По мнению Пьера Толь, государство, специально держало таких как он в определенном социальном классе и не давало расти. «Они сделали из нас узников. Даже нашим детям не вырваться из этой нищеты. Никто не хочет идти в водители грузовиков навечно, но нам не говорят об этом в шестнадцать лет. В шестнадцать лет нам говорят о специальных программах ПТУ. Зазывают нас тем, что учёба длится вдвое меньше, чем в университете, и что после окончания у нас будет реальный доход. Реальный доход – реальная независимость! – кричат они на каждом шагу. А что это значит? Это значит прощай мать и отец, и старая односпальная кровать в детской комнате убогого родительского дома. Это значит привет деньги, независимость, девчонки. Какой шестнадцатилетний школьник не увлечется этим?
Вот нет бы сказать правду: «Вас в будущем ничего не ждёт, кроме этой физической работы и стирания межпозвоночных грыж. А если вы захотите перейти на другую работу, необходимо будет переучиться и получить диплом». Эту сранную бумажку – диплом – сделанную на мои налоги. На получение которой уйдет еще пара лет очного обучения, а в это время ваша семья будет помирать с голоду. Но если вам безразлична ваша семья и вы захотите поиграть в студента, то милости просим – все за счёт государства.
Пьер внимательно следил как, по его словам, государство катится вниз, наблюдая и покупая газеты, которые стоили дороже килограмма свинины. Он любил читать газеты и, хотя подписку можно было оформить на дом, он любил прогуляться к центру города на рассвете и купить себе свежий выпуск. Потом зайти в табачную, выпить две чашечки кофе, выкурить по паре утренних сигарет и обсудить с единомышленниками бездну, в которую их толкало государство.
Он уже пересекал небольшую площадь перед городским кинотеатром, когда его внимание привлёк заголовок статьи на первой странице: Сананчия – а наше ли это будущее? Снизу мелким шрифтом было написано: «Глава государства, Абель Бертран утвердил проект Сананчия по развитию нового человека». Пьер сплюнул, сунув газету в подмышку.
Так Роберт, в отличие от Матильды, с самого детства знал о том, что именно происходит в стране. Он был мал и впитывал как губка всё, о чем писали газеты, всё, о чем говорилось по телевизору, но именно во время ужинов в его организм попадало, расщеплялось и проникало в каждую клетку настроение и видение мира Пьера Толь.
Через месяц после первой встречи, когда Матильда сбила Роберта у бара Авиатор, они уже встречались каждую субботу в том же баре. Он был не похож на всех ее друзей. К своим восемнадцати годам, Матильда устала он избалованных мальчиков, которых мамы одевали в костюмчики зайчиков на детские праздники. Эти мальчики взрослели и надевали другие костюмы – пиратов, начальников, бандитов – но снизу всегда оставался костюм зайчика. «Может что-то новое не помешает», думала Матильда, глядя на Роберта. Ей нравилось каким он был. Роберт не стеснялся в выражениях, он шутил над Матильдой и ее образом жизни, и ее это забавляло. Ведь ей говорили с детства: «мальчик задирается, значит любит». «Они так оказывают знаки внимания» – учат девочек в школе и это откладывает отпечаток в их маленьких головах. И когда, в очередной раз, муж поднимет на нее руку, и она будет плакать от боли и обиды, она найдет в себе силы и переубедит себя: «бьет – значит любит». Ведь никто не объясняет маленьким девочкам, что они вправе защищаться – даже от любви, которая приносит им дискомфорт и боль.
Со временем Матильда стал приходить в бар Авиатор все чаще и чаще. С Робертом или в одиночестве, но всегда в слишком безупречном для этого места виде. Небрежно уложенные каштановые волосы украшали ее невинное личико. Густые брови обрамляли глубоко посаженные глаза, светившиеся янтарным светом в тусклом сиянии жёлтых ламп. Она стучала пальцами по барной стойке, в ожидании заказа и с удовольствием, но всегда со скрытым смущением, ловила на себе уверенные взгляды неотесанных мужчин и самоуверенных подвыпивших парней. Пара бокалов, и она погружалась в чарующий мир хмельных, но свободных дискуссий на грязном заднем дворе Авиатора.
