Поперечный элемент

– Сразу. Я вижу его насквозь. И всех остальных тоже. Я согласна откровенничать только с вами. Ни с одним другим доктором в этой больнице я не буду делиться своими мыслями, страхами или фактами биографии. Я знаю, что вы тут один нормальный, и мне не надо пытаться доказывать обратное. Я знаю.

– Ну, раз вы знаете, – пожал плечами доктор и зачем-то оглянулся на дверь. – Только… – он задумчиво постучал обратным концом карандаша о дужку очков, после чего деловито продолжил: – Понимаете, я бы с радостью работал с вами один – обследовал на аппаратах, брал анализы, вёл беседы, чтобы оградить вас от контактов с остальными. Но, вот беда, правила запрещают, а правила мы здесь не нарушаем, понимаете меня?

– Понимаю, – без эмоций отмахнулась пациентка. – Я согласна терпеть всех этих людей, но довериться готова только вам. Я видела вас в новостях несколько лет назад, я знаю, что вы хороший человек, это сразу видно.

– Рад, что мы договорились. Я позабочусь, чтобы этот врач был освобождён от контакта с вами. А сколько вам лет, если не секрет?

– Тридцать два.

– Вы замужем?

– Нет.

– А дети? Есть? – расспрашивал врач.

– Нет, – тяжело вздохнула.

– Не хотите ли позвонить своим близким? Они наверняка переживают о вашем отсутствии.

– Некому переживать, я живу одна.

– Возможно, с вами захотят связаться друзья, будут вас искать.

– Нет у меня никого.

– На работе вас не потеряют?

– Я работаю удалённо.

– А родители?

– Их в моей жизни больше нет.

– Понимаю… Но они живы?

– Не знаю. Я прекратила общение с ними восемь лет назад, когда умерла бабушка. Переехала в другой город. Бабушка была единственным человеком в семье, который меня понимал.

– Наверное, она хотела, чтобы вы получили образование?

– Да, она всегда настаивала на высшем, и благодаря ей я поступила бесплатно на факультет иностранных языков. Сейчас я работаю переводчиком через интернет. Получаю задания и делаю переводы дома. Я стараюсь как можно реже выходить из дома и как можно меньше общаться с людьми.

– Сколько лет вы ведёте такой образ жизни?

– Восемь.

– Как часто вы выходите из дома?

– Два-три раза в месяц днём, иногда выхожу ночью – прогуляться или за продуктами.

– Гулять по ночам не страшно?

– Мне ничего не страшно. Не вижу смысла бояться за свою жизнь, когда в этой жизни нет смысла.

– В вашей жизни нет смысла?

– Нет.

– Как давно вы стали так думать?

– Не знаю.

– Почему вы не любите людей?

– Почти все люди грязные. Они хотят это скрыть, но от меня не скроешь. Я вижу их насквозь, знаю всё, на что они способны, знаю их подлость, лживость, лицемерие, знаю даже то, чего они сами не знают.

– Хм. А каким образом вы получаете эти знания?

– Просто знаю и всё. Вот смотрю на этого мерзкого доктора и вижу, что он людей заживо сжигал.

– Вы говорите о докторе Одинцове? – кивая, уточнил врач.

– О том, который меня осматривал до вас. Пытал, сжигал, а потом курил довольный.

– Как именно вы это видите? Перед глазами мелькают картинки или действия происходят в реальном времени?

– Ничего у меня не мелькает, у меня нет галлюцинаций. Я просто смотрю на него и словно всегда это знала. Такая неоспоримая уверенность во мне. Эти знания внутри меня как будто выплывают наружу в нужный момент. Я могу сказать про каждого, вся память человечества во мне.

– Память человечества? – доктор слегка подался вперед. – И она говорит про каждого?

– Нет, – после паузы медленно проговорила пациентка, холодно сверкнув глазами. – Ничего она не говорит, я же не сумасшедшая.

– Разумеется.

