Buch lesen: «Жизнь под чужим солнцем», Seite 2
– Двадцать один! Куда делись остальные?
– Вы меня об этом спрашиваете?
– Вас. Вы же имели с ними контакт.
– Да. Но мне не докладывали, почему вы прохлопали столь большое количество людей.
– А если не прохлопали? Получили инструкции выяснять принципы действия того, что нет у них.
– Электромясорубки, кофеварки, автомобиль «Лада Калина»?
– Я серьезно.
– И я серьезно. Люди научились программировать заболевания, не говоря уже о лечении. Сумели построить идеальную схему управления миром. О системе распределения вознаграждения за труд, за достижения в науке говорить не приходится, потому что нам такое и не снилось. Кстати, благодаря данной разработке удалось избавиться от таких понятий как богатые и бедные. В параллельном мире нет миллиардеров. Есть люди с повышенными, средними и минимальными доходами, при этом никто не чувствует себя обделенным.
И потом, на кой хрен вербовать шпионов, если способов передачи информации из одного мира в другой нет, и когда будет, неизвестно. Если только заказным письмом или бандеролью до востребования.
– Это вы так думаете, что связи нет. Каким-то образом они за нами наблюдают. Или нет?
– Если все про нас знают, получается, что наблюдают. Но это не значит, что есть связь.
Признавая правоту моих рассуждений, доктор, подняв согнутые в локтях руки вверх, призвал сменить тему.
На какую? Оставалось только догадываться.
– Спорить не буду. Говорить о том, в чем не уверен, бессмысленно. Поэтому предлагаю вернуться к вашим приключениям.
– Ни к чему ни вы ни я возвращаться не будем. Устал. Хочу есть. Хочу на любимый диван к любимому телевизору.
Отказ от продолжения разговора подействовал на доктора уничтожающе. Не осталось следа ни от напыщенности, ни от желания уличить допрашиваемого во лжи. Взгляд сделался опустошенным. В глазах погас свет, а значит в душе тоже.
– Диван так диван. Тем ни менее через пару дней к разговору вернуться придется.
– Вернемся при условии, что будет выполнена просьба относительно докторов.
– Что за просьба?
– Хочу, чтобы оставили в покое. Надоело ходить по кабинетам, писать в баночки, раскладывать говно по контейнерам. Еще надоело сдавать кровь. Сосут и сосут. Когда насосутся, неизвестно.
– Понял. Но вы тоже понять должны. Не каждый день в руки докторов попадает человек воскресший из мёртвых. Притом, что причина летального исхода была, лучше не придумаешь – перелом шеи.
– Мне плевать. Нет во мне никаких секретов, которые были бы интересны врачам. Или даете указания оставить меня в покое, или сегодняшняя встреча была последней.
– Хорошо. Что-нибудь придумаем. Пока же придется задержаться здесь.
– Надолго?
– На сутки. Вам будет предоставлена отдельная палата с диваном и телевизором.
– С решетками на окнах?
– Без. С охраной на этаже и на выходе из клиники.
– И на том спасибо. А то я думал, закуют в наручники.
– Была такая мысль. Слава богу, обошлось. Вам разрешено передвигаться в пределах этажа, при этом минимум контакта с персоналом и охраной.
Глава 2. Ночной разговор
День подходил к завершению. Можно было позволить себе расслабиться, остаться наедине с мыслями и начать рассуждать о том, каким будет завтрашний день и принесет ли он «пищу». Под словом «пища» подразумевалось моральное удовлетворение.
Хорошо было бы насладиться отсутствием проблем. В тоже время не следовало откладывать на завтра то, чего не произошло, но должно было произойти. И не когда-нибудь, а сегодня. Что именно? Об этом разговор отдельный.
Пока же установилась тишина – кажущаяся спокойной, не желающая приносить ни зла, ни тревоги. Сквозь пелену звуков прослушивались еле слышные шаги.
Минута, другая, время будто приостановило ход.
«С чего это вдруг? Не хочет, чтобы тот, кто мне нужен, пришел спросить, зачем я здесь? Нет. Причина в другом. Время готово распорядиться, не знает, как лучше сделать, чтобы ожидаемое стало востребованным».