Знакомство с Робертом, с социальными домами, с жизнью в неблагополучных пригородах Луз ворвалось в мир Матильды перевернув его вверх дном. Матильда отчаянно нуждалась в чем-то помимо холодных разговоров отца о прибылях и убытках, о необходимости лоббирования интересов; она нуждалась в чем-то помимо инфантильной, отстранённой матери и обсуждения каникул в Альпах. Матильда любила свой небольшой бассейн в их уютном загородном доме, она любила непринужденные разговоры с садовником, и теплые утренние блинчики домработницы, но со временем она стала всего этого стыдиться.
– А ты чего хочешь от жизни, Матильда? – спросил напыщенно-серьезным тоном Роберт, застав ее врасплох.
Она еще не знала чего хотела от жизни. Всё что до этого ей говорила мать, все растворялось и исчезало сквозь открытые окна. И теперь откуда-то издалека до нее доносился слабый, но все такой же заносчивый голос матери:
– Матильда, справедливости в мире нет. – говорила Элена, разглядывая новую коллекцию сумок. – Каждому свое место. База для мозгов или есть или ее нет. Ты пойми, доченька, ты не сможешь жить с кем-то не из своего круга. Нищие мыслят по-другому.
Матильда подняла глаза и призрак матери исчез в белой дымке. С Робертом для нее всё было ново, и она уже начинала чувствовать свое предназначение.
– А как вы познакомились ребята, – поинтересовался друг Роберта, вернувшийся недавно со службы на стене. Не только у него эта пара вызывала интерес, но только он посмел задать его Роберту.
– Мы познакомились в баре! Если бы мои подружки тогда не напились и не оставили бы меня….
– Я тоже не думал, что буду такой как ты! – перебил ее Роберт, поняв по-своему последнюю фразу. Матильда замолчала, почувствовав холод во взгляде Роберта, но не придала этому значение.
Бывало, Роберт смотрел на Матильду и не понимал. Не понимал ни Матильду, ни самого себя. По какой причине он продолжал общаться и сближаться с ней с каждым днем? Его раздражала и в то же время привлекала ее медлительность и беспечность ребенка из высшего общества. Роберт смотрел на Матильду, на ее утонченность, на дорогие украшения, на аккуратно собранные волосы и завидовал ей. Завидовал, ведь он отчаянно мечтала быть на ее месте. Жить ее жизнью – в чистом доме, где по воскресеньям устраивают семейные обеды, где под рождество всей семьей готовят бутерброды с фуагрой и упаковывают подарки, где у тебя есть слуги и субъективная, только твоя личная справедливость! Он ненавидел всем сердцем тех, кому хоть немного повезло в этой жизни, а тому, кому действительно повезло – он их презирал.
XXI
Первым документом, который Розамунд достала из коричневого конверта, который принес Бернар, был Протокол заседания от 25 июня. К лицевой стороне протокола, чуть выше слов «Проект Сананчия 2.0», была прикреплена записка: «Матильда, прочти третью страницу. Марк».
Протокол заседания 356–2 от 25 июня 2065:
В качестве места нахождения новой лаборатории определить пригород Луз, а именно расфасовочную фабрику, расположенную по улице Парк, номер 36 бис.
Сотрудников уволить без выходного пособия. В случае несогласия отправить на принудительные работы на восточную стену.
Розамунд быстро прошлась глазами по оставшимся страницам и волнительно перевела дыхание.
Из доклада Управления по заметанию следов и очистке репутации №253 от 15 декабря:
Месье Пьер Толь, бывший сотрудник расфасовочной фабрики, организовал несанкционированные митинги с привозом навоза к главному входу мэрии города Луз. В результате фонтан на площади перед мэрией пришлось закрыть. Подачу воды в городе приостановить.
В ходе расследования выяснилось, что вышеуказанный господин, или его сын, создал антиправительственный сайт, с единственной целью – подорвать авторитет существующей власти, а также ее ценностей. Подписчиками являются в основном уволенные сотрудники расфасовочной фабрики и хозяин бара Авиатор.
Разъяснительные работы были проведены в сентябре. Однако результатов не дали.
Для окончательного решение проблемы назначен руководитель Управления по заметанию следов и очистке репутации Марк Руссо.
Розамунд откинулась в кресле мужа. Она представила Марка и ее губы невольно вздрогнули.