– Я понимаю, как абсурдно это звучит, понимаю, что разговариваю с психиатром. Но я верю вам, я знаю, что вам можно верить, мои знания никогда меня не обманывают. Вы – именно тот врач из всех, который попытается меня услышать и сделает всё возможное, чтобы помочь. Я уже говорила, что несколько лет назад видела вас в новостях. Лица я не запомнила, поэтому вас не узнала. Я помню своё первое впечатление, вы хороший человек, и сейчас я тоже это вижу. Не слышу я голосов, не вижу галлюцинаций, просто знаю и всё. Помогите мне не знать, я не хочу знать, я хочу стать обычной.

Пока она говорила, доктор не выказал и малейших признаков удивления, слушал внимательно, серьезно, не кивал и не отводил взгляд.

– Приятно работать с людьми, которые стремятся к выздоровлению, – наконец сказал он. – Успех наших взаимоотношений – как пациента и врача – напрямую зависит от вашего желания помочь себе. Помогите нам помочь себе, не делайте ничего, что могло бы препятствовать этому, и тогда у нас всё получится, мы обязательно разберёмся с вашей уникальностью. Регламент требует, чтобы я ознакомил вас с правовыми аспектами. Дело в том, что вчера вы поступили к нам в остром психическом состоянии, представляющем угрозу жизни и здоровью граждан. Советом психиатров было принято решение о недобровольной госпитализации на сутки. По истечении суток я буду обязан повторно предложить подписать добровольное согласие на врачебное психиатрическое вмешательство. Сразу хочу разъяснить. Если согласие не будет вами подписано – это ещё не означает, что вас выпишут. Дело будет передано в суд, и на основании решения суда, как правило, положительного – поскольку суд будет опираться на мнение комиссии психиатров – вас всё равно принудят к лечению. Если же вы подпишите согласие – удастся избежать проволочек, и мы незамедлительно приступим к обследованию и лечению.

– Меня теперь отсюда не выпустят?

– Как это не выпустят? Отдохнёте, выспитесь, выговоритесь, мы приведём в порядок ваше настроение и мысли, подлечим организм, поколем витамины… Ещё и уходить сами не захотите.

– А если я подпишу согласие, я смогу покинуть ваше заведение в любое время?

– Не совсем. Для этого требуется заключение вашего лечащего врача о том, что вы не представляете угрозы обществу и себе самой. Никто вас просто так не будет здесь удерживать. Состояние стабилизируется, и мы отпустим вас домой. В наших интересах – оказывать помощь тем, кто в ней нуждается, а не заполнять стационар здоровыми людьми.

– Доктор, я нормальная. Я не сумасшедшая, вы ведь понимаете? Моя беда в том, что я не такая как остальные, поэтому мне так сложно. Уже несколько лет я совсем не отдыхаю от этих навязчивых знаний. Бабушка предупреждала, что как только она умрёт, это начнётся. И после её смерти я стала знать. Она передала мне свою способность видеть. Обследуйте мне мозг, найдите отделы, которые отвечают за эту память человечества, и заблокируйте их таблетками. Мне не нужны никакие витамины, я хочу, чтобы меня лечили настоящими сильнодействующими лекарствами, я согласна принимать их до конца жизни, лишь бы быть как все. Может, обычность принесёт мне счастье.

– Попробуйте описать, что вы чувствуете сейчас?

– Вчера я кричала как бешеная, во мне было столько энергии, столько сил к жизни, я готова была доказывать всему свету свою правоту. А сегодня я чувствую такую усталость от жизни… Не имеет смысла ничего никому доказывать. И сама жизнь не имеет смысла. Всё равно кончится смертью.

Она закусила губу, уставилась в одну точку.

– Часто ли вас посещают мысли о смерти?

– Временами.

– Были ли у вас попытки, намерения или мысли прервать жизнь?

– Никогда. Я никогда этого сама не сделаю. Но я не понимаю, в чем смысл жить. Зачем?

Вопрос прозвучал глухо, пациентка без интереса разглядывала свои колени.

– Спите хорошо? Высыпаетесь?

– Иногда я сплю целыми днями, но выспаться не могу. Просыпаюсь, лежу и опять засыпаю.

– Сегодня вы проснулись рано. Это обычно для вас?

– Думаю, это связано с непривычной обстановкой. Обычно я сплю не меньше восьми часов. Ложусь поздно и встаю поздно. Я и сейчас хочу спать.