Снова шаги, на этот раз более отчетливые. Человек знает, куда идет и, главное, зачем. Подошел к двери.
Постучится? Нет, откроет ключом. Он – хозяин дома. У хозяев должны быть ключи от всего, включая души проживающих.
Так и есть, ключ в замочной скважине. Сейчас сделает оборот, замок щелкнет и дверь…
Но что это, ключ вынут? Вместо него стук. Человек понял, ключа от моей души нет и неизвестно, будет ли.
Произнеся «Одну минуту», я подошел к двери.
Зная, кто стоит по другую сторону, дал время собраться с мыслями самому себе, и тому, чей визит для меня был очень важен.
Открываю.
– Проходите.
– Вы знали, что я приду? – Переступив порог, доктор не забыл закрыть за собой дверь.
– Не только знал, но и ждал. Думаю, вас задержали разборки с охранником?
– Не то слово. Угостить человека чаем оказалось непросто.
– Насколько полезен чай?
– Минут на сорок освободит от присутствия всевидящего ока.
– Отлично. Присаживайтесь. Куда, выбирайте сами.
– Разговор предстоит непростой, поэтому хотелось бы видеть взгляд собеседника.
– В таком случае следует расположиться напротив.
– Было бы здорово!
Понадобилось время, чтобы я и доктор, заняв позиции, смогли настроиться на разговор.
– И так?
Взяв на себя смелость, начать первым, я произнес то, о чем думал на протяжении шести часов после допроса.
– Что привело вас в столь поздний час?
– Три вопроса.
– Три? Так мало?
– В самый раз – при условии, что ответы будут честны.
– В таком случае я весь внимание.
Я сделал вид, что настроен на разговор не менее серьезно, чем Паскаль. Доктор ответил тем же.
– Зачем вы вернулись?
– Сказать честно, данный вопрос я ожидал услышать последним.
– И все-таки?
– Если скажу, что возвращение обусловлено личным отношением к нашему миру, поверите?
– Нет. Слишком дорого обходится переход, чтобы без причины менять один мир на другой.
– Вы правы. Переход – процедура не из приятных, если факт смерти может доставлять, хоть какое-то удовольствие. Вернулся же по воле тех, кто принял и снарядил в обратный путь.
– Снарядил – игра слов?
– Игра мыслей и желаний.
– И в чем же смысл?
– В том, что должен донести до сознания людей.
– Говоря о сознании, подразумеваете человечество в целом или кого-то конкретно?
– Вопрос не по делу. Обращаться к человечеству в целом – все равно, что биться головой о стену. И вы это знаете не хуже меня.
– Знаю.
– В таком случае, зачем тратить время, которого не столь много, сколько хотелось бы иметь вам?
– А вам?
– У меня предостаточно и времени, и терпения.
– По той причине, что не принадлежите самому себе?
– Мы уходим от темы.
– Вы правы, тема важнее личных ощущений, поэтому повторяю вопрос: зачем вы вернулись?
Видя, насколько взгляд доктора поглощен стремлением познать истину, я не мог отказать человеку в том, чего он заслуживал как никто другой. Одно только желание остаться со мной наедине, несмотря на то, что за дверью дежурило «неугасаемое око», заслуживало уважения.
– Во время дневного разговора я задал вопрос, сколько зафиксировано случаев возвращения людей с того света.
– Помню.
– Вы сказали, что в России шесть, сколько в других странах – неизвестно. После этого я назвал цифру, которая вас ошеломила.
– Да.
– Так вот, пятнадцать человек не канули в неизвестность. Пятнадцать личностей не смогли признаться, сказки про параллельные миры – не плод фантазии. По причине чего все пятнадцать гниют в диспансерах для умственно больных в то время, когда могли остаться жить в другом мире.
– Не знать, что с ними будет, они не могли. Вопрос – зачем вернулись?
– Затем, чтобы объяснить, какое будущее ждет наш мир и что следует сделать, чтобы его изменить.
Произнося это, я сознательно сделал акцент на слове «изменить».