Третьим документом была служебная записка, адресованная Министру Обороны, сложенная в прозрачный, канцелярский конверт, на дне которого лежала флешка. Розамунд включила компьютер.
Запись телепередачи Суперняня от 28 марта 2044
(В рамках передачи, в течение десяти дней социальный сотрудник пытался помочь родителям восстановить отношения с ребенком. Для некоторых же матерей это был лишь еще один способ оказаться на экране).
В один из вечеров, после очередного приступа истерики, уединившись на втором этаже, ведущая спрашивает девочку, сидящую на сиреневой кроватке:
– А чего бы тебе больше всего хотелось получить… от мамы?
– Объятия – не думая, отвечает шестилетняя Матильда, смущенно потирая глаза.
Розумунд резко остановила запись, почувствовав жар. На долю секунды что-то щёлкнуло в ее душе – всплеск, вспышка. Словно обессиленный заключённый, тянущий руку к окошку в карцере, маленькая девочка в душе Розамунд протянула руку Матильде. Она появилась лишь на мгновение и снова исчезла в темных глубинах ее души. Розамунд на секунду засомневалась и тут же увидела лицо отца в отражении экрана:
– Иногда дорогая людям надо помогать. В этом нет ничего страшного. Ты можешь даже иногда подталкивать кого-то к действию.
– Да, папа, я понимаю. – отвечает десятилетняя Розамунд.
– Ускорять неизбежные события не есть преступление, доченька. Преступление – не подсказать, не указать. – он нежно погладил ее по макушке – Особенно женщинам.
«Женщины» – произносил отец Розамунд постоянно и в разной интонации, но звучало это всегда как упрёк. Те редкие моменты, когда вчерашнее похмелье уже отошло, а предвкушение предстоящей попойки ещё не наступило. В эти редкие моменты чистого разума, когда не было ни раздражения, ни желания заниматься нравоучениями, Розамунд чувствовала настоящие отношения с отцом. «Вы, женщины, думаете, что много знаете, и все можете, но это далеко не так» – он посмотрел на свою дочь и тяжело сглотнул, словно в горле застрял кусок сухого ржаного хлеба. Он любил своих дочерей, но после рождения второй он твердо пообещал себе сделать из них нормальных людей, и придерживался этого плана всю жизнь.
«Ах, отец, ты всегда заботился о нас», подумала Розамунд закурив красные мальборо. «Пора и мне позаботиться о своих близких». – Она провела рукой по коричневому конверту.
Из служебной записки Марка Руссо от 15 апреля адресованной Министру Обороны Абелю Бертрану:
Помощником Пьера Толь, как выяснилось, является и его сын Роберт Толь.
Без высшего образования.
Разнорабочий.
В одно время работал также на расфасовочной фабрике.
До 16 лет не привлекался.
В ходе расследования была найдена детская психологическая характеристика. Согласно заключению школьного психолога, Роберт Толь, возможно, страдал ранним социопатическим расстройством. Наблюдалось явное отсутствие эмпатии.
Ответа от родителей получить не удалось, но соседи утверждают, что употребление психотропных или других запрещенных веществ за матерью не наблюдалось. Генетических психических заболеваний нет.
Однако, следует отметить, что домашние животные соседей по подъезду исчезают в течение двух недель после их приобретения. Животных не нет только у семьи Толь.
Первый задокументированный приступ депрессии случился у Роберта после прочтения статьи о бешенстве, передающегося от домашних животных. Статья от 5 июня 2036 года, газета Дело №.
Родители никак не ограничивали доступ к новостным порталам. В сочинении как вы провели весенние каникулы, восьмилетний Роберт детально описал теракт на стадионе, повлекший смерть главы соседнего департамента.
Страдает синдромом раздраженного кишечника, от чего видимо его лицо покрыто угрями вдоль ушей. Несколько лет назад, Роберт Толь, воспользовавшись связями семьи некой Матильды Фонтерей сумел достать секретную информацию о Проекте Сананчия.
На данный момент местонахождение обоих неизвестно. Пьер Толь числится пропавшим без вести.
На полях последней страницы мелким шрифтом было добавлено:
«Думаю, им еще кто-то помогает. Не могли они это вдвоем провернуть. Полагаю это у них есть поддержка в Министерстве».