– Засыпаете без труда? Не тревожат ли вас какие-нибудь мысли перед сном, от которых бывает сложно избавиться?

– Постоянно. Целый рой мыслей. Они не дают мне покоя ни во сне, ни наяву. Мои мысли тревожат меня даже во сне.

– Снятся кошмары?

– Не знаю, можно ли назвать их кошмарами. Знаете, бывают такие сны… Пока я сплю, мне страшно, тревожно, жутко, но когда я просыпаюсь, вдруг оказывается, что особых причин переживать не было. Это во сне казалось, что причина моей тревоги огромна, значительна, но вот я в состоянии анализировать – и это всего лишь какое-то опоздание, из-за которого в реальной жизни я бы не стала так сильно переживать. Или двойка по географии в школе. Или порванные колготки. Понимаете, что я хочу сказать?

– Понимаю. За последнюю неделю просыпались ли вы посреди ночи?

– Просыпалась.

– Аппетит нормальный?

– Бывает, что его нет совсем.

– Например, сейчас – вы бы хотели что-нибудь поесть?

– Нет.

– А вчера?

– Вчера аппетит был.

– Как вы чувствовали себя на протяжении последних семи дней?

– Не знаю, по-разному.

– Чем вы занимались? Работали?

– Немного. Через силу. Работа обеспечивает меня, но все труднее себя заставлять работать. Я не понимаю, почему должна трудиться для того, чтобы жить. Почему я не могу жить, чтобы жить? Неужели Бог дарит жизнь для того, чтобы работать?

– Верите в Бога?

– Конечно.

– Если бы вопрос денег не стоял, чем бы вы хотели заниматься?

– Не знаю. Рисовать? Я не умею рисовать, но всё равно рисую. Для чего, спрашивается.

– Наверное, это доставляет вам удовольствие?

– Наверное, – подтвердила апатично. – Я уже ни в чём не уверена. Раньше – может, и доставляло. Но теперь…

– Раньше – это когда?

– Не знаю, хотя бы год назад. Может, больше. Мне кажется, что ничего в мире больше не способно вызвать во мне радость. Я столько всего видела, что радоваться чему-то будет аморально.

– Говоря «столько всего видела», вы имеете в виду знания внутри вас?

– Вот именно, знания. Я столько всего знаю, что чувствую себя старше, внутри я – прожжённая жизнью дряхлая старуха.

– Часто ли вы чувствуете себя опустошённой, уставшей от жизни?

– Опустошённой, как метко вы подобрали слово. Да, это именно то слово. Знаете, иногда я чувствую себя настолько опустошённой, что могу целый день просто лежать и даже не вставать с кровати. Всё перестаёт иметь значение. Тогда мне кажется, что мир издевается надо мной, нарочно показывает, сколько в нём грязи, убийств, предательств, сколько жестокости, сколько боли. Мир словно показывает это всё мне и усмехается – дескать, ты простой человечишка, ты не можешь ни на что повлиять. Но зачем тогда мне нужно обо всём этом знать? Это убивает, сжирает изнутри. Знаете, я прекрасно осознаю, как глупо это звучит, понимаю, что такое бредовое объяснение никак не оправдывает вчерашнего поведения, наоборот, только усугубляет моё положение. Но мне плевать, что прохожие вчера подумали, будто я сумасшедшая, плевать, что большинство считает меня асоциальной, неадекватной, злой. Они не знают того, что известно мне, не знают, каково с этим жить. Я очень устала быть не такой как все. Я подпишу всё, что вы мне дадите, только помогите мне.

– Не волнуйтесь, мы безотлагательно начнём вас обследовать, как только завершим беседу. Скажите, испытывали ли вы чувство недовольства собой за последнюю неделю, скажем? Чувство, будто сделали что-то неправильно?

– Да, я испытываю это чувство сейчас. Мне очень жаль, что вчера так вышло. Мне очень стыдно.

– Вы сказали доктору Одинцову, что вам стыдно перед Богом, что приходится жить в мире с такими мерзкими людьми. Так ли это?