Взгляд доктора сделался напряженным. Чувствовалось, в голове у человека начинают закипать мысли. Требовалось организовать простор для мышления. Но как? Только путем получения ответов на вопросы, которых оказалось не три, а триста тридцать три.
– Ваш визит обусловлен тем же?
– Да.
– Утопия. Люди, способные изменить мир, ни при каких обстоятельствах не откажутся от того, что делает их жизнь лучше, чем у остальных. Даже если под словом «остальных» подразумевается человечество в целом.
Обхватив голову руками, доктор минуту сидел неподвижно.
Глядя, насколько человеку приходится не просто, можно было подумать, успокаивая мысли человек успокаивает свое второе «я».
Стоило противостоянию начать сходить на нет, доктор не нашел ничего лучше, как перевести разговор в не менее интересующее его русло.
– Продолжать раскручивать тему, что правильно, что нет – пустая трата времени. Исходя из этого вынужден спросить: почему вы?
– Не знаю.
– Не знаете?
Удивление Паскаля не выглядело наигранным.
– Не имею представления.
– У тех, с кем общались, спрашивали?
– Спрашивал.
– И что?
– Ответа не последовало.
– Надо было спросить еще раз. Еще и еще.
– Там, откуда я вернулся, задавать один и тот же вопрос считается признаком плохого тона. Не ответили – значит, так надо.
– Сами как думаете?
– Думаю, что просто так ничего не происходит ни в этом мире, ни в другом. Выбор пал или по стечению обстоятельств, или по указанию того, кто был выбран до меня.
Взгляд доктора сделался ещё более удивлённым. Чего – чего, ожидать такого поворота он не мог ни при каком раскладе.
– Есть на кого подумать?
– Есть.
– Мужчина, женщина?
– Женщина.
– Когда узнали, что она умерла, попытались выяснить, что стало причиной?
– Так и есть.
– Нашли родственников?
– Нашел ее саму.
– Не понял.
Понимая, что сознание нельзя нервировать дольше обычного, я решил рассказать про то, о чем читатель узнает, проникнувшись происшедшей со мной историей до конца.
Выслушав мой рассказ, доктор впал в безмолвие на время, которое исчислялось не минутой и не двумя. Когда пришел в себя, произнести смог:
– Поверить не могу.
– И не надо, – нарочито громко произнес я. – Терзать разум, не имея на то оснований, чревато последствиями. Те будут кружить вокруг вас, подобно назойливым мухам.
– О каких основаниях может идти речь, если…?
– Об этих.
Не дав доктору договорить, я вынул из кармана флэшку с видеозаписью.
– Что это?
Паскаль, вместо того чтобы положить руки на стол, сжал ими колени. Только так он мог усмирить разыгравшуюся внутри интригу.
– Ответы на вопросы. На все сразу, в том числе на самый главный.
– Знаете, какой вопрос станет главным?
– Знаю.
– И какой?
– Когда я уйду?
– И когда вы уйдете?
– Когда выполню миссию.
– Но это невозможно. Вас будут держать в клетке, пока не признают сумасшедшим.
– В ваших руках ключи от всех дверей, что имеются в здании, включая клетки. Кому, как не вам, устроить так, чтобы этого не произошло?
Паскаль задумался.
– Сделав это, вместо вас взаперти окажусь я.
– Другого выхода нет. Если только… Забыв о, чем говорилось, вернуться к прежней жизни, не вспоминая ни обо мне, ни о другом мире.
– Вы это серьезно?
– Более чем.
– В таком случае можете считать себя психически больным. Как можно отказаться от того, о чем человек думал на протяжении многих лет?
– Вы представляли параллельный мир?
– Не раз.
– И как он выглядел?
– Примерно так, каким посчастливилось увидеть вам.
– И вы бы хотели в него попасть?
Ответа не последовало.
Заглянув доктору в глаза, стало ясно – тот не видит ни меня, ни того, что нас окружало. Перед взором лишь окно, за которым прячется мечта.
Ему бы, распахнув створки, впустить мечту в комнату. Вместо этого тяжелый вдох и куда более тяжелый выдох.
– Я могу взять флэшку?