– Да. Меня постоянно терзает чувство стыда за других. Плохим людям за плохие поступки никогда не бывает стыдно. Я вижу, до чего докатилось человечество, и меня съедает стыд. Сама не знаю почему.

Доктор кивнул.

– Скажите, а со стороны здоровья замечали ли вы какие-нибудь изменения?

– Мне кажется, что изнутри я разваливаюсь.

– Вы чувствуете себя плохо? В чём именно это проявляется?

– Не знаю, во всём. Весь мой организм работает слабо, как будто не в полную силу.

– Я буду перечислять возможные расстройства, а вы останавливайте меня, если узнаете знакомый симптом. Договорились?

– Да.

– Головные боли, учащённое сердцебиение?

– Да, среди людей моя голова болит постоянно. Просто разрывается от потока информации.

– Среди людей?

– Когда я одна – голова не болит. Только среди людей.

– Ясно. Сухость во рту? Несварение желудка, метеоризм, запоры, диарея, желудочный спазм, частое мочеиспускание. Нет? Тяжёлое дыхание, затруднение дыхания, нехватка воздуха, потливость, – пациентка мотала головой. – Тремор, звон в ушах, нечёткость зрения, боли в груди. Ничего из этого?

– Нет.

– Бывает ли, что вас без причины бросает в жар?

– Нет.

– Озноб, чесотка, ломота в мышцах, непроизвольные подёргивания, чувство комка в горле?

– Нет. Может, когда-то и случались эти симптомы разово, но с моим состоянием в настоящем они никак не связаны.

– Тогда что же беспокоит вас в вашем состоянии? Может, какой-то определённый орган работает не в полную силу? Сердце, печень, почки?

– Нет. Как будто бы нет особых симптомов, но я чувствую, что в организме какой-то сбой, понимаете? Что моё тело истощено, устало, не может восполнить энергию. Нет сил, желания, стремления, смысла что-то с этим делать.

– Я вас понял. Вы позволите осмотреть вас?

– Пожалуйста.

Врач померил температуру и давление, посчитал пульс, проверил рефлексы, заглянул в рот, осмотрел вены на руках и ногах, обратил внимание на состояние волос, ногтей, зубов. Пациентка вяло выполняла простые просьбы, не противилась, не высказывалась. Наконец врач сел на свой стул.

– Состояние организма вполне удовлетворительное. Я не замечаю, чтобы ваш организм работал не в полную силу.

– Это так кажется.

– Я назначу некоторые обследования для полноты сведений, а медсестра возьмёт у вас анализы. Ещё вам нужно будет заполнить анкету и ответить на много вопросов специального теста.

– Заполню. Только сразу хочу предупредить: я против того, чтобы сообщали моим близким, а также пытались собрать информацию у моих знакомых и соседей. Я ведь имею на это право?

– Существует врачебная тайна, вы правы. Тем не менее, вам необходимо указать контактное лицо.

– Но зачем? Я давно живу одна. У меня нет друзей, родным всё равно, коллег у меня тоже нет. Я ведь больная, правда? Меня упекли в психушку за неадекватное поведение, устроили мне недобровольную госпитализацию. Представляете, как это отразится на моей и так асоциальной жизни? Если узнают соседи – мало приятного. С близкими я осознанно прекратила связь, так зачем же им сообщать обо мне, если я сама этого не хочу? Всю информацию о себе я расскажу сама. Пусть она будет не объективной, но и лечить вы собрались только меня, поэтому и на мою психику нужно смотреть сквозь призму моего восприятия, а не призму мнений разных людей, которые и понятия не имеют, что я чувствую.

– Вчера вас не заботило то, что могут подумать о вас другие люди.

– Мне стыдно, как я вела себя вчера, но меня и сейчас не заботит мнение других людей. Я беспокоюсь о своем будущем, в котором будет сложно и без подробностей моего психического расстройства.

– Для постановки точного диагноза необходимо мнение со стороны.

– О, я уверена, что диагноз вы уже поставили. У меня нет контактного лица, мне некого написать в этой графе. А про мнение со стороны – люди меня всегда не любили. Упуская ругательства, меня часто называют злой, неадекватной, мне желают прочувствовать на своей шкуре самые ужасающие события и даже сдохнуть. Знаете, сколько раз мне пожелали сдохнуть? Если бы я считала, я бы давно сбилась со счета.