– Да. Просмотрите, когда меня не будет. Раньше нельзя.
– Почему?
– Потому что возникнут вопросы, на которые захотите получить ответы. Ответов не будет. Человеку положено знать столько, сколько положено.
– Что значит, сколько положено?
– То и значит, что информация информации рознь. Ваш мозг и без того будет метаться в поисках объяснений. Зачем доводить себя до крайностей?
– Но я…
– Все, доктор. Время истекло, как истекло и то, чем я должен был вас удивить. Не ровен час, проснется охранник, тогда точно беды не миновать. И еще: никаких встреч, никаких разговоров. Ведите себя так, словно сегодняшнего вечера не было, и быть не могло.
Когда дверь закрылась, я какое-то время прислушивался к звукам шагов. Для меня на тот момент те были подобны музыке. Мелодия перевоплощения сознания из одного состояния в другое.
Музыка не выглядела траурной – наоборот, певучей, как пение ветра над бескрайним, усеянным цветами полем. Подхваченная щебетанием птиц мелодия лилась от опушки к лесу, от леса к небу, спадая на землю влагой звуков.
Такое невозможно представить, в такое следует верить, ибо вера – последнее, что способен утратить человек.
И я верил. Я знал, Паскаль должен воспринять то, чем одарил его я, в том виде, которого заслуживал.
По-другому никак. Доктор был не тем человеком, который, пропустив сквозь себя произошедшую со мной историю, отказался бы жить с этим дальше. Предать «сказку» означало предать самого себя, что сравнимо только со смертью.
Умиротворяющий звук шагов доктора сменили шаги охранника, чеканящие властность и удовлетворение – он тот, кому другие должны подчиняться. Пусть не в мире, не в стране и даже не в городе, в пустынном коридоре, освещенном настольной лампой. Лишь бы подчинялись по одной простой причине: он – власть.
Безнаказанность – главный вирус, делающий власть такой, какой она была, есть и, по всей видимости, будет всегда. Вопрос времени, который время отказывается решать. Почему? Потому что время властно над людьми, а значит, оно тоже боготворит власть.
Круг замкнулся. Как бы ни хотелось разомкнуть, придется согласиться с доводами доктора и повторить историю пятнадцати побывавших в другом мире людей – тех, что расплатились признанием себя психически больными.
Задачу, поставленную передо мной, я выполню, донесу до сведения властей все, что должен донести.
Как они этим распорядятся и станут ли это делать? Дело их. Мне же следовало собираться в путь.
Каким оно будет – мое возвращение в другой мир – решать не мне. Но я готов пережить смерть еще раз, лишь бы оказаться там, где меня ждали.
Глава 3. Наедине с самим собой
Настроив видеокамеру, Виктор, нажав кнопку «запись», дождался, когда загорится зеленый огонек.
Заняв место в кресле, взял со стола бокал с виски. Пригубив, вернул на место.
«Нет. Чтобы выговориться, надо видеть глаза собеседника, то, как человек воспринимает информацию. Вопрос, где взять человека, которому можно довериться, который не подведет и не предаст?»
Покинув кресло, Виктор подошел к окну. Раздергивать шторы не стал. Постоял, подумал, вернулся.
«Что, если собеседником стану я сам?». Оглядевшись, развернулся лицом к зеркалу. Отражение, улыбнувшись, подмигнуло.
«Перенастрою камеру, наговорю кусок, просмотрю. Не понравиться – сотру».
Обрадовавшись простоте решения проблемы, Виктор, взяв в руки бокал, сделал еще глоток. Алкоголь приятно защекотал горло.
«Другое дело!».
Отражение возвращать бокал на стол не стало, предпочло оставить греть виски теплом ладоней.
«С чего начнем?».
Заглянув в тетрадь, где план рассказа был расписан по пунктам, Виктор задумался.
«Коли выпала честь вести беседу с самим собой, думаю, начать следует с вопроса, адресованного самому себе: с чего все началось? Ответ – с игры в бильярд».
Отражение придало лицу выражение глубокомыслия.
«Нет. Правильнее будет сказать – все началось с любви. Звучит банально, но так и есть. Все началось с любви – настоящей, не притворной. На моих глазах любовь рождалась, переживала юность, обретала одержимость, повзрослев, стала мудрее в тоже время ранимее».
Вздох стал заключительным аккордом слов о любви, будто и не слова то были, а мелодия.
Мелькнувший в зеркале зеленый огонек напомнил о камере.
––
Познавать друг друга Илья и Ольга начали с роддома. Родились с разницей в две минуты. В детском саду кроватки их стояли рядом. В школе одиннадцать лет просидели за одной партой. Затем – институт.
Не будь я свидетелем всего пути, не поверил бы, что такое бывает.
Когда на четвертом курсе был объявлен день свадьбы, облегченно вздохнули все. Декан и тот произнес фразу: «Будь моя воля, поженил бы еще в яслях».
Вспоминая, как все происходило, я одновременно испытываю и чувство радости, и чувство сострадания. Сострадания – от того, что по-настоящему красивой любви не суждено было дожить до старости.
Не подумайте, что любовь умерла или иссяк запал. Нет. Любовь живёт по сей день. Вот только живет она в одном человеке – в Ольге.
Илья покинул это мир за 18 часов до своего тридцатилетия.
Описать словами, что пережили все мы, когда узнали, что Ильи больше нет, невозможно. Ощущение было, словно из души вынули нечто жизненно важное, на месте чего образовалась пустота. Пустота, заполнившись горечью утраты, заставляла мучиться от бессилия, от того, что нельзя повернув время вспять, вернуть все на круги своя.
Узнав о гибели Ильи, я начал верить, что Господь призывает лучших.
Зачем? Не знаю. Возможно, находит более достойное место, возможно человека заждались там, где все по справедливости, где каждый отвечает за содеянное. В то время, когда содеянное идет на благо всем.
Вопрос, как быть с любовью? Вознаградил Господь двоих и вдруг одного забирают, чтобы другого заставить страдать. Во имя чего?
Ответ может быть только один – во имя дитя. Это единственный человек, кому женщина обязана продолжать дарить нерастраченную любовь на протяжении отпущенных ей лет.
Сын – продолжение рода. В нем кровь Ильи, а значит, и частица его самого.
Тяжело осознавать, что жизнь в большей степени зависит от обстоятельств, чем от помыслов и действий. Никто не в состоянии предвидеть того, что может произойти через год, через день, через час, через минуту.
Будучи чемпионом России по парашютному спорту, отец Ильи сделал все, чтобы привить сыну любовь к танцующим в небе куполам.
И у него это получилось, Илья боготворил небо. Боготворил настолько, что, слушая рассказы о небе, возникало ощущение, будто человек и вправду способен парить в облаках.
В день, когда основной парашют не раскрылся, а запасной раскрылся слишком поздно, Илья не совершал прыжок – он парил, как парит окрыленная восторгом жизни птица.
И ведь было от чего восторгаться: Ольга, провожая мужа на аэродром, шепнула, что ждет ребенка.
26 июля должен был стать для них днем абсолютного счастья, стал днем скорби и утраты.
Пережив смерть мужа, Ольга родила еще одного сына, приняв из рук акушерки как награду за потерю любимого человека.
Спустя неделю после похорон выяснилось, что не одни мы переживали утрату.
Ирландский сеттер, подаренный друзьями Илье, считался членом семьи.
Сопровождая хозяина на аэродром, Рэй был свидетелем всех его прыжков, последнего в том числе. Он же оказался первым на месте падения в момент, когда Илья еще, будучи в сознании, ждал встречи со смертью.
Успел ли сказать что-то своей собаке, известно было только Рэю. Теперь неизвестно никому.
Пес не покидал место гибели хозяина на протяжении нескольких дней. При появлении людей убегал в лес, потом возвращался. На шестые сутки, собаку нашли мертвой среди венков.
Говорят, что пес умер от разрыва сердца. Я же думаю – от тоски.
Сделав глоток, Виктор, достав сигарету, закурил.
Отразившееся в зеркале облако дыма было похоже на застывшего в ожидании человека, глаза которого были прикрыты бело-голубой вуалью.