– А вы на самом деле бываете злой, неадекватной? Как по вашему мнению? Или люди вокруг вас безосновательны в своих заключениях?

– Нет, я не злая, я справедливая, просто они не в состоянии это понять. Иногда я бываю эмоциональной, но это не от злости, а от переизбытка чувств.

– Разве не вы сказали мне, что ненавидите людей?

– Но ведь ненависть и злость – не одно и то же. Ненависть – мое личное отношение к людям, мое мнение, мое жизненное убеждение. Моя ненависть обобщающая, она не выливается в конкретную злость на конкретного человека.

– Значит, по вашим словам, люди напрасно считают вас злой?

– Я не злая.

– Ясно. И все-таки, существуют непредвиденные обстоятельства, при которых мы обязаны сообщать о вас родственникам.

– Непредвиденные обстоятельства? Это что – смерть? – мрачно уточнила пациентка, а потом неожиданно передумала. – Знаете, пожалуй, я оставлю контакт на случай смерти.

– Прошу вас, не переживайте, это обычная формальность. Вам нечего бояться, ваше заболевание совершенно не смертельно.

– А вы пообещаете, что не будете звонить ни в каком другом случае?

– Обещать я вам такого не могу, случаи бывают разные.

Аделина помедлила.

– Хорошо, – вдруг равнодушно кивнула, и врач заранее засомневался в достоверности контакта, который она собиралась написать. – Доктор… А можно мне блокнот и ручку?

– К сожалению, пока вас не перевели из наблюдательной, вы не можете получать никаких посторонних предметов. Но уже к вечеру вас определят в палату, и, если психическое состояние будет считаться приемлемым, я думаю, медсестре не составит труда выполнить вашу просьбу.

– Вы не могли бы сами попросить об этом медсестру? – робко спросила Аделина. – Я хочу написать рассказ.

– Вот как? О чём?

– Пока не могу ответить. Но он поможет понять вам моё состояние. В разговоре трудно будет передать то, о чём мне хочется рассказать. Письменно у меня получится лучше.

– Ну, раз вы уверены, что это необходимо, отказывать вам не имею желания. Завтра мы снова встретимся для беседы, а сегодняшний день станет для вас насыщенным в плане обследований.

Из истории болезни, личная карта пациента НИИ ЛДУ «Институт Психиатрии»

Место освидетельствования: стационар. Госпитализация добровольная.

Имя: Аделина

Дата и время: 04 октября 2016 года, 10:05

Соматическое состояние:

Пациентка астенического типа телосложения. Кожные покровы бледной окраски. Тургор, влажность обычные. Тонус глазных яблок не изменен. Дыхание ровное, достаточной глубины. Артериальное давление – сто десять на семьдесят, пульс – семьдесят четыре удара в минуту удовлетворительного наполнения, ритм правильный. Мышечный тонус не изменен. При проверке рефлексов патологий не выявлено.

Психическое состояние:

В течение обследования идет на контакт, что проявляется в мимике, жестах и вербальной сфере. Сосредоточенно слушает адресованные ей вопросы и подробно на них отвечает, от заданной темы не отступает. Сознание ясное. Хорошо ориентирована во времени, пространстве и по отношению к личности. Внимание и способность концентрации кажутся неповрежденными. Расстройство долговременной памяти не выявлено: в разговоре ссылается на новостной выпуск трехлетней давности. Кратковременная память, насколько можно судить из разговора, не обнаруживает отклонений. Дальнейшее исследование личности не дает оснований предполагать нарушение способности запоминать и воспроизводить ранее приобретенный опыт. При уровне общего интеллектуального развития выше среднего и хорошо дифференцированной первичной личности обращают на себя внимание категоричные вербальные утверждения: «ненавижу людей», «не хочу иметь с ним ничего общего», «он плохой человек». Формальные нарушения мышления в ходе разговора не отмечены, инкогерентность мышления отсутствует, «скачки идей», неологизмы в речи не засвидетельствованы.