Дым растворяться не спешил, казалось, отражение купается в нем, наслаждаясь моментом успокоения души.
Виктор же испытывал удовлетворение отчасти от ударивших в голову виски, отчасти от воспоминаний, мешающих жить так, как жил до злополучного дня.
Хотя… Злополучным ли был тот день? Может, наоборот?
––
– Началось всё через год после гибели Ильи.
Забегая вперед, следует сказать, ни тогда, ни сейчас я не испытывал столько тяжести в душе от того, что произошло и продолжало происходить до определенного времени. И чем дольше происходило, тем яснее было ощущение причастности к чему-то невероятно интересному, во что поверить чрезвычайно трудно.
Вот такая, братцы, штука – жизнь. Что ни судьба, то история, предисловием к которой является рождение человека.
Что касается суждений о том, что человек способен сам выстраивать судьбу, могу сказать одно: такое возможно, если судьба подскажет, как следует человеку поступить.
Итак, как я уже говорил, все началось с бильярда.
Игрок я не ахти какой. В кругу любителей кое-что могу, иногда даже очень. Когда же дело доходит до игры профессиональной, то здесь я пас. До того, как увлечься бильярдом, работал инженером в НИИ. После закрытия института подрабатывал автомехаником в сервисе. Пробовал возить шмотки из Китая, прогорел.
Выбраться из долговой ямы помогли друзья. Они же замолвили словечко перед директором охранного бюро, который взял меня на работу исключительно из-за внешних данных. Ростом я выше среднего, в плечах косая сажень. По натуре добряк, если не заденут за живое.
В остальном как все – без вредных привычек, любящий родителей и, конечно же, жизнь во всех ее проявлениях.
Так сложилось, что бильярд захватил меня с головой. Через год я начал выигрывать, через полтора попробовал сыграть на деньги.
С тех пор жизнь изменилась настолько, что представить себя вне бильярда я не мог по причине того, что вжился в атмосферу игры нутром.
Вечерами в нерабочие дни наведывался в «Шаровню» – так называется бильярдная – сыграть партию-другую. Уходил по аккомпанемент шелестевших в кармане купюр.
Не скажу, что все всегда проходило гладко. Не обходилось и без черных дней. Нарвавшись однажды на профессионала, я не смог заставить себя остановиться, проиграл все, что было, залез в долги. Ночь не спал, все думал, как такое могло произойти. Со временем научился отличать любителя от профессионала.
И вот второе сентября – день как день. Ничем особенным он не отличался до появления в бильярдной человека, чей взгляд невозможно спутать ни с каким другим.
Часы показывали 18-15 на тот момент, когда меня окликнул администратор:
– Виктор! Человек изъявляет желание сразиться.
Мужчина, которому на первый взгляд не было и сорока, подойдя к столу, провел рукой по бортику.
– Разминаетесь?
– Да, – произнес я, ожидая предложения сыграть партию – другую.
Незнакомец, протянув руку, представился:
– Владимир.
– Виктор, – ответил рукопожатием я.
– Компанию не составите? По поводу ставок я в курсе.
– Если в курсе, почему бы не сыграть.
Взяв мелок, я намеревался пройтись по кончику кия. Остановило то, что новый знакомый смотрел на раскатанные по столу шары глазами гипнотизера.
– Раньше играли? – на всякий случай, решил поинтересоваться я
У незнакомца на лице не дернулся ни один мускул.
– Имел удовольствие. Не так часто, как хотелось, но свояка от чужака отличить смогу.
– В таком случае прошу.
Показав на кии в шкафу, я краем глаза начал следить за тем, как Владимир будет выбирать орудие игры – со знанием дела или возьмет первый попавшийся.
Вывод не заставил себя ждать – дилетантом незнакомца назвать было трудно.
Мало того, в подсознание закралось опасение, а не засланный ли Владимир казачок? Сольет пару партий, после чего предложит повысить ставку.
– Первая партия разминочная, – поспешил напомнить я. – Затем по штуке. При каждой следующей партии ставка увеличивается на пятьсот рублей.
– Принято.
Прикинув кий на вес, Владимир дал понять, что готов.
Разминочная партия не дала никакой информации. Играл новый знакомый аккуратно, в тоже время ошибок наделал столько, сколько мог позволить себе только игрок любительского разлива.
Если делалось сознательно, то в человеке умер большой актер. Другого сравнения подобрать было трудно.
В следующей партии разбивал Владимир.
Основная группа шаров оказалась не тронутой. Пара откатилась без намека на атаку. Пришлось отыграться. Удар. Один шар оказался у длинного борта, другой уперся в короткий.
Так мы катали минут пять, пока Владимир не попытался забить свояка. Шар ударился о губку и отошел к центру.
Моя атака была более результативной. Забив, я понял, что партию можно взять всухую.
В итоге так и получилось – 8:0. Первая тысяча рублей перекочевала из бумажника Владимира ко мне в карман.
Вторая партия оказалась менее успешной, счет говорил сам за себя – 8:5.
Третья заставила напрячься. Игра складывалась так, что приходилось рисковать. О комбинациях речи не шло. Не забей я, забьет Владимир. Результат – 8:6.
При ставке в три тысячи игра поменялась кардинально, стекающие по спине струйки пота стали напоминать о том, что меня могут развести.
При мысли, что соперник профи, я начинал следить за реакцией Владимира. Тот был спокоен, как удав.
«Профессионалы себя так не ведут. Они или возмущаются, сопровождая действия крепкими словечками, или радуются, как дети, заставляя соперника думать, что попадание было случайным».
Партия закончилась со счетом 8:5. Результат приемлемый, чего не скажешь об игре. Та была настолько нервной, что от победы я не получил никакого удовлетворения.
Владимир же вел себя так, словно был уверен – победа будет за ним.
– Ну что, продолжим? – сложив шары в треугольник, новый знакомый протянул биток.
– Предлагаю сделать перерыв, – ответил я, положив шар на стол.
– Перерыв?
Взгляд Владимира коснулся моих глаз.
– Выпьем по бокалу пива. Если есть желание, можно чего-нибудь покрепче.
Подав знак бармену, я направился к стойке, надеясь, что новый знакомый последует за мной.
Каково же было удивление, когда тот выбрал стол у окна. То был ход. Всем видом своим Владимир демонстрировал решимость контролировать ситуацию везде – и на игровом поле, и в пивном зале.
Мне ничего не оставалось, как занять место напротив.
Пиво было такое, какое я люблю – холодное, резкое. Сделав глоток, я не удержался, залпом выпил полбокала.
– Что, так пить хотелось? – пригубив, произнес Владимир.
– Пиво вкусное.
– Это да.
Вернув бокал на стол, Владимир глянул в окно. Дальше последовал вопрос, на который я не сразу нашел, что ответить.
– Как относитесь к животным?
– Нормально.
– Нормально – это как?
– Как все.
– Все по-разному. Кто-то ненавидит, кто-то любит, кому-то безразлично.
– Думаю, третье.
– То есть в вашем доме никогда не было ни собаки, ни кошки?
– Не было. А с чего вы вдруг заговорили о животных?
– Потому что хочу предложить пари. Пять партий на результат.
– Пари – понятно. Непонятно, причём здесь собаки и кошки?
– Сейчас узнаете.
Отодвигая в сторону бокал с пивом, Владимир словно расчищал поле боя.
– Вы и я сыграли пять партий. Выигрыш составил десять тысяч рублей.
– Как договаривались.
– Я увеличиваю ставку в десять раз. Выиграете три партии из пяти – получите тридцать тысяч.
– А если проиграю?
– Если проиграете…
Владимир жестом дал понять, что мне следует переместиться ближе к окну.
– Человека на скамейке видите?
– Не только вижу, но и знаю, как зовут – Степаныч. Человек без определенного места жительства. В прошлом неплохой бильярдист.
– Речь не о бомже. У ног Степаныча лежит собака, судя по окрасу и ушам – ирландский сеттер. Сегодня-завтра собака принесет щенков – это видно невооруженным глазом.
– И?
– Проиграете, купите у Степаныча щенка. Воспитывать будете год.