Наблюдаются антисоциальные тенденции: на протяжении восьми лет живет одна, прекратила связь с родными, работает удаленно, старается как можно реже выходить из дома и как можно меньше общаться с людьми. Имеет место социальная изоляция: выходит из дома всего два-три раза в месяц днем и иногда ночью – «прогуляться или за продуктами».

В ходе разговора становится ясно, что пациентка страдает бредовым восприятием: все люди кажутся ей «грязными, лживыми, лицемерными». Наблюдается бред величия: уверена, что знает про людей то, что они сами не знают, видит их насквозь. Утверждает, что вся память человечества живет внутри нее, и в любой момент она может извлечь изнутри нужные знания о человеке. Заявила, что знает, будто доктор Одинцов «заживо сжигал людей», «пытал, сжигал, а потом курил довольный». Бред систематизированный, прогрессирующий, без распада личности. Предположительно спровоцированный смертью близкого человека (бабушки): «она была единственным человеком в нашей семье, который меня понимал». Уверена, что «память человечества» открылась ей после смерти бабушки, потому что последняя передала ей знания, которыми обладала.

Признается, что понимает, будто ее признания звучат глупо, но вместе с тем не отрицает факта, что ей известно о людях больше, чем остальным. Наблюдается рвение к выздоровлению: «вылечите меня, я не хочу больше этого знать, я хочу стать нормальной, такой как все».

Опираясь на слова пациентки, зрительные и слуховые галлюцинации отсутствуют, однако в сознании имеют место события, которых в реальности нет: «я просто смотрю на него и словно всегда это знала, неоспоримая уверенность во мне» (про доктора Одинцова).

Пациентка признаётся, что ей всегда было сложно сдерживать эмоции. Утверждает, что агрессивное неконтролируемое поведение, послужившее причиной госпитализации, случилось впервые. Смущается, говорит, что ей очень стыдно. Вместе с тем обнаруживается выраженное всепоглощающее чувство стыда за плохие поступки других людей: «мне стыдно перед Богом, что приходится жить в мире с такими мерзкими людьми».

Расстройство аффекта выражено. Первичное состояние имеет схожесть с эпизодами мании. Со слов пациентки: «вчера во мне было столько энергии, столько сил к жизни, я готова была доказывать всему свету свою правоту».

Приступы мании периодически сменяются депрессивными фазами, проявляющимися подавленным настроением, потерей интересов, повышенной утомляемостью, заниженной самооценкой и неуверенностью в себе, чувством собственной ничтожности, пессимистическими перспективами будущего, расстройством сна, снижением аппетита: «иногда чувствую себя настолько опустошенной, что могу целый день не вставать с кровати», «все перестает иметь значение», «бывает, что аппетита нет совсем», «иногда я сплю целый день и не могу выспаться», «мир словно говорит, что ты простой человечишка, который не в силах ни на что повлиять».

Эпизоды сопровождаются психотическими симптомами. Чувство неполноценности парадоксальным образом перемежаются с чувством слишком высокой ценности: если бред величия преобладает в эпизодах мании, то в эпизодах депрессии превалирует осознание собственной ничтожности.

По шкале мании Янга (YMRS) отмечается выраженное маниакальное состояние (38 баллов) на момент госпитализации.

Актуальное психическое состояние предполагает эпизод дисфорической депрессии. Двигательной заторможенности не наблюдается, но ясно прослеживаются пессимистические настроения. Пациентка рассуждает о смерти, о смысле, на короткое время погружается в собственные мысли, смотря в одну точку. «Сегодня я чувствую такую усталость от жизни», «нет смысла ничего никому доказывать», «жизнь не имеет смысла, потому что кончается смертью». Много раз прямыми и косвенными формулировками акцентирует внимание на том, что смысл отсутствует: в жизни, в работе, в здоровье, в творчестве. Выраженная ангедония. Имеют место ипохондрические наклонности: на фоне удовлетворительного соматического состояния пациентка уверена, что «организм работает не в полную силу», утверждает, что она «как будто бы разваливается изнутри», при этом жалобы не оформлены в конкретные симптомы. По шкале депрессии Гамильтона (HRDS) состояние оценивается как тяжелый депрессивный эпизод с психотическими симптомами.