– Почему год?
– Дальше на ваше усмотрение. Захотите оставить – оставляйте, нет – сдавайте в приют.
– Не понимаю…
В моей голове в очередь выстроились не менее десяти вопросов. Я готов был озвучить все сразу, как вдруг прозвучали слова, которые положили конец недопониманиям.
– Почему условие именно такое? Потому что я так хочу.
– Но я…
– Принимаете или не принимаете?
– Интересно, что будет, если соглашусь?
– Для начала договоритесь со Степанычем, чтобы он не просто продал вам щенка, а предоставил возможность выбрать самому.
Владимир говорил с такой уверенностью, словно знал, что я соглашусь.
Помедлив с минуту, я произнес:
– Идет.
В ту же секунду новый знакомый потребовал, чтобы я спустился вниз и переговорил со Степанычем. Мне ничего не оставалось, как пойти к выходу.
Степаныч отреагировал по-деловому:
– Пятьсот рублей сразу, тысячу потом.
На вопрос, смогу ли я выбрать щенка сам, ответил:
– За двести рублей позволю принять роды.
Вернувшись в бильярдную, я доложил, что договоренность достигнута.
Здесь нужно сказать, что с момента заключения пари меня начал мучить вопрос: каким образом новый знакомый собирается контролировать мое участие в жизни еще не родившейся, но уже получившей кров собаки?
Поразмыслив, я пришел к мнению, что вопрос по поводу контроля прозвучит некорректно. Во-первых, я еще не проиграл. Во-вторых, пари есть пари. Не выполнить условие означало поставить под удар слово чести.
И вот шары расставлены. Оставалось кинуть жребий, кому разбивать первым.
Удача в этом раз сопутствовала Владимиру.
Поначалу партия складывалась, как и предыдущие пять. Забив три шара, я совершил ошибку, за которую пришлось поплатиться двумя. Затем обменялись свояками, после чего я умудрился изобразить дуплет в среднюю лузу.
Ход событий воодушевил, и я попытался забить дальний шар по прямой. Тот, задев губку, откатился к противоположной лузе, где встал так, что Владимиру оставалось лишь подкатить два шара сразу. Что он и сделал. Счет сравнялся – 5:5.
Кураж исчез, будто и не было. Вместо него в душу закрался червячок, начавший точить изнутри.
«Только б не проиграть, только б не проиграть», – постукивали молоточками в голове мысли.
Очередь совершить удар была за Владимиром.
Резка под большим углом в среднюю лузу должна была разрулить ситуацию в корне. Забей соперник шар, все могло кончиться раньше, чем хотелось мне. Но Владимир промахнулся.
Помню, когда шар катился, я не чувствовал ни ног, ни рук. И то, и другое было при мне, но в тоже время будто не мое. Зато, какое пришло облегчение, когда шары встали под удар с двух сторон сразу. Бильярдисты такое расположение называют «подставой».
Мне ничего не оставалось, как начать праздновать победу. Забив шестой, а затем седьмой шар, я направил восьмой в дальную лузу.
––
Последняя фраза была произнесена на выдохе. Отражение, покинув кресло, исчезло из поля зрения видеокамеры.
Через минуту со стороны кухни раздался звук открывшейся дверцы холодильника, затем шаги по коридору, щелчок выключателя.
Свет, проникший через приоткрытую дверь, отразился в зеркале очерченной полоской. Вслед за ним появилась тень, за тенью явление в образе человека.
Какое-то время в зеркале отражалась спина, потом рука с зажатой в ладони бутылкой пива, после чего все исчезло.
Приложившись к бутылке, Виктор сделал пару глотков. Смачно икнув, глянул в сторону видеокамеры. Убедившись, что запись идет, сделал ещё глоток.
––
– Итак, на чем мы остановились? Ах, да! На том, что победа в первой партии досталась со счетом 8:5.
Испытал ли я удовлетворение? Ничего подобного. Была настороженность, предстартовое волнение, я бы даже сказал, чувство опасности. Хотя какая могла быть опасность? Никакой. Ну, проиграл пари, ну завел собачку. Делов – то на сто рублей.