Нет достоверных данных о периодичности, цикличности, продолжительности эпизодов мании, депрессии и интермиссии, что затрудняет определить варианты течения. Временной промежуток между сменой фазы мании и фазы депрессии (меньше двенадцати часов) позволяет предположить смешанный вариант аффективного состояния.

Сбор анамнеза осложняется социальной изоляцией пациентки: уточнение психического состояния детства и юности не представляется возможным в связи с отсутствием связи по указанному контакту родных и близких (номер не существует), уточнение актуальной информации последних восьми лет не представляется возможным в связи с обособленным существованием и минимизацией общения с людьми.

Предварительный диагноз:

Биполярное аффективное расстройство (маниакально-депрессивный психоз) первого типа, смешанный вариант течения.

Назначения:

– дифференциальная картина крови;

– биохимический анализ крови;

– электрофорез белковых фракций;

– анализ крови на электролиты;

– анализ крови на гормоны: гормоны щитовидной железы, тестостерон, индекс свободного тестостерона, ГСПГ, эстрадиол, пролактин, ФСГ, лютоинезирующий гормон, АКТГ в сыворотке, кортизол, норадреналин, адреналин.

– общий клинический анализ мочи;

– исследование мочи по Зимницкому;

– реакция Вассермана;

– тест на ВИЧ;

– тест на боррелии.

– скрининг содержания наркотических и лекарственных средств в крови и моче;

– ЭЭГ;

– КТ головного мозга;

– МРТ головного мозга;

– Минессотский стандартизированный многофакторный метод исследования личности (MMPI).

Особые указания:

Перевести в отделение первичного эпизода, в одиночную палату. Осуществлять интенсивное наблюдение с целью выявления возникающих маниакальных, депрессивных эпизодов и интермиссий. Предоставить бумагу и карандаш, в желании писать не препятствовать, о содержании не интересоваться. Доктору Одинцову ограничить контакт во избежание обострений до момента прямых указаний главврача.

4.

Старая дверь, отделанная дерматином. Дребезжащий звонок. Ширк, ширк – размеренно, не спеша – ширк, ширк: шаги.

– Светлана, ты? – одновременно со скрежетом дверной цепочки и лязганьем замка.

– Да, Алевтина Федотовна, я.

– Хлючи жеж есть, хоняешь старуху почём зря.

– А вы опять открываете дверь, ещё не убедившись, что это я.

– Та! Хово мине бояться! – раздраженно отмахиваясь.

– Воров, например, – кое-как разувается Светлана, не выпуская из рук пакеты с продуктами. В этой квартире пакеты с продуктами можно ставить только на кухонный стол.

– Испужал ежа холой жопою! – ширк, ширк, ширк, ширк.

Она слышит такое дважды в неделю.

– Сапохи! – это с кухни.

Светлана, поджав губы, на полпути разворачивается и, все так же удерживая пакеты на весу, выравнивает обувь – чтобы носок к носку, каблук к каблуку. Идет на кухню.

– Шо-то разнесло тебя, деточха, – неодобрительно качает головой старуха, пока Света разбирает пакеты. – Не фихура, а хопытце. Уидать, жрёшь хах силосорезха!

– Я, Алевтина Федотовна, какая была – такая и есть. Пятьдесят килограммов, не больше и не меньше.

– Ну да, ну-ну… Аах! – хлоп по столу. – Ты мине тута хлюздить брось! На сносях поди! Уот жеж напасть! Наевертила-тахи! Ничё, ничё, не боись, я тебе схажу, шо надоть сделать, авось и не понесёшь.

– Что вы говорите, Алевтина Федотовна! – округляет глаза девушка. – Беременеть я буду, когда мужа найду.

– Фи! Знаю я уаших мужов! Хах хомпот – тах он уот, хах щи – тах ищи-свищи! Хапнешь ишо, ох хапнешь! Я троих пережила, и слава Боху! Ходил бы мине тут бродил, щи-борщи просил… Ыых! А еслиф ишо и рожала б им… Я до срахи лет и дожила, потому шо ни один спинохрыз мине здоровье не попортил. Ни с хем жизнью не поделилась – уот и живу свои достодолжные припеваючи. Уот почему тах мнохо баб молодыми помирають? Та потому шо понарожають! Эхтот из тебя пятах уысосал, эхтот – семёрих, а тот обалдуй и уовсе дюжину зим и лет сожрал. Поначню́-то они тебя изнутра пожирають, усе сохи уыжимають, шоб самим уырасти. А опослях ужо и снаружи – и жратву подавай, и пахай за усех, уму-разуму учи… Пфу!

– Зато есть на кого в старости положиться, – задумчиво бубнит Светлана.

– Хых! Ыхоисты усе, ыхоисты! Та про тебя у старости ни один мозхохлюй не успомнить, больно ты им нужна бушь, аха, аха, тохмо жди-поджидай, – после молчания вдруг вскрик: – Ты мине тама не халтурь! Чисти хартоху хах надоть, уон хлазох! Не хряха хормить!

– Разве вам ни разу не хотелось испытать это чудо, подарить кому-то жизнь? – послушно берет недочищенный овощ.

– Ты чё ли бадражная? Уедь тохмо жеж схазала. На хой плодить эхтих уыхлюпцев, еслиф от их одни траблемы? Та у свое уремя их бы у миня штух уосем по лавхам сидело, а можа и больше, хто ж их считал.

– Это вы столько абортов сделали? – не поднимая головы, тихо спрашивает.

– Ычная, у самом деле! Хахие аборты, аборты дохторы делають. А хахие у то уремя дохторы – один на мильён у нашей хлуши! Знахарха мине шептала, уон чё, отвары пила, сама научилась потомась. Дельце-то нехитростное.

– Может быть, хотя бы один из этих восьми детей или один из внуков, правнуков приходил бы к вам вместо меня.

– Ыть, чехалдыхнутая! Ну и на хой? Шастали бы хах х себе у хату! Эхто ж схольхо б уыродхов ихних чичас расплодилось! Та ни у жисть! Тюхи-матюхи рожають, уот пущай и рожають, я жеж не из эхтих, у меня тяму-то хватаить.

– Неужели ваши мужья не просили родить им наследников?

– Тю! Та хто их слухал! Нихто из их и не знавал, шо я сама эхтих хлистов у себе травила. Уыхидыш – не подвезло, уот и усё тут. А шо не нравится – тах подь хово поищи, хто тебе нарожаить! Я баба уидная была, ишо бы себе мужичонху умих нашла!

– Мыться сегодня будем? – ровно переводит тему Светлана.

– Ишо чаво не хватало! Я и сама могутная. Шоб мине деваха сраху терла, ишо чаво уыдумала!

Светлана не хочет спорить. От старухи исходит предсказуемый запах, этим запахом пропитано все жилье. Но Алевтина Федотовна никогда не принимает подобную помощь.

Хозяйка внимательно следит за работой помощницы, не стесняется указывать на недостатки и критиковать. Она будет надзирать за девушкой до тех пор, пока та не уйдет. Ничего не скроется от цепких глаз. Поначалу Светлана пыталась предлагать ей отдохнуть: посмотреть телевизор, почитать книгу, поспать. Но потом поняла, что старухе не просто не хватает общения, старуха подозревает. То, что девушка ее отравит или то, что обворует – неизвестно.

На протяжении нескольких лет девушка регулярно навещала престарелую женщину. Много всего она услышала за период их знакомства. Хозяйка охотно делилась подробностями прошлого, со зловещей радостью выдавая личные тайны. Она не пыталась преподносить правду в лучшем свете, не смягчала и не лукавила, но в ее рассказах не было и намека на стыд или раскаяние за свои дела. Это ужасало посетительницу.

Большинство историй Светлана никогда бы не осмелилась кому-то пересказать. Слова описания мерзких событий не хотелось пускать в рот. Старуха, улыбаясь и ностальгируя, повествовала, как отравила свою свекровь от второго мужа и никто не догадался. Как работала в детском доме и издевалась над детьми. Выгоняла босиком на мороз за мелкие шалости, закрывала без еды на несколько дней в чулане, высмеивала физические недостатки. Забирала последние вещи, напоминавшие о погибших родителях.